23 Пагуба

Куойл красил дом. Но как бы они ни благоустраивали его, он продолжал казаться Куойлу мрачным и отталкивающим. Ничто не могло изменить впечатления, появившегося у них, когда они впервые увидели его за туманной завесой. Интересно, как он выглядел на острове Пристальном, когда его только построили или когда волокли по трещащему льду? Ему казалось, что перемещение дома с исконного места изменило его, превратив из очага в простое сочетание геометрических форм. Мысль о том, что за ним может наблюдать неподвижный взгляд мужчины с белыми волосами, заставляла его ежиться и вздрагивать.

Энтузиазм тетушки постепенно угасал, превратившись в личные переживания. Она уходила в свою комнату, ложилась на кровать и подолгу смотрела в потолок. Потом вставала с коротким смешком или зевком и говорила: «Ну, что там у нас?» Так она возвращалась из тех мест, куда ее уносили мысли.

Выходные проходили следующим образом: тетушка в своей комнате, или на кухне, или гуляет. Куойл строит свой спуск к морю, а дети ползают по мху и рассматривают копошащихся насекомых. Иногда Куойл колол дрова в ожидании грядущих холодов. Вспоминал о Партридже, загорался желанием готовить новые блюда, позволял детям забираться руками в еду, а иногда даже разрешал Банни пользоваться ножом. Коршуном зависая над ней при этом.

В конце августа на кухонном столе стояла тарелка с вычищенными кальмарами. Куойл намеревался закончить с краской и приготовить кальмаров с макаронами. Еще он должен был написать Партриджу. Тетушка заявила, что будет готовить салат, несмотря на то что салатные листья увяли, а тепличные помидоры выглядели бледно.

— Мы могли бы разбить здесь маленький садик, — сказала она. — Там можно хотя бы выращивать свой салат. То, что продается на местном рынке, просто несъедобно. Сельдерей коричневый от гнили, а салат выглядит так, будто его кипятили.

— Уэйви говорит, что смирния лучше, чем шпинат, — сказал Куойл. — И ее можно собирать здесь, на побережье.

— Никогда о ней не слышала, — сказала тетушка. — Давай попробуй, — добавила она и пошла искать подходящее местечко для грядки. Салат можно сажать в любое время. Она еще подумала, что неплохо было бы завести собственный парник.

День выдался теплым. С залива дул легкий ветер, вода покрылась рябью. Вдохнув запах вскопанной почвы, тетушка ощутила волну меланхолической грусти. Куойл нанюхался краски до головной боли.

— К нам кто-то идет, — сказала тетушка, опершись о лопату. — Кто-то идет по дороге.

Куойл посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел.

— Где?

— Сразу за кустами с поломанными ветками. Кстати, их поломал бульдозер.

Они вглядывались в сторону фабрики и в дорогу, идущую в том направлении.

— Я точно кого-то видела, — сказала тетушка. — Какого-то мужчину. Я рассмотрела его кепку и плечи.

Куойл вернулся было к своей банке с краской, но тетушка продолжала смотреть в ту сторону, в конце концов воткнула лопату в землю и пошла к кустам. Там никого не было. Но она заметила следы рыбацких ботинок, которые резко уходили в сторону, на лосиную тропу. Она вроде бы вела к болотам со стоячей водой цвета крепкого чая и кустарнику с кожистыми листьями.

Она затаила дыхание и стала искать следы собачьих лап рядом с дорогой. Ее охватили сомнения.

— Это наверняка старик, — сказал Куойл. — Больше некому.

— Какой старик?

Билли Притти называет его «старым Куойлом». Говорит, что он не простой старикан. Не захотел уходить из Опрокинутой бухты и остался там один. Билли считает, что он, может быть, немного зол на нас, потому что считает, что мы живем в его доме. Я тебе рассказывал об этом.

—Нет, не рассказывал. Кто же это может быть?

— Я помню, как тебе о нем говорил.

Тетушка осторожно спросила, как его зовут.

— Не знаю. Кто-то из старых Куойлов. Не помню, как его звали. Какое-то ирландское имя.

— Не может быть. Никого из них не осталось. Знаешь, раньше о Куойлах ходила дурная слава, — сказала тетушка, отвернувшись в сторону.

— Я уже об этом слышал. Говорят, что залив Бакланов назван так именно из-за Куойлов. Как озеро Недоумок, порт Шестипалый или ручей Абрикосового Уха, которые получили свои имена в результате определенных неприятных событий. Билли рассказывал, что Куойлы пришли сюда с острова Пристальный. Говорят, они перетащили сюда дом по льду.

— Люди могут говорить все что угодно. Половина этих историй — выдумки. Я считаю, что Куойлы были ничем не страшнее любой другой семьи. Понятия не имею, о каком старике ты говоришь.

Куойл отмыл руки от краски и спросил: «Кто пойдет со мной на берег собирать смирнию?»

Саншайн нашла две ягоды земляники. Банни бросала камни в воду, с каждым разом выбирая их все больше и больше размером. Они падали все ближе и ближе, до тех пор, пока девочку не обдало брызгами.

— Хватит, хватит, пойдемте домой. Банни переоденет штаны, Саншайн вымоет зелень, а я поджарю чеснок с луком.

Но когда соус был почти готов, обнаружилось, что вместо макарон у них есть только яичная вермишель, которая, смешиваясь с соусом, превращалась в неприглядного вида слякоть, с которой соскальзывали кольца обжаренных кальмаров и разъезжались к краям тарелок.

— Да, племянник, всего не предусмотришь.

Его что-то разбудило в предрассветных сумерках. Голая комната нависла над ним. Холод и серая мгла. Он прислушался, ожидая услышать плач Банни, но вокруг стояла полная тишина.

По потолку скользнул круг света и исчез. Это был луч от карманного фонарика.

Куойл встал, подошел к окну. Под босыми ногами хрустели высохшие останки мух. Он встал на колено и начал всматриваться в ночь. Долгое время он ничего не видел. Постепенно его зрачки расширились, и он заметил, как по небу заскользили перламутровые всполохи приближающегося рассвета. Водная гладь выступала на первый план, как в серебряном негативе. Далеко внизу, на тропинке за густым кустарником, он увидел мечущуюся точку света. Скоро она исчезла из виду.

— Мы должны туда съездить, — говорил Куойл. — Мы должны проведать старика.

— Я уж точно не желаю соваться в нору какого-то дальнего родственника, который к тому же имеет ко мне претензии. Мы и без него прекрасно обходились, и лучше будет, если мы оставим все как есть.

Но Куойл настаивал на поездке.

— Мы можем взять с собой девочек. Они растопят сердце даже людоеду.

«Скорее, разозлят его», — подумала тетушка.

— Поедем, тетушка, — звал он ее.

Но она оставалась непреклонной.

— Я уже думала о том, кто это может быть. У моей матери была целая куча родни в бухте Опрокинутой, но они все были ее возраста, если не старше. У них были дети и внуки, когда я была еще подростком. Так что если он — один из них, то ему уже за восемьдесят или даже за девяносто. Вполне может страдать старческим маразмом. А на дороге, наверное, был кто-то из поселка. Охотился, не знал, что здесь кто-то живет.

Куойл не стал рассказывать ей о фонарике, но решил не сдаваться.

— Соглашайся. Мы доедем от развилки, а дальше пойдем пешком. Я хочу посмотреть бухту и брошенный поселок. Там, на острове Пристальном, куда мы ездили с Билли, было довольно печально. Эти пустующие дома, да еще рассказы о Куойлах.

— Я ни разу не была на этом острове и не считаю, что мне нужно это делать. Брошенные селения всегда выглядят тоскливо. Не понимаю, почему правительство оставило эти дома как есть? Их надо было давно все сжечь.

Куойл представил, как горят тысячи домов, как искры падают на скалы и с шипением касаются воды.

В результате они никуда не поехали.