– Очень больно? – участливо спросила Роксана, заметив, как сморщился Элиас, когда она поправила у него под головой подушку.

– Да так. Ерунда, – браво отвечал гвардеец.

– Я так боялась, когда вы пошли к этим чудовищам. Мы слышали все эти крики, этот звериный рев. Ох, как было ужасно! – В глазах девушки блеснули слезы. – Мы все молились, чтоб вы победили. И я тоже. Я за вас молилась, – вполголоса призналась она и положила свою узкую руку на широкую ладонь Элиаса.

– А я думал лишь о том, что не имею права проиграть в этом бою, – одновременно краснея и улыбаясь, отвечал юноша.

– И не боялись умереть?

– Боялся, – шепотом ответил Элиас. – Очень боялся, что никогда больше не увижу вашего лица.

Роксана, улыбаясь своим мыслям, вдруг коснулась пальцами его небритой щеки. Легко и осторожно... Но этого хватило, чтоб у юноши вырвалось чуть слышное «я люблю вас».

Элиас не знал, что же толкнуло его – просто взять и сказать такие слова. Может, подступавшая лихорадка была виновата, может, еще что. Только они прозвучали очень просто и главное – искренне.

Девушка сидела все так же, чуть улыбаясь, и ничего не отвечала. Лишь в глазах ее что-то мерцало.

– Я понимаю, – вздохнул Элиас, по-своему расценив ее молчание. – Простите... У вас жених...

– Я его не люблю. А он, должно быть, не любит меня, – пожала плечами Роксана. – Я видела своего жениха лишь один раз. Но его интересовали больше земли моего отца...

– Вас нельзя не любить, – ответил Элиас. – А на приданое я бы наплевал.

На это Роксана вновь смущенно промолчала, потом тягуче посмотрела юноше в глаза:

– Вы это вправду?

– И от всего сердца. Не стану я врать, как Роман...

– Наверное, не надо было вам эту историю рассказывать. – Девушка недовольно дернула губами. – Про Романа я хочу скорее забыть.

Она много чего рассказала Элиасу о своих похождениях за время пути к Полночному храму. Гвардеец бурно возмущался, узнав о корыстных планах Романа и его отца, а повествование о том, как Фредерик взял девушку под свою защиту, немного обеспокоили его. Он то и дело отмечал, какое выражение на лице у Роксаны вызывают разговоры о Фредерике. Элиаса, надо сказать, уже сильно волновало то, что те девушки, которые ему нравятся, так или иначе связаны с Фредериком. «Заколдованный круг какой-то», – с досадой думал гвардеец. Но с Роксаной, похоже, не совсем так... Вот и теперь она сидела рядом, касалась его руки, его щеки, и вид у нее был даже счастливый.

– Ваши слова... Они много для меня значат, – несмело заговорила Роксана. – Очень много. И если бы можно было... – Она сильно сжала его руку. – Вы меня понимаете?

– Выходите за меня замуж, – вдруг кивнул Элиас, отбросив все условности и обычаи.

Девушка вспыхнула, словно до этого он не делал никаких намеков на свои чувства.

– И не считайте, что я такой легкомысленный. Я с первой встречи только и думаю, как вам это сказать...

– Но вы же знаете, я не хозяйка сама себе, – ответила Роксана и зарделась еще ярче – это было почти признание.

– Конечно, хозяйка, – улыбнулся Элиас. – Вы ведь сами решили ехать в Полночный храм.

– И верно, – засмеялась девушка.

Роксана задумалась: вспомнила, как ее руки просил Роман. Тогда она ответила быстро и восторженно согласием. Глупо, очень глупо. Роман покорил ее ростом, статью, красивым самоуверенным лицом, а в глаза ему она так толком и не посмотрела. Точнее, смотрела, только ничего не видела – словно слепая была. А еще – распирало от гордости, что такой блестящий рыцарь клянется ей в любви, целует ей руку. Тут Роксана поймала себя на мысли, что и любви-то к нему она не испытывала. Симпатия была, это правда, но вот любовь... Бросая взгляды на Элиаса и чувствуя, как незнакомо трепещет где-то в груди, Роксана призналась себе, что такого по отношению к Роману она не испытывала... Фредерик же, как Роксана теперь рассудила, просто ее интриговал. То, что совершенно незнакомый рыцарь, тоже красивый и статный, так внезапно взял на себя заботу о ней, также тешило самолюбие девушки. Только ни Роман, ни Фредерик не смотрели на нее с таким чувством, с каким смотрел Элиас. И по-другому отдавалось ее сердце рядом с юношей.

– Так что вы мне ответите? – настойчиво спросил гвардеец.

– Я бы ответила «да», но боюсь давать вам ложные надежды, – вздохнула Роксана. – Мой отец очень серьезно настроен отдать меня ландграфу. А мне не хотелось бы, чтоб из-за меня вы заимели во враги графа.

– Не боюсь я вашего графа! – заявил Элиас. – Я бы увез вас в свою страну. У меня там прекрасная усадьба, да и чин немалый при дворе. Там бы никакой ландграф вас не достал... Знаете, будем возвращаться – я переговорю с вашим батюшкой.

Роксане это более чем понравилось. Она радостно кивнула и обняла Элиаса за шею.

– Мы его упросим, ведь так, – шепнула она краснеющему юноше. – Отец добрый. Он меня любит, он уступит, я уверена. Ведь, мне кажется, только с тобой я и буду счастлива.

– Угу, – только и смог ответить Элиас, совсем потеряв голову от столь близко сиявших прекрасных глаз.

А через миг их губы слились в поцелуе...

– Это хорошо? – с сомнением спросил Линар у Фредерика.

– Что?

– Вот это. – Доктор указал на Элиаса и Роксану. – Они только что поцеловались.

Фредерик пожал плечами:

– А что плохого?

– У Элиаса есть Марта, у леди Роксаны – жених-граф.

Король вновь пожал плечами:

– Жизнь все меняет. Да так, что спать иногда страшно ложиться – вдруг не проснешься...

– Вы этого боитесь?

На это Фредерик протяжно вздохнул, помолчал.

– Пусть то, чего я боюсь, знаю один я. А то мало ли...

Он потянул носом аппетитно запахший воздух. Это на огне женщины уже жарили медвежьи окорока, готовя знатное пиршество.

– А где служители храма?

– Перед боем они собирались молиться в главном зале. – Доктор устало присел на камни, хмуро глянул на подошедшую Орни. – Чего еще?

– Выпить! – С таким приказом она протянула ему кружку, пахнущую травой.

Именно теперь Фредерик счел нужным ускользнуть. Он все же не просто так приехал в Полночный храм...

Странно, но в этих сумрачных каменных коридорах оказалось тепло. Он был разут, в одних штанах и рубашке, а холода совсем не чувствовал. Полночный храм удивлял в который раз... Чуть слышимые голоса, бормочущие молитвы, указали, куда идти в этих пещерных лабиринтах: молельная зала располагалась довольно далеко от входа.

Она была великолепна, не уступая по грандиозности и монументальности Тронному залу Королевского дворца в Белом городе. Именно о нем напомнили Фредерику высокие своды и стройные колонны пещеры. Многие стены были украшены барельефами, изображавшими всевозможные картины загробного мира, как небесного, так и подземного, сцены из священной Первой книги. Одни были сделаны умельцами, к другим приложились руки не столь искусные, но, видимо, полные огромного желания украсить святое место. И тонким изящным статуям, и изображениям дивных цветов, и корявым грубым фигурам, и схематичным деревьям – всем нашлось место. Они соседствовали друг с другом, составляя удивительные композиции на стенах залы. А высокие своды храма мерцали дивными огнями, словно усыпанные алмазами. А это и были алмазы. Целые алмазные копи. Они отражали огни светильников, рассыпая его на радужные блики, и напоминали звезды. Лучшего украшения для храма Господа нельзя было придумать.

В дальнем конце, над каменным алтарем, в огромных нишах, прорубленных в скалах чьими-то терпеливыми руками, Фредерик увидел три высокие статуи из чистого золота. У их подножия на коленях молились три человека в монашеских плащах.

Как тихо ни ступали его босые ноги, а звуки от шагов разнеслись по всему залу, поднялись куда-то вверх, под каменный свод. И молящиеся обернулись. Один из них – тот старик, что уже говорил с Фредериком, встал с колен, пошел навстречу молодому человеку.

– Медведи уничтожены, – упредил его вопрос Фредерик.

– Так и должно быть. Господь никогда не оставляет своих детей в беде.

– А мы все дети Господа? – спросил Король.

– Все. Так написано в Первой книге.

– Я читал. Я знаю, что там написано. – Фредерик приблизился к статуям. – Три образа. Бог Карающий – с мечом, Бог Дарующий – с венком, и Бог Прощающий, открывший свои объятия, – пробормотал он, глядя на высокие фигуры из блистающего золота. – И это все он один, для всех для нас.

Старик дал знак остальным, чтоб они ушли.

– Зачем вы здесь? – спросил монах.

– Просить у Бога милости для Березового городка и его жителей.

– Какой милости?

– Чтоб жилось им легко и счастливо.

– А вам ничего не надобно?

На это Фредерик сперва помедлил, потом сказал:

– Уже нет.

– Вот как? – Старик обернулся, глянул на него. – Не так ведь вы стары, чтоб не желать ничего от жизни. Даже у меня есть желания.

– То, чего я желаю, никто не исполнит.

– Вы уверены?

Тут Фредерик чуть скривил губы:

– Разве кто-нибудь когда-нибудь мог вернуть мертвого к жизни?

– Ах, вот что. – Старик понимающе кивнул головой. – Вы потеряли близкого человека. Которого любили больше отца и матери...

Молодой человек пожал плечами, вновь повернулся к алтарю, дав понять старику, что не намерен продолжать разговор. А тот вновь заговорил:

– Это тяжело... Но разве нет больше ничего в жизни, что привлекало бы вас?

– К чему этот разговор? – уже немного раздраженным тоном отвечал Фредерик. – Вы проницательны, тут я согласен, но закончим на этом!

– О, вы столь знатный и важный господин, а я всего лишь старый бедный монах. Вам ничего не стоит заткнуть мне рот, но закроете ли вы рот тому, что кричит в вас?

– Бред! Чего вы пристали ко мне? Вы молитесь о своем, и я вам не мешаю, так дайте и мне помолиться спокойно!

– Спокойно? В вас все бушует, а вы пришли в храм, думая, что никто этого не заметит. Но ведь даже мне, смертному, это видно, так с чего вы взяли, что Всевышний этого не видит? Ваша молитва о другом, и не лгите ни себе, ни Богу... Так что ответьте теперь правдиво: зачем вы здесь?

Фредерик постарался загасить надменное возмущение, что поднималось в нем при мысли, что какой-то нищий монах влез в самую глубину его мыслей, в самую его душу. «Здесь все равны, все равны, – говорил он сам себе. – Что толку от рыцарской цепи или короны на голове. Этот нищий, быть может, счастливее меня, потому что сам себе он не лжет и другим – тоже».

– Я хочу чуда, – глухим голосом ответил он. – Я прошу о нем, зная, что чудес не бывает.

Старик вновь покивал головой:

– Да, вы правы. Чудес не бывает. И все-таки вы здесь... Значит, вы во что-то верите.

– Всегда и всюду я верил только в себя самого. Но теперь – не знаю... Я не смог самого главного – спасти ту, что была мне дороже жизни. Я бы сам умер, только б она жила. Но у меня даже такого выбора не было. Это какая-то насмешка надо мной...

– Все мы под Богом... И все, что происходит в его власти и по его воле...

И тут вдруг Фредерик не сдержался – бросил резко, повышенным тоном:

– Даже смерть, убийства, грабежи и насилие? Все это тоже?! Я был Судьей в своей стране. Знаете ли вы, что это значит?

Старик даже вздрогнул при таких словах. Потом ответил:

– Я слыхал о Судьях Южного Королевства. Это люди сказочной силы и возможностей...

– Ха! Только это вы слыхали... А то, что они не видят ничего, кроме грязи человеческих проступков изо дня в день? Это вы знаете? Я впервые убил, когда мне было двенадцать. И не просто убил – это была казнь. Я казнил выродка, который насиловал свою дочь, четырнадцатилетнюю девочку. Она с десяти лет жила в этом кошмаре, она сошла с ума, а потом, уже после казни своего мучителя, бросилась в реку и утонула. И я всему этому свидетель... Все случилось по воле Бога?! И подонок, погубивший собственное дитя, – тоже сын Господа?! Это было только начало моего судейства... А потом... Я лишил жизни многих: и в схватках, защищая собственную жизнь, и казня преступников. Кого-то я выслеживал, чтобы убить, кто-то сдавался сам, думая, что тем самым заслужит право на жизнь. Некоторым я давал шанс, но только один... А иногда... Иногда мои руки бывали по локоть в крови, и сам себе я казался самым преступным из всех преступников на свете. Тогда я думал, что Бога вообще нет! Что я заменяю его, осуждая, карая или прощая людей...

– Во всем, во всем воля Господа. Это грех – говорить такие слова! – пытался отвечать монах.

– Может, вы и правы, – горько улыбнувшись, сказал Фредерик. – Но я видел столько грязи, столько зла, что сам смешался с этим злом, выкорчевывая его... А потом, когда светлое, красивое, доброе пришло в мою жизнь, у меня его моментально забрали... Не успел я исправиться... Я стольких убил, а вот спасти ту одну, что была дороже всех, не смог... Теперь, прошу, не мешайте. Я обещал хозяйке Березового городка, и я должен выполнить обещание.

Вздохнув, он опустился на колени перед статуями Бога. Поднял глаза на Дарующего, зашептал слова просьбы: «Мира и света, тепла и радости – все это пусть будет в Березовом городке. Пусть обойдут его жителей беды и невзгоды, болезни и недобрые люди. Возьми их под свою защиту и никогда не оставляй».

Молился Фредерик недолго. Потому, наверное, что не был хорошо знаком с таким делом, как молитва. Он и в самом деле вдруг открыл для себя, что вопросы веры, Бога, религии его всегда очень мало интересовали. Так – на уровне обрядов, которые считал нудными и ненужными. А вот вера...

Глядя в глаза золотому Богу, он услышал голос где-то внутри: «Веришь ли?»

– Для вас молитва – не более чем досадная обязанность, – заметил монах. – Господь не любит, когда с ним говорят не от сердца.

Фредерик вздрогнул. Вздрогнуло и его сердце. «Веришь ли?»

– Я не стану лгать, – глухо ответил он. – Моя молитва не принесет пользы никому. Она неискренна.

– Вы это признаете. Уже хорошо. – Старик улыбнулся. – Расскажите о себе, своей жизни. Я здесь именно для того, чтобы выслушивать вопли и шепот человеческих душ. И кто знает, вдруг откровения помогут вам. Никто еще не уходил от меня таким же, каким приходил. Люди меняются и часто – в лучшую сторону.

– Моя жизнь, – проговорил Фредерик. – Она, как старый кувшин – вся на трещинах, как ветхая рубаха – вся на дырах. Я постоянно что-то или кого-то теряю... И то, что теряю, уже больше не в силах разыскать. Вот моя жизнь. И не стану я о ней говорить. Совсем недавно мне хотелось, чтоб она закончилась...

– А теперь?

– Не знаю... Когда медведь встал надо мной, мне вдруг захотелось жить. – Тут Фредерик усмехнулся, потом вновь нахмурился. – Я ведь не выполнил последнего желания Коры. Она просила, чтобы я заботился о нашем сыне. А я забыл. Просто забыл. Может, поэтому она приходит ко мне чуть ли не каждую ночь и бежит от меня, бросает меня одного. Как я бросил сына. Наверное, поэтому я должен жить... Вот оно, то самое, что держит меня...