Карл X Густав не только изначально ошибся, послав на границы московитов армию, дабы, как он считал, предупредить их от ввязывания в его войну, но, к несчастью, умудрился еще и усугубить эту ошибку. Вследствие своего, как выяснилось позже, необоснованного пренебрежения московитами. Когда до него дошли первые известия о появлении русских в Лифляндии, шведская армия как раз осаждала Варшаву. И взятие сего города, столицы Речи Посполитой, шведский король посчитал куда более важным, чем необходимость выгнать из Лифляндии промышляющие грабежами и разбоями разрозненные отряды московитов… Ну потому что любому разумному человеку было понятно, что ни на что большее эти московиты все равно не были способны. Поэтому, прочитав письмо, отправленное ему комендантом Вендена, он лишь брезгливо скривил свое украшенное тонкими щегольскими усиками и уже слегка располневшее лицо и пренебрежительно произнес:

— Сообщите генералу Тотту, что я жду от него, чтобы он еще до зимы покончил с этими разбойниками, — после чего снова поднес подзорную трубу к правому глазу и уставился на вожделенную Варшаву.

Что ж, Варшаву он взял. Но зато потерял всю Лифляндию. За два дня до Рождества, то есть ровно через месяц после взятия столицы Речи Посполитой, в ворота захваченной шведами Варшавы влетел всадник на взмыленном коне, смертельно усталой рысью проскакавший по узким улочкам до королевского замка, где находилась резиденция шведского короля. А спустя час из замка вылетело полдюжины рейтар, которые рассыпались по всему оккупированному городу, созывая офицеров на срочный королевский совет. Ибо вести, принесенные гонцом, отправленным из уже почти павшего Динамюнде, оказались просто чудовищными. Московиты захватили всю Лифляндию, причем большинство ее городов они даже не штурмовали. Те сами упали им в руки, после того как были буквально сожжены новым оружием московитов — пороховыми ракетами, кои ранее никто не воспринимал как оружие, поскольку они обладали чрезвычайно слабой точностью и не менее слабым убойным и фугасным действием. Но как зажигательное оружие, да еще используемое против столь крупной цели, как город, они оказались страшным средством. Кроме того, в состав московитских войск входили отряды иррегуляров-кочевников, которые буквально опустошили Лифляндию…

Из Варшавы королевская армия выступила спустя неделю. Первоначально горячие головы предлагали, воспользовавшись тем, что войско московитов, похоже, практически в полном составе находится в Лифляндии, не идти на север, а двинуться на восток, в пределы России, к Москве. Но на пути этого движения находились мощные русские крепости, занятые, как докладывали опрошенные польские купцы и агенты из числа союзных немецких купцов, сильными русскими гарнизонами. А для их взятия сил у короля не было. После того как часть войск пришлось разместить в захваченных за лето польских городах, численность королевской армии составляла всего двадцать шесть тысяч человек. А то, как московиты умеют оборонять крепости, можно было понять хотя бы по тому, что далеко не самая сильная и современная московитская крепость Ивангород спокойно выдержала почти четырехмесячную осаду довольно сильного по шведским меркам войска, от коего до сих пор не было ни слуху ни духу. Оставалось надеться, что генерал Тотт сумел отбиться и без особых потерь отвести своих солдат, каждый из которых теперь стоил для короля на вес золота, в какую-нибудь из сильных крепостей. В Ревель (о его захвате, в отличие от других лифляндских городов, пока никаких сведений не поступило) или на крайний случай в Выборг (его, скорее по отсутствию сведений о движении московитов в том направлении, чем основываясь на реальной информации, можно было условно считать находящимся в безопасности). Хотя все понимали, что отсутствие сведений ничего не гарантирует… Крепости же на западных границах у московитов были куда современнее и сильнее Ивангорода. Да и к тому же не только обладали более сильными гарнизонами, но и, в отличие от уже упомянутого Ивангорода, изначально были построены так, что представляли собой целую систему, при которой гарнизоны других крепостей могли активно поддерживать любую соседнюю, подвергающуюся осаде.

Можно было, конечно, не торопиться, собрать войска из гарнизонов, дождаться подкреплений из Швеции и ударить потом, но… собрать войска из гарнизонов означало ослабить их. Карл Густав и так старался оставлять в гарнизонах минимально возможные силы. Что же касается подкреплений из Швеции, то они были возможны лишь гипотетически. Блистательное, но разорительное правление его сестры Кристины вконец истощило шведскую казну. Впрочем, после того как бывшая шведская королева в позапрошлое Рождество нанесла столь подлый удар шведскому народу и всем истинным христианам, приняв католичество, о ней старались не вспоминать, а если и вспоминали, так только сквозь зубы… Как бы там ни было — денег на наем новых войск не было. И та армия, коей располагал король, содержалась лишь на доходы с покоренных земель. Он и на польскую кампанию решился лишь потому, что она должна была не только окупить себя, но и позволить хотя бы частично расплатиться с наделанными сестрой долгами. И так оно и было… до того момента, как в войну вступили эти проклятые московиты.

В общем, ждать было нельзя. Судя по сведениям, принесенным гонцом, московиты не собирались забирать Лифляндию себе, потому что так с землями, которые собираешься забрать, никто не поступает. Но зато делали все, чтобы и шведскому королю с той земли не досталось бы ни единого риксдалера. И это наносило по тощей шведской казне просто сокрушительный удар… Так что надо было торопиться.

Поэтому на военном совете было решено пока воздержаться от попыток осады московитских крепостей и вынудить этих варваров к полевому сражению, в коем закаленные в боях шведские ветераны, без всякого сомнения, способны были наголову разгромить вдвое и даже втрое превосходящее их численностью войско московитских разбойников. А принудить их к этому планировалось нападением на вассальное московитскому царю Курляндское герцогство, ворвавшись в его пределы стремительным маршем, коими так славилась шведская армия. Мол, ежели московиты лишают доходов шведскую казну, разоряя Лифляндию, то и шведы поступят так же с источником доходов московитской казны — Курляндией, заодно компенсировав свои потери. А уже после разгрома армии московитов планировалось двинуться наводить порядок в Лифляндии, коя, по полученной информации, была так разорена, что московиты даже не ставили гарнизонов в превратившихся в пепел лифляндских городах и крепостях.

Однако все сразу же пошло не так. Поскольку король спешил, армия двинулась в Лифляндию напрямик, через Восточную Пруссию. Это могло означать конфликт с императором, но Карл Густав решил этой опасностью пренебречь. Он считал, что Священная Римская империя германской нации была еще менее способна к возобновлению войны, чем сама Швеция, так что все возможные разногласия позже можно будет разрешить дипломатическим путем. Гораздо важнее не дать русским засесть в Митаве. Ибо это означало ту самую осаду, коей король всеми силами стремился избежать. Но, во-первых, пруссаки отнеслись к нарушению их границ крайне негативно. Наместник императора, появившийся в Пруссии после того, как русский царь, разгромив в прошлой войне поляков, передал Пруссию, ранее являвшуюся вассалом Речи Посполитой, в прямое подданство императору, не ограничился формальным выражением недовольства, на что рассчитывал Карл Густав. Наместник отдал распоряжение не продавать шведам фураж и продовольствие и всячески препятствовать их скорому продвижению, не вступая, однако, в прямое военное столкновение с ними. Поэтому армии пришлось заниматься снабжением в Пруссии будто на враждебной территории, что вызвало не только резкое возрастание противодействия со стороны местного населения, но и незапланированные потери. Они, конечно, были невелики, но не лучшим образом влияли на боевой дух солдат, принужденных с боем добывать себе продовольствие и фураж, да еще во время тяжелого зимнего марша. И, во-вторых, выяснилось, что московиты оказались откуда-то осведомлены о планах короля, поэтому отряды иррегулярной конницы союзных им кочевников начали тревожить шведские войска, едва только они покинули пределы Восточной Пруссии, что также не способствовало поддержанию высокой боеготовности армии короля. Однако до Митавы шведская армия добралась раньше русских и взяла город, пленив самого герцога.

В Митаве король дал армии небольшой трехдневный отдых, собираясь сразу после этого приступить к разграблению Курляндии так же, как московиты поступили с его Лифляндией. Однако уже к концу второго дня поступили известия о том, что всего в одном дневном переходе от Митавы замечена армия московитов. Известия были крайне отрывочны, поскольку вокруг города продолжала кружить конница союзных московитам кочевников, так что драгунские патрули регулярно попадали в засады и разведка была крайне осложнена. Еще через день, получив второе подтверждение наличия русских сил в одном дневном переходе от Митавы, Карл Густав решил не ждать, а немедленно двигаться навстречу московитам, пока они, устрашившись, не сбежали под защиту крепких стен Риги. А разграблением Курляндии заняться потом, после разгрома московитов.

На ночлег вышедшая из Митавы (где король на всякий случай оставил гарнизоном два полка, из них один был сводным, составленным из больных и наиболее уставших солдат) шведская армия остановилась в двухчасовом переходе от лагеря московитов. По докладам рейтар, два полка которых сумели настолько близко подобраться к московитским позициям, что даже вступили с ними в перестрелку, тех было не более двадцати тысяч. Правда, при многочисленной артиллерии. Ну да московитскую артиллерию в армии короля, пока еще не сходившейся с московитами напрямую на поле боя, оценивали не слишком высоко. А соотношение численности вообще вызывало уверенность в непременной и довольно легкой победе. Ну не могли московиты устоять столь малым числом против закаленных в боях шведских ветеранов. Кстати, похоже, они тоже так считали. Потому и активно строили полевые укрепления. Рейтары доложили о шести редутах — пять располагались в линию, а еще один предварял ее в самом центре позиции.

— Господа, завтра мы покончим с московитами, — твердо заявил король шведов, готов и венедов Карл X Густав на вечернем совещании. — В сем у меня нет никакого сомнения. Поэтому я предлагаю заняться планированием того, куда далее двинется армия и какие задачи нам следует решить в первую очередь…

Но ночью шведский лагерь был разбужен странными звуками. А затем с небес на землю, страшно шипя и плюясь огнем, сплошным потоком начали падать странные снаряды. При падении они взрывались, впрочем более сея панику, чем убивая, но вот пожаров от них возникло куда как много. Тушить не успевали, и потому в лагере вскоре раздалось несколько оглушительных взрывов. Это взорвались четыре повозки с порохом для орудий. Что еще более усилило общую сумятицу, несмотря на то что странные снаряды уже прекратили падать… И в этот момент от границ лагеря послышался едва заметный в этом шуме и треске свист стрел. Вследствие всеобщей неразберихи отпор сумели оказать не сразу, так что московитские иррегуляры, коих, по приблизительным подсчетам, подступило к лагерю около пяти тысяч, успели выпустить по несколько десятков стрел. А потом они исчезли в ночной темноте, и несколько залпов пушек, кои успели развернуть и снарядить картечью, судя по всему, пропали впустую.

Только через четыре часа в шведском лагере все более-менее успокоилось. К девяти часам утра шведский король, проехав по лагерю, заполненному измученными бессонной ночью солдатами, взиравшими на своего короля красными, воспаленными глазами, созвал в своей палатке, уставленной жаровнями с горящими углями, военный совет.

— Итак, господа, со вчерашнего дня положение армии осложнилось, — начал Карл Густав. — Похоже, вчера московиты применили против нашего лагеря те самые ракеты, коими они сожгли лифляндские города. И я оцениваю их применение как весьма успешное. Убитых не очень много — всего около сотни солдат, но зато раненые, причем по большей части стрелами, весьма многочисленны — почти четыре тысячи человек. Половина из них после перевязки вполне способна встать в строй, хотя, сами понимаете, полноценно сражаться они все равно не смогут, а вот другая половина встать в строй неспособна. Да и остальные солдаты устали, поскольку не смогли ночью отдохнуть. У пушек осталось пороха едва на два часа стрельбы. И я не уверен, что следующая ночь не окажется столь же беспокойной, как эта. Я жду ваших предложений.

После непродолжительного молчания вперед выступил фельдмаршал Кенигсмарк.

— Ваше величество, у нас два выхода. Первый — не отступать от вчерашнего плана. Быстрым маршем выдвинуться к стоящей неподалеку армии московитов и, разгромив ее, полностью устранить всякую опасность повторения нынешней тяжелой ночи, да еще и пополнить в ее лагере все необходимые нам запасы. После чего стремительным броском овладеть Ригой, где и встать на отдых, занявшись сбором сведений о русских и планированием дальнейшей кампании. Второй — отступить к Митаве, где пополнить запасы и вылечить солдат. После чего начать все сначала, рискуя тем, что либо к московитам подойдет подкрепление, либо они, не решившись на полевое сражение, сами уйдут к Риге и засядут в ней. — Фельдмаршал сделал паузу и, обведя всех присутствующих жестким взглядом своих глубоко посаженных глаз, закончил: — Я думаю, ваше величество, что нет никаких сомнений относительно того, какой именно вариант кажется нам, вашим офицерам, наиболее предпочтительным. Первый!

Король в свою очередь обвел взглядом присутствующих и, убедившись в том, что все они стойко выдержали его взгляд, кивнул.

— Что ж, господа, тогда выступаем через час. Покажем этим московитам, что подлое ночное нападение только разозлило северного льва.

Атака позиций московитов началась около двух часов пополудни. Разворачивание войск на заснеженном поле заняло несколько больше времени, чем обычно, так что железные шеренги шведской пехоты двинулись вперед только через два часа после того, как армия достигла поля, на котором московиты выстроили свои укрепления. Солдаты шли сквозь глубокий, по колено, снег, тяжело дыша и высоко задирая ноги. Но строй держали отлично.

До первых московитских рогаток шведские солдаты добрались только через сорок минут. И тут выяснилось, что московиты трудились все отведенное им время, словно муравьи. Они сумели не только прикрыть подступы к своим редутам ажно четырьмя рядами рогаток, но еще и вморозить их в лед, коий сотворили, растапливая снег и поливая его водой. Растаскивать их у шведских солдат получалось не шибко, приходилось просто ломать и втаптывать. И все это под непрерывным огнем московитских пушек, стрелявших, как выяснилось, не только метко, но и часто. Спустя час шведы все еще ковырялись у рогаток, а все поле, от первых шеренг до небольшой возвышенности, на которой разместилась ставка короля, покрылось унылыми фигурами раненых шведских солдат, в одиночку и небольшими группками бредущих к своему обозу. Артиллерия, которая первые полтора часа вела с русскими активную контрбатарейную борьбу, расстреляла весь порох и окончательно умолкла. Так что непосредственная атака редутов началась при полном господстве на поле боя пушек московитов.

— Да что же они так возятся! — в нетерпении вскричал король. — Я думал, что к сему часу моя кавалерия уже будет гнать выбитых из редутов московитов!

— Прошу простить, ваше величество, — почтительно склонился к нему фельдмаршал Кенигсмарк, — но ваши солдаты уже штурмуют редуты. Задержка была вызвана лишь тем, что московиты пошли на изрядную хитрость. Кроме многочисленных линий рогаток, призванных подольше задержать ваших солдат в зоне наиболее действенного огня их оказавшейся куда более опасной, чем мы предполагали, артиллерии, они полили валы редутов водой, коя, замерзнув, превратилась в лед. И потому вашим солдатам приходится либо рубить ступени, либо подкладывать под ноги обломки рогаток, что также не способствовало ускорению продвижения. Но теперь все в порядке. Вскоре мы можем ожидать известий о взятии редутов.

И как бы в подтверждение его слов со стороны сражения донесся громогласный рев шведских солдат. Похоже, они ворвались в первый редут. Фельдмаршал молча поклонился. Но на протяжении получаса больше никаких добрых новостей не было. Московиты держались чрезвычайно стойко… А потом появились новости плохие. Все началось с того, что со стороны обоза донеслись дикие визги:

— Илля! Алла иль алла!

Король резко развернулся и привстал в стременах. Вот как, московитские иррегуляры воспользовались моментом и атаковали обоз? Что ж, тем хуже для них! Он развернулся и сделал повелительный жест. Фельдмаршал отдал честь и, наклонившись, что-то приказал мгновенно подскочившему к нему вестовому.

Спустя несколько минут два полка рейтар (они, как и остальная кавалерия, располагались поблизости от ставки короля, поскольку любому было понятно, что глупо посылать конницу атаковать земляные укрепления), разворачиваясь на ходу, крупной рысью начали выдвижение в направлении обоза. Король бросил небрежный взгляд в ту сторону и вновь приник к окуляру подзорной трубы. О московитских иррегулярах можно было забыть…

Но забыть о них не удалось. Потому что, сделав несколько залпов из луков и попав под первый залп рейтар, иррегуляры, как, впрочем, это и предполагалось, развернули коней и бросились наутек, продолжая при этом осыпать преследующих их рейтар стрелами. Но через полверсты после последних саней обоза кони рейтар внезапно вынесли их на батарею из почти пяти десятков пушек. Те открыли частую стрельбу, начав с залпов по пяти орудий зараз и нарастив их до двух с половиной десятков орудий в залпе, засыпав приближающих рейтар просто дождем картечи. А когда ряды тех под жестким огнем окончательно смешались, из-за пушек в пики ударили московитские кирасиры, окончательно опрокинув рейтар и отдав их на растерзание кочевникам, кои набросились на остатки двух полков, закинув луки за спину, зато раскручивая над головой петли арканов…

Ничего этого король не видел. Единственное, о чем ему сообщили несколько вырвавшихся из кровавой петли рейтар, так это что от двух полков рейтар остались только эти несколько всадников… и что дорога на Митаву перекрыта московитами. Король нервно дернул поводья и бросил взгляд в сторону обоза. По самым скромным прикидкам там скопилось не менее девяти-десяти тысяч раненых шведских солдат. А это означало, что московитские редуты, с учетом того что часть солдат были просто убиты, штурмует едва восемь тысяч шведских солдат, уже измученных долгим боем. Похоже, сражение склонялось явно не в пользу шведов.

— Фельдмаршал, мы должны сбить московитов с дороги, — мрачно приказал король. — Похоже, сегодня Господь не на нашей стороне. Нам нужно отходить к Митаве!

Фельдмаршал Кенигсмарк поклонился и, развернувшись к трем оставшимся кавалеристским полкам — королевскому кирасирскому и двум драгунским, взмахнул шпагой. Суровые северные всадники молча двинули коней, даже не подозревая, что их ждет не только несколько десятков пушек, но и целая московитская армия числом не менее той, чьи укрепленные позиции они столь упорно и столь безуспешно штурмовали. Ловушка генерал-воеводы Беклемишева, расставленная для шведской армии с помощью созников-курляндцев, которые вывели в тыл шведам половину русского войска, заранее сосредоточенного для отпора шведскому королю, — захлопнулась…

До Стокгольма Карл Густав добрался на курляндском судне. Из Виндавы. Сопровождаемый всего лишь сотней кирасир личной охраны, которым повезло вырваться из той чудовищной ловушки под Митавой, в коей и сгинула вся шведская армия. Причем это могло считаться чудом, поскольку по всей Курляндии развернулась настоящая охота за шведским королем… И это означало, что армии у Швеции более нет. И все ее завоевания на материке можно считать потерянными… если не случится нечто совсем уж невероятное и у Швеции не появится новая армия, способная сокрушить московитов. Те, к кому шведы ранее относились столь пренебрежительно, оказались самым страшным врагом.

В Лифляндии между тем все шло своим чередом. Кочевники вернулись к своему занятию по ловле людей, и в самом конце января около пяти тысяч кочевников по льду перешли на остров Моонзунд, а с него на Эзель и далее на остальные острова Моонзундского архипелага. Поскольку лишь там еще оставалась добыча, остальная Лифляндия практически обезлюдела… А русские армии двинулись на север, к Выборгу, его удалось взять аккурат на Благовещение. На сем первый этап войны, кою уже все стали именовать Северной, завершился.

За лето большая часть войска была отведена в гарнизоны западных крепостей. На отдых и лечение. Взамен из крепостей были выведены стоявшие там гарнизоны, из них, дополненных новобранцами из учебных рот, была сформирована армия численностью в восемьдесят тысяч воинов. Расчеты полков полевой артиллерии также были заменены пушкарями из крепостных артиллерийских полков. Царь решил дать понюхать пороху максимальному числу своих воинов. Потери даточных отрядов кочевников были не слишком велики, всего около полутора тысяч всадников, да и те более от того, что уровень медицинского обеспечения в отрядах кочевников был практически нулевым и едва ли не большая часть раненых почти неминуемо гибла. Но дохтуров не хватало для заполнения штатных должностей в регулярной армии. Общая численность всех войск, сосредоточенных к исходу лета в лагере у Выборга, достигла ста пятнадцати тысяч человек. Но это была отнюдь не крепко сбитая, слаженная и уже закаленная в боях сила, в кою превратились те полки, которые сейчас были отправлены в гарнизоны, а пока еще сборище пусть и неплохо обученных, но не слишком притершихся друг к другу людей, чья боевая ценность была еще довольно условной. Хотя учения в лагере шли практически непрерывно. Но если бы у шведского короля оставалась под началом его старая, составленная из ветеранов армия, пусть и вчетверо уступавшая численностью русской, разумному человеку, задумай он побиться об заклад на чью-нибудь победу, скорее, следовало бы поставить именно на нее. Но такой армии у Карла Густава более не было…

Такой — да. Но Карлу X Густаву удалось-таки совершить чудо. Шведская армия, будто птица феникс, за весну и лето сумела возродиться из пепла. Выжав из риксдага чрезвычайный военный налог, шведский король все это время вербовал и обучал полки. Новую армию удалось даже слегка разбавить ветеранами, забрав из шведских гарнизонов в Поморье и захваченных городах Речи Посполитой почти две тысячи старых, опытных солдат и заменив их едва обученными новобранцами. Конечно, это резко снижало боеспособность гарнизонов, но король считал, что главное — остановить московитов. Если не суметь это сделать, все остальное — бессмысленно. Чтобы сформировать полностью потерянную полевую артиллерию, король велел разоружить два галеона и изготовить для их орудий полевые станки. Более брать артиллерию было неоткуда. Впрочем, оба разоруженных галеона тоже пошли в дело, прекрасно исполнив роль войсковых транспортов. Так что двенадцатого августа в маленьком деревянном финском городишке Гельсингфорсе высадилось двадцативосьмитысячное шведское войско, там к нему присоединилось еще около тысячи солдат, собранных из шведских крепостей в Финляндии, в коих теперь вовсе не осталось гарнизонов, и почти двенадцать тысяч местного финского ополчения. И спустя неделю эта сводная армия скорым маршем двинулась в сторону Выборга. Это были все войска, которые смогла собрать максимально напрягшая все свои истощенные силы Швеция.

Карл Густав был умным человеком. Он сумел сделать правильные выводы и вовсе не собирался атаковать русских, показавших такую стойкость в обороне даже против его старой, составленной из закаленных ветеранов армии. Наоборот, теперь он сам собирался обороняться. Он хотел расположить свою армию в шестидесятиверстном дефиле между морским побережьем и озером Сайма, вернее, целой системой озер под общим названием. После чего, контролируя передвижения отрядов московитов с помощью патрулей из местных финнов, вынудить их к атаке своих укрепленных позиций, в ходе которой он собирался полностью разгромить их армию. И уже после этого предпринимать шаги по восстановлению своих позиций в Лифляндии. На всех остальных фронтах в этот год планировалось лишь удержание позиций…

Русские войска подошли к укрепленному шведскому лагерю девятого сентября. И шесть следующих дней король Карл X Густав имел возможность наблюдать, как русская армия обустраивает свой укрепленный лагерь. Причем всего в полуверсте от шведского. Московиты обустраивались основательно. Наблюдатели докладывали, что они даже выкладывают печи, как будто собираются здесь зимовать. Это слегка обеспокоило короля, но затем он решил, что даже к лучшему, что московиты не пытаются обойти шведскую армию, вынуждая ее оставить обустроенный и хорошо укрепленный лагерь для пресечения этого их маневра, а сразу решили занять позицию напротив. Он еще успеет придумать, как вынудить московитов атаковать. Но когда они наконец закончили…

Все началось перед рассветом. Король вновь был разбужен уже знакомым шипением, раздавшимся с небес. Карл Густав зло усмехнулся. На этот раз шведский лагерь оказался подготовлен к обстрелу куда как лучше. Весь порох, а также большинство иных припасов хранились в специальных складах, оборудованных в землянках с накатом из бревен, коий эти дьявольские московитские снаряды не могли пробить. Личный состав размещался по большей части в шалашах из веток, их легко было восстановить. А убойное действие ракет, как они уже знали, было крайне невелико. Кроме того, по всему лагерю были расставлены бочки с водой. Новое оружие московитов не могло нанести королевской армии слишком уж большого вреда. В тот раз им это удалось только потому, что шведы были к нему не готовы…

Как видно, московиты и сами довольно быстро поняли это, поскольку обстрел прекратился спустя всего лишь полчаса. А затем начался другой.

— Что это? — недоуменно спросил король, когда огромная бомба взорвалась в полусотне шагов от него, убив одного и ранив еще троих шведских солдат.

— Это — осадная мортира, ваше величество, — угрюмо отозвался один из офицеров его штаба, артиллерийский капитан Вивека Линдбэк. — И весьма большого калибра. А кроме того, московиты бьют и из больших шестидесятифунтовых пушек, причем калеными ядрами. Похоже, те печи, что они клали, предназначались как раз для каления ядер.

Карл Густав скрипнул зубами. Эти… московиты. О, как они… Он прекрасно представлял, что ждет его скученную на небольшом пространстве лагеря сорокатысячную армию, по которой будет вести огонь осадная артиллерия. Все построенные укрепления и укрытия пушки и мортиры московитов, предназначенные для того, чтобы разрушать крепостные бастионы, разнесут в щепки очень быстро. А о потерях среди солдат и говорить нечего…

Попытки шведской артиллерии вести контрбатарейную борьбу привели к тому, что шведы в течение двух часов потеряли более трети своих орудий. И не то чтобы московиты были столь уж искусны в стрельбе, нет, шведы им ничуть не уступали, просто московитская армия оказалась буквально напичкана артиллерией. И по каждой шведской батарее полевого калибра, едва она открывала огонь, тут же начинало работать не менее четырех таких же московитских. Избиение шведской армии, так и не вступившей в сражение с московитами, успешно продолжилось.

Кто из московитов придумал эту дьявольскую хитрость, шведы не знали, но Карлу Густаву доложили, что командующий русскими войсками царевич Иван — артиллерист. Так что не исключено, что это была его идея. К исходу дня потери шведской армии от артиллерийского огня уже составили около пяти тысяч человек. И хотя убитых было всего триста человек, но большинство ранений были довольно тяжелые, как, впрочем, это и бывает при обстреле крупнокалиберной артиллерией. Шведам стало совершенно ясно, что еще несколько дней такого обстрела, и от армии ничего не останется. Поэтому, едва немного стемнело, Карл Густав велел сворачивать лагерь и готовиться к выступлению. Он решил выдвигаться к Гельсингфорсу и попытаться задержать русских там. Хотя это и означало, что союзные русским иррегуляры смогут рассыпаться по Финляндии и заняться своим черным делом, чего он как раз и стремился избежать, перекрыв озерное дефиле.

Артиллерийский обстрел из тяжелых орудий не прекратился и ночью, а когда первые полки шведской армии стали строиться для выдвижения, московиты открыли огонь и из более легких пушек, а затем начали пускать свои дьявольские ракеты. Урон от последних оказался заметно больше, чем во время прошлого обстрела, поскольку большинство припасов было уже извлечено из укрепленных складов и погружено на повозки. Кроме того, артиллерийский и ракетный обстрел чрезвычайно плохо действовал на лошадей, многие из которых испуганно понесли, вызвав в рядах шведских войск сумятицу. А когда почти друг за другом взорвались две повозки, груженные порохом, сумятица стала всеобщей. Так что запланированное организованное отступление в реальности больше напоминало бегство. Все-таки большинство этой шведской армии составляли необстрелянные новобранцы…

Ну а когда на вышедшие из лагеря в полном смятении шведские войска обрушился леденящий душу вой московитских иррегуляров и крики «Ура!» регулярной русской кавалерии, под прикрытием массированного артиллерийского огня сумевших обойти лагерь, сосредоточиться неподалеку от ведущей из него дороги и после первого же залпа из пистолетов ударивших в сабли, перепуганные солдаты начали бросать ружья и разбегаться. Возрожденная шведская армия была разгромлена, так и не вступив ни в одно сражение…

Последних разбежавшихся по финским лесам шведских солдат смогли выловить только к началу января. И все это время рассыпавшиеся по всей Финляндии отряды кочевников сгоняли к Выборгу вырванных из своих домов жителей финских городков и весей. Впрочем, охота за людьми на этой земле была для людоловов куда как труднее, чем в Лифляндии. Финны, до коих дошли слухи о том, что творилось в Лифляндии, во многих случаях предпочитали уходить и прятаться, а если нет — так вступать в схватку с врагом. Но и кочевники за прошедшее время успели кое-чему научиться и даже обзавелись огнестрельным оружием.

К тому же они не были обременены женщинами и детьми, поэтому передвигались куда быстрее финнов, а в случаях совсем уж упорного сопротивления просто поджигали обороняющиеся дома и деревни зажигательными стрелами, а затем набрасывали арканы на бросавшихся тушить свои жилища людей. Так что зимнее противостояние чаще всего заканчивалось в пользу кочевников. А к весне в Финляндии, похоже, уже не должно было остаться никого, кто бы смог дать людоловам достойный отпор.

Регулярная же армия к январю захватила все шведские города Финляндии вплоть до Або. Карл Густав из Гельсингфорса, до которого успел добраться всего лишь с пятью тысячами всадников и посаженной на выпряженные из пушек и обозных телег лошадей пехоты, поспешно отплыл в Швецию, оставив Финляндию на произвол судьбы. Впрочем, у него были для этого все основания, поскольку границы Швеции перешла датская армия, а датский флот атаковал и уничтожил шведскую эскадру в Гетеборге. Почти одновременно с этим польский король Ян Казимир выбил ослабленный шведский гарнизон из Варшавы и двинулся на север с явным намерением вернуть себе все ранее захваченные шведами польские земли. Ну да эта проблема была последней из тех, что занимали голову Карла Густава. Первой же были датчане. Слава богу, армия московитов была отделена от территории Швеции морем, на котором пока еще господствовал шведский флот…

Совещание русского командования в столице Финляндии, шведском городе Або, состоялось двадцать пятого января.

— Значит, говоришь, почитай каждую зиму мясо и рыбу в Стокгольм на продажу на лошадях возите? — расспрашивал царевич финского купца.

Тот кивал. Возит. Правда, больше в Мариехамн, но и в Стокгольм тоже. А что не возить-то? Море-то замерзает. Нет, ежели в шторм попасть, то можно и сгинуть. Но опасность сего не шибко велика. Шхеры. На всем пути от Або до Стокгольма редко когда до ближайшего берега более версты бывает. Ежели погода портится, то надобно тут же к ближайшему островку лошадей править и там обустраиваться. На большинстве островов лес в достатке, так что даже несколько дней пересидеть — невелика трудность…

— Ну что ж, — царевич Иван покачал головой, — коль пойдете проводниками и доведете нас до Стокгольма — обещаю вашу деревню не трогать. Будете жить как жили. Да еще и серебра заплачу…

И ровно через две недели, девятого февраля, сразу как чутка спали жутко сильные морозы, ударившие аккурат на следующий день после того совещания у царевича, на морской лед вступила длинная колонна русских войск. Царевич Иван придумал, как решить задачу, кою поставил перед ним отец…