Глава 37
Сюрприз для Тома
Начну с самого приятного.
Знаете, чего моя Ксюша испугалась сильнее всего?
Удивительно, но это было не сумасшедший спрут-альбинос, бешено резвившийся на поляне. Куда страшнее ей показалась предстоящая разлука со мной.
Точно, точно. Когда я подвел ее к старику Световиду и наказал не сходить с места, пока я тут кое-что не сделаю, а затем стал снимать с ее пальца перстень, она, решив, будто я хочу ее покинуть и один уйти в белое марево, побледнела, ухватила меня за руку и взмолилась, чтобы я взял ее с собой.
Мол, она ничего не боится и куда хочешь, но со мною, и я напрасно подумал, что она боится всего этого – кивок на спрута, – потому что единственное, чего она и впрямь не переживет, так это разлуки со мной, ибо чует, что если я уйду туда, то это навсегда.
Господи, какая женщина мне досталась!
В обратном – что без нее никуда – я уверил ее, только когда поклялся нашей любовью, заверив, что не успеет закончиться всего один дробный часец, как я управлюсь с остатками дел, а перед уходом поставил ее лицом к лесу, чтоб не видела, чем тут занимаюсь.
Лишь тогда она отпустила меня, и я занялся тем, чем хотел.
Хладнокровно опустив гитарный футляр на землю, я неторопливо открыл его и вынул оттуда заранее перевязанную пачку исписанных листов. Так, ничего особенного, мои короткие заметки о том о сем, нечто вроде дневника.
Затем привязал к одному болтающемуся концу веревки перстень с лалом, замахнулся и… опустил пачку на землю, решив, что в заметках кое-чего не хватает. Концовки-то нет.
Камень на перстне сверкал так, что глазам больно было, – не иначе как рвался в полет.
– Чуть погоди, – успокоил я его, вытащил засапожник и решительно полоснул по запястью.
Боли не было – это хорошо. Кровь потекла – совсем чудесно. Палочка нашлась – кустарника вокруг полно. Писал я недолго, но не потому, что боялся не успеть – Том терпелив, и я знал, что он обождет меня. Дело в ином – на последнем листе было очень мало чистого места, вот и все.
А вот теперь пора.
Для верности я еще помотал пачкой в воздухе – пусть кровь хоть немного подсохнет, после чего, размахнувшись, с силой метнул ее в сторону спрута. Он жадно взвыл, кидаясь сразу несколькими щупальцами и перехватывая ими в воздухе вожделенную добычу, все равно какую, и тут же…
Поначалу я даже не понял, откуда именно шарахнуло. Такое ощущение, что не из марева, а отовсюду. Причем с такой силой, что потом всю обратную дорогу до Ольховки у меня продолжало звенеть в ушах, хотя ехали мы неспешно – хватит трясти мою любимую по ухабам.
И после этого грома все стихло и исчезло.
Моментально.
Будто ничего и не было вовсе.
Я огляделся по сторонам, не веря глазам. Полянка как полянка, разве что голая земля без единой травинки, вот и все отличие. Да и камень как камень, ничего в нем особенного. Даже не верится, что только что тут творилось нечто невообразимое.
Ксения бросилась мне на грудь, словно не видела целый год, но удержалась от рыданий, отчаянно стараясь не проронить ни слезинки, хотя чувствовалось, что сдерживаться ей неимоверно тяжело. Впрочем, чего это я – она ж царевна, а не какая-нибудь там…
А вот сам волхв нимало не удивился тому, что я остался. Более того, он хладнокровно выразил свое недоумение, зачем я медлил так долго, а не отказался от ухода сразу, как он предполагал.
Вот тебе и раз!
– Но нет худа без добра, – завершил он свою речь. – Коли не замешкался бы, то и Вратислав бы не поспел. – И тут же неспешно прошел к кустам, за которыми внезапно нарисовался его внук – какая-то мания у них с дедом неожиданно появляться и исчезать.
Когда он повернулся, то я обомлел от удивления. В руках старика был деревянный расписной поднос, а на нем… хлеб-соль. Волхв прошел с ним ко мне, низко склонился в поклоне, а выпрямившись, торжественно произнес:
– С возвращением тебя, княже. – Зачем-то подчеркнув: – С истинным возвращением…
На обратном пути Ксюша поначалу говорила мало, поэтому инициативу я взял на себя.
Был краток, но не утаил ничего, честно пояснив, что в этом месте была открыта дорога в мой мир, куда я хотел с ней отправиться. Так-то он далеко, очень далеко, но вот как раз там была возможность добраться до него за считаные мгновения. Перстень же был нечто вроде ключа, а также проводника, чтоб не заплутать в пути.
– А… почему ж?..
– Передумал, – коротко ответил я. – Решил, что ни к чему. Вдруг этот мир тебе не понравился бы.
– Страшная дорога, – вздохнула она. – Господь такие не стелет. Хоть и белая, ан все одно – страшная. – И поежилась.
– Наверное, ты права, – согласился я, тем более почти точно зная, кто в этот раз ее перед нами расстелил. – Вот и я усомнился: вроде белая, а вроде…
– А гром с небес?
– То не гром, – поправил я ее. – Дверь захлопнулась.
– Так громко?
– Потому что навсегда, – вздохнул я.
– Стало быть, ты из-за меня его теперь никогда не увидишь?! – ужаснулась она. – Не жалко?
Я улыбнулся.
Странно, но я сделал этот шаг назад сразу же, не колеблясь ни секунды.
Выбор?
Да не было никакого выбора.
Медом, что ли, мой век намазан?!
Скорее уж наоборот – дегтем, которым обычно в деревне, сам видел как-то еще во время поездки в Углич, покрывают ворота путающейся со всеми девки. Да не просто дегтем, а в смеси с еще какой-то весьма неудобоваримой дрянью, сплошь состоящей из химикатов.
Удобства? Да, не спорю, имеются они в двадцать первом веке. Всякие там Интернеты, телевизоры, опять же скорость передвижения и так далее – с этим не поспоришь. Но если вдуматься, то они нечто вроде аромата, а им одним, какой он ни будь аппетитный, сыт не будешь.
Да и то аромат-то… с душком.
Для чего человеку аськи, чаты и прочее? Пообщаться? Так выйди на улицу и общайся сколько влезет. Правда, там нельзя безнаказанно оскорбить, как в Интернете, да и глупости городить тоже рискованно, и потом, кто их станет слушать.
Телевизор? Если хочешь узнать, какую дрянь рекламируют, или пощекотать себе нервишки ужастиком или боевичком, ибо испытываешь нехватку адреналина, – вещь незаменимая. Если падкий до грязного белья великих, которое бойкие тележурналисты вываливают на всеобщее обозрение, – без него тоже никуда.
А вот если не нуждаешься ни в том, ни в другом, ни в третьем – зачем?
Скорость передвижения? Ну да, пять часов лету, и ты на Багамах, сутки – и в Антарктиде. Просто чудесно, но опять-таки если вдуматься: а она мне нужна? Мы уж как-нибудь и без пингвинов обойдемся, тем более некогда нам летать – на Руси дел выше крыши.
Кроме того, везде, включая эту пресловутую скорость, помимо плюсов есть и минусы, причем жирные, из числа тех, которые перечеркивают жизнь. Никогда мне не забыть вишневый «шевроле», мокрый после дождя асфальт и могилу с останками моей Оксанки.
Это что касается «ароматов».
А коли поглядеть на саму «еду», то есть на суть жизни, ее основу, на людей, тут и вовсе хоть караул кричи.
Как ни грустно сознавать, мой век в сравнении с этим, семнадцатым, стал во сто крат хуже. Даже зло здесь пусть и неприкрытое, большое, громоздкое, но все равно прямее и честнее. Нечто вроде здорового, матерого волка, открыто бросающегося на человека.
В двадцать первом веке оно иное, куда многообразнее и подлее, похожее на свору трусливых собачонок, вначале визгливо тявкающих из подворотни про права человека, гуманизм и демократию, а потом кидающихся вдогон, чтобы подло тяпнуть. И пусть они мельче, но зубки у них как на подбор, сплошь ядовитые.
Кому как, а по мне лучше первое. Конечно, проиграть можно и там и тут, но драться с волком куда почетнее, нежели с этой стаей шакалов. Да и помирать не так обидно.
Думаете, я все это наговорил, дабы успокоить самого себя и до конца убедить, что свой выбор сделал правильно? Ничуть!
Я и тянулся туда лишь по инерции, как наркоман к новой порции героина. А вот когда там, на поляне, мне «подняли веки», то ломка резко прошла и все как рукой сняло, оставив лишь удивление – а зачем?
– А чего теперь жалеть, – пожал плечами я.
Она осторожно повернулась ко мне и ласково провела ладошкой по щеке, отчаянно кусая губы, потому что… – Я затаил дыхание, хотя все прочитал в ее глазах – ей было жаль меня.
– Никогда, никогда, – задумчиво прошептала она и еле слышно всхлипнула.
Господи, это она меня жалеет?! Меня, который в угоду своей несусветной дури чуть было не…
Да святится имя твое, Ксюшенька!
Но вслух произнес другое:
– А зачем мне туда возвращаться? Ты мое солнышко, и луна, и звездочки, и все-все на свете, значит, ты теперь и есть мой мир.
– А ты мой, – доверчиво произнесла она и тут же полюбопытствовала: – А чего ты там еще сотворил? Вона, ажно порезался. Болит, чай? И жиковина твоя где? – И сразу же с детской непосредственностью попрекнула, заодно поясняя свое любопытство: – Эвон яко напужал-то, когда ликом к лесу стоять повелел. Вот повернул бы инако, я б сама все увидала да теперь не вопрошала.
Я усмехнулся, припомнив недавний урок. Что ж, моя Мудрая Краса, кажется, пришло время применить на практике твое «Правило последней осьмушки». Применить, а заодно и доказать, что у тебя очень способный ученик.
Словом, ответил почти честно, утаив лишь малый кусочек, связанный с письменами кровью, а то уж слишком похоже на мистику – известно с кем подписывает человек такими чернилами свои договоры:
– Дверь-то я сам захлопнул, иначе она бы не закрылась. А перед этим ключ-перстень туда выбросил. Тебя же поставил лицом к лесу, потому что… боялся. Ведь если дверь старая, когда ее запираешь, может щепка отлететь, да мало ли что. Вот и представь, что было бы, попади такая щепка тебе в личико. А порезался нечаянно, когда… кусок веревки отрезал, чтоб перстень к нему привязать.
Так, кажется, прошло. Затихла моя Ксюша. Значит, есть время поразмышлять еще раз над тем, что я видел. Странно все-таки. Честно говоря, не верится, что Том…
– А ты о чем призадумался, любый?
– О кошках, – коротко ответил я.
– Ой, и я их люблю, – сразу оживилась царевна, пообещав: – Вот приедем в Кострому, дак непременно заведем, даже две – одну тебе, одну мне. Они такие ласковые…
– Не все, – поправил я, припомнив гоняющегося за мной «кота». – Есть и злые. Очень злые.
– А у нас ласковые будут. Ты свою как станешь кликать?
– Том, – тут же выдал я.
– Почему?.. – удивленно протянула Ксения. – Это у вас их там так кличут, да?
Она пошевелила губами, по всей видимости обкатывая на языке так и эдак странное имя, и нараспев произнесла:
– То-ом. А что, хорошо звучит.
– Ага, – согласился я. – Очень.
– А я свою Муркой назову, попроще. Она у меня мышей ловить станет, – добавила она, проявив практическую сметку.
– Может, и станет, – не стал спорить я, но в душе усомнился, злорадно подумав, что такого сюрприза большой мир-кот от меня явно не ждал.
Да и вообще, навряд ли у моего Тома получится славная охота. Увы. Мышонка, столь нахально решившего остаться, зовут не Джерри, а Федор, и мы еще поглядим, кто на кого откроет охоту.
А кому не нравится такая постановка вопроса – держать не станем и уговаривать не будем.
Хотя куда он денется? Смирится как миленький. Или…
Я нахмурился, вновь припоминая увиденное.
Показалось мне или этот мир и впрямь раздвоился на моих глазах? Во всяком случае, у меня на мгновение возникло такое ощущение, будто одна часть, только пустая, без нас с Ксюшей и без волхва, куда-то быстро-быстро поползла.
Хотя нет, скорее всего, просто показалось, да и немудрено – шарахнуло-то о-го-го как. Впрочем, и тут спорно – скорее уж звук походил то ли на раздираемую ткань, то ли на…
«Ну и пускай, – отмахнулся я, не желая додумывать. – Даже если и так, тоже плакать не станем – скатертью дорога. И вообще, кто в доме хозяин?!»
Но потом, уже на следующий день, все-таки вернулся к этой теме, задавшись прелюбопытным и очень важным для себя вопросом: «Если все обстояло именно так, то в каком доме находимся сейчас мы сами – в старом или новом? Ведь если вдруг и в самом деле произошла такая невероятная штука, то неизвестно, где мы с Ксенией оказались, хотя погоди, погоди…»
Ну какой же я остолоп!
И я облегченно вздохнул, догадавшись о прощальном финте Тома – это он ушел от нас, и ушел навсегда, – после чего я бодро улыбнулся, решив, что в этом новом мире будет все иначе, ведь он только что родился, и потому, во всяком случае пока не освоится, ему все равно, что за мышонок Федор нахально шастает по дому. Мал еще котенок, чтоб носиться за мной.
А там, как знать, глядишь, со временем еще и подружимся. Как там говорила Ксюша про двух кошек? Вот-вот. А Мурка – она ж не Том, она – ласковая, да и я по натуре не злой, не задиристый, за усы дергать не собираюсь, и вообще – коль со мной по-людски, то и я по-человечески.
Даже несмотря на то, что мышонок.
Ну а если даже невзначай меня и поцарапает, то не со злобы, а так, играючись, а это не в счет. Нам эти царапины – тьфу, особенно тем, которые богатыри и ясные соколы.
Кстати, размышлял я обо всем этом, находясь в горячей ванне, с горкой наполненной ароматной пеной, то есть наслаждаясь именно тем, о чем, признаюсь, не раз мечтал.
Правда, ванна не настоящая – врать не стану, но только потому, что это для меня не принципиально, а если появится желание повторить аналогичную процедуру, то обзавестись чугунной – плевое дело.
Всего-то и надо, что по приезде в Кострому дать литейщикам чертеж с примерными размерами, заказать отливку, и они, хоть и будут удивлены странному овальному колоколу загадочной формы да еще с дыркой, но все сделают в лучшем виде, как миленькие. А дальше банку белил в руки, и все – готово.
Пока же у меня просто очень широкая, изготовленная по спецзаказу деревянная бочка из липы эдак с метр высотой и примерно полтора в диаметре. Можно и полежать, хотя ноги в коленках придется сгибать, а можно сидеть, вот как я сейчас.
Зато пена самая настоящая, хотя взбивали ее деревенские бабы очень долго – все-таки мыло, – но взбили, не переставая при этом удивляться причудливой блажи своего барина.
Ну и пусть удивляются. Учитывая, сколько мною сделано для жителей Ольховки, одну горячую ванну в год с шапкой пены вверху я вполне заслужил.
А организовал я это купание, даже затормозив на денек наш отъезд, специально, чтоб показать самому себе – все достижимо. Стоит лишь только захотеть, и пожалуйста – мечты сбываются.
К тому же заодно я увидел и другое – при ближайшем рассмотрении они далеко не столь привлекательны, какими видятся нам на расстоянии, когда кажутся недоступными.
Точно-точно, сам в этом убедился после получасовой отсидки в ванне-бочке. Сейчас вот вылезу и пошлепаю прямиком в парилку, где Дубец с Самохой, пользуясь безнаказанностью, от всей души отлупят своего воеводу четырьмя вениками.
Вот там, доложу я вам, будет настоящее удовольствие…
