Глава 13

Путь, который избрал Соколиный Глаз, пролегал через песчаные равнины, сменявшиеся по временам зелеными долинами и холмами. Этой же дорогой шли они утром, когда их вел предатель Магуа. Солнце уже село за вершины дальних гор; путешественники двигались лесом, и жара больше не угнетала их. И задолго до того, как сгустились сумерки, отряд прошел большую часть своего утомительного пути.

Соколиный Глаз, подобно Магуа, место которого он теперь занял, вел свой отряд, руководствуясь еле приметными признаками. Торопливо, искоса поглядывал он на мох, покрывавший деревья, время от времени поднимал глаза в ту сторону неба, где горело заходящее солнце, или смотрел на течение многочисленных ручьев, которые им приходилось переходить вброд; и этого было достаточно, чтобы уничтожить в нем всякие колебания и сомнения. Между тем оттенки зелени и леса начали изменяться: яркие краски потемнели, что предвещало наступление вечера.

Солнце зажигало золотистые пятна на облаках, украшало багрянцем узкие края туч, скопившихся над западными горами. Соколиный Глаз внезапно повернулся и, указывая рукой на это великолепное зрелище, сказал:

— В эту пору человеку следует подкрепить свои силы и предаться отдыху. Человек поступал бы лучше и мудрее, если бы понимал язык природы и брал пример с птиц и полевых зверей… Впрочем, наша ночь скоро окончится, потому что, едва взойдет луна, мы снова двинемся в путь. Я помню, что именно здесь я сражался с макуасами во время своего первого боя, который заставил меня пролить человеческую кровь. Тогда, спасая свои скальпы, мы сложили из бревен и камней что-то вроде укреплений. Если я правильно вел вас, мы скоро увидим блокгауз: он должен быть где-то здесь, по левую руку.

Не дожидаясь ответа со стороны спутников, суровый охотник смело вошел в густую рощу каштановых деревьев, молодые побеги которых почти скрывали почву. Память не обманула его. Он прошел сквозь чащу кустов и очутился на поляне, окружавшей низкий зеленеющий холмик. На маленькой возвышенности стоял полуразвалившийся блокгауз. Крыша, сделанная из коры, уже давно обвалилась, истлела и смешалась с землей, но громадные сосновые, наскоро сложенные бревна все еще были на месте, хотя один из углов постройки, уступая времени, осел, грозя обвалиться и окончательно разрушить грубое здание.

Хейворд и его спутники опасливо приближались к старому блокгаузу, но Соколиный Глаз и индейцы вошли в низкое строение без страха и с явным любопытством. Пока разведчик осматривал стены со вниманием человека, воспоминания которого оживали с каждой минутой, Чингачгук на делаварском наречии рассказывал Ункасу короткую историю схватки, которая произошла в этом уединенном месте. Когда он говорил о подвигах своей юности, в его лице и осанке сквозила гордость победителя.

Кора и Алиса с удовольствием сошли с седел в надежде отдохнуть среди вечерней прохлады в безопасном месте, тишину которого, как они думали, могло потревожить только появление лесных зверей.

— Не лучше ли расположиться для отдыха в более скрытом уголке, мой достойный друг? — спросил разведчика осторожный Дункан, заметив, что Соколиный Глаз уже окончил свой короткий осмотр блокгауза. — Может быть, благоразумнее отыскать менее известное, менее посещаемое место?

— Почти все, кому было известно существование этого блокгауза, умерли, — медленно и задумчиво ответил белый охотник. — Не часто пишут книги о стычке вроде той, которая произошла здесь между враждовавшими могиканами и мохоками. Тогда я был еще очень молод и выступил с делаварами, зная, что их племя обижено и угнетено. Сорок дней и сорок ночей дьяволы мохоки, жаждавшие нашей крови, окружали этот бревенчатый сруб. План этой крепости придуман был мною, я же и строил этот блокгауз, хотя сам я не индеец, а белый. Делавары тоже помогали мне работать, и мы скоро возвели отличное строение.

Потом сделали вылазку на жестоких псов, и ни один из них не вернулся домой, чтобы рассказать о постигшей их судьбе. Да-да, мне, тогда еще молодому человеку, были в новинку кровавые зрелища, меня ужасала мысль, что существа, одаренные такой же душой, как моя, лежат на обнаженной земле, что их трупы брошены на съедение зверям или останутся гнить под дождями.

Я собственными руками похоронил убитых. Они лежат вот под тем самым холмиком, на котором вы расположились. И надо сказать, что сидеть здесь, очень удобно, хотя пригорок этот возвышается над грудой человеческих костей.

Хейворд и Алиса с Корой мгновенно вскочили с покрытой травой могилы. Хотя девушки недавно пережили много страшных сцен, они все же не были в силах подавить в себе ужас при мысли о близком соседстве с могилой убитых мохоков. Сероватый свет, унылая поляна, поросшая бурой травой, кайма зарослей и кустов, за которыми чернели высокие сосны, поднимавшиеся, казалось, до самых туч, мертвое молчание леса — все это наводило на мрачные мысли.

— Они умерли, они безвредны, — продолжал Соколиный Глаз, махнув рукой. — Никогда больше не огласят они тишины своим военным кличем, никогда не взмахнут томагавками! Чингачгук да я только уцелели из тех, кто сражался тогда на этой лужайке. Братья и родственники моего друга могиканина составляли наш отряд, а посмотрите, что осталось от его рода! Слушатели невольно взглянули в сторону своих темнокожих друзей с чувством сострадания к их печальной судьбе. Фигуры могикан еще виднелись в тени блокгауза. Ункас с напряженным любопытством слушал рассказы своего отца о славных подвигах могикан.

— Я думал, делавары отказывались принимать участие в войнах, — сказал Дункан, — и никто из них не брал в руки оружие, доверяя защищать свои земли этим самым мохокам, которых вы побили.

— В этом не вся правда, — ответил охотник. — А по сути дела, все это ложь. Много веков назад стараниями голландцев был заключен такой договор, по которому голландцы обезоружили туземцев, чтобы завладеть всей страной, где они обосновались. Могикане, которые были частью племени, но которым пришлось иметь дело с англичанами, никогда не вступали в эту глупую сделку; они защищали свое человеческое достоинство. Так стали поступать и делавары, когда у них открылись глаза на их собственное безрассудство. Вы видите перед собой великого вождя, мудрого могиканина. Когда-то его предки могли преследовать оленя на огромном расстоянии. А что же досталось его потомкам? Когда бог возьмет его к себе, он обретет около шести футов земли и будет спокойно лежать в ней, только если у него найдется друг, который выроет ему могилу поглубже, так, чтобы лемехи не потревожили его.

— Оставим это, — сказал Дункан, чувствуя, что этот разговор может привести к спору, который нарушит добрые отношения между путешественниками. — Мы прошли много миль, но среди нас нет такого сильного человека, как вы, который почти совсем не знает усталости и слабости.

— Человеческие кости и мускулы помогли мне перенести все это, — ответил охотник, разглядывая свои мускулистые руки с простотой, которая выдавала в нем искреннее удовольствие от похвалы, высказанной ему Дунканом. — Есть люди посильнее меня, но вам нужно будет еще хорошенько поискать среди них такого, кто сможет пройти пятьдесят миль, ни разу не остановившись на передышку. И вот потому, что кровь и кости у каждого человека разные, надо полагать, что эти нежные создания хотят отдохнуть после всего, что они пережили за целый день… Ункас, очисть от листьев родник, пока я с твоим отцом сделаю убежище для них под сенью каштана и ложе из травы и листьев.

Между тем совсем стемнело. Соколиный Глаз и его товарищи занялись устройством ночлега для Коры и Алисы. Тот ключ, который за много лет перед тем заставил туземцев избрать эту полянку местом временной крепости, был наскоро очищен от листьев, и хрустально-прозрачный источник заструился быстрее, оросив своими свежими водами зеленеющий холм. Вслед за тем один из углов старого блокгауза покрыли такой крышей, которая могла защитить лежащих под нею от крупной росы, свойственной этой местности; собрали также груду тонких ветвей и сухих листьев, превратив их в постель для Коры и Алисы.

Пока усердные жители лесов хлопотали над устройством ночлега, молодые девушки подкрепили свои силы ужином, скорее, впрочем, ради необходимости, нежели вследствие пробудившегося голода. Потом они легли на приготовленную для них ароматную постель и тотчас же погрузились в сон. Дункан решил провести ночь, охраняя их покой, и занял место часового, поместившись подле одной из наружных стен блокгауза, но Соколиный Глаз, указав ему на Чингачгука, сам спокойно улегся на траву и произнес:

— Глаза белого человека слишком слепы для ночного караула. Нашим часовым будет могиканин, мы же можем спокойно спать.

— Прошлый раз я показал себя соней, — сказал Дункан, — Я меньше нуждаюсь в отдыхе, чем вы. Пусть заснут все, кроме меня: я буду стоять на часах.

— Если бы мы были среди белых палаток шестидесятого полка и стояли против такого неприятеля, как Монкальм, я не пожелал бы лучшей охраны, — ответил разведчик, — но в темную ночь в этой дикой глуши вы только даром будете напрягать свое внимание и бдительность. Итак, возьмите-ка лучше пример с Ункаса и с меня самого — засните, и, поверьте, вы будете спать в полной безопасности.

Действительно, Хейворд увидел, что молодой индеец лег на склон холма и, казалось, собирался как можно лучше воспользоваться возможностью отдохнуть. Давид, язык которого буквально прилип к гортани от лихорадки, вызванной раной и усилившейся вследствие трудного перехода, последовал примеру Ункаса. Не желая продолжать ненужный спор, молодой человек полулежа прислонился спиной к бревнам блокгауза, но в душе твердо решил не смыкать глаз, пока не передаст Кору и Алису в руки Мунро. Разведчику показалось, что он убедил молодого офицера, и с этим сознанием он скоро заснул.

Довольно долгое время Дункану удавалось бороться со сном. Он прислушивался к малейшему звуку, доносившемуся из леса. Вечерние сумерки сгустились над его головой, но он все еще различал фигуры лежавших на земле людей и Чингачгука, который сидел, выпрямив стан, так же неподвижно, как деревья, темными стенами поднимавшиеся со всех сторон. Он слышал нежное дыхание сестер, которые лежали в нескольких шагах от него, и ни один шелест листа на ветру не ускользал от его слуха.

Но вот печальные крики выпи стали для Дункана сливаться со стоном совы; в полудремоте он принимал куст за своего товарища-стража, наконец голова его опустилась на плечо, а плечо, в свою очередь, склонилось к земле; все тело его ослабело, и Дункан погрузился в глубокий сон.

Его разбудил легкий удар по плечу. Слабо было прикосновение, но Дункан вскочил, вспомнив о той обязанности, которую он возложил на себя в начале ночи.

— Кто идет? — спросил майор, нащупывая саблю.

— Друг, — ответил тихий голос Чингачгука, и, указав на луну, которая струила свой мягкий свет сквозь листву деревьев, он прибавил на своем ломаном английском языке:

— Луна взошла. Форт белого человека еще далеко-далеко. Пора идти, теперь сон смыкает оба глаза француза.

— Да-да, ты прав. Позови своих друзей, взнуздай лошадей, а я разбужу моих спутниц.

— Мы уже проснулись, Дункан, — прозвучал из блокгауза серебристый голосок Алисы, — и после такого сладкого сна готовы ехать, но вы не спали в течение всей этой долгой ночи, да еще после такого дня, который длился, кажется, целую жизнь. И все ради нас!

— Скажите лучше, что я собирался не спать, но глаза мне изменили…

— Нет, Дункан, не отнекивайтесь, — с улыбкой прервала его Алиса, выходя из тени блокгауза на площадку, залитую лунным светом. — Нельзя ли нам еще немного побыть здесь, чтобы и вы отдохнули? Ведь вы так нуждаетесь в этом! Мы с Корой охотно будем караулить, а вы и все остальные храбрецы ложитесь и отдыхайте.

— Если бы стыд мог излечить меня от сонливости, я никогда больше не сомкнул бы глаз, — ответил молодой человек, чувствуя себя очень неловко и боясь насмешки. — После того как я необдуманными действиями вовлек вас в опасность, у меня не хватает сил сторожить ваш сон, как это следовало бы делать солдату…

Его слова были прерваны глухим восклицанием Чингачгука. В то же время фигура Ункаса приняла позу, выражавшую напряженное внимание.

— Сюда идет враг, и могикане слышат это, — прошептал Соколиный Глаз, проснувшись, как и все остальные. — Они чуют опасность в воздухе.

— Сохрани бог! — произнес Хейворд. — Мы видели уже достаточно кровопролитий.

Тем не менее он схватил ружье и выступил вперед.

— Здесь бродит какой-нибудь лесной зверь, — шепотом сказал он, когда его слух уловил тихие и, по-видимому, отдаленные звуки, встревожившие могикан.

— Тсс! — отозвался внимательный разведчик. — Это не зверь, а человек. Хотя я слеп и глух по сравнению с индейцами, но теперь даже я различаю шаги человека. Убежавший от нас гурон, вероятно, наткнулся на один из передовых отрядов Монкальма, и французы напали на наш след. Мне и самому не хотелось бы снова проливать в этом месте человеческую кровь, — прибавил он, тревожно оглядывая смутные очертания блокгауза, — но что суждено, то и будет. Введите лошадей в блокгауз. Ты, Ункас, и вы, друзья, спрячьтесь туда же. Как ни ветхи и ни жалки эти стены, они все же послужат прикрытием — в них уже раздавались ружейные выстрелы.

Его желание было исполнено. Могикане ввели в полуразвалившийся блокгауз нарраганзетов; все путешественники в полном молчании вошли туда же. Звуки приближающихся шагов слышались до того ясно, что всякие сомнения исчезли. Скоро раздались и голоса. Люди перекликались на индейском наречии, и Соколиный Глаз шепотом сказал Хейворду, что они говорят на языке гуронов.

Когда дикари дошли до того места, на котором лошади свернули в чащу, окружавшую блокгауз, они, по-видимому, потеряли след.

Судя по голосам, можно было думать, что приближалось около двадцати человек; очевидно, они собрались все в одном месте, их голоса слились в громкий гул.

— Видно, эти негодяи знают, что нас немного, — прошептал стоявший рядом с Хейвордом Соколиный Глаз, глядя в щель между бревнами, — иначе они не стали бы поднимать такой шум. Прислушайтесь только! Кажется, будто у каждого из них по два языка и всего одна нога.

Несмотря на всю свою храбрость, Дункан не мог в минуту тягостного ожидания ничего ответить на хладнокровное и меткое замечание разведчика. Крепче сжав ружье, он стал еще пристальнее и тревожнее разглядывать сквозь узкое отверстие в стене поляну, залитую лунным светом. В толпе индейцев послышался громкий и повелительный голос, все остальные замолчали, и эта тишина доказывала, что они с уважением слушают приказание своего вождя. Зашелестели листья, послышался треск сухих ветвей: очевидно, дикари разделились, отправляясь отыскивать потерянный след. К счастью для скрывавшихся в блокгаузе, лунный свет не был настолько ярок, чтобы пронизать густые своды леса. Поиски краснокожих остались бесплодны; путешественники так быстро пересекли небольшое пространство, которое отделяло еле заметную тропинку от чащи, что их слабые следы исчезли в тени.

Тем не менее шелест листьев и ветвей скоро показал, что неутомимые дикари усердно осматривали кустарники и мало-помалу подходили к зарослям молодых каштанов, которые окружали маленькую площадку около блокгауза.

— Кажется, они идут сюда, — прошептал Хейворд, стараясь просунуть ствол своего ружья в щель между бревнами. — Я думаю, когда они будут ближе, мы выстрелим?

— Спрячьте ружье, — возразил Соколиный Глаз. — Стук кремня или хотя бы запах пороха привлечет негодяев сюда. Ну, а уж если господу будет угодно, чтобы мы вступили в борьбу ради сохранения наших скальпов, доверьтесь опытности людей, которые знают нравы и обычаи индейцев и не часто обращаются в бегство при звуках боевого клича.

Дункан оглянулся и увидел, что дрожащие девушки прижались в отдаленном углу блокгауза, а могикане стоят в тени, по-видимому готовясь вступить в борьбу. Молодой офицер, подавив в себе нетерпение, снова выглянул наружу и стал молча ожидать дальнейшего. В это самое мгновение густые ветви чащи раздвинулись, и на площадке показался высокий вооруженный гурон. Он повернулся к тихому блокгаузу, и лунный свет залил его темное лицо, выражавшее удивление и любопытство. С губ индейца сорвалось восклицание изумления, и он что-то тихо сказал. К нему немедленно подошел его товарищ.

Несколько мгновений гуроны стояли рядом, указывая пальцами на полуразвалившееся здание, и совещались о чем-то. Потом они двинулись вперед, однако медленными, осторожными шагами, то и дело останавливаясь и пристально глядя на блокгауз; дикари походили на изумленных оленей, любопытство которых борется с тревогой. Нога одного из гуронов ступила на могильный холмик, и он нагнулся, чтобы разглядеть его. В это мгновение Хейворд увидел, что Соколиный Глаз обнажил нож и опустил дуло своего ружья. Молодой человек последовал его примеру и приготовился к борьбе, которая казалась неизбежной.

Теперь гуроны были так близко, что малейшее движение лошади или человеческий вздох выдали бы присутствие беглецов. Однако, поняв, какой холмик был под их ногами, гуроны оживленно заговорили между собой. Их голоса зазвучали тихо и торжественно; казалось, краснокожих охватило чувство почтения, близкое к страху. Замолчав, дикари осторожно отступили, не спуская глаз с развалин блокгауза, точно ожидали, что из-за молчаливых стен покажутся привидения; наконец они медленно скрылись в молодой роще. Соколиный Глаз опустил за землю приклад своего «оленебоя» и, глубоко вздохнув, произнес внятным шепотом:

— Ага, они уважают мертвых, и это спасло их собственную жизнь, а может быть, также и жизнь людей получше их.

Хейворд внимательно посмотрел на охотника, но ничего не ответил и снова обернулся в сторону дикарей, которые в эту минуту интересовали его больше всего. Он услышал, как два гурона вышли из кустов, и вскоре понял, что остальные краснокожие окружили своих товарищей и внимательно слушают их рассказ. Несколько минут они разговаривали серьезно и торжественно; эта беседа не походила на их первое шумное совещание. Вскоре голоса краснокожих стали ослабевать и наконец окончательно затерялись в глубине леса.

Соколиный Глаз подождал, пока Чингачгук дал знать, что гуроны удалились на большое расстояние, и жестом предложил Хейворду вывести лошадей из строения и помочь Алисе и Коре сесть в седла.

Потом маленький отряд в молчании двинулся в путь. Девушки пугливо оглядывались на могилу гуронов и на ветхий блокгауз, и их тревога особенно возросла, когда, оставив позади залитую лунным светом лужайку, они углубились в непроницаемую тьму леса.

С тех пор как путешественники поспешно покинули блокгауз и до того, как их поглотила лесная темень, никто не проронил ни одного слова.