Глава 16
Надейся, но и готовься

– Не думал я, что он так скоро свой голос поднимет из твоего нутра, – проворчал Всевед, внимательно выслушав Константина.

Впрочем, он его не только выслушал, но и вопросов накидал – будь здоров. Для начала волхв детально разобрал весь сон. Интересовало его буквально все: как бежал князь, где именно бегал, куда и откуда, с какой скоростью, где прятался и так далее. Выяснив это, он сделал короткий, но глубокомысленный вывод:

– Не сдаешься – это хорошо. Убегаешь – это еще лучше. Борешься – это ты и вовсе молодец.

Далее разговор перешел к Хладу. И снова рекой полились вопросы, после которых Всевед сделал новый вывод, еще короче и еще туманнее:

– Подлизывается, гадюка.

Константин было подумал, что на этом волхв из роли следователя выйдет, но тот, по всей видимости, с нею уже сжился, причем капитально. После вопросов о том, какие были люди во сне, во что одеты, чем занимались и прочее, последовал детальный допрос о событиях тех суток, которые предшествовали сну.

И снова последовала череда нескончаемых подробностей, которые Всеведу позарез нужно было знать: как выехали, где была засада, даже какого сорта деревья рубили в лесу, чтобы устроить завал для черниговцев. Это не говоря уже о суде, где волхв докапывался до самых крохотных мелочей. Он даже спросил, какого цвета был домотканый половик, который постелили князю на лавке, а также какой был узор на том платке, который он отдал жене кузнеца.

Под конец у Константина стало складываться мнение, что Всевед попросту не знает, что ответить, а главное – что посоветовать князю. Сознаваться же в этом гордый старик ни в какую не хочет, вот и тянет время.

Тем временем глаза у Константина слипались все больше и больше. Спать хотелось неимоверно, но заснуть он боялся. Ведь это, скорее всего, означало бы, что к нему снова придет очередной страшный сон, и сумеет ли Константин в очередной раз убежать от своего старого, но, увы, весьма недоброго знакомого – бог весть. А если не успеет, то что с ним тогда произойдет там, во сне и что случится наяву?

Аккуратно, намеком, вскользь, он попытался выяснить все это у волхва – вдруг тот сможет подсказать. Всевед выслушал, не спеша подкинул несколько увесистых поленьев в жаркий костер и произнес медленно:

– Тварь эта, Хладом прозываемая, чуть ли не бессмертной считалась. Посох мой, что от волхва к волхву передавали, никто в дело так ни разу и не пустил. Это ведь нам с тобой так свезло, хоть и не до конца. А раз он жив был все эти годы, то ни в кого залезть и не пытался. Зачем ему? Вот почему, княже, я тебе ответа дать не могу. Рад бы хоть что-то сказать, да сам ничегошеньки не знаю. Об одном лишь догадываюсь – нельзя дожидаться того часа, когда ты вовсе черен станешь. Не ведаю я – какая сила в тебе забурлит в ту пору, но справиться с тобой тяжко будет.

– Даже с посохом? – усомнился Константин.

– Ты же князь – о том не забывай. Повелишь, так вся дружина за тебя встанет, чтоб меня изничтожить. Посох же против Хлада пользу даст, а так-то для меня он чаще всего клюкой обыкновенной служит, и все.

– Может, лекарство какое есть? Травы, например, или грибы? – не унимался Константин.

Очень уж не хотелось ему признавать бессилие перед надвигающейся угрозой.

– Разве что мухоморы или поганки, – буркнул Всевед. – Если болезнь неведомая, то как лекарство сыскать, помысли?

– То есть неизвестно даже, кем я стану и что вообще со мной произойдет, так? – уточнил Константин.

– Одно скажу – хорошего ждать от этого глупо. Да, пожалуй, и плохого тоже, – уточнил волхв и добавил, поразмыслив: – Только страшное. А ты сам-то чего больше всего боишься? Смерти?

– Умру – полбеды, хотя тоже неприятно, – начал Константин.

Начал и тут же остановился. Никому не хочется рассказывать, когда твой собеседник начинает невесть с чего веселиться, да не просто улыбаться, а взахлеб хохотать эдаким противным старческим дробным смешком.

– В первый раз я слышу, чтоб люди вот так про свою смерть сказывали – неприятно, – вытер выступавшие на глазах слезы Всевед. – Ты уж прости, княже, что не удержался. Но ты говори, говори.

– Да, всего лишь неприятно, – упрямо повторил Константин. – Гораздо хуже, если я не умру, но стану уже не собой. Ты представь только, что тогда Русь ждет. Да любой враг по сравнению со мной счастьем покажется. Впрочем, ты и сам об этом сказал. Что-то страшное будет, – повторил он слова волхва.

– Верно сказываешь, – одобрил Всевед уже серьезно. – То самое страшное. Да такое, что дальше уже и некуда. Ну да ладно. Времечко позднее, а тебе, вон, спать хочется, аж скулы раздираешь. Отдохнем прямо тут, у костра, а поутру и поговорим.

– А как же мне спать-то? – усомнился Константин. – Он же опять… начнет.

– Никаких опять, – строго заметил Всевед. – Ты в дубраве моей заповедной. Нешто забыл, что нечисти сюда хода нет.

– А как же Маньяк? Он же вроде хороший, но тоже нечистью считается?

– То своя нечисть, родная. Ей проход остается, но и то лишь с моего дозволения. У тебя же… – Волхв, не договорив, махнул досадливо рукой. – Спи давай. Тут у тебя защита со всех сторон – и я, и посох, и дубрава сама, даже небо со звездами. Нет ему сюда ходу, и все тут.

– Ну я не знаю, – протянул нерешительно Константин и тут же отключился.

Ну, просто моментально, будто его по затылку чем-то тяжелым огрели.

Когда он проснулся, костер, несмотря на день, продолжал все так же ярко гореть, вовсю светило солнце, и ему, лежащему у костра в тулупе, было так тепло, что и просыпаться не хотелось. Он снова закрыл глаза и… опять уснул, а проснулся уже от недовольного ворчания Всеведа:

– Ну и горазд же ты дрыхнуть, княже. Так все дела проспать можно.

– Прости, дедушка, – повинился Константин. – Уж больно сладко у тебя здесь спалось.

– А я, покамест тебя не было, успел славную похлебку сварить. Сейчас отужинаем и поговорим. Тебе-то ныне ничего не снилось?

– Ничего, – пожал плечами Константин.

– Так вот совсем ничегошеньки? – не унимался волхв.

– Как младенец спал, – весело улыбнулся князь.

– Это плохо, – построжел лицом Всевед. – Это очень плохо. Стало быть, дубрава дубравой, посох посохом, а Хлад Хладом, – сделал он очередной туманный вывод, понятный лишь ему самому, и тут же поторопил князя: – Да ты ешь, ешь.

Похлебка была сварена на славу. Правда, мясо в ней отсутствовало, но зато в обилии плавали какие-то травки, корешки, стебельки, и все это так ароматно пахло, что второй раз князя приглашать было не надо. Содержимое большого горшка исчезло чуть ли не за пять минут, после чего Константин с легким сожалением – еще бы немного не помешало – старательно облизал деревянную ложку, протер ее снегом и выжидающе уставился на волхва. Тот молчал. Так длилось минуты две. Внезапно откуда-то сверху донеслось пронзительное воронье карканье.

– Сейчас он подойдет, и мы все обговорим, чтобы не повторяться, – произнес Всевед.

Прошло еще несколько минут, и из-за дубов, как всегда, несколько неожиданно, вынырнул Маньяк.

– Ну, раз князь здесь, стало быть, опять в Око Марены идти надобно, – даже не поприветствовав, начал он сразу возмущаться. – А у меня делов-то, делов скопилось – страсть. – Он всплеснул руками. – Нет, княже, – произнес ведьмак со вздохом. – На сей раз я тебе не напарничек. К тому ж Юрко твой, который Золото, тоже туда дорожку знает. Чай, довезет.

– Сколь времени тебе надобно на то, чтобы дела свои уладить? – задумчиво поинтересовался Всевед.

– Сейчас точно скажу. – Ведьмак задрал голову, пошевелил пальцами, загибая их один за другим, после чего пошлепал толстыми губами, вытер лысину своей неизменной воилочной шапчонкой и деловито произнес: – Ежели поспешить, то за пару месяцев управлюсь. Ну а чтоб как следует все утрясти, основательно, так тут и трех маловато будет.

– А там половодье, после сев, покос, урожай собирать, – в тон ему подхватил Всевед.

– А без того никак. Тиун я как-никак. Дань, опять же, кому на погост везти – мне. А после опять дела. Но их, ежели бегом-бегом, за месячишко-полтора переделать можно.

– То есть ты через год освободишься? – уточнил Константин.

– Да уж не ранее, – солидно заметил Маньяк.

– Ну, считай, что год прошел, – вздохнул Всевед.

– А от должности тиуна я тебя освободил, – добавил князь.

– То есть как это, прошел?! Как освободил?! – возмутился ведьмак.

Его лысина почти мгновенно покрылась мелкими капельками пота. Он беспомощно развел руками, но потом до него дошло, и Маньяк протянул укоризненно:

– Все шуткуем. Все вам смешочки да хаханьки. Нет, чтоб всурьез о делах потолковать.

– Давай всурьез, – согласился Всевед и предложил: – Ты на князя-то нашего повнимательнее взгляни. Может, тогда и сам что поймешь.

Маньяк пристально посмотрел на князя и вдруг так резко отшатнулся от него, что чуть было не угодил в костер.

– А он не?.. – проблеял он, обращаясь к волхву.

– Покамест не, – сурово отрезал Всевед. – А чтобы и дальше не, ты мне и нужон.

– А я-то что смогу? Ты что, сам не видишь, какая с него силища прет. Ты-то, конечно, волхв знатный, опять же и посох Перунов с тобой завсегда. Может, и одолеешь его, а мне, ведьмаку простому, тут тягаться не с руки. Всяк сверчок знай свой шесток, – заключил он поучительно.

– Врешь. Ты такой сверчок, что на любой шесток взгромоздишься, если понадобится, – убежденно заявил волхв.

– Ну, не на любой, но могу, – согласился польщенный Маньяк.

– Дела свои за день обстряпаешь, а к утру послезавтрашнему чтоб тут был.

– Да я ничего не успею, – возмутился ведьмак. – Да и зачем я понадобился?

– Днем спать будешь, а ночью в его ложнице бдить. Если что – ну, не маленький, сам знаешь, как и что делать, чтоб он спокойно почивать продолжал. Ему, спящему, не так уж и много силенок нужно подкидывать время от времени, чтобы Хлада утихомирить. Тихий он покамест и слабый еще. На это тебя точно хватит.

– И сколь же времени мне так близ него торчать?

– До осени – не меньше, – сказал, как отрезал, Всевед.

– А потом?

– Поглядим. Потом и думать станем, – снова напустил туману Всевед.

– А если он потемнеет так, что?..

– И тут, что делать, знаешь, – последовал жесткий ответ волхва.

– Но на столь долгий срок я и впрямь не смогу. Ты уж прости, старче, но… – Ведьмак, не договорив, нахлобучил на лысину шапчонку и решительно поднялся на ноги, пообещав: – До изока, не более, а там никак. – Он уже сделал шаг в сторону, но тут его вновь остановил суровый голос Всеведа:

– Ведьмак! Ты помнишь, что было пять зим назад?

Маньяк остановился и с укоризной произнес:

– Вот уж не думал, что ты мне этим когда-нибудь в нос тыкнешь. Считал, что друзья мы с тобой, старик.

– Я тоже так считал до сегодняшнего вечера. Напоминать не хотел, но ты сам к тому вынудил. Ну что, будешь должок платить?

– Я свое завсегда отдаю, волхв, – хмуро произнес ведьмак. – Кому, как не тебе, это ведомо.

– Тогда выбирай. Либо долг платишь, либо, как друг, мою просьбу выполняешь.

– Вот такой я добрый!.. – возопил отчаянно Маньяк и с силой шваркнул своей шапчонкой в снег. – Коли старый закадычный друг просит – все готов бросить, лишь бы его уважить.

После чего он деловито подобрал шапчонку, снова нахлобучил на лысину и подался опять в лесную чащу, буркнув напоследок:

– Ну, прощевайте до послезавтрева.

– У меня побудешь пока, – распорядился Всевед хмуро сразу после ухода ведьмака. – Воев своих отпусти. Возницу оставь с санями, и хватит с тебя. Послезавтра поутру вместе с Маньяком и поедешь в Рязань стольную.

– Уже, – вздохнул Константин и пояснил: – Уже отпустил.

– Молодец, – одобрил волхв. – О людишках своих заботу проявляешь. А теперь слушай меня. Зачем я к тебе ведьмака приставляю – понял?

– Почти, – уклончиво заметил Константин.

– Не лги, – сурово заметил Всевед. – Негоже правду от себя отметать. Она хоть и горька, но куда лучше, чем словеса лживые, хоть и сладкие. Если вовсе дело худым обернется, то он тебя ко мне повезет. Уйти в ирий ты должен именно здесь, в моей дубраве. Здесь ты уснешь навсегда с его помощью, здесь тебя и на священный костер возложат, дабы руда твоя, Хладом отравленная, вся в чистое небо ушла, без остатка. В том нам Перун поможет.

– А излечиться как-то Перун не поможет?

– Не его это. Да и навряд ли кто из светлых богов наших на такое отважится. Хоть и горько такое говорить, но проходит их времечко. Они ведь у нас как люди, – есть и у них своя пора юности, есть и зрелость, а есть и старость. Хотя я думаю, что им такое никогда под силу не было. А там как знать. О тех временах стародавних нам столь мало известно, что ныне поди пойми, где быль, а где небылица. Все спуталось.

– А христианские?..

– О том у их жрецов спрашивай. Только навряд ли они тебе хоть что-то дельное скажут. Скорее всего, мало кто из них и увидит, что ты уже темнеешь. Больно хорошо им ныне живется – в этом все дело. Когда вера жирком благополучия покрывается – пиши пропало. Корысть многих губила и до них, и при них, и еще погубит не раз.

– Но есть же искренние, те, что и вправду верят.

– Есть, – согласился Всевед. – Потому и вера пока еще не оскудевает. А чем меньше их будет оставаться, тем… Не о том мы говорим, – перебил он себя досадливо. – Лучше скажи, готов ли ты в рощу мою приехать по доброй воле, а не по понуждению Маньяка? – И пытливо посмотрел на князя.

– Готов, – решительно кивнул Константин.

– Верю. А до той поры я весточку пошлю мудрым людям, – обнадежил князя Всевед.

– Это кому?

– Знакомцам твоим старым. Мертвым волхвам, – пояснил старик и улыбнулся в бороду. – Или ты думаешь, что они лишь тебя одного подарками одарили? Мне тоже кое-что досталось. Вот только не думал я, что понадобится так скоро.

– А они… помогут? – решился спросить князь.

Выслушивать отрицательный ответ ему ой как не хотелось, но и пребывать в полной безвестности тоже было не лучше. А может, и хуже. Не зря сказано, что лучше горькая правда, чем слепая неизвестность. Особенно если ты силен духом или хотя бы считаешь себя таковым. Тут ведь тоже для всякого по-разному.

Всевед еще раз внимательно посмотрел на Константина, вздохнул и честно сказал:

– Они могут даже и не ответить, княже, а ты спрашиваешь меня – помогут ли. И как поступят – неведомо. Уж больно далеко и давно мы разошлись. А тебе я вот что скажу. Не знаю я, какие тебя там заботы княжеские впереди ждут, но опаску держи. На суде своем княжеском дела татебные не суди. Оно понятно, что есть злодеи, по которым веревка плачет да сук дубовый. Жизнь двуногой нечисти только самый что ни на есть худой князь оставлять станет, которому лучше бы сразу в монастырь уйти, чтобы простому люду от его показной доброты впятеро хуже не стало. Но нельзя, чтоб ты мерзость эту своим словом, своим повелением на сук подсаживал. От этого ты еще сильнее можешь потемнеть. Есть у тебя судьи, вот пусть они эти дела и вершат.

– А если на меня кто с ратью пойдет? Ворота распахнуть настежь, хлебом-солью приветить, а самому в тот же монастырь податься? – горько усмехнулся Константин.

– Ворога бить надобно. От этого мрака в тебе не прибавится. Но опять-таки с условием, что делать ты это будешь, будто работу обычную исполняешь, только немного неприятную. А вот зла старайся в душу не допускать. Пусть у тебя там поменьше ненависти, ярости, гнева будет. Ты же не зверь, а человек. Вот и не забывай об этом. Никогда.

– Думаешь, что это как-то ему расти помогает?

– Не знаю, – честно ответил Всевед. – Мы теперь с тобой оба во мраке блуждаем. Кругом туман, а идти вперед надо. Значит, пойдем не спеша и ощупывая все впереди себя. Может, там и ровно, а опробовать легонько надо. Где-то впереди – обрыв, а где-то – ямина.

– Где-то, – эхом откликнулся Константин. – А где?

– Неведомо это никому, – пожал плечами волхв. – Потому и бдить тебя зову, что не ведаю, где ты поскользнуться можешь да прямиком к нему в лапы угодить. Да, и еще одно, а то забуду. Полоняников ты щадить старайся… Хотя что я тебе говорю, будто ты и впрямь в Хлада превратился. Ты и сам их щадишь. Если же… – он помедлил и после паузы продолжил с явной неохотой: – Если же тебя Маньяк в мою дубраву позовет, то озаботься, чтобы все дела твои в полном порядке к тому времени были. Чтоб княжича Святослава мудрые люди своими плечами подпирали, а Русь чтоб еще больше крепла. Опять же дружбу со всеми свести тебе надобно, чтоб союз был.

– Ага, – вздохнул Константин грустно. – Был бы тут воевода мой, он непременно бы спел про «союз нерушимый республик свободных», который «сплотила навеки могучая Русь».

– Ишь ты, – крутанул головой Всевед и одобрил: – А что? Красиво, хотя и малость непонятно. Сам былину такую сложил, или воевода твой постарался?

– Да нет. Есть у нас, точнее, был, нет, будет, короче, неважно – гусляр один. Сергеем звать, Михалковым.

– Имя христианское, но слова самые что ни на есть наши, славянские, – счел нужным еще раз похвалить Всевед. – Вот и строй этот союз, дерзай, княже. А главное, в уме держи все время, что деньков у тебя осталось немного, а дел – как раз наоборот.

– В том-то и беда, что я теперь не знаю, за что схватиться в первую очередь, да так все наладить, чтобы оно после моей… моего ухода в ирий не развалилось.

– А ты пальцы загни да прежде в сторонку откинь то, с чем и без тебя управятся, – посоветовал волхв.

– Значит, армия побоку, – задумчиво произнес Константин. – С ней Вячеслав и сам управится. Наука, дома странноприимные, приюты для детей-сирот, больницы, школы, университет – тут Минька с отцом Николаем. В судах Русская правда так и будет применяться, разве что с моими изменениями. – Он сокрушенно вздохнул. – Все равно много остается. С тем же союзом нерушимым. На западе черниговцы того и гляди теперь накинутся, и добро бы, если одни, а то и помощников позовут. На востоке Волжская Булгария. С ней тоже нелады – недавно Великий Устюг разорили. Получается, что и с ними воевать надо.

– А ты не воюй, – предложил Всевед.

– Не поймут. Решат, что слаб. А после того как я на них накинусь, с ними уже никакого союза не заключишь.

– Тогда не накидывайся. Сделай так, чтоб кровь малая пролилась, – и посоветовал: – Подчас даже бить не обязательно. Главное – очень большой кулак показать, чтобы у них аж глаза округлились. Иной раз неведомая сила намного страшнее кажется ворогу, чем сеча проигранная. О том подумай.

– А половцы? Я же сына сестры самого Юрия Кончаковича повесить приказал. Теперь жди с юга грозы. Плюс мордва.

– Думай, княже, – беспомощно развел руками Всевед. – Не стариковскому уму твои дела великие вершить.

– А корабли? – вдруг вспомнил Константин. – Они же из Франции только весной приплывут. Мне же переселенцев размещать надо и град ставить в устье Дона.

– А этим можно и ранее озаботиться, – резонно заметил волхв. – Пошли мастеровых людишек побольше, да и приступай, Сварогу помолясь, с самой зимы.

– Тоже верно, – согласился Константин. – Значит, говоришь, союз нерушимый, – протянул он задумчиво. – Ладно. Пока жив – надо жить.

– Вот и правильно, – одобрил Всевед. – А еще важнее, чтоб ты надежду не терял.

– Ага! Короче, надейся на лучшее, а готовься к худшему.

– Не слыхал, – удивился волхв. – Это откуда ж ты взял?

– Эллины древние такое выдумали, – пояснил Константин. – Был такой народ в Греции. Он и сейчас там живет, только измельчал духом.

– А вот это, княже, отныне ты сам себе постоянно повторяй, – серьезно заметил Всевед. – А ежели кратко, то не только надейся, но и готовься. Понял ли?

– Чего же тут не понять, – вздохнул обреченно Константин. – И жди осени, – усмехнулся он невесело.

– Пока осени, – уточнил волхв. – А далее поглядим, как да что, – и лукаво подмигнул Константину.

Тот в ответ тоже постарался моргнуть, только получилось это у него не так весело, как у Всеведа. Если же совсем честно, то грустное это подмигивание было. Уж очень от него тоской веяло. Чуть ли не за версту.