Глава 27

Из-за того, что после получения от доктора Зябликова бумажек в цветную клетку мы начали синхронизировать с ними походы в двадцать первый век, эти посещения стали происходить реже. К тому моменту, когда там кончилась осень, у нас прошло почти три года. И сейчас шел девятый год новой эры, он же тысяча пятьсот восемьдесят восьмой от рождества Христова.

За это время население колонии, которую мы уже всерьез считали государством, перевалило за пятьсот человек. Это считая с Хендерсоном и Питкэрном, но без Чатема и Мангаревы. И городов на Манюнином острове было уже не один, а целых два. Кроме Форпоста, на крайнем юге острова образовался новый поселок. Его появление было связано с тем, что лагуна, на берегу которой стояла наша столица, имела достаточно мелкий и не очень широкий выход в море. «Мечта» там еще проходила, а вот у более крупных кораблей могли возникнуть трудности. То есть верфь следовало строить в каком-то другом месте, и особого выбора тут не было, потому как остров Флиндерс имел всего одну нормально закрытую бухту. Вот, значит, на ее берегу, примерно там, где на моих картах располагалась деревенька Леди Баррон, и возник город под названием Иотупара. Потому как искал место для него, а потом строил первые дома смешанный тасманийско-мориорийский отряд. Выходцы с Чатема хотели назвать будущий населенный пункт в честь своего пророка, а Бунг в ответ заявлял, что это хорошее место для охоты на морского зверя, поэтому оно так и должно называться. Но сильно далеко споры зайти не успели – приехал Попаданец на мотоцикле и просто объединил оба варианта в одно слово, что устроило всех.

Сейчас там достраивался наш новый корабль – катамаран водоизмещением сорок тонн, спроектированный по мотивам уже упоминавшегося «Хокулеа». Как и прототип, он имел две мачты, но, в отличие от него, мог похвастаться еще и четырьмя двигателями – одноцилиндровыми дизелями от мини-трактора. В каждом корпусе стояло два таких, через ременную передачу работающих на общий вал. Общая мощность составляла шестьдесят сил, что, по моим расчетам, должно было обеспечить скорость порядка двенадцати километров в час на моторной тяге. С чем, кстати, был согласен мужик из Петрозаводска, к которому я несколько раз обращался за консультациями от имени своего знакомого писателя. В общем, жизнь в новом городе кипела, но Бунг потихоньку начинал тосковать. Тому было две причины – кенгуру и козы с курами.

В свое время тасманиец, только появившись у нас и познакомившись с огнестрельным оружием, забеспокоился – мол, эти стреляющие палки могут запросто дискредитировать высокое искусство охоты. Ведь одно дело – загнать кенгуру, а потом забить копьями, и совсем другое – просто пристрелить добычу метров со ста. Но тогда он не обладал достаточным словарным запасом, чтобы выразить свои опасения, а потом убедился в их безосновательности. Да, ружья позволяли набить больше добычи, но бегать за ней все равно приходилось не меньше, чем с копьями. Бунг успокоился, но потихоньку подкралась новая беда. Кенгуру на Манюнином острове практически кончились. Но зато появились притащенные мной козы, которые, как я ему объяснил, скоро начнут давать мясо без всякой охоты, а кроме него – молоко и шерсть.

– Но что же тогда остается делать мужчинам? – возопил потрясенный охотник.

В ответ на это я рассказал ему о будущем его родины. Пояснил, что, хоть и через много лет, но на больших кораблях обязательно приплывут белые люди в красных мундирах – англичане. Они сразу начнут стрелять в аборигенов из ружей и пушек, а когда те попытаются ответить своими копьями, развяжут войну на уничтожение. И всего через тридцать лет от пятнадцати тысяч тасманийцев останется неполных двести человек, которые будут вывезены на Флиндерс, чтобы не мешались под ногами у новых хозяев острова. Еще через сорок лет умрет последняя из них, женщина по имени Труганини, а ее скелет поместят в музей.

Бунг сначала потерял дар речи, а потом заорал, что надо узнать, где живут эти англичане, приплыть туда и всех перебить, дабы некому было тянуть свои грязные лапы к прекрасному острову, на котором он родился. Я подтвердил, что именно так и должны поступить настоящие мужчины, но не в спешке, а после хорошей подготовки. И первый ее шаг – рассказать всем людям Тасмании, что ждет их правнуков. Причем рассказать так, чтобы поверили все.

Охотник проникся и даже начал действовать. Теперь по вечерам вокруг него собирались самые старшие тасманийцы, и вся эта команда, запалив здоровенный костер, начинала нестройно и не в лад завывать. На мой осторожный вопрос о сути происходящего был ответ – мы сочиняем песню. Такую, чтобы, услышав ее, никто не смог остаться равнодушным. Вот досочиним до конца и принесем ее на землю предков.

А в двадцать первом веке тем временем началась зима. Сделала она это почти по календарю, в предпоследний день ноября, но зато мощно и сразу. Двое суток подряд шел снег, навалив сугробы толщиной до полуметра, а потом начался дождь. Пока температура была минусовой, тротуары представляли собой каток, когда же она повысилась, стали напоминать болото. Все это я наблюдал в процессе, как мы его назвали, «выгуливания» дяди Миши. То есть он, чтобы не пропадали его редкие зеленые даты, четвертый день сидел у меня в гостях и рылся в интернете, а я использовал образовавшееся время для завершения утепления гаража.

Получилось неплохо, теперь помещение чем-то напоминало операционную. Белые стены и потолок, оклеенные пенопластом, пол, на котором поверх досок был уложен светло-зеленый ковролин, яркое светодиодное освещение. Теперь моя старая «девятка» смотрелась здесь как чужеродное тело. Впрочем, в данный момент она стояла под навесом у особняка в Форпосте.

И вот, значит, в воскресенье я с утра отправился в гараж, чтобы установить там печку-пошехонку и посмотреть, как она работает, на чем работы по утеплению будут завершены. Мой путь пролегал по дорожке через сад. Стояла прекрасная погода, чуть подмораживало, и вообще все было замечательно. Но вдруг внезапно возникшее чувство гармонии с природой оказалось грубо порушенным – человек, двигавшийся навстречу мне, ни с того ни с сего остановился, вылупился на мою персону, как Дездемона на тень отца Гамлета, и попытался схватить меня за рукав. Это у него не получилось, потому как двигался он довольно неуклюже, но тип, кажется, даже не заметил неудачи и суетливо забормотал:

– Господь услышал мои молитвы! Знали бы вы, как я ждал этой встречи…

Так, начал быстро соображать я, индивид тощий, нескладный, координация движений хреновая, то есть за револьвером лезть нет никакой нужды, в случае чего он от одного удара гарантированно слетит с копыт. Но все-таки, чего ему надо?

– После нашей встречи для меня началась новая жизнь! – продолжал тип свои излияния. – Это невозможно, но я уже два с половиной месяца не колюсь. Но мне страшно, ведь старое может в любой момент вернуться! Я знаю, вы святой, так помогите мне еще раз, умоляю вас!

Тут у меня наконец получилось идентифицировать своего собеседника. Ё-мое, это же тот торчок, что хотел всучить мне китайский пневматик, а вместо этого презентовал свой паспорт! И выглядит почти как человек, отчего я его сразу и не узнал. Пару минут с отвращением смотрел на него, сам себе удивляясь. Блин, ведь почти уже дошел до гаражей, а теперь собираюсь возвращаться. И откуда только во мне набралось столько любви к ближнему, временами, вот как сейчас, переходящей в оголтелый гуманизм? Пора заняться собой, так и до беды недалеко, мысленно вздохнул я и сообщил завязавшему наркоше:

– Могу помочь, но для этого нужно твое полное и безоговорочное согласие. К старой жизни возврата не будет ни при каких условиях. Москву придется покинуть и больше никогда сюда не возвращаться. Кстати, ты по профессии-то кто?

– Х-художник… учусь, то есть учился в полиграфическом… так вы мне поможете? Слава Господу! Я на все согласен!

– Помогу, помогу, – пробурчал я на ходу. – А ты не ползи, давай быстрее ногами перебирай, на пути к спасению-то! Надо же, художник. Ладно, авось и нарисуешь там что-нибудь, а нет – на лесопилке особых талантов все равно не нужно.

Дядя Миша малость прифигел, увидев, что я вернулся быстро и не один.

– Время от времени надо творить добрые дела, – объяснил я, настраивая аппаратуру, – после них обычно повышается боевой настрой. Правда, нам пока воевать вроде не с кем, но ничего, на будущее пригодится.

После чего открыл переход, за шкирку пропихнул в прошлое остолбеневшего спасаемого и велел ему ждать минут десять-пятнадцать, а потом я сам туда являюсь и расскажу, что делать дальше.

Закрыв межмировую дырку, я вкратце объяснил майору, в чем тут дело.

– Может, оно и правильно, – согласился дядя Миша. – Здесь он все равно когда-нибудь сорвался бы, а там никакой дури не найдешь при всем желании. Учитывая же особенности биографии парня, хоть сколько-нибудь старательно искать его никто не станет. Только ты его на химзавод не отправляй, а то как бы не спился.

– Ладно, хотя у нас уже половина движков переведена на спирт, так что при наличии потребности найти его будет нетрудно. В общем, это уже от него будет зависеть, а я все-таки пошел в гараж, у меня там печка еще не установлена.

Термометр в гараже показывал минус два. Я поставил печку на специально закрепленный в углу лист гипсолита, подсоединил дымоход, набил дровами и разжег. Минут через пятнадцать в гараже стало жарко, столбик термометра перевалил через двадцать градусов и продолжал бодро ползти вверх. Подбросив новую порцию дров, я закрыл поддувало, тем самым переведя печь в режим тления, и отправился домой. Вечером надо будет зайти сюда еще раз и посмотреть, какая тут будет температура. Но в принципе можно и не заходить, потому как печка в основном стояла для возможных зрителей. Прогреть же гараж при необходимости можно будет гораздо быстрее и проще, всего лишь открыв переход на тот же Хендерсон, где всегда или тепло, или жарко. Так как давление там наверняка окажется выше, мощный поток теплого воздуха меньше чем за минуту вытеснит из гаража весь холодный, и все.

Следующим утром я сначала отправил дядю Мишу на Изначальный, к жене и дочке, а потом сам перебрался в Форпост. Там меня встретили два человека, каждый из которых вполне сходил за пример полного охренения. Первым, ясное дело, был Липкин, по чьему паспорту я недавно разменивал доллары и покупал бульдозер. Странно, и чем же это его так потряс окружающий пейзаж? Однако потряс, и прямо-таки до глубины души.

Вторым был изумленный Попаданец. Он смотрел на гостя и явно недоумевал – что это?.. откуда оно здесь взялось?.. и главное, на кой хрен?!

Пару минут я любовался эпической картиной, а потом взял слово:

– Валерий, это Саша Попаданец, он у нас занимается образованием, и ты поступаешь в его распоряжение. Саш, это Валерий Липкин, который… у которого… ну, короче, тот самый. Говорит, что художник, так что пусть учит детей рисовать и чертить. Покажи ему город, потом выдели место для дома и палатку на первое время. В общем, это кадр для тебя.

Через несколько дней я вспомнил про своего протеже и поинтересовался у Матрохина, как он там.

– Что удивительно – неплохо. И как художник он вполне ничего, и как учитель тоже, но есть тут одна небольшая тонкость. Этот хмырь пытается проповедовать! Несмотря на то, что у самого, кроме веры, вообще никакого багажа нет, из молитв знает лишь «Отче наш», а в «Символе веры» только первое предложение. Из десяти заповедей знает четыре, про остальные уже у меня спрашивал. И про Евангелие, причем, кажется, он не в курсе, что их несколько.

– Интересно, – задумался я, – давно пора было создать шаману с Чатема какую-нибудь конкуренцию, так что это, пожалуй, кстати. А насчет его, скажем так, девственности в богословских вопросах – не страшно. Ибо сказано – многие знания суть многие печали, поэтому нефиг Валере сразу начинать печалиться, пусть пока так поживет.