Глава 28
А потом вылез из джакузи и вошел в дом в одних трусах, закапав все водой, и никто даже глазом не моргнул
Поднявшись на чердак, я почти высох.
В голове звучали обрывки мелодий, услышанных в различных уголках дома по пути наверх. Их отголоски накладывались друг на друга и звенели в ушах, как детские крики на перемене в коридорах. Громче всего звучала мелодия блок-флейты, похожая на заглавную песню из передачи «Барни и его друзья» с расхождением в две-три ноты.
Не знаю, как я догадался, что это он открыл окно, ведь с террасы его не было видно. Но высунув голову в открытое чердачное окно, я сразу его увидел. Кори сидел на краю крыши, свесив ноги, засовывал руку в банку и жадно, как зверь, слизывал с пальцев ее содержимое.
– Что ешь? – спросил я.
Он молча поднял банку, и я увидел, что это арахисовое масло.
– О черт, – ахнул я.
Он сунул в рот еще целую пригоршню.
– Черт, черт, черт, – ругнулся я, вылез в окно и бросился к Кори на всех парах. Дом был крыт очень гладкой и дорогой на вид черепицей. Бежать пришлось на четвереньках. Кори даже не смотрел на меня.
Само собой, я запаниковал и стал думать: это я виноват. Все из-за того дерьма, что я ему наговорил в студии. Так дерьмово себя повел, что он пытается покончить с собой. Потому что зачем еще Кори обжирается арахисовым маслом? Шприца с адреналином у него при себе нет, он специально забрался туда, где никто не нашел бы его, случись с ним анафилактический шок. Просто упал бы с крыши, и все. В моей голове снова заголосили ужасные Уэсы, но я изо всех сил старался сделать так, чтобы они заткнулись.
Когда я подполз к Кори, то обнаружил, что он не раздулся, не покрылся сыпью и не бьется в припадке. Но смотреть на меня все равно не смотрел. Опустил голову и разглядывал сад внизу.
– Черт, черт, черт, – повторил я.
Он ничего не ответил.
– Кори, прости, что наговорил тебе всякого дерьма там, в студии, – извинился я. – Черт.
Он, кажется, даже меня не слышал.
– У тебя что, приступ? – спросил я.
– У меня нет никакой аллергии, – наконец ответил он напряженным, высоким и сдавленным голосом.
– Что?
– Я всегда подозревал, что нет у меня никакой аллергии, вот и решил проверить.
– О, – я не знал, что сказать. – Что ж, слава богу.
– Слава богу, – повторил он, по-прежнему не глядя на меня, зачерпнул еще пригоршню арахисового масла и слопал его, дрожа.
– Я уже давно здесь сижу, – пробормотал он.
Я думал, что бы такого сказать. Потому что вдруг понял, как жутко зол на него.
На самом деле, я готов был его разорвать. Потому что какого черта он тут устроил? Мне хотелось боднуть его башкой в нос, потому что, ну, серьезно, какого черта? Что он пытается доказать?
«Ты чертов идиот», – чуть было не выпалил я, но тут он повернулся, и я увидел, что у него глаза на мокром месте. Веки дрожали, глаза налились кровью, зрачки расширились, и выглядел он напуганным.
Поэтому я сказал:
– Ты что, обкурился, что ли?
Он кивнул.
А потом посмотрел на меня так, что это все изменило.
– Давай помогу тебе залезть обратно, – сказал я.
Кори вскочил. Но сделал это слишком быстро, и я сразу понял, что в дом он возвращаться не собирается. Вместо этого решил вести себя как полный псих, возможно, с суицидальными наклонностями. Ему пришлось раскинуть руки, чтобы поймать равновесие.
– Господи, Кори! – завопил я. У меня не было уверенности, стоит ли пытаться его схватить.
– Я, наверное, дурак, что сюда полез, – тяжело дыша, выпалил он.
– Да, – прокричал я. – Да! Дурак. Давай помогу тебе залезть в дом, дружище.
– Я сейчас веду себя, как полный псих, да? – спросил Кори, а может, это был не вопрос, а утверждение. После чего швырнул банку с арахисовым маслом в сад.
– Ага, – я попытался не паниковать. – Но это ничего, друг. Только давай заберемся обратно в дом.
– Нет, – сказал он, согнувшись пополам и очень внимательно глядя вниз, в сад, словно пытался разглядеть что-то написанное на листьях растений, – нет, нет, нет, ведь тогда, ведь тогда, ведь тогда это будет значить, это будет значить, что я псих?
– Нет, приятель, – ответил я. – Нет. Ты не псих.
Но Кори покачал головой.
– А ты прям знаешь, – буркнул он, внимательнее вчитываясь в листья. – Ничего ты не знаешь.
– Нет, знаю.
– Ты не знаешь, псих я или нет.
– Знаю. Клянусь, я точно знаю.
– Откуда?
Я не сразу ответил.
– Откуда ты знаешь? – повторил он, поднял голову и посмотрел на меня, и я вдруг понял, что улыбаюсь.
И не потому, что его действия меня развеселили. Кори по-прежнему вел себя как психованный маньяк, и я его не узнавал. Так что причин для радости и облегчения не было.
Но что-то случилось с моими лицом и головой, и я все равно почувствовал облегчение и радость. Спокойно и искренне улыбался, потому что знал, что это ему поможет. Что моя улыбка угомонит его безумную панику. В тот момент я словно стал кем-то другим, человеком, способным заглянуть в будущее; увидел, как помогаю Кори забраться в дом через окно и не сомневался, что все так и будет.
– Я знаю, ты не псих, потому что знаю тебя, – произнес я. – Знаю тебя лучше, чем кого-либо еще. Ты мой друг. И ты не псих.
Он уставился на меня.
– Ты такой же, как все, – продолжал я. – Такой же, как я. Иногда все мы ведем себя как психи. Но это не значит, что мы психи на самом деле.
Кори смотрел на меня еще какое-то время, а потом я увидел, как он приходит в норму. Но вдруг он тяжело задышал, затрясся, стал глотать воздух ртом и терять равновесие, поэтому я сделал кое-что еще. Не думал, что это сработает. Но сработало.
– Дай мне руку, – сказал я и потянулся к нему.
Кори вложил в мою руку свою потную и липкую от арахисового масла ладонь, а я сжал ее и пошел. Повел его к окну, и он пошел за мной. Так мы пересекли крышу. Я залез в дом, Кори залез следом, и я сказал:
– Ну, вот и все.
А потом обнял его, и он заплакал и уже не мог остановиться.
Он рыдал и рыдал. Мы стояли на чердаке, он зажал мою голову в тиски и заливался горючими слезами, а у меня все волосы слиплись от арахисового масла. Первые пару минут у меня самого комок подкатил к горлу, и я даже пошмыгал носом вместе с ним.
Но Кори плакал гораздо дольше.
КОРИ: Хрррн… рнннн… ннк…
УЭС: Все в порядке, приятель.
КОРИ: Охррррн… нн… нтк… ужж…
УЭС: Давай, поплачь.
КОРИ: Ужжж… Жжж… Хрннн… уррррннттт…
УЭС: Не держи в себе.
КОРИ: Оооо бож… Божжжж… жжжжххх…
УЭС: Всееее хорошо.
Я надеялся, что он просто поплачет и погрустит, не слишком анализируя происходящее. Ведь чем больше станет думать о том, почему оказался здесь, тем более ужасные мысли будут лезть ему в голову. Мне ли не знать. Я понимал, что творится сейчас в голове у Кори. Знал: в данный момент он просто не в состоянии осознать, что это всего лишь последствия укурки, одиночества и неудачной попытки замутить с девчонкой, и все пройдет.
Наконец он успокоился и лег на пол. Я принес ему бутылочку Gatorade, нашел айпад и колонку и спросил, что он хочет послушать, а он ответил – Chutes Too Narrow. Я поставил первый трек, мы сели и стали слушать Джеймса Мерсера. Тот бренчал на гитаре и напевал, а к середине песни постепенно распелся и заголосил.
Кори (наконец): Блин.
УЭС: Мощно тебя накрыло, чувак.
КОРИ: Ага.
(Джеймс Мерсер берет ту единственную высокую ноту в своей карьере, которая звучит так, будто он всего на мгновение утратил контроль над ситуацией.)
КОРИ: Да, наверное, в этом дело.
УЭС:
КОРИ: Пожалуй, лучше не пытаться проанализировать, почему я оказался здесь, как считаешь?
УЭС: Ты оказался здесь по укурке.
КОРИ: Ага.
(Джеймс Мерсер выпевает сложнейшую трель на слове «назад», причем кажется, что у него это получается без особого труда, хотя на самом деле это совсем не так.)
КОРИ: Слушай, хочу, чтобы ты знал: я полез туда не из-за того, что ты мне наговорил.
УЭС: Спасибо, чувак.
КОРИ: Ты хороший друг и вообще только что спас мне жизнь, и я вовсе не сержусь на тебя за то, что ты сделал меня скептиком.
УЭС: Ты тоже хороший дру…
КОРИ:
УЭС: Погоди, за что ты на меня не сердишься?
КОРИ: За то, что сделал меня скептиком.
УЭС:
КОРИ:
УЭС: Что?
КОРИ: Ну, ты сам жуткий скептик и сделал меня таким же. Но я не сержусь.
Я так оторопел, что не мог произнести ни слова.
УЭС: И когда это я сделал тебя скептиком?
КОРИ: Да в самом начале, как только мы с тобой разговорились. Я тогда поставил тебе этот альбом, помнишь?
(Джеймс Мерсер переходит в низкий регистр и начинает петь своим обычным голосом, как будто укладывает детей спать.)
УЭС:
КОРИ: Я обожал этот альбом и обожал The Shins. Считал их американскими The Beatles. И вот я, значит, говорю: Уэс, послушай-ка эту группу. Мы послушали, и у тебя было такое выражение лица, будто ты не нашел ни одной причины, почему The Shins должны тебе понравиться.
УЭС:
КОРИ: А потом после долгой-долгой паузы ты сказал: а, так это та группа из фильма «Страна садов»? А я говорю: да. А ты: та самая, про которую Натали Портман сказала: «эта группа изменит твою жизнь»? Я говорю: да. А ты больше ничего не сказал. Но и не надо было. Потому что мы сидели и слушали, а я теперь уже думал: ну да, эта группа точно не изменит ничью жизнь…
УЭС:
КОРИ: … и в голове вертелось: слава богу, я не сказал ему, что считаю The Shins нашими битлами.
УЭС:
КОРИ: И с тех пор пошло-поехало. Я теперь не мог любить The Shins. И вообще никакую музыку. Теперь мне везде хотелось найти изъян. Я стал таким, как ты.
Он был прав. Я вспомнил. Я действительно тогда сказал: «Так это та группа из фильма “Страна садов”? Та, что изменит твою жизнь?» И действительно имел в виду, что моя жизнь после прослушивания The Shins не изменилась.
Но мне тот случай запомнился иначе: я не помнил, чтобы один стал придираться к любимой группе Кори, The Shins. Мне казалось, что мы с Кори тогда сидели и вместе выискивали повод придраться к The Shins. Ведь так все и было. Потому что к тому моменту Кори уже успел сделать меня скептиком.
На самом деле мне нравились The Shins, но я-то думал, Кори поставил их альбом не для того, чтобы мы сидели и восхищались.
УЭС: Да, но, Кори, это было уже после того, как ты сам научил меня быть скептиком, когда начал придираться к Kool & The Gang.
(Два Джеймса Мерсера поют на два голоса в песне Confrontaition. В этой песне мне всегда кажется, что уровни выставлены неправильно, и меня это забавляет, но, возможно, кроме меня, этого никто не слышит.)
КОРИ: Что? Нет. Сначала ты придрался к The Shins.
УЭС: Нет, приятель. Сначала были Kool & The Gang.
КОРИ: Нет, потому что твои придирки к The Shins были единственной причиной, почему я начал придираться к Kool & The Gang.
УЭС: Да нет же. Ты обложил Kool & The Gang, а потом мы вместе стали слушать The Shins, и я захотел показать тебе, что тоже могу найти недостатки в любой музыке, потому что думал, что тебе это нравится.
КОРИ: Чувак. Да ладно тебе. Сначала были The Shins.
УЭС: Ни фига. Kool & The Gang.
КОРИ: The Shins.
УЭС:
КОРИ: The Shins, чувак.
УЭС:
КОРИ: Я уверен на 90 процентов.
УЭС:
КОРИ:
УЭС: А мне все-таки кажется, что ты первым обложил Kool & The Gang.
КОРИ: Ну, может, на 80 процентов.
УЭС: Но теперь, когда я задумался над этим, то уже не уверен…
КОРИ: Блин.
УЭС: Наверное, я все-таки мог быть первым, потому что сейчас начинаю копаться в своих воспоминаниях и понимаю, что не уверен, с чего все началось… То есть я определенно чувствую, что все началось с тебя, но что, если я не так запомнил? Или не так вспомнил…
КОРИ: О боже, ну зачем мы накурились?
(Джеймс Мерсер умоляюще пропевает «я слышал» в третий раз за припев, и впервые за всю песню позволяет себе выразить истинно болезненные эмоции, что сразу же переносит его на качественно иной уровень.)
УЭС: Может, потом об этом поговорим?
КОРИ: Да, давай потом. А то когда пытаешься вспомнить что-то по обкурке, такое впечатление, что воспоминания разрушаются навсегда.
Ага. Я чувствовал то же самое. Как будто мои воспоминания были старыми, рассыпающимися в руках фотографиями, и, извлекая их из памяти, я делал изображение еще более смазанным, расплывчатым и фрагментарным. Чем пристальнее вглядывался, чем крепче цеплялся за них, тем становилось хуже.
УЭС: Ну так что…
КОРИ:
УЭС: Извини. Я вел себя…
КОРИ: Все нормально.
Голос у него наконец выровнялся. Это снова был привычный суховатый, спокойный и на удивление глубокий голос Кори, и так я понял, что мы преодолели кризис и вылезли из этого вязкого жгучего болота, и слезы, ранимость и честные разговоры о том, о чем обычно мы бы и не заикнулись, остались позади.
УЭС: Нет, давай я все-таки…
КОРИ: Да правда, Уэс, брось. Если ты сейчас начнешь извиняться, то и я начну, а нам обоим надо извиниться друг перед другом примерно миллион раз. И так хватает дерьма. Так что не парься.
УЭС: Ну ладно.
(Третий трек начинается со звенящего гитарного аккорда, за которым следует энергичный бой большого барабана, напоминающий топот козьих копыт по горной дорожке, звон тарелок, удары по струнам и торжествующий вопль Джеймса Мерсера.)
С одной стороны, мне было даже грустно вылезать из этого вязкого жгучего болота, в котором мы с Кори оказались. С другой стороны, я испытал огромное облегчение. А с третьей, подумал: будь мы с Кори девчонками, мы бы каждый день так плакали и обнимались. Каждый день выкладывали друг другу всю жестокую правду о наших отношениях, и это укрепляло бы нашу дружбу, но служило бы постоянным источником боли. По правде говоря, мы бы уже с ума сошли.
УЭС: Тут есть клевое джакузи с теплой водой, если тебе интересно.
КОРИ: Да?
УЭС: Ага, там очень просторно, и народу вроде нравится.
КОРИ: А среди этого народа есть девчонки?
Говорю же, мы, парни, не можем вечно рыдать.
УЭС: Не хочется преувеличивать, но из сидящих в джакузи девчонок примерно сто процентов, и все они тихо стонут в экстазе, ну, скажем так, постоянно.
КОРИ: Вот круто!
УЭС: Да, это суперкруто.
КОРИ: Стоит только подумать об этом, и мой член пытается оторваться от туловища.
УЭС: Не говори. Я не просидел в этом джакузи и десяти минут, как застал свой член за черчением подробного плана побега на трусах.
Мы спустились вниз, оставив The Shins играть для того, кто их найдет.
КОРИ: Слушай, а среди этих девчонок случайно нет той, за которой ты гнался по лужайке, как рассвирепевший викинг, чинящий насилие и беспредел?
УЭС: Ты, значит, нас видел?
КОРИ: Хотел бы я это развидеть.
УЭС: Все было не так. Она сама попросила, чтобы я за ней погнался.
КОРИ: Допустим, а теперь можно задать тебе вопрос?
УЭС: Задавай.
КОРИ: Как думаешь, твоя последняя фраза делает тебя меньше похожим на насильника?
