18 Пирог с омаром

Мальчик на заднем сиденье много говорил, растягивая гласные так, что его могла понять только мать. Хотя Куойлу удалось уловить общее настроение его речи. Герри с восторгом рассказывал о приключениях и таких серьезных вещах, как голубая нитка на манжете его свитера, брызги дождя в лужах, печенье, спрятанное в складке платка. В его мире все было ярким и красочным. Таким, как оранжевые варежки рыбака. Он обладал удивительной чуткостью к цвету.

— Ваки! Ваки!

Или голубой ирис в саду миссис Баггит.

— Иис!

— Видит он превосходно, — сказал Куойл.

Болезнь сына стала для Уэйви большой неожиданностью. Синдром Дауна. Но она хотела, чтобы ее мальчик вел нормальную жизнь. Он ни в чем не виноват. Она узнала, где живут другие такие дети, нашла их, встретилась с родителями. Ее брат Кен отвез ее к ним, чтобы она объяснила, что можно сделать для их детей.

— Этих детей можно кое-чему обучить. Они могут учиться, — сказала она.

Пламенная речь. Звенящий голос. Это была Уэйви, охваченная страстью. Через региональную библиотеку она запросила литературу о детях с такими особенностями. Организовала встречи родителей. Пригласила специалистов из Сент-Джонса, чтобы они разъяснили, что можно было сделать для этих детей. Подталкивала детей к развитию, писала прошения, созывала собрания, на которых составлялись открытые письма с просьбами организовать специальные образовательные курсы. И добилась своего. Трехлетняя девочка в Безымянной бухте не умела ходить, но ее стали учить, и она пошла. Они спасали детей, учили их цепляться за жизнь.

Уэйви сжала руки, показывая Куойлу, что любой человек может взять жизнь в свои руки, ухватиться за то, что ему доступно. И он подумал о том, что еще может так разжечь это сердце.

Она попросила Куойла подвезти ее в пятницу в библиотеку, которая была открыта только по вторникам и пятницам, в полдень.

— Понимаешь, обычно меня возит туда Кен, когда может, но сейчас он в море. А я очень скучаю без книг. Я люблю читать. И много-много читаю Герри. И папе привожу книги. Те, которые ему нравятся: о восхождении на вершины, о путешествиях, об исследовании Лабрадора.

В пятницу утром Куойл начал приготовления. Надел рубашку получше, начистил ботинки. Он старался не волноваться. Он же просто везет человека в библиотеку! Но ничего не мог с собой поделать.

Библиотека размещалась в перестроенном старом доме. Квадратные комнаты с выкрашенными в фисташковый цвет обоями. Вдоль стен стояли самодельные книжные шкафы и крашеные столы.

— Вот детская комната, — сказала Уэйви. — Может быть, твои девочки захотят что-нибудь почитать. Банни и Саншайн. — Она осторожно произнесла их имена, словно пробуя на вкус. Ее волосы были аккуратно заплетены. Воротничок серого платья украшало кружево. Герри уже был возле полок, вытаскивая все книги без разбора и раскрывая их.

Куойл казался себе огромным, неуклюжим кабаном. Куда бы он ни повернулся, его свитер цеплялся за выступающий корешок книги. Он обрушил секцию юмористических рассказов, детективов, философских изречений и проповедей. Он ловил падающие книги, но это ему не всегда удавалось. Глупый Куойл краснел в крохотной библиотеке на северном побережье Атлантики. Перейдя к секции, где стояли книги о путешествиях, он нашел Эрикса Ньюбай и Хансена, Редмонда О'Ханлона и Уилфрида Цесайгера. Набрал полные руки книг.

Они поехали обратно через дом Бити, чтобы забрать девочек, которые не были знакомы с Уэйви.

Последовало церемонное представление: «А это Герри Проуз. А это Уэйви, мама Герри». Уэйви развернулась и пожала им руки. И Герри пожал всем руки, даже своей матери и Куойлу, даже по две руки одновременно. У него были горячие ладошки.

— Здравствуйте, — сказала Уэйви, — ах, здравствуйте, мои дорогие!

Они подъехали к дому Уэйви, где им был обещан чай с пирогами. Саншайн и Банни боролись на заднем сиденье за право первой увидеть соседский дворик со сказочным зверинцем из разноцветных собак и петухов, серебряных гусей и пятнистых кошек, с деревянным человечком в штанах в шахматную клетку, держащим за руку деревянную женщину. Там был даже флюгер в форме желтой лодки.

Потом Банни наткнулась взглядом на деревянную собаку с ошейником из бутылочных пробок. Из ее открытой пасти торчали клыки. Казалось, что собака принюхивается к ветру.

— Папа, — она вцепилась в рукав Куойла. — Там белая собака. — Куойл слышал, как она всхлипывала. — Белая собака. — Она продолжала повторять страшные слова на одной ноте: «белая собака».

Вдруг он догадался. Банни стимулировала свой страх, разогревала его. «Девочка боится белой собаки. Родители не находят себе места».

— Банни, это всего лишь деревянная собака. Она сделана из дерева и покрашена краской. Она ненастоящая.

Но она не хотела успокаиваться. Стучала зубами и хныкала.

— Наверное, мы зайдем к вам на чай в другой раз, — сказал Куойл Уэйви и строго посмотрел на Банни. Даже почти сердито.

— Папа, а где их отец? — спросила Саншайн. — Ну, папа Герри и Уэйви?

На выходных Куойл и тетушка занимались ремонтом и покраской. Деннис начал работать на кухне. Весь дом был покрыт пылью и стружками и уставлен досками. Тетушка шкурила буфет. Куойл трудился над собственной дорогой к морю. Читал книги. Играл с дочерьми. Однажды он на мгновение увидел в личике Саншайн до боли знакомое лицо Петал. Он думал, что боль уже прошла, но тут она снова обдала его горячей волной. Казалось, сама эта женщина появилась, потом исчезла снова. С другой стороны, она все время была рядом с ним генетически. Он позвал Саншайн, чтобы прижаться к ней лицом и продлить иллюзию, но она не пошла к нему. Только покачала головой и сказала: «Здравствуйте, ах, здравствуйте, мои дорогие!» Она напомнила ему об Уэйви, этой высокой женщине. Он заставил себя засмеяться вместе с девочкой.

В субботнее утро Куойл отправился на лодке в Безымянную бухту за омарами. Оставил Банни в ярости метаться по причалу.

— Я тоже хочу поехать!

— Я покатаю тебя, когда вернусь.

Терпел остроты жителей бухты по поводу своей лодки. Дурная слава этой посудины заметно опережала ее самое, и все говорили, что она когда-нибудь утопит своего хозяина. На обратном пути он обогнул небольшой айсберг, дрейфовавший по заливу. Айсберги не переставали изумлять его: огромные глыбы льда, испещренные пещерами и арками.

— В этом году к берегу прибило уже более четырехсот айсбергов, — сказал он тетушке. Айсберги не давали ему покоя. Ему даже не снилось, что айсберги могут стать частью его повседневной жизни. — Я не знаю, где именно их вынесло на берег, но так говорят. Я читал это вчера в сводках.

— Ты омаров привез?

— Да, купил их у Лада Юнга. Он все время совал мне что-то в сумку «на дорожку». Будто конфеты у кассового аппарата. Я попытался заплатить ему, но он отказался.

— Довольно скоро сезон закончится, поэтому нам не стоит отказываться и есть их, пока у нас есть такая возможность. Я помню Юнгов, какими они были в дни моей юности: со свисающими на глаза волосами. Знаешь, что здесь самое лучшее? — спросила тетушка. — Рыба. Подожди, вот пойдет снежный краб, и ты попробуешь самое сладкое в мире мясо! Ну, и как мы приготовим этих омаров?

— Сварим.

— Ну да. Давненько мы не ели хорошей похлебки из омаров. Хотя в этом есть и хорошая сторона. — Она посмотрела в сторону комнаты, где стучала молотком Банни. — Нам давно никто не говорил про «красных пауков», все просто сидели и ели свои сухие завтраки. А еще я могу сварить омаров, вынуть мясо и сделать рулет. А как насчет блинчиков с омарами и со сметаной?

Куойл исходил слюной. Это был излюбленный фокус тетушки: она описывала всевозможные блюда, а затем готовила простейшее из возможных. Партридж так никогда не делал.

— Салат из омаров тоже хорошо, только для ужина его будет маловато. Знаешь, есть одно блюдо, которое мы с Уоррен очень любили. Его подавали в Гостинице Хорошей Погоды на Лонг-Айленде. Мясо из хвостов вымачивали в саке, потом готовили с молодыми побегами бамбука и водными каштанами, потом снова складывали в панцирь и запекали. Там еще подавали такой острый соус! Здесь я не могу найти ничего подобного. Конечно, если бы у нас были креветки, крабовое мясо и гребешки, я бы могла нафаршировать хвосты омаров, но для этого еще нужно белое вино и пармезан. Только вино и пармезан надо сначала найти.

— Я купил сыру. Только не пармезана, а простого. Чеддера.

— Ну, тогда мы остановимся на пироге из омаров. У нас нет сметаны, но я могу приготовить его с молоком. Банни съест его без капризов, а мы отдохнем от вареных блюд. Я хочу приготовить что-нибудь особенное. Я пригласила на ужин Доун. Она придет к шести, так что времени у нас достаточно.

— Кто?

— Ты слышал. Я пригласила в гости Доун. Доун Баджел. Она славная девушка. А ты постарайся развлечь ее беседой. — Она сказала это потому, что ее племянник либо пропадал на работе, либо страдал от несчастной любви.

Из гостиной донесся оглушительный грохот.

— Банни, — позвал Куойл. — Что ты там делаешь? Еще один ящик?

— Я делаю ПАЛАТКУ. — В голосе слышалась ярость.

— Деревянную палатку?

— Да. Только дверь кривая. — Грохот.

— Ты что-то бросила?

— Дверь КРИВАЯ. А ты обещал покатать меня на лодке. И не покатал!

Куойл встал.

— Я забыл. Так, хорошо, вы обе быстро одевайтесь, и пойдем.

Но, выйдя за порог, Банни сразу изобрела новую игру, заставив Куойла ждать.

— Ложись на спину. Видишь? Вот так.

Саншайн завалилась на спину и вытянула руки и ноги.

— А теперь посмотри на верхушку здания. Смотри, не отрывайся. Правда, страшно? Кажется, что этот страшный дом сейчас упадет.

Потом их взгляды переместились с обшивочных досок, потрепанных штормовыми ветрами, на черные края крыши. Над верхней частью крыши облака рассекали небо по диагонали. Казалось, что облака стоят на месте, а дом неумолимо падает вперед. Стена дома воображаемо нависла над Саншайн, которая вскочила и отбежала в сторону, испытав приятный испуг. Банни выдержала дольше, но ей тоже пришлось встать и спасаться бегством.

В лодке Куойл заставил их сесть плечом к плечу. Они ухватились за планширь, и лодка понеслась над водой.

— Быстрее, пап, — кричала Саншайн.

А Банни не могла оторвать глаз от пенящейся волны. Оттуда, из водоворота пузырьков, на нее смотрела морда собаки, с блестящими глазами и движущейся пастью. Волна поднялась, и собака вместе с ней. Банни схватилась за скамейку и зарыдала. Куойл сбросил скорость.

— Я видела собаку в воде, — всхлипывала Банни.

— В воде нет собак, — сказал Куойл. — Это все пузырьки воздуха и воображение одной маленькой девочки. Ты же знаешь , Банни, что не существует собак, которые могут жить в воде.

— А Деннис рассказывал про морских собак, — всхлипывала Банни.

— Он имел в виду совсем других собак. А настоящая, живая собака, такая, как Уоррен, — нет, Уоррен мертва, — живая собака, которая может плавать, залезает в воду только для того, чтобы принести охотнику убитых уток. — Боже мой, неужели он может думать только о мертвом?

— Ну, это было очень похоже на собаку. На белую собаку, пап. Она злится на меня. Хочет меня укусить, так, чтобы из меня вытекла кровь. — Теперь у нее по щекам текли слезы.

— Это не настоящая собака, Банни. Это собака из воображения, и даже если она выглядит, как настоящая, она все равно не может причинить тебе вреда. Если ты снова ее увидишь, спроси себя: «Это настоящая собака или воображаемая?» Тогда ты поймешь, что она — собака из твоей фантазии, и сможешь над ней посмеяться.

— Но пап, представь, что она настоящая!

— В воде? В камне? В куске дерева? Я тебя умоляю. — Так Куойл пытался бороться с белой собакой с помощью логики. Он медленно отправился обратно к причалу, стараясь больше не поднимать волн. Белая собака начинала ему надоедать.

В полдень Куойл накрывал на стол, а тетушка раскатывала тесто.

— Возьми красную скатерть. Она в ящике под лестницей. И рубашку можешь сменить. — Тетушка поставила две белые свечи в стеклянные подсвечники, хотя на улице еще было очень светло. И закат ожидался только в девять часов.

Банни и Саншайн были затянуты в белые колготки. Саншайн могла бы надеть удобный наряд Банни, но та пребывала в дурном настроении. К тому же ее собственное платье было ей мало: жало под мышками и было коротко. А еще им было жарко.

— Вот и она, — сказала тетушка, услышав возле дома звук мотора японской машины, на которой ездила Доун. — Девочки, ведите себя хорошо.

Доун поднялась по лестнице, с трудом удерживая равновесие на высоких шпильках. Ее белые туфли были такого размера, что вполне могли бы подойти мужчине. Она улыбалась во весь коричневый рот. Синтетическая блузка сияла, а подол юбки низко свисал сзади. В руках она держала бутылку. Куойл подумал, что это вино, но в бутылке оказался виноградный сок. На ней еще был виден ценник. Носки ее туфель опасно загнулись вверх.

Он подумал о Петал в платье с бахромой, о том, как ее длинные ноги спускаются в шитые стеклярусом туфли, как она стремительно двигается, окутанная облаком «Трезора», и ловит свое отражение в зеркале, на поверхности тостера, стекла, и дразнит его вожделение. Он почувствовал болезненную жалость к этой блеклой моли.

Разговор не вязался. Доун называла голые полы и грубо сколоченные окна «потрясающими». Саншайн собрала на коленях груду чумазых медведей и металлических машинок и показывала их гостье по одному, представляя: «Это медведь. А это машина». Можно было подумать, что гостья приехала из страны, где не было ни машин, ни медведей.

Наконец тетушка выставила на стол перед Куойлом ароматный пирог.

— Давай, племянник, разрезай.

Она зажгла свечи, но пламя осталось невидимым на фоне широкого солнечного луча, протянувшегося через весь стол. О них напоминал лишь запах воска. На столе появились тарелки с горохом, луком и салатом.

Куойл проткнул пирог алюминиевым приспособлением. Банни воткнула свою вилку в пламя свечи.

— Не надо этого делать, — сказала тетушка сердитым тоном. Кусочек омара выпал из дымящегося пирога и съехал на тарелку Доун.

— О, это омар? — сказала Доун.

— Точно, — сказала тетушка. — Это пирог с омаром. Сладкий, как орех.

Доун проникновенно сказала тетушке: «Я просто поем салата, Агнис. Я не люблю омаров, еще со школы. Нас заставляли брать с собой бутерброды с омаром. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов тоже. Они похожи на больших пауков!»

И она попыталась рассмеяться.

Банни посмотрела на запекшуюся корочку и оранжевое мясо на своей тарелке. Куойл приготовился к истерике, но ее не последовало. Банни стала демонстративно жевать и сказала:

— А я обожаю мясо красных пауков!

Доун обратилась к Куойлу, как бы по секрету. Все, что она говорила, казалось каким-то излишним.

— Как ужасно поступили эти люди с Агнис. — На самом деле ее это нисколько не волновало.

— Какие люди? — спросил Куойл с рукой у подбородка.

— Ну, эти люди, с гитлеровской яхты. Они же просто сбежали.

— В чем дело? — спросил Куойл, глядя на тетушку.

— Ну, похоже, меня надули, — сказала она. Волна гнева охватила ее до самых корней волос. — Мы обили заново мягкую мебель на яхте. Сделали все, за исключением двух стульев. И они просто исчезли. Яхта исчезла. Они снялись с якоря, пока было темно.

— Разве нельзя их разыскать по регистрационной информации? Это судно трудно спрятать.

— Я решила немного подождать, — сказала тетушка. — Подождать и послушать. Может быть, у них были основания для такого стремительного отъезда. Например, болезнь или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, это она с ним связана. Все деньги у нее. Или вдруг она вспомнила о том, что у нее назначена встреча с парикмахером в Нью-Йорке. С такими людьми это бывает. Поэтому я не стала ничего тебе об этом говорить.

— Ты же делала для них какую-то работу еще в Штатах? У тебя ведь должен был остаться их адрес?

— Да, несколько лет назад я перетягивала им мягкую мебель. Но все документы еще находятся в Лонг-Айленде, на складе.

— Я думал, ты все отправила сюда, — сказал Куойл, снова обращая внимание на пустоту в комнатах. У них не хватало мебели. Она действительно сказала, что вся ее мебель отправлена сюда морем. Но с того времени прошло уже два месяца.

Доун заметила, что у него блестят губы от масла из пирога.

— На все нужно время, — сказала тетушка. — Рим тоже не сразу строился.

За окнами в проводах гудел ветер. Банни смотрела в окно.

— Кто хочет сыграть в карты? — спросила тетушка, потирая и разминая руки, как заправский карточный игрок.

— А вы умеете играть в четверки? — спросила Доун.

— Девочка, — сказала тетушка, — как хорошо, что умеешь играть ты.

Она бросила быстрый взгляд на дверцу, за которой хранила виски. Сейчас она была готова оторвать горлышко у бутылки зубами.