Интермедия

– …Нам что, никто не поможет?! Как же так, черт побери! – Голос Паттона гремел словно гром, и даже звуки взрывов, грохочущих в паре километров от штаба, не заглушали его. Но три присутствующих офицера не воспринимали крик генерала как укор в свою сторону. А уж артобстрел и вовсе их не тревожил – война на дворе, а не прогулка по Техасу. Все понимали – это крик души генерала. Крик безысходности. – «Приказываю прорываться по направлению Октябрьский – Паричи…» Как?! Как, их спрашивают, это сделать! В штабе корпуса вообще читали то, что мы им сообщили?! ВОКРУГ БОЛОТО! Отсюда до этого чертова районного центра шесть миль заболоченной и абсолютно непроходимой местности! Если чудесным образом их удастся пройти, тогда будет совершенно плевать, что до Паричей придется еще тридцать миль прорываться! Да будь там хоть все сто миль – плевать! Там – дорога, здесь же сплошное болото! – Схватив со стола кружку остывшего кофе, Паттон сделал несколько жадных глотков и на миг задумался. – Нас все время давят и давят проклятые квашеные и эти поляки! Не дают нам ни минуты передышки, приковывают каждую секунду к позициям, заставляя драться, а не искать выход!.. Слава богу, нас не перестают прикрывать с воздуха русские летчики. Бесстрашные они, сукины дети! За это я очень благодарен советскому командованию. Но возможности хоть что-то сделать как не было, так и нет… – Тяжелый вздох генерала, полный боли и огорчения, словно молот ударил по головам окруживших его офицеров. Они потупили взоры и, казалось, перестали дышать.

– Сэр, сейчас наша главная надежда на эту старую дорогу через болото, о которой говорил майор Семяхин. Если мы сможем ее найти – мы вырвемся, сэр. – Один из штабных офицеров поднял усталый взгляд на своего генерала.

– Да… Но если дороги не будет, попытаемся пройти по болоту вот здесь, – Паттон провел пальцем линию на карте.

– Но там же немцы! У них в этом секторе минимум два батальона танков, несчитаное количество стволов артиллерии и не меньше двух полков пехоты, сэр!

– …И все это прикрыто болотом, майор, не забывайте об этом. Танки там не пройдут. И наши в том числе, – ответил на вопрошающие взгляды генерал. – Но люди – точно пройдут. Орудия противника мы подавим массированным огнем нашей артиллерии и танков, наведем авиацию союзников. Кавалеристы и батальон мотопехоты будут прорываться здесь. – Офицеры невольно охнули. – Знаю, это дьявольски рискованно, но если они прорвутся, то смогут нанести удары по ближайшим тылам, и тогда мы точно пройдем вдоль болота!

– Это может сработать, сэр. Думаю, еще следует бросить в кавалерийский прорыв хотя бы роту танков. Лучше уже они послужат с пользой там, мы же их после артподготовки все равно бросим. Пусть хоть какую-то пользу еще принесут, – подал голос полковник в экипировке танкиста, до той минуты задумчиво изучавший карту.

– Да. Пусть будет так. Те части, что сейчас держат юго-западное, западное направления, в случае удачного прорыва на севере пойдут арьергардом, им в прикрытие оставим батальон «Росомах» и дивизион гаубиц. – Глубоко вздохнув, генерал утер со лба пот и тише добавил: – В случае удачного прорыва мы выйдем на коммуникации ударных сил, наступающих на Бобруйск… Схватим за хвост гадюку…

– Она нас точно ужалит, сэр. Это верная смерть, сэр. – В голосе полковника слышались нотки смирения. Он уже принял свою участь – выбраться живым из затеянной мясорубки мало кому удастся.

– А это и так план без шансов, Лесли! Либо сдохнуть, захлебнувшись в болоте, либо попытаться ударить врага в мягкое брюхо!..

Неожиданно полог палатки шелохнулся, и, хлюпая полными болотной жижи кавалерийскими сапогами, медленно вошел грязный с головы до пят капитан-кавалерист. Слегка пошатываясь, он остановился у стола, распространяя отвратительный запах болота. Все взгляды тут же обратились на него – ведь он командир группы, разыскивающей дорогу через болото.

– Капитан Бриггс, вы смогли найти дорогу? – В ответ тишина. – Русские ее нашли?.. Почему вы молчите? Что случилось, капитан?

– Дороги мы не нашли… – бесцветным голосом пролепетал капитан и стянул с головы широкополую шляпу, закрывавшую его лицо. Все удивились, увидев слезы на щеках бравого кавалериста. – Генерал-майор Эдна Романца Чаффи… умер…

Весь день из-за одной новости пошел наперекосяк. Не могу я вот так, запросто наплевать и забыть о двух с лишним дивизиях, попавших в капкан. Там десять с лишним тысяч человек погибнут, потому что никто и ничем не способен им помочь! Та помощь, что обеспечивается им сейчас, лишь оттягивает момент гибели или пленения…

Почему же это так?!

Этот проклятый вопрос весь день вертится в голове, не давая покоя. Ем – думаю, беседую с кем-то – опять думаю, даже проверенный метод забытья – работа до седьмого пота – не помогает. Даже страшно стало. С чего бы вдруг мне ТАК сильно волноваться. До дрожи в руках от умственного напряжения. Вокруг все трудятся, готовятся к прорыву: ведь есть приказ, и он не обсуждается. А если приказ требует идти к спасению – обсуждать его грешно. Но я так не могу. Даже отдохнуть толком не могу. На дворе вечер, скоро вертолеты за ранеными прилетят, а я кручусь как юла на ставшей чудовищно жесткой и неудобной лежанке из ящиков, застеленной тремя одеялами. Не могу лежать, не могу!

Как же можно помочь Паттону и Чаффи? Как?!

Хорошо, попробуем думать рационально. Какие есть возможные решения? Где карандаш и блокнот? Вот они… Так, вход в палатку завешен, окна – тоже. Зажигаем керосиновую лампу и думаем!

Решение первое – прорыв через линии врага. Как это обеспечить? Превосходством силы – это раз. Но его явно нет, немцы и поляки все-таки прижали дивизии к болоту и не отпускают. Как получить превосходство? Надо убрать достаточную часть сил противника, и дивизии сорвутся с места, проломив где-нибудь окружение. Большие потери неизбежны. Это раз. Во-вторых, прорыв будет направлен либо вдаль от фронта, либо перпендикулярно ему, это не способствует скорости бегства. Да и как убрать хотя бы пару немецких или польских полков из сил окружения?.. Не знаю… Вывод – данное решение почти нереально.

Решение второе – врыться в землю и ждать возвращения фронта. Сразу в топку. Фронт, видимо, вернется не скоро, а поддерживать окруженные силы боеприпасами, медикаментами и едой до тех пор будет дьявольски сложно. Коридор фига с два пробьешь, авиации на перебрасывание всего требуемого надолго не хватит. Не вариант…

Решение третье – эвакуация по воздуху. Еще раз в топку. Авиации надолго не хватит опять-таки. Никто не станет рисковать сколь-либо серьезным количеством самолетов-транспортников для спасения с пятачка десяти-пятнадцати тысяч человек. Там весь котел артиллерией простреливается – накроют взлетно-посадочную полосу, и все. Эвакуация завершена, потери составляют…

И решение последнее – пройти через болото. Пройти через болото… Как это сделать?

Проложить по болоту гать. Это раз. Найти проходы, а они должны быть – болото ведь не на всей своей площади бездонное и непроходимое, просто где-то глубже, а где-то мельче. Два. Найти дорогу, если такая там была или есть. Три.

Стоп-стоп! Три…

Так-так-так! Какое там расстояние от дивизий до райцентра в сводке указывалось? Примерно десять-двенадцать километров. Идея меня так зацепила, что мозг начал вырисовывать просто идеальный план. До такой степени я был рад ухватиться за любой более-менее действенный вариант. Черт, нужна нормальная карта! У меня ни на одной из доступных карт нет участка с этим дурным Октябрьским. И что это значит? А значит, пора вновь наведаться к старшему лейтенанту Томилову…

– Что стряслось, товарищ Пауэлл? С чего такая спешка? Геликоптеры по плану прибудут лишь через три часа, в полночь…

– Карты! Мне нужны карты местности! Карты, товарищ старший лейтенант! – Клим шарахнулся от меня как от огня. – Есть одна важная мысль и нужна твоя помощь!

– Хорошо, хорошо…

Карты местности у старлея были получше моих, да и трофейных хватало с избытком. Поляки и фрицы знатно приготовились, каждый офицер уровня командира полка имел при себе карты доброй половины Белоруссии. Наступать они собирались всерьез и в любом направлении, главное – приказ получить. Томилову повезло прихватить польский штабной автобус в Туголицах: офицерики упорхнули, а вещички свои позабывали. Вот сейчас над польскими картами мы и корпели.

– Что же ты пытаешься разглядеть, Майкл? – раздраженно спросил Клим, перейдя на «ты».

– Дорогу!.. Дорогу от райцентра Октябрьский… через болота… к окруженным дивизиям…

– Какого черта, Майкл?! – Климент схватил меня за плечо и с силой оттолкнул от стола. Вот такого поворота событий я никак не мог предугадать. Да я даже сначала не понял, с какого перепугу старлей сделал это! Толкнул он меня знатно, я, не успев сконцентрироваться и перенаправить силу, отлетел на пару шагов и счастливо рухнул пятой точкой на скамью у стены. – Я все понимаю, Майкл, – там погибают твои соотечественники! Но нам приказали уходить к Березине! Прорываться к фронту! Нам! Тебе и мне! Надо людей спасать! А не сходить с ума оттого, что нет возможности помочь им. Дорога тебе нужна, ишь ты! К ним собрался? Через болото решил пройти и помочь окруженным? Нельзя! У тебя приказ спасать доверившихся тебе людей! Возьмите себя в руки, товарищ первый лейтенант!..

Человека, впавшего в панику, апатию или истерику, такой наезд, может быть, и отрезвил бы, но я не терял здравости ума… Вроде бы не терял… Не меня одного крыша подвела – старлея тоже занесло. Х-ха!

– Я не собираюсь к ним. Я хочу, чтобы они вышли ко мне, – спокойно, без лишних эмоций парировал я. Томилов тоже немного успокоился, с ухмылкой посмотрел на меня и отмахнулся:

– Думаешь, ты один такой умный… Смотрел я эти карты, нет там ни одной пометки, ни одной черточки, указующей на дорогу или тропу через болото… Нету!

– А гать проложить? – не сдавался я.

– Десять километров гати проложить? У тебя есть пара бригад строителей и немереное количество стройматериала? Или времени много? Ну ладно, людей у нас много, бревна просто-напросто можно нарубить, а потом уж и прокладкой гати заняться. Только кто нам, таким умным, даст все это сделать? В райцентре небось врагов битком набито! Сидят и ждут таких умников, как мы… – Спорить с такими доводами невозможно. Бессмысленная трата времени и сил. У меня есть приказ – отходить к Стасевке, идти на прорыв. ПРИКАЗ! А чего я себе надумал?.. Но тяжко это, ой тяжко!

– Ты прав, Климент. Прав. И от этого не легче…

– Знаешь что, пойдем-ка на склад к нашему кашевару, по рюмашке для успокоения нам не помешает… – Впервые я с легкостью согласился с предложением пойти выпить чего покрепче…

Толстощекий усач сержант Полищук молча посмотрел на наши лица, понял, что нам требуется, и налил в две кружки трофейного коньяка.

Сидели мы недолго. Просто сидели, ни о чем не говорили, ни о чем не думали. Потом выпили еще по одной, и Томилов ушел, я же остался сидеть, тупо разглядывая в тусклом свете лампочки, как перекатывается по дну кружки янтарный коньяк. Мыслей в голове не было, как и желания сидеть дальше. Но что-то меня держало на месте, словно нужно было дождаться некоего события…

– Цяжка вам, таварыш лейтэнант. Родны дом далёка, за акияном. А мой вось недалёка, у Старой Дуброве… – Меня как током пробило. В глазах все на миг помутилось и обратилось в серую пелену. Мысли, словно новости в бегущей строке – краткие и информативные, – заметались пред глазами. Он сказал – Старая Дуброва… – А там зараз фашысты! Э-эх! А у мяне там сястра осталася… – Старая Дуброва, где это? Где я это видел? Что это значит? Разум тут же выдал – это поселение я видел на польской карте у Томилова в штабе. Это Октябрьский район!

– Это Октябрьский район. – Голоса своего я не узнал. Лязгающий, лишенный эмоций звук скорее бы подошел компьютерной имитации голоса, а не человеку.

– Так и есць, – удивленно и немного испуганно ответил Полищук. – На карце мабыць разглядзели мае сяло?..

– Как хорошо тебе знаком Октябрьский район? Есть ли там дороги от районного центра через болото на запад? – Замешкавшись на миг, вспомнил названия поселений за болотами. – На Поречье, Растов или Мёдухов дороги есть? – «Серое» состояние подавляет эмоции, но даже так я ощущал, как сильно колотится сердце.

– Добра ведаю. То мае родныя месцы, вырас я там. Тропы ведаю и да Парэчча, и да Растова, и да Мёдухава…

– Дороги, гати там есть? – четко, с расстановкой проговариваю каждое слово.

– Ёсць дарога. Адна. Да Парэчча в тридцаць пятам гать добрую праклали, думали лесопильну сроитя, дравину вазиць, ды так и кинули гэтую справу с лесопильной, а гать засталася. А да Мёдухава от Парэчча и дарога не патрэбна, там миж балотами старыя пагорки тырчаць, па им хоць хади, хоць едь – не патонеш…

Серую пелену просто вышибло из головы фонтаном эмоций. Я вскочил как заполошный, забыл напрочь о ранении, отшвырнул кружку, опрокинул какой-то ящик, пока добирался до белоруса, чтобы его обнять.

– Дорогой ты мой человек! Ты хоть знаешь, что ты мне сейчас поведал! Ты тысячи жизней сейчас спас! Надо обо всем рассказать товарищу Томилову! Срочно за мной! Бегом!..

Старлея удалось найти не сразу – он, нехороший человек, решил перед эвакуацией раненых еще разок проверить их состояние. Тоже мне врач нашелся! Тут такое намечается, а он шляется, людям мешает!

– Товарищ старший лейтенант! Климент!

– Чего ты… вы кричите, товарищ Пауэлл! Видите, раненых готовят к отправке. Что случилось? – Я бы тоже на месте Клима был раздражен в подобной ситуации, но суть моего дела, думаю, исправит это.

– Дорога есть! – эмоционально, но уже значительно тише воскликнул я.

– Какая дорога?.. – Надоело старлею мое безумие, вижу – надоело. Но не дурак он, быстро сообразил, о чем я толкую. – Что? Дорога?

– Вот! – Подтаскиваю за рукав к себе Полищука. – Он из Старой Дубровы, это поселок в паре километров от Октябрьского! Он местный, понимаешь?..

– Ну-ка, ну-ка. Расскажите подробней, товарищ Пауэлл…

Сказать, что коллега был удивлен, – значит не сказать ничего! Его шокировало мое везение и нежелание сдаваться. Да и сам Клим обрадовался такому повороту. Чего уж таить, помочь спастись большому количеству людей – это благое дело, ради которого и на приказ можно наплевать.

После короткого пересказа моего разговора с сержантом мы ударились в тонкости и стали допытывать Полищука – легко или сложно найти гать к Поречью, могли ли ее найти враги, каково состояние настила, пройдет ли тяжелая техника, заметна ли дорога с воздуха и прочее и прочее! Белорус с завидной стойкостью и спокойствием обстоятельно отвечал на вопросы, укрепляя в нас чувство безграничной радости. Мы сможем помочь дивизиям! Ура!..

– Раз гать проложена в стороне от райцентра и само полотно притоплено, значит, обнаружить ее непросто, это плюс. Опасаться обнаружения дороги врагом не стоит, это если, конечно, местные жители не рассказали о ее существовании… С другой стороны, я могу со стопроцентной уверенностью сказать – в Октябрьском сидят враги и ждут возможного прорыва через болото. Да и транспортные артерии проходят через райцентр, перебросить дополнительные силы к месту прорыва фашистам не составит труда… Не смогут наши перевести через гать достаточно большие силы, чтобы быстро занять сам райцентр и сдержать удары врага. Их сбросят и разобьют в болоте… Э-эх! – Вглядываясь в проведенную карандашом на карте линию дороги через топи, старлей горько вздохнул. Проход нашелся, а решение – нет! – Ну вот пройдут наши посыльные по этому пути к дивизиям и что? Как видишь – выхода все равно нет!

– Да-а, тут опять клин… Но выход есть! Захватить райцентр и перерезать дороги к нему… – И, не давая собеседнику возможности мне возразить, заговорщическим тоном добавил: – Нам захватить.

Лицо Клима вытянулось, глаза его полезли на лоб, а брови скрылись в складках на лбу.

– Но приказ… – пролепетал он.

– Плевать! – отмахнулся я. – Нам все простят, даже нарушение приказа, если мы сможем обеспечить выход дивизий из окружения! У нас с тобой в руках немаленькая сила, танки, самоходки, пехота с тяжелым вооружением. Да, враги знают о нашем существовании, но я сильно сомневаюсь, что они ждут от нас чего-то в этом духе. – Проведя стрелку на карте от склада до райцентра, я показал, что именно имел в виду. – Если захватим поселок на пару часов и дадим пройти хотя бы паре-тройке батальонов или даже полку из-за болота, противник ничего с нами уже не сделает. Сил у него не хватит! Поляки и немцы не первый день наступают, их коммуникации растянуты, тылы, вероятнее всего, отстают, как и резервы, – сил для повторного окружения двух дивизий им срочно взять неоткуда. Ну, я так думаю… А чтобы перебросить те войска, что блокировали наших у болота с той стороны, нужно время.

– Может быть, ты и прав… Но какие силы сейчас занимают Октябрьский? Мы не знаем! Может, у нас не хватит сил хотя бы для захвата, не говоря об удержании… – уже не так уверенно сопротивлялся собеседник.

– Нужно послать разведку. И сделать это надо немедленно. Тогда завтра днем мы сможем решить, что и как делать дальше. – Все, я выиграл этот поединок: в глазах старлея загорелся нешуточный огонь азарта.

– Да, так и сделаем. Я отправлю своих разведчиков, и хорошо бы твоих рейнджеров им в усиление выделить.

Подхватив со стола карту с пометками и фуражку, Клим направился к выходу.

– Хорошо, отошлю к тебе отделение. Но тогда нужен будет переводчик, – поторопился я следом.

– Вадер пойдет с разведкой, пусть к нему идут. Думаю, надо еще Полищука к ним подключить, раз он здесь все знает…

На выходе из землянки мы с удовольствием пожали друг другу руки и бегом отправились к своим бойцам.

Бойцы разведывательной группы довольно быстро собралась и уже через час после поступления приказа отправились в путь на трофейной польской технике – грузовике «Урсус» и танкетке TKS-4 с двадцатимиллиметровой пушкой, удивительно похожей на значительно уменьшившийся истребитель танков «Хетцер».

В полночь мы с Томиловым встречали эвакуационный транспорт. На освещенную фонарями площадку приземлились санитарные Си-6. Почти сразу я заметил отличия этих машин от той, на которой довелось полетать. Эти несли по четыре капсулы для транспортировки лежачих раненых – две на пилонах внешней подвески и две, расположенные поперек корпуса вместо пассажирских сидений. С вертушек высадились четверо гостей – майор-хирург с двумя ассистентками и армейский капитан, представитель штаба 29-й моторизованной дивизии из состава так и не дошедшего вовремя до Бобруйска мехкорпуса Хацкилевича.

Медики занялись своими делами, начались разгрузочно-погрузочные работы, а мы с Томиловым повели капитана в штаб.

Капитан минут пятнадцать, обстоятельно так, с душой, словно на политсобрании, рассказывал нам, что и где сделано для нашего благополучного прорыва за Березину. И о двух моторизованных полках, усиленных ротой танков, готовых переправиться к Стасевке и захватить плацдарм, о диверсионных подразделениях, стянутых для нанесения удара по тылам и коммуникациям врага в момент нашего прорыва, об эскадрильях штурмовой и истребительной авиации, ожидающей приказа поддержать нас… Только мне все это безынтересно было слушать, если не сказать больше – противно. И старлею, похоже, тоже. Столько сил нам в помощь выделили, если капитан не врет для нашего успокоения, а дивизиям помочь не могут… Однако ясное дело, там, у Паттона, – одно положение, считай безвыходное, у нас – другое. А на душе все равно погано… Капитан поинтересовался причиной наших кислых мин. И мы открыто поделились нашим замыслом…

Собеседнику не понравилась идея нарушения приказа. Он ругался, но не сильно: ведь одновременно с негодованием ему пришелся по душе наш план, точнее, зарисовки плана спасения окруженных союзников. Капитан понимал неравнозначность возможных потерь – пара батальонов против пары дивизий. И если, нарушив приказ, малые силы смогут спасти почти пятнадцать тысяч человек, то им точно простят все!..

С капитаном договорились о дальнейших действиях – если завтра днем мы на основании данных разведки сообщим в штаб, что идем на прорыв, значит, все подготовленные силы поддержки остаются у Стасевки. Если же пойдем к райцентру – они должны выдвигаться к Паричам и готовить прорыв там. Кроме прочего, попросили передать окруженным через штаб 29-й дивизии информацию о дороге через болото и просьбу готовиться к выходу из окружения, и планировать его не раньше, чем на завтрашний день.

После отлета вертолетов в лагере почти все отправились спать: время-то уже за полночь. Только группа «залетных» медиков и наших санитаров, готовивших к отправке вторую, и последнюю, на сегодня партию раненых, за которыми вертолеты прибудут к утру, продолжала бодрствовать.

Пред тем как отойти ко сну, я поймал себя на неприятной мысли: «А может, ну его, этот поход на юг… Паттон с Чаффи небось не дураки, прорвутся…» До боли сжатый в руке осколок, извлеченный из моей ноги, заставил забыть эту трусливую мыслишку…

Разведчики вернулись днем и привезли хорошие вести и добрых гостей. Точнее – Гостя! Целого подполковника железнодорожных войск, командира 7-го отдельного дивизиона бронепоездов Василия Павловича Жмакина. Измученный, с серым лицом и впавшими глазами, еле стоящий на ногах, он выглядел жалко. Мы с Томиловым, честно говоря, поначалу выпали в осадок – откуда он здесь взялся, этот подполковник?! Прежде чем разговаривать с железнодорожником, Вадер отправил его в сопровождении Полищука на кухню – командир несколько дней почти ничего не ел.

– Ну, что там в райцентре? – нетерпеливо окликнул Ханнеса Клим, когда подполковник вышел из штабной землянки.

– Все в порядке, – довольно улыбнулся особист и извлек из планшетки карту с пометками и блокнот. – Начну по порядку. Кхем… В самом Октябрьском расквартировались и поляки, и немцы. Начну с пшеков, их больше… В домах на западной окраине поселка, вот здесь, здесь и здесь, – указав на обведенные карандашом кварталы, Вадер сверился с блокнотом, – проживает примерно три сотни польских пехотинцев, пара рот, не больше. Здесь, у станционных складов, под навесами шесть танкеток TKS-4 и три танка 9ТР. Экипажи проживают в домах за путями. На запасном пути стоит наша, советская, бронедрезина, об этом подробнее товарищ подполковник расскажет, когда вернется… – Мы кивнули. – На крыше крайнего склада, вот тут, крупнокалиберный зенитный пулемет, еще два таких же – на здании станции. За окраиной, на западе, батарея сорокамиллиметровых зенитных автоматов «Бофорс». Это все по полякам… – Перевернув страничку блокнота, докладчик продолжил: – Немцев мало – только расчеты и тыловые службы пяти самоходных орудий, размещенных здесь, в капонирах, и взвод фельдполиции. Самоходки и прикрывают польские зенитчики.

– Что в Новой и Старой Дубровах, Лавстыках, Рабкоре? – немного раздраженно потребовал старлей.

– Почти ничего – сожгли враги эти селения… Да и Октябрьский – наполовину пепелище…

Опа! Неприятное известие. Я-то думал, чего Полищук глаза прячет да вздыхает тяжко? Ах фашисты проклятые! Теперь точно надо идти и выносить их всех, к чертовой матери!..

Потом Вадер вкратце рассказал о мелочах – постах на въездах в райцентр, расположении наблюдателей, безопасных подходах к восточной окраине поселка со стороны железной и автомобильной дорог и прочем. В конце концов я удивленно почесал затылок и спросил Ханнеса:

– Неужели вы за считаные часы сумели разведать вот это ВСЕ? – постучал я по карте. – Как-то меня берет сомнение…

– Честно говоря, мы все и не разведывали, – веселый такой ответ. Томилов аж закашлялся. – Большую часть информации мы получили от разведчиков подполковника Жмакина. Они там прямо перед нами со вчерашнего вечера ползали, все выведывали…

– Интересно-интересно… А поподробнее?

– …Можно и поподробнее, товарищи командиры. – В землянку тихонько спустился подполковник и сразу же вступил в разговор.

И поведал нам товарищ Жмакин очень интересную историю. Оказывается, на железнодорожной ветке, между Ратмировом и Мошнами, что лежат северо-восточнее Октябрьского, на старом ответвлении в лесу стоит… бронепоезд! Точнее, трехбашенный мотоброневагон МБВ-3М, тяжелая бронедрезина-транспортер БДТ-40 с башней и орудием от танка Т-50 и двухосная платформа, а также пехотное прикрытие в виде сводного взвода из американских и советских солдат, прибившихся к железнодорожникам. Оказалась вся эта бронированная солянка там, где она сейчас есть, по классической военной глупости – им не туда приказали ехать. Когда начался прорыв на фронте, дивизион Жмакина, состоявший из двух бронепоездов и двух мотоброневагонов, перегнали из Могилева в Бобруйск, откуда поезда должны были направиться к Старым Дорогам, Осиповичам и Октябрьскому. Но вот беда, при проходе Жлобина на МБВ-3М командира дивизиона случилась поломка, и пришлось остаться на станции для проведения ремонта и дальнейшего выдвижения в район боевых действий. Все почти получилось, только вот из-за ошибки в штабе командир дивизиона направился к бронепоезду, уже погибшему на тот момент в бою западнее Октябрьского. Пока разбирались, что дальше делать, в Бобруйске американцы счастливо жахнули железнодорожный мост, и полковник с остатками своего дивизиона в этом районе очутился в ловушке. В конечном итоге вышло, что импровизированный бронепоезд, снабженный двойным боекомплектом и запасом топлива, остался без крошки еды и связи, в глухом лесу, никому не нужный и забытый.

Но подполковник не опустил рук и предпринял попытку прорваться на юг, но остов разбитого на путях БЕПО помешал пройти дальше, а потом и авиация привязалась. Второй раз идти на юг – смерть. Враги после первой попытки засаду устроили. Пути между Оземлей и Ратмировом заминировали, а в самих поселках разместили танки и самоходки. Понимают фашисты, что к Бобруйску идти бессмысленно, а вот на юг, хоть ради мести, в последний бой – очень может быть.

Подполковник пытался найти выход из свалившихся на голову проблем, и в первую очередь посылал разведку обшаривать округу в попытках найти еду и изучить обстановку. В конечном итоге до момента встречи с нашей разведкой ему удалось разузнать достаточно всего, что сильно пригодится всем нам при штурме райцентра…

По стеклу штабного автобуса неспешно бегут капли дождя. Весь вечер и всю ночь небо обрушивало на головы упорно идущих на юг солдат дождь и шквальный ветер. Буря то слабела, то вновь нарастала, бросая в лицо все более резкие порывы ветра. Казалось, сама природа воспротивилась затее отважных людей. Но никто не жаловался. Все знали – их цель стоит испытываемых трудностей. И я чувствовал, слышал в моем мозгу, зависшем на грани «серого» и обычного состояния, одну назойливую мысль, полную необъяснимой и железно непоколебимой уверенности: «Наш выбор изменит историю!»

Изменит историю… С чего это взялось в моей голове? Если подумать – ни с чего. Просто я это ЗНАЮ…

И как-то незаметно переключился с масштабных, серьезных Мыслей на приземленные мыслишки…

Просторный этот трофейный автобус – сколько тут места! И два радиста со своими шарманками удобно разместились, и стол большой с четырьмя выдвижными мягкими креслами в наличии, и вешалка для одежды и головных уборов у входа присутствует, в углу и вовсе шкафчик со всем, что требуется для чайно-кофейных посиделок! Шик, а не штаб на время поездок! Жи-и-ирно поляки воюют…

– Время, Пауэлл. Все должны уже выйти на исходные позиции, – постучал карандашом по карте Томилов, переключая мое внимание с отстраненных мыслей на работу…

– Да… Пора… – замешкавшись на мгновение, подтвердил я.

Сейчас все начнется. Значки на расстеленной передо мной карте, словно список задач и подразделений, назначенных на их выполнение, встали пред глазами.

Раз все начинается, то нужна задача номер один. Взгляд вылавливает из нагромождения значков на карте несколько стрелок и пометок, указующих на искомую задачу.

Цель «намбр уан» – очистка железной дороги и прилегающей территории от опасностей на участке Ратмиров – Оземля. Выполним это – и к Октябрьскому сможет пройти бронегруппа подполковника Жмакина с десантом. Для ликвидации находящихся в поселках сил противника выделено два взвода бойцов, вооруженных преимущественно револьверами с бесшумными патронами и ножами. Для очистки от фугасов полотна путей направлены шесть инженеров.

Эх, не пустили меня Вадер с Кингом «на дело» – поселки зачищать да трофеи собирать. Злыдни заботливые. Негоже, говорят, командиру, координатору всей операции, головой на поле брани рисковать. Или подавай им в штабе равнозначного мне офицера, командира американской части нашего интернационального соединения, коего на примете нет, – одни сержанты. Второй лейтенант Оклэйд в этом случае не в счет – он удачно нашел себя в деле снабжения и тылового обеспечения, там и трудится. Вдобавок я вроде как инициатор всей заварушки и один из главных стратегов, разрабатывавших операцию. И, апеллируя этими доводами, опекуны заставили забыть о любых «войнушках-пострелушках», кроме тех, что проходят на карте и в голове. Короче, командуйте, товарищ первый лейтенант, и не выпендривайтесь… Вот и буду я теперь только доклады слушать да в тылу сидеть… А сейчас и до этой минуты – я что делал? Сидел в тылу. Не помер от скуки прежде, не помру и сейчас… Да еще вот друзья и брат рядом – все при штабе. Дэн, как знатный радиолюбитель, собравший в свое время не один ламповый радиопередатчик, знающий назубок Щ-коды и носящий гордый позывной RAA3A, занял место в штабном автобусе рядом с капралом Холсом, но со своей, уже подшаманенной, трофейной немецкой рацией. Юра, Сергей, Дима и Миша вместе с Вадером подключились к взводу охраны штаба, состоящему в основном из легкораненых красноармейцев.

– Повторяю еще раз, для усвоения информации, так сказать… – произнес я, привлекая внимание штабных работников и Клима, хотя последнему это можно и не слушать – старлей и без меня все прекрасно знает. И будем честны с собой – я мандражирую. – Радиомолчание храним до момента получения сигнала от подполковника Жмакина. Это будет означать, что Старая Дуброва пройдена и атака на станцию райцентра началась. После этого всем подразделениям должны быть переданы сигналы к началу активных действий…

И потянулась безделица и скукота. Зачистка Ратмирова и Оземли, исходя из поступивших докладов, прошла на ура – никаких потерь, одна прибыль! Советским бойцам досталось три танка и два штурмовых орудия. Это хорошо, а то у Томилова с бронетехникой до сей поры было вообще никак, один лишь выделенный мной взвод «Росомах», и все. Сейчас у старлея в руках существенная сила появилась, но для нее время еще не пришло, ее пока беречь надо… Рейнджеры затрофеили четыре каких-то самоходки на базе танкеток TKS с сорокасемимиллиметровыми пушками. Их потом в резерв штаба выведем, пусть будут маленьким, слабеньким, но козырем в рукаве. Пехоте ведь и такая мелочь окажется смертельной опасностью, а на другое рассчитывать и не стоит… Теперь рейнджеры и разведчики должны соединиться с отрядом Пула и выдвигаться в сторону райцентра.

Спустя некоторое время после доклада об окончании работ по разминированию на путях мы с интересом пронаблюдали, как меж деревьев вдали гордо промчался ощетинившийся стволами МБВ-3М, тянущий за собой прицепы – бронедрезину и платформу, обложенную мешками. В тот момент я впервые увидел, что собой представляет сей тип мотоброневагона, и, честно говоря, было это чертовски впечатляюще. Вытянутая в длину окрашенная в зелено-коричневую маскировку махина, с тремя башнями от танков Т-28 последних моделей, вооруженных длинными пушками, с пузатыми наклонными бортами, отдаленно была похожа на подводную лодку. Без видимой сложности броневагон передвигался с прицепами на скорости не меньше семидесяти километров в час.

– Мощь!.. – с довольной улыбкой произнес старший лейтенант.

– Ага… – только и смог я пролепетать. Как тут не согласиться, когда и в самом деле – МОЩЬ!..

Лучик света в мире тьмы с уходом мотоброневагона исчез, и мы вновь погрузились в думы и ожидания. Сообщение от подполковника все восприняли сдержанно, но глаза у штабистов загорелись. Ото ж! Воюем, братцы!..

Потом один за другим в эфире проявили себя все подразделения, участвующие в операции.

– Сэр, штаб-сержант Спирс оседлал дорогу на север в сторону Глуска у десятой линии. Сопротивление минимальное, – отрапортовал Холс.

О’кей, делаем пометку на карте. Десятая линия, значит. Отлично. Что подразумевается под этой десятой линией? Это точка на дороге в пяти километрах на север от Октябрьского. Там болота вплотную подступили к дороге с обеих сторон, лишая тем самым маневра любого, кто идет со стороны Глуска. С пути в этом месте не свернешь, в цепь не выстроишься и с флангов не обойдешь. А значит, это идеальнейшее место для засады. Но весь план обороны в этом направлении не сводится к одному лишь удержанию этой удачной точки. У Спирса, как, впрочем, и у остальных наших командиров, обороняющих дороги, план действий незамысловат и действен как удар молотком в затылок – изматывать врага ударами из засад, тем самым замедлить его продвижение, заставить бояться неожиданных атак и давать нам лишние минуты на расширение прорыва и выход дополнительных сил.

Суть идеи такова – отряды, удерживающие дороги к райцентру, делятся на две группы: одна группа устраивает засаду, устанавливает у дороги фугасы и наносит удар по врагу, в этот момент вторая группа, находящаяся примерно в трехстах метрах позади первой, готовит себе позиции и минирует дорогу. После удара первая группа уходит дальше по дороге за спину второй – и вновь обустраивает засаду. Главное в деле всех дорожных отрядов – ударить и убежать.

– …Товарищ старший лейтенант, старший сержант Добронравов занял деревню Лески. Уничтожен отряд вспомогательной полиции, захвачен грузовик, потерь нет… Отряд старшего сержанта Чудова выдвигается к Лавстыкам… – Вот и еще группы добрались до своих целей. Хорошо… Интересно, захватил уже подполковник станцию или нет? Хотя без разницы, Пул с рейнджерами, наверное, уже вошел в райцентр. – Сообщение от подполковника Жмакина – станция захвачена! В Старой и Новой Дуброве силы противника ликвидированы, из Бумажкова противник поспешно отступил к Октябрьскому…

– Отлично! – с нескрываемой радостью произнес Томилов. – Ну что, пора и нам двигаться к цели? – обратился старлей ко мне.

– Думаю, пора… – кивнул я. – Раз в обеих Дубровах и Бумажкове чисто, пойдем через них к райцентру и по максимально безопасному пути выйдем к станции…

И прошли, блин. В Бумажкове и правда не оказалось ни одного фашиста, зато нам навстречу вышли немногочисленные местные жители… Господи, как мне было стыдно. И за экспедиционный корпус стыдно, и за себя… Мы ведь бросили стольких людей в беде – да, я знаю, что, когда враг начал наступать, началась и масштабная эвакуация. В Бобруйске я лично был тому свидетелем. Но ведь были и те, кто остался…

– Прижмись к обочине и останови машину, – попросил водителя старлей. Спокойно проехать мимо стоящих вдоль дороги людей, молча провожающих нас взглядами, полными слез и надежды, было невозможно.

Автобус плавно качнулся на упругих рессорах, остановившись у дороги. Шедшие чуть впереди грузовик с охраной и трофейная немецкая зэсэушка с запозданием тоже притормозили, бойцы с интересом смотрели на нашу машину, взглядами выискивая причину остановки.

– Куда же вы едете, сынки?.. – Меня этот вопрос вбил в ступор, и я замер на выходе из автобуса. Старик, обратившийся к нам с вопросом, стянул с головы шапку и шагнул вперед. Казалось, из-под густых бровей взгляд деда бьет прямо в душу… – Неужто вернулись?.. Надолго ли?..

От этого мне стало не по себе еще сильнее, опять нахлынуло чувство стыда. Томилов же уверенно шагнул со ступенек автобуса навстречу местным жителям и без колебаний гордо произнес:

– Мы едем спасать наших товарищей!

– А потом опять убежите?.. – Разочарованный дед все же заставил Клима стушеваться.

– Нет, мы не убежим, – ответил я за старлея. – Мы выживем. Мы обязаны выжить, чтобы скопить силы и вышвырнуть врага… – Каждым последующим словом я накручивал себя, заставляя сердце биться быстрее, и эмоции захлестнули разум. Взгляды сельчан обратились на меня. – И вы должны выжить! Чтобы потом вернуться сюда, на свою родную землю!..

– Вас, как я понимаю, не успели эвакуировать? – Старлей обратился к сельчанам, прервав мой немного нервный монолог.

– Да-да! Милиционеры из районного отдела многих наших в Октябрьский успели вывезти и посадить на поезд, идущий в тыл. За нами обещали вернуться… Ой! Может, вы нас заберете, товарищи?.. Все равно потом обратно на восток пойдете. А то поляки проклятые расстреляют всех нас, вон как всю семью Сафоновых расстреляли… – Одна из женщин скороговоркой затараторила, заволновалась и под конец сорвалась на плач.

– Цыц, Катерина! Ишь чего удумала! Слезы-то утри, нечего тут сырость разводить, и так болота вокруг! Солдаты они, воевать им надо, куда им нас за собой таскать?.. – грозно загудел дед.

– Заберем, – решительно отрезал Томилов и переглянулся со мной. Я согласно кивнул: бросать здесь людей категорически нельзя. На дворе хоть и сорок первый год, но положение совсем иное, народ на волю врагу оставлять нельзя! – Сейчас здесь пойдут наши грузовики, они вас и подберут. Стецюк! Ко мне! – гаркнул старлей. Из остановившегося чуть подальше грузовика с бойцами охраны выскочил красноармеец и быстро подбежал к нам. – Ефрейтор Стецюк, бери еще троих бойцов – и приступай к охране гражданских лиц. Когда подойдет колонна, бери из резерва грузовик и собирай местных жителей. Передай вот это старшине, тогда проблем не будет. – Быстро начеркав на листке из блокнота несколько слов, старлей передал бумажку Стецюку. – Соберешь всех жителей – и сразу же выдвигайся в райцентр. В случае чего подавай сигнал ракетами, как оговаривали. Выполнять! – Ефрейтор умчался за товарищами, а мы с Климом вернулись в автобус. – Все будет хорошо, товарищи! – напоследок крикнул старлей. – Поехали!

– Храни вас Господь, сынки!.. – Сквозь гул взревевшего двигателя голос старика до моего слуха донесся удивительно четко. Сельчане остались стоять у обочины, грустно, но уже с маленькой надеждой смотря нам вслед…

И, как это не раз было раньше, труд отвлек от лишних раздумий. Помогли людям – большие молодцы, только главной задачи никто не отменял…

По мере приближения к Октябрьскому вокруг нашей скромной штабной колонны действия стали развиваться активнее и, можно сказать, агрессивнее. Стоило в небе над нашей колонной мелькнуть тройке немецких двухмоторных самолетов – началась легкая паника. Наш водитель-виртуоз красивым движением рук выкрутил руль, да сделал это так, что тяжелый автобус пушинкой улетел с дороги на обочину, под кроны деревьев. Как мы не перевернулись, не пооткусывали себе языки и не побили к чертовой матери рации – не знаю. Выжили и успели из машины свалить – и то хлеб. Грузовик с охраной в точности повторил наш маневр и вылетел на обочину. Из кузова горохом посыпались матерящиеся солдаты, тут же разбежавшиеся подальше от грузовика. Только трофейная ЗСУ храбро замерла на дороге и быстро повела стволом следом за самолетами противника, намереваясь отбивать их атаку. Но стрелять ей не пришлось – двухмоторники как неожиданно прилетели, так же неожиданно и улетели, оставив нас в дураках. Хотя кое-какой урок из происшедшего мы вынесли – противник УЖЕ призвал на помощь авиацию, следовательно, затягивать с адекватным ответом нам не стоит.

Настучали мы в штаб на летучих гадов над головами, и командование дало свое решительное «добро» на немедленный вылет истребителей, прибытия которых стоит ожидать минут через десять. А напоследок командование порадовало новостью, что кроме «ястребков» к нам в течение пятнадцати-двадцати минут должны подойти пикировщики и штурмовики для поддержки наземных сил.

Окрыленные добрыми вестями, мы с Томиловым уверенно направили штабную колонну к райцентру – нужно было добраться до него быстрее, скоро придется координировать действия не только наземных сил. Одно лишь жаль – за хорошими событиями, по закону подлости, всегда идут плохие…

Подъезд к Октябрьскому со стороны станции и сама станция с прилегающими зданиями были уже зачищены, бой сместился немного дальше, но следы сражения говорили о многом. По обочинам дороги лежали тела убитых американских, советских и польских солдат. Смерть на войне не редкость, но смотреть на погибших товарищей, которых не так уж и много, было больно. И даже то, что врагов погибло явно больше, не утешает… Каждый выбывший из строя боец уменьшает наши шансы на успех в этой рискованной затее.

Еще более неприятными оттенками заиграли дальнейшие события… Подъехав ближе к станции, мы остановились – дорогу нам преградил капрал-танкист.

– Дальше нельзя, – тусклым голосом пролепетал капрал. Бледное лицо, пустой взгляд, растрепанная и грязная форма в пятнах крови, масла и гари, вместо правого рукава куртки туго намотанные от кисти до плеча бинты. Танкист вышел из боя с глубокой бороздой в душе. – Поляки перешли в контратаку, их только что отбили, но бой продолжается…

Я все переводил стоящему рядом Климу, и тот морщился от неприятных новостей. В подтверждение слов танкиста броневагон Жмакина, стоявший на путях метрах в ста от места нашей остановки, дал залп из всех трех орудий куда-то в центр поселка. Разрывы снарядов подняли столбы огня и пыли, в одном месте что-то ярко сверкнуло и чадно задымило.

– Я сбегаю к товарищу подполковнику. Узнаю обстановку, – тоном, не терпящим препирательств, сообщил мне Томилов. Спорить с ним никто не собирался, пусть бежит, бронированный монстр как раз отошел назад, оказавшись ближе к нам. – Плошкин, Зиновьев, за мной. Вадер, выставь охрану!

– Do you have a cigarette? – Без всяких препон танкист ухватил за рукав выскочившего из грузовика охраны красноармейца. Солдат немного опешил и уставился на меня в поисках ответа на немой вопрос: «Чего ему надо?»

– Он попросил сигарету… – задумчиво ответил я. Красноармеец пожал плечами и вытащил из кармана пачку сигарет, а танкист с абсолютно безучастным лицом вырвал ее из рук бойца.

– Эй, стой! Сигареты верни! – воскликнул ограбленный солдат, ошарашенно глядя вслед быстро удаляющемуся танкисту. Тот оглянулся и зыркнул в ответ так, что красноармеец стал судорожно искать поддержки у окружающих. – Вот дела! Товарищ первый лейтенант…

– Спокойно, сейчас разберемся. – Да и самому захотелось вникнуть в причины «пришибленности» капрала. Танкист далеко не ушел, свернул за дом у дороги и на миг исчез из виду. Подобные выкрутасы неприятны сами по себе, а тут еще и война идет, черт его знает, этого танкиста, – может, он диверсант? Напрягшись от подобных размышлений, решил позвать парочку бойцов охраны. Прибежали на зов Юра и Сергей. Оба выглядят серьезными и опасными – у одного пулемет в руках, у другого снайперская винтовка. Ну прям спецназ пограничных войск НКВД! Ох-ох-ох, опасно ведь везде. Но пусть идут следом, чем на месте сидят… Может, посмотрят да раздумают лазить куда ни попадя…

Пока шли за беглецом, вертели по сторонам головами и примечали все, что встречали. И М3 «Стюарт», снесший задом пристройку дома, и два польских танка 9ТР, догорающих меж домов напротив, и рыжие пятна на огородах – тела польских солдат. Вроде бы тихо сейчас в этом районе, да и в центре бой утихает, но вот последствия его напрягают. Даже немного удивительно – в небе над нами последние минут десять висят советские истребители и не вызывают никаких эмоций. Ну прилетели, ну отогнали вражеских стервятников, и что дальше? Есть они и есть, это очень и очень хорошо, а то, что на них внимания не обращают, так это мелочи – война ведь идет, а не игры в песочнице. Сейчас разглядывать самолетики – неподходящее время…

Все мысли моментально сдуло в никуда, когда мы обогнули изрешеченный с фронтальной стороны «Стюарт» и нашли нашего контуженого беглеца.

– …Держи, Коди, это тебе сигаретка. И тебе, Лэнс. Крис, а вот и твои две сигареты. Возвращаю должок, брат… – Капрал, стоя на коленях перед накрытыми брезентом телами троих танкистов, спокойно вкладывал каждому из них в руки сигареты. Когда он отгибал край брезента, по спине невольно бежали мурашки – тела были чудовищно изуродованы. Оглянувшись через плечо, танкист посмотрел на меня. Мурашки на спине обернулись слонами… Такого я еще не видел – СОВЕРШЕННО пустые глаза. Никаких эмоций, никаких мыслей. Ничего! – Как я маме про Фила расскажу?..

На мгновение меня вышибло из колеи… У него был родной брат, самый близкий ему человек на этой войне. В одном экипаже служили, были рядом, и… все. Погиб его брат.

Я невольно оглянулся на Сережу, но почему-то беспокойство не зародилось в душе, а наоборот – пришло успокоение и крепкая уверенность в силах брата. Я могу не беспокоиться – он сильнее, хитрее и живучее многих подготовленных рейнджеров. Он рядом, а я позабочусь о его безопасности и сделаю его еще сильнее. Чего бы мне это ни стоило.

– Вернитесь к Вадеру, пусть пришлет санитара, танкисту нужна помощь… И приведите пару охранников для пущей безопасности… – Пусть Серый и Юра идут, нечего им тут смотреть, крови с погибших натекло много, да и сами трупы выглядят далеко не симпатично. Не стоит ни Юре, ни Серому на это смотреть.

– Э-э-э… Так точно! Только для начала посмотри туда. Там кто-то в траве. – Юра привлек мое внимание и заставил оглянуться.

– Где? – Иванов указывал куда-то в конец огорода. Ага-ага… Точно, кто-то лежит, завалившись на бок. Это не поляк и не красноармеец – цвет формы не тот. Оливковая форма… Как у рейнджеров.

– Dammit! – Несмотря на боль в ноге, до тела добежал быстро. Переворачивать убитого было страшно, но оставлять все так и не думать о погибшем – нельзя. Не могу! Невозможно. – Коулмэн… – вырвалось из груди, когда удалось разглядеть залитое кровью лицо. Бедняга не успел перекатиться через спину – одна пуля попала ему точно в шею и вызвала сильное кровотечение, вторая прошла сквозь каску и ударила в темечко. Эх, вот и первый погибший рейнджер в моем взводе… Очень грустно и очень обидно. Я ведь так хотел обеспечить всем моим бойцам наиболее безопасный путь через эту войну, но это уже не выходит. Черт! Это ведь именно война, здесь все совсем непросто!..

– Рейнджер? – Вопрос Юры вырвал меня из потока мыслей.

– Да. Пулеметчик из отделения огневой поддержки и один из моих телохранителей… Так, товарищ старший сержант, а почему вы еще не выполнили моего приказа? – Резкий переход на «вы» и смена тона ошеломили Юру, но ненадолго.

– Виноват! Разрешите идти, товарищ первый лейтенант? – Друг обиделся и нахмурился. Но ничего – потерпит, не маленький уже и понимает, где находится.

– Не разрешаю. – Такого он не ожидал и заинтересованно уставился на меня. – Заберем сразу его вещи, оружие, боеприпасы. А тело оттащим к дому. – Все, друг забыл об обиде и принялся мне помогать.

– Скажи… Ты тут с двадцать второго июня, с самого начала войны… Привык к такому? – Друг кивнул на тела, укрытые брезентом, когда укладывали тело Коулмэна рядом.

– Нет, Юр, не привык. Я просто стараюсь этого не видеть, в том смысле, что я не пытаюсь пропускать это через себя. – Боясь, что капрал может понимать по-русски, я заговорил немного тише. – С моей психикой что-то произошло. Оказавшись здесь, сразу столкнулся со смертью, со страхом, но… Но это не сильно зацепило меня, а должно было зацепить! Я не пытаюсь пробудить в себе эти эмоции, они не нужны. Поэтому и не задумываюсь над тем, что вижу.

– Да, точно. И у меня так же, – подключился к разговору брат. – Юр, вспомни тот момент, когда мы нашли тех речников, на катере. Картина была не из приятных. Точнее – очень дерьмовая картина была. Но что-то воспоминания об этом содроганий не вызывают. Отвращение – да, но не страх. И по ночам мертвецы не снятся. Даже когда первых фашистов замочили – почти ноль эмоций, только волнение и тупое осознание того, что ты убил. Словно и не убивал, а семечки щелкал. – Иванов согласно кивал и угукал в такт словам Сергея.

– Такой пофигизм пугает, но это факт. Хотя тошнотворные зрелища все равно угнетают, – подвел итог Юра. – В общем, поэтому я и спросил, как ты к этому относишься…

– Пофигизм. Хорошее определение. Но именно в этом наше спасение. Так мы сможем остаться людьми и не сломаться. Наверное… – Все мы как один посмотрели на безмолвно сидящего в стороне капрала. Того накрыло горем полностью, и он отключился от реальности, упершись взглядом в окровавленный брезент. Он плакал, по щекам бежали слезы, но лицо не выражало никаких эмоций. Что же делает с людьми эта проклятая война…

– Товарищ первый лейтенант! Вот вы где… – Вадер явился неожиданно и эффектно – с автоматом в руках и в сопровождении двух красноармейцев он, словно герой комедийного кино, выпрыгнул из-за угла и уставился на нас. Типа «попались!», ага…

– Потеряли меня, товарищ Вадер? – Вижу, испугался гэбэшник, испугался. По лицу его легко читается одна мысль: «Слава богу!» Никакого сомнения, он точно подумал, что хитрый Пауэлл прихватил своего брата и лучшего друга, а может, просто подельников-диверсантов, и быстро сделал ноги в неизвестном направлении. – Плохо ты обо мне подумал, Ханнес. – Особист сильно смутился и покраснел. Даже бойцы, что пришли с ним, не имея понятия, о чем идет речь, потупили взоры. Ну, дела-а-а. – Товарищ старший лейтенант вернулся уже?

– А? Нет, еще не вернулся. Но по радио мы получили несколько докладов. Давайте вернемся к автобусу. Там есть что послушать. – В голосе особиста мелькнула настойчивость, ловко подавленная ноткой доброжелательности.

Чего нас просить, мы и без указаний желаем вернуться в гостеприимный штаб, под надежную охрану. Однако потом надобно намекнуть Вадеру, что пыл можно и поубавить, а то он такими темпами и до отмены моих приказов доберется. Ишь ты: «Давайте вернемся к автобусу». Слишком ретиво, слишком…

Вернувшись к штабу, первым делом выяснил, каковы изменения в обстановке и что там пишут из столицы, то есть сообщают по радио от подразделений. И Денис, и Холс по очереди сделали краткие доклады, и начали они с хороших вестей. Во-первых, Октябрьский полностью контролируется нашими силами, противник сдается, захвачено большое количество боеприпасов, оружия, техники. Во-вторых, к гати ушла небольшая группа инженеров и разведчиков – они пройдут через болото навстречу дивизии и проверят путь. В-третьих, в Лавстыках наши бойцы освободили из плена почти семь десятков советских и американских солдат. Их уже отправили к нам за оружием, снаряжением и техникой – к нашему великому счастью, среди освобожденных оказались танкисты и артиллеристы, которых катастрофически не хватает. И в-четвертых, союзная авиация потихоньку начала координировать свои действия с нами. Теперь можно указывать цели для ударов с воздуха и не бояться попасть под раздачу.

Последние два известия – лучшие! У нас появилось неожиданное подкрепление, и благодаря авиации удерживать дороги мы сможем дольше и эффективнее. На этом хорошие вести закончились, настало время положить на чашу весов отрицательную информацию. Траты боеприпасов и топлива надо учитывать, особенно в свете общей скудности наших запасов, и это, конечно, не очень хорошая информация, но скорее относится к разряду нейтральной. Ее я выслушал, но особенно волноваться по этому поводу не стал. Адреналина в кровь добавили слова Холса о потерях убитыми и ранеными, которые по первичным подсчетам уже составляют приблизительно пятнадцать процентов в живой силе и около двадцати процентов техники. Еще хуже было то, что среди рейнджеров потери почему-то тоже были велики – четверо убитых и двенадцать раненых.

Гениальность и везучую дерзость замысла по спасению двух дивизий уже можно подвергать сомнению. А точнее, потихоньку смывать в унитаз. Чует мое сердце – выполнение задуманного будет стоить очень дорого. И, черт побери, не могу я сидеть в штабе и командовать издалека. Не могу, но надо!..

– Ясно, окончательными подсчетами потерь займемся, когда выберемся отсюда вместе с дивизиями. – Томилов прервал пересказ переведенного Денисом доклада о потерях и с непонятным задором обратился ко мне: – Ну, каковы наши дальнейшие планы? – Спрашивает еще. Знает ведь, как дальше быть, но командуем-то совместно.

– Хм… Надо выдвигаться в центр поселка. – Свои слова я сопроводил постукиванием пальца по точке на карте. – Развернем штаб и зенитную батарею где-нибудь вблизи от центральной улицы.

– Ага. К примеру, рядом со зданием райисполкома на Советской улице. Так мы окажемся на удалении от окраин поселка, а значит, и подальше от опасности. Сможем нормально руководить обороной и процессом выхода окруженных сил. – Карандаш в руках командира прочертил извилистую линию на карте от гати – через Октябрьский и на Паричи. Говорю же – знает он весь план! Чего меня спрашивает? – Первых вышедших отправлять к переправе, как я понял, мы не станем, а с ходу введем в бой. – Голос Клима на последних словах потускнел. – Или за нас это уже кто другой сделает…

– Извините, товарищ старший лейтенант, но чего это «кто другой сделает»? Выйдет с передовой колонной какой-нибудь бравый капитан или майор – быстренько нас от командования отодвинет и будет стратегию разводить, значит? Не думаю, что у него это выйдет, особенно если он ничегошеньки не будет кумекать в происходящем вокруг. Так что шиш ему… С маслом! Заранее! – В подтверждение своих слов скрутил фигуру из трех пальцев и с удовольствием покрутил ею перед лицом Клима, тем самым вызвав улыбки у всех в штабе. Вот и хорошо, что смеемся, а то эти фатальные измышления до добра не доведут. Не так уж у нас все и плохо, чтобы впадать в уныние. Но с другой стороны – лично я был бы совсем не против передать бразды правления кому-нибудь более сведущему, а самому отправиться во взвод…

Про уныние пришлось вспомнить ровно через час. Переместив штабной автобус в сквер рядом со зданием райисполкома, мы с Климом занялись командованием нормально – не бегали никуда, а сидели над картой, внимательно выслушивали доклады и раздавали приказы. Точнее, командовал Клим, а я потихоньку помогал. В напарнике проснулся недюжинный талант полководца, и мое скромное участие понемногу сводилось к дублированию приказов на английском.

Вскоре по прибытии тыловой колонны на восточной окраине райцентра развернули медицинский и эвакуационный пункты для местных жителей и наших бойцов. Местных, пришедших к нам за помощью, оказалось очень мало: почти все успели эвакуироваться по железной дороге или скрыться в лесах при подходе врага. По этой причине поселок казался пустынным, некоторые мгновения ощущалась некая грустная постапокалиптичность. Однако, несмотря на унылость общего вида поселка, вид из окна автобуса мне нравился – вокруг красивый сквер с добротными дорожками и уютными скамеечками, высокие деревья прикрывают густыми кронами дутую тушу штабной машины. Меж деревьев вырисовывается совершенно новое, ярко-белое двухэтажное строение районного исполнительного комитета. Центральная, Советская улица – добротной, мощно укатанной проезжей частью пролегает прямо пред нами. За ней стройным рядком стоят красивые новые дома – пара окрашенных в симпатичный зеленый цвет деревянных двухэтажек и сияющие желтизной ошкуренного бревна многочисленные одноэтажки. Как и Бобруйск, поселок развивался, но война все испортила. Эх, как бы я хотел здесь жить…

Пасторальные размышления грубо прервались недвусмысленным намеком пролетевших мимо штурмовиков, что разворачивание тылов, пусть и кургузое, требует принятия скорейших мер противовоздушной обороны. Верно, истребители прикрытия – это просто великолепно, но лишняя осторожность никак не помешает, особливо в делах военных. Немцы покуда поостыли, не лезут нас бомбить, но кто их знает? Может, Герингу запросы покамест стучат, а потом возьмут и ка-а-ак вдарят со всей дурью? Так что все наличные зенитные орудия, ЗСУ и трофейные пятнадцатимиллиметровые чешские монстро-пулеметы ZB-60 на зенитных станках в кратчайшие сроки раскидали на прикрытие станции, штаба и тылов. К моему глубокому сожалению, даже полюбившуюся немецкую зенитную самоходку пришлось отправить на станцию обеспечивать совместно с «Занавесками» мобильное прикрытие мотоброневагона. Потерю зэсэушки быстро компенсировали, выменяв у тыловиков на «зэбэшник» грузовик с установленным в кузове зенитным автоматом.

Вот так за одним делом потянулось другое. То резервы никак толком организовать и поймать не удавалось – дважды мимо нас со свистом и в одном и в другом направлении пролетали то трофейные танкетки, то грузовики с пехотой. То летуны офигительно ошиблись и чуть по нас реактивными снарядами не отработали. В штаны мы не наложили только потому, что не успели понять, что же именно произошло, – кто-то из взвода охраны всех нас спас, вовремя заметив самолеты и подав сигнал ракетами. То в радиоэфире из-за излишне эмоционального сообщения какого-то танкиста паника началась: всем померещились всевозможные приказы – от срочного отступления до сдачи в плен. Скучать из-за комом растущего бардака не приходилось. Лишь одно успокаивало и грело душу – почти целый час прошел, а ничего плохого, кроме того что уже случилось и налетов авиации, не происходило. Отряды на дорогах не напрягаются, отбили пару-тройку слабых, неуверенных атак, сместились ближе к райцентру не больше чем на полкилометра, и все. Да еще недавнее сообщение из дивизий укрепляет веру – до них доехала наша инженерная группа со сведениями о гати. Совсем скоро выступает первая, проверочная колонна на грузовиках. Ее задача пройти через болото и по возможности укрепить настил для выдвигающихся следом танков. Такими темпами противник просто не успеет предпринять адекватных мер против нас, и мы все успешно выберемся отсюда!

Закон подлости работает, сомнения нет… Стоило обрадоваться, поверить в успех, как обрушилась Беда. Именно с большой, жирной буквы, и именно Беда. Авиаразведка с ощутимым сожалением и сочувствием огорчила известиями – из Озаричей в нашем направлении выдвинулся эскадрон польских кавалеристов и несколько бронеавтомобилей и танкеток, за кавалерией с отставанием идут пять танков и примерно батальон солдат на грузовиках, а из Глуска к нам уже движется полк немецкой мотопехоты при поддержке примерно роты танков. Оба соединения с воздуха прикрывают дополнительные истребительные силы, переброшенные с минского направления.

Fuck!

Кратко и по существу.

And fuck it again!

В качестве идеального довеска к первой мысли.

Тонкой строкой в потоке нецензурных мыслей проскочил вопрос: «Интересно, а кто успеет раньше? Немцы, поляки или американцы?»

– Вот тебе и своевременная помощь окруженным… Кто бы нам теперь помог!.. – Денис выразил думы всех штабных работников очень метко.

– Надо тянуть время. Держать врага как можно дальше от гати. Будем цепляться за каждый клочок земли! За каждый метр дорог и улиц! За каждый дом! Пока не выполним задачу. – Удар кулаком по столу привлек внимание товарищей. В голове уже не находилось места панике, разочарованию или страху. – Или пока не погибнем! Победа или смерть. – Возможно, это безумие, сумасшествие и прочее помутнение рассудка. Но себя и тех, кто рядом, необходимо выводить из равновесия, как бы бредово это ни звучало. И преклонять чаши этого равновесия к яростному безумию. Дабы биться насмерть!