Проснувшись от чьих-то шагов, Максим открыл глаза и увидел только что вошедшего юношу – раскрасневшегося, с блестящими глазами, только все же немного грустного. Как видно, провожание девушек (точнее сказать, девушки – Агнессы) прошло не совсем так, как ожидалось.

– О, Макс… Извини, разбудил. Кстати, уже утро. – Бросив сюртук на стул, молодой человек с улыбкой подошел к окну и распахнул ставни. – Ты посмотри только, какой чудесный рассвет!

Только что вставшее солнце, уже не рассветно-красное, но еще и не полуденно-золотое, ворвалось в комнату веселым взрывом лучей, заиграло на старом зеркале, на стоявшем в углу бюро, на лаковой поверхности стола, ярким зайчиком упало на висевшую над столом копию картины Милле «Анжелюс». Картина отражала вкусы хозяина дома – очень приличного доходного дома на улице Роше, что неподалеку от вокзала Сен-Лазар и так называемых “Grandes bulvardes”, недавно обустроенных префектом Сены бароном Османом. Здесь, на третьем этаже, снимали пансион на двоих Антуан и Жан-Пьер. Жан-Пьера, кстати, завтра уже должны были провожать в Карлсбад – с Восточного вокзала, он тоже располагался недалеко.

– Ах, какая красота! – Сняв ярко-голубой щегольской галстук – скорее даже, шейный платок, – Антуан потянулся и, обернувшись, подмигнул гостю: – Я вижу, ты уже выспался! Вот здорово. Будет с кем выпить вина… Знаешь, сказать тебе по секрету, Жан-Пьера поутру никогда не добудишься, а я вот, наоборот, люблю вставать рано, может быть потому, что вырос в провинции. Я ведь из Нормандии, есть там на побережье такой удивительно красивый – нет, честно слово красивый! – городок Онфлер. Кстати, ты видел картины Эжена Будена? Это наш, нормандский художник, правда, его полотна не всем нравятся, но мне кажется…

Максим улыбался. Похоже, его новый приятель относился к тем – очень даже неплохим – людям, страдавшим одной ма-аленькой страстью, что называется, был “tres bavard”, а говоря попросту, любил поболтать по делу и без дела. Впрочем, не самое плохое качество.

– Антуан, я хотел бы попросить тебя об одной услуге.

– Все что угодно, друг мой! – Юноша откупорил оставшуюся бутылку шампанского и картинно прижал руку к сердцу. – Все, что угодно, кроме вот этой картины. Она не моя, а хозяйская. Он неплохой человек – мы с Жан-Пьером платим за этот пансион всего двести франков, не так и дорого на двоих. Сам посмотри – здесь две комнаты и просторная гостиная, в которой ты как раз сейчас спишь… то есть, вернее, уже не спишь. Тебе нравится Милле? А Курбе? А мне очень нравится старина Энгр. На! Выпьем за наше знакомство!

– Шампанское по утрам пьют… – Хмыкнув, Максим, не вставая с постели, опрокинул бокал и сладко зевнул.

– Ага! Все-таки ты соня. А что ты сейчас только что сказал?

– Одна русская пословица… Да! Я же хотел попросить тебя… Не мог бы ты мне одолжить свою одежду? На время, мне только сходить в гостиницу, переодеться и…

– Конечно же! О чем разговор? Если хочешь, я даже провожу тебя!

– О, нет, нет! Не буду слишком злоупотреблять твоим благородством.

– Кстати, мы с тобой, кажется, одного роста… Ну-ка, встань! Да, одного… Только ты поплотнее. Занимаешься спортом?

– Да, боксирую.

– Ха! Я видел! Здорово ты вчера уделал тех клошаров! Честное слово, здорово! Научишь меня?

– Конечно.

– Там в шкафу одежда. Выбирай, что хочешь, а я пока поймаю извозчика.

Не слушая никаких возражений, Антуан выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью.

Подойдя к шкафу, Максим быстро натянул светлые панталоны – как раз пришлись впору, выбрал сорочку и нечто вроде длинного просторного пиджака – сюртук, что ли? Остались лишь башмаки или как их там? Штиблеты? Они-то как раз жали… Но не босиком же идти?! Подумав, молодой человек обулся в те самые, подаренные извозчиком парусиновые туфли… Чем вызвал бурный смех возвратившегося приятеля!

– Ой, не могу! Ой, умру сейчас! Макс, клянусь, в египетской одежде ты выглядел куда более элегантным! А галстук? Почему ты не выбрал галстук? У вас в России что, не носят ни галстуков, ни воротничков?

– Да так как-то свободнее, – смутился гость.

– Ого! Да ты, я смотрю, нигилист! И вообще – человек передовых взглядов. Нет, все-таки пристегни воротничок и повяжи галстук… Дай помогу… Вот так… Что же касается обуви, извини – размер какой есть. О! Подожди-ка! Сейчас посмотрим у Жан-Пьера…

– Может, я все же в тапочках пойду? Тем более – на извозчике.

– О! Извозчик! Он ждет уже. Побежали скорей!

– Да, идем. У тебя не найдется какой-нибудь сумки или саквояжа?

– Саквояж? Там, за бюро.

Макс сунул в саквояж – добротный, свиной кожи – ожерелье, браслеты и кинжал, но потом передумал и кинжал выложил обратно, а затем быстро выскочил на улицу и уселся в коляску.

– Надеюсь, ты управишься быстро, – с улыбкой напутствовал Антуан. – Мы сегодня обедаем в «Лидо»! Да-да! Могу я угостить своего спасителя? Заодно проводим Жан-Пьера. Кстати, Флоранс и Агнесса тоже там будут.

– Куда везти, месье? – обернулся извозчик.

– Вперед. – Молодой человек махнул рукой, и возница погнал экипаж к видневшейся впереди площади неподалеку от какой-то церкви, а там снова обернулся и, заговорщически подмигнув, спросил: – Ну, так куда едем, месье? Я вижу, вы не очень-то хотели, чтобы ваши друзья знали…

– Ммм… – Максим ненадолго задумался. – Есть здесь поблизости какой-нибудь ломбард или скупка? Впрочем, нет… Высади-ка меня здесь!

– Осмелюсь напомнить, ваш друг за вас уже заплатил, и весьма щедро.

– Тогда покатай меня по Елисейским полям и вокруг Арки. В общем, где-нибудь. Часика полтора-два.

– Слушаюсь, господин! – Сдвинув набекрень шляпу, извозчик свернул на широкий бульвар, и рессорная легковая коляска не торопясь покатила к видневшейся впереди арке.

Арка была такая же, точнее – та самая, Триумфальная. И бульвары такие же, и площадь Звезды – она, конечно же, еще не называлась «Шарль-де-Голль». А потом свернули на Елисейские поля, поехали мимо бутиков и дорогих магазинов к Конкорд, и дальше, на «рив гош» – левый берег. Ярко светило солнце, но народу на бульварах, по причине раннего времени, виднелось не так уж и много – в основном спешащие на работу приказчики, зеленщики, молочники, обслуга.

Авеню Елисейские поля, казалось, ничуточки не изменилась, разве что зелени стало побольше… хм… странно здесь употреблять это слово – «стало». Скорее уж – «было». Были магазины, клумбы с цветами, не было, правда, павильонов, построенных к выставке 1900 года, не маячили вдали голубые небоскребы Дефанса, и – самое главное – не было Башни! Париж – и без Башни? Вот это действительно странно.

Ну, а площадь Согласия все та же – с фонтаном и обелиском.

– Куда теперь? – переехав мост, снова обернулся извозчик.

– Давай к Люксембургскому саду и обратно. Да не торопись, времени много.

Время было и в самом деле девать некуда. Уж точно хватит, чтобы подумать. Итак, 1876 год. Если вспомнить фотографию из храма – с колесным пароходом, изготовленную в ателье Нодара, то, выходит… выходит, что кто-то из жрецов здесь, в Париже, уже побывал. И побывал – именно в это время. Хм… кто-то? А не сам ли господин Якбаал? Месье Якба, как он всегда себя называл. Да-да, он же хвастал – тогда еще, в новом, Максовом, времени говорил, что живет в Париже чуть ли не полтораста лет. И собирал импрессионистскую живопись… живопись… А это, кстати, пригодится!

Его, Якбаала, нужно здесь отыскать… Не его, так жрецов, иначе не выбраться. Да, в крайнем случае, наверное, могут хоть как-то помочь и масоны. Может быть… Нет, в первую очередь нужно попытаться найти Якбаала… Если он здесь. Ну и параллельно собирать сведения обо всех эзотерических обществах, связанных с Древним Египтом. Может, повезет и там.

Действовать! Не паниковать, не сидеть сложа руки – действовать! Только осторожно, не привлекая внимания. Впрочем, а может, его как раз стоит привлечь? Нет! Не сейчас. Только в самом крайнем случае.

Максим поначалу планировал сразу же, с помощью извозчика, отыскать какой-нибудь ломбард и обменять ожерелье и браслеты на франки. Однако, подумав, решил не торопить события – документов-то у него не было. А вдруг в ломбарде спросят? А вдруг – полиция? Кто такой, откуда? Не германский ли шпион? Ах, русский… Хорошо, мы наведем справки, а вы пока посидите. Где, вы говорите, проживали в Санкт-Петербурге? Ах, на Васильевском, на 9-й линии? Мы пошлем запрос…

Вот это все сильно задержало бы поиски Якбаала… или просто – спасения. И даже, наверное, сделало бы невозможным, а потому следовало поступать осторожнее.

– Гони обратно! – приняв решение, громко распорядился Максим.

Кивнув, извозчик развернул коляску прямо посреди бульвара Монпарнас и погнал лошадей к Сене.

– О, друг мой! – Едва войдя, Максим без сил повалился в кресло.

– Что? Что случилось? – Антуан испуганно вскочил с дивана. – Почему ты такой взволнованный?

– Взволнованный?! – вскинул брови гость. – Я не взволнован, я расстроен! Меня обокрали, дружище! Обокрали, понимаешь?

Антуан так и сел:

– Вот это новость! Мы же тебя предупреждали, что в дешевых номерах жди неприятностей. Ты уже заявил в полицию?

– А, пустое.

– А хозяин? Что говорит хозяин гостинцы? Знаешь, бывают такие хозяева, что в доле с ворами.

– Все, все украли – одежду, документы, деньги… Главное – документы. Как теперь снять номер в гостинице? Как теперь жить? Можно, конечно, и без них, но…

– Так ты…

– Я уже объяснил ситуацию российскому посланнику. Тот рекомендовал поскорее вернуться домой… – Состроив обиженное лицо, молодой человек сокрушенно развел руками. – Домой! Понимаешь, я ведь только приехал! И недели не прошло. Эх, в следующий раз батюшка ни за что не отпустит!

– Батюшка?

– Отец. Мон пэр. А я так мечтал пробыть в этом прекраснейшем городе хотя бы до осени. А лучше – и до зимы. Денег хватит – я продам ожерелье, браслеты… Все это настоящее золото!

– До зимы! – с неожиданным восторгом вдруг повторил Антуан. – До зимы! А что, если до следующего лета?

– Что-то я тебя не пойму, друг мой?

– А что тут понимать? – весело расхохотался юноша. – Деньги у тебя есть… ну, будут… Живи здесь вместо Жан-Пьера! Двести франков на двоих – не так уж и дорого. И мне не надо будет искать другое жилье. Нет, честное слово – замечательное предложение!

– Но…

– Никаких «но»! Оставайся! Вот славно как все обернулось!

– Ну… если я тебя не очень стесню…

– Господи!

– Могу я попросить тебя съездить со мной в ломбард?

– Ну конечно. Едем сейчас же!

Вот так все и сладилось. С этого солнечного апрельского дня Максим поселился в очень приличном доходном доме на рю де Роше, что неподалеку от Сен-Лазара, в компании кудрявого Антуана Меро, очень даже милого парня, студента юридического факультета Сорбонны.

Ух, как все этому были рады – и сам Антуан, и Жан-Пьер, и девчонки. А уж как был рад Максим!

И как они бурно отпраздновали все в знаменитом ресторане «Лидо»! Сразу все – и отъезд Жан-Пьера на воды, и спасение Антуана от клошаров, и вселение Максима в доходный дом.

К слову сказать, после продажи ожерелья и браслетов Макс оказался настоящим богачом – и сразу заплатил хозяину за полгода вперед, чем вызвал с его стороны самое искреннее уважение. Кроме того, сразу же купил башмаки и одежду – сюртук, панталоны, дюжину сорочек и галстуков – в большом магазине готового платья на «рив гош». Да, и еще шляпу и цилиндр. В общем, оделся как истинный денди – по крайней мере, именно так и казалось юноше… да вот вскоре выяснилось, что зря.

– Месье Макс, позвольте вам кое-что сказать, только не обижайтесь, – вылезая из коляски, негромко произнесла Агнесса.

Она была сейчас в лиловом, повседневном платье для прогулок, но выглядела ничуть не хуже, чем в ярко-красном бальном наряде. Синие замшевые башмачки, лорнет на золотой цепочке, сиреневая шляпка с длинным павлиньим пером, сверкающие карие глаза, темно-каштановые локоны… Она была настоящей красавицей, эта юная мадемуазель, дочка владельца модного магазина на Елисейских полях. Неудивительно, что бедняга Меро в ее присутствии терял свое обычное красноречие и, мучительно краснея, чем-то напоминал вызванного к доске школьника младших классов, не выучившего урок. Еще бы…

– Антуан, возьмите мой зонтик и сумочку. Несите в дом. Ну? Не стойте же как истукан! Идите!

Проводив поспешившего в дом – уютный, утопающий в зелени и цветах особнячок на бульваре Рошешуар – ухажера быстрым взглядом, Агнесса повернулась к Максу:

– Вот что, месье. Скажу прямо, у вас неподобающий вид!

– Неподобающий? – Молодой человек захлопал глазами.

– Да-да! И это непростительно – вы ведь вовсе не так бедны, чтобы одеваться в магазинах готового платья! Я знаю одного портного на рю Габриэль. У него одевается вся богема! Завтра же туда с вами поедем. Это недалеко, здесь, на Монмартре. Нет, не думайте, пусть это и не фешенебельный квартал, но дядюшка Мерьсе, портной, знает толк в своем деле. Завтра сами увидите! Возьмете извозчика. Ровно в одиннадцать я буду ждать вас у своего дома. Да, не говорите ничего Антуану… сделаем ему сюрприз.

Последние слова Агнессы почему-то не очень понравились Максу – в конце концов, он считал Антуана своим другом. Впрочем, сюрприз так сюрприз – что в этом такого?

Холм Монмартр, казалось, весь состоял из каких-то узких горбатеньких улочек, небольших кафе, лестниц, над которыми величественной псевдовизантийской глыбой вздымался купол базилики Сакре-Кер – «Святое сердце», недавно выстроенной во искупление грехов Коммуны – мятежного парижского правительства, причинившего городу немало зла.

– Помолимся! – Велев извозчику остановиться в виду базилики, Агнесса привстала в коляске и долго крестилась, повторяя слова молитвы. А потом искоса взглянула на Макса.

– Коммунары сделали много нехорошего, – покосившись на извозчика, тихо произнесла девушка. – Это так. Сожгли Тюильри, Ратушу да много чего… Хватали в заложники людей, расстреливали… Господи, как сейчас помню того милого мальчика… соседа. Но… Но, с другой стороны – а разве до Коммуны было хорошо? Я ведь помню войну, голод… Мне было тогда двенадцать лет… совсем еще девчонка. Один Бог знает, как мы тогда выжили. Это сейчас у отца магазин, а тогда… тогда он был разорен. Он покупал на рынке крыс… Представляете, Макс? Крыс! По два франка за штуку! Что так смотрите? Не нравится мой рассказ? Впрочем, он мне и самой не нравится… Извините… Извозчик, давайте на рю Габриэль.

Выйдя из коляски, Максим галантно подал своей спутнице руку. Потом полез в карман за бумажником.

– Не надо денег, – ухмыльнувшись в бороду, покачал головой возница. – Уберите! Сказал: не возьму.

– Но…

– Счастья вам, мадемуазель. – Он неожиданно улыбнулся Агнессе. – Прощайте! И знайте: не вы одни питались крысами в те страшные дни!

Хлестнув лошадь, извозчик умчался прочь, быстро свернув за угол.

Девушка немного помолчала, а потом как-то виновато вскинула глаза и растянула губы в некотором намеке на улыбку:

– Идемте, Максим. И не берите в голову то, что я вам тут наговорила. Просто расчувствовалась.

– Бывает.

Агнесса взяла юношу под руку, и молодые люди вошли в узенькие ворота небольшого особнячка с украшенным старинной резьбой фризом.

А обратно они пошли пешком – на этом настояла девушка. Посидели в открытом кафе – гингете – и, выпив там вина, пошли по тенистым улочкам, местами переходящим в лестницы. Сквозь молодую листву ласково светило солнце, и окрашенные живым зеленоватым светом лучи его падали на лица прохожих, делая людей похожими на веселых клоунов из цирка Фернандо.

– Расскажите мне про Санкт-Петербург, – неожиданно попросила Агнесса. – Любопытно. Я никогда не бывала в России! Представляю лишь – снег, царь, медведи.

– Да-да, медведи, – улыбнулся Максим. – Так и рыщут по улицам целыми стаями! Иногда, представляете, невозможно из дому выйти!

– Ой-ой-ой, какой ужас! Господи… Да вы ж меня обманываете! Шутите! Нет, ну правда, расскажите!

Уж что делать, пришлось рассказывать, правда четко за собой следить, чтоб особенно не увлечься. Макс рассказал про родной Васильевский остров, Стрелку, Биржу, Университет, упомянул и про секцию бокса, про школу…

– Ничего себе, какая у вас передовая школа! Так, говорите, там совсем нет священников?

– Нет… Ой! Шучу, конечно. Каждый день молитвы зубрим с утра до ночи.

– Ну вот… А я думала – вы студент.

– Студент. – Молодой человек утвердительно кивнул. – А в школе этой я… раньше учился. Теперь – в Техноложке.

– Так вы – будущий инженер?! Вот здорово! Вам, должно быть, нравится месье Жюль Верн?! Он живет на Сене, на барже. Хотите, как-нибудь туда сходим? Вот хоть завтра.

Рука девушки нежно казалась плеча Максима, глаза – чудесные, карие, с золотистыми искорками – улыбались. Так лукаво, так чувственно, так…

Юноша все больше смущался. Особенно когда речь зашла о его личности – помолвлен ли, нет ли, любил ли кого-нибудь, бывали ли у него свидания…

Ах, эти вопросы… И эти глаза. Они, кажется, говорили куда больше слов…

Как и просила Агнесса, Максим ничего не сказал Антуану. И, между прочим, чувствовал себя неловко. Хотя, конечно, он же дал слово даме! А та ведь прозрачно намекнула, что будет совсем не прочь сходить куда-нибудь еще, к примеру в какое-нибудь кафе на Монмартре или на Сену – в «лягушатник» – покататься на лодке. Макс ничего конкретного не обещал, но… И нельзя сказать, что Агнесса ему не нравилась, однако… В конце концов молодой человек твердо решил для себя выкинуть юную красавицу из головы – все-таки он был чужим в этом мире и не собирался здесь надолго задерживаться. Так к чему, спрашивается, дурить девчонке голову? Просто для того, чтобы с ней переспать? Это было бы низко и недостойно настоящего мужчины, тем более – великого фараона Черной земли.

Кстати, о делах. Надо признать, Агнесса все же вскружила парню голову, пусть даже на какой-то миг… нет, не на миг даже… Якбаал! Якбаал и сектанты – вот кого надо искать! И лучше бы отыскать Якбаала – Максим почему-то был уверен, что сумеет подобрать к нему ключ. Ему казалось – и не без оснований, – что «месье Якба» предпочитает Париж всем «прелестям» родной стороны – красному песку, храмам и ежегодным разливам Нила. Даже в отдаленном оазисе, в усадьбе, Якбаал хранил парижские костюмы, развешивал по стенам картины… Кто у него был-то? Кажется, Ван Гог, Моне… Картины… Картины… Сейчас на дворе 1876 год. Интересно, Ван Гог уже начал рисовать? Или еще нет? Ну, Моне точно уже хорошо известен, как и все прочие импрессионисты. Вот там-то, на выставках, и следует поискать «месье Якба», он же похвалялся, что у него подлинники. Значит, посещает выставки, приценивается, покупает. Следовательно, его должны многие знать. Ну, по крайней мере – импрессионисты и те, кто с ними связан. Спросить, обязательно спросить Антуана, где можно видеть картины Моне, Сислея… кто там еще? А черт его знает! Не таким уж великий спецом в искусстве был Макс. Так, видел кое-что у отца. Вот тот хорошо знал живопись!

– Импрессионисты? – Услыхав вопрос, Антуан чуть было не подавился сыром. – А ты откуда знаешь такое слово? Что, уже и до Петербурга докатилась их сомнительная слава?

– Я просто слышал, что есть такие художники, – почти не кривя душой, смущенно признался молодой человек. – Очень хотелось бы взглянуть на их картины.

Месье Меро посмотрел на него так, как кутающиеся в теплые одежки обыватели смотрят на закаленного «моржа», собрающегося нырнуть в прорубь. Максим еще больше смутился – казалось, а что он такого спросил-то?

– Ты смелый человек, Макс, – покачал головой Антуан. – Я имел возможность убедиться в этом. Я тоже не трус… но, уволь, на выставку с тобой не пойду. Знаешь, еще увидит кто-нибудь, поползут слухи – а ко мне доброжелательно настроены далеко не все профессора Сорбонны.

– Ты сказал – на выставку? – обрадованно переспросил Макс. – Значит, она есть?

– Да, есть. – Месье Меро вздохнул. – Здесь, рядом, на улице Ле Пелетье, в галерее некоего господина Дюран-Рюэля, торговца. Я тебя даже туда провожу… правда, не до самого входа.

– Вот так дела! – Юный фараон азартно потер руки. – Еще больше интересно стало – что они там такое рисуют?

– Так еще не видел?

– Нет… почти. Только слышал.

– Боюсь, будешь разочарован, – вставая, предупредил Антуан. – И когда ты намерен посетить сие непотребство?

– А когда можно?

– Да хоть завтра. Если хочешь, вот прямо с утра и пойдем.

Завтра друзья и отправились. Пошли пешком, благо и в самом деле было недалеко – через площадь Оперы, а там уж, считай, рядом.

«Выставка работ группы художников» – гласила красная афиша над входом в длинное, помпезно украшенное здание, выстроенное в неповторимом парижском стиле. Рядом, у здания, прохаживался по тротуару толстый и важный ажан – полицейский.

– Ну вот… пришли… – тихонько произнес месье Меро.

Максим улыбнулся:

– Спасибо, что показал, дружище! Дальше уж я сам…

Юноша не успел сделать и пары шагов, как Антуан быстро догнал его и хлопнул по плечу:

– Постой! Неужели ты думаешь, что я тебя брошу?

– Нет, если ты не хочешь, то…

– Идем! – Молодой француз сжал зубы и тряхнул кудрями с такой непоколебимой решимостью, с какой недавние коммунары шли в бой против вооруженных до зубов версальцев. – Идем – и будь что будет.

Волнуясь, оба подошли к галерее, угодив под пристальный взгляд ажана.

– Вы что же, хотите зайти внутрь? – Подойдя ближе, полицейский в упор посмотрел на молодых людей. – Не советую, господа. Очень не советую!

В этот момент из галереи донесся какой-то шум, и на улицу, едва не сбив с ног несколько опешивших приятелей, вылетел какой-то громко кричащий человек, очень похожий на библейского патриарха Иова, каким его любили изображать в иконографии – с обширной лысиной и растрепанной седой бородой.

– Извозчик! Извозчик! – Углядев неспешно катящий невдалеке экипаж, «Иов» замахал руками. – Сюда, сюда, быстрее! Две тысячи франков! Две тысячи франков. – Это он уже бормотал про себя, не поймешь – то ли с радостью, то ли с завистью. – Надо сказать Ренуару. За его «Обнаженную» только что предложили тысячу франков!

– Неужели тысячу?! – недоверчиво переспросил ажан.

Ничего не ответив, патриарх замахал руками:

– Извозчик! Сюда, сюда… Ну наконец-то! Гони на Монмартр, живо!

– Ну что, пойдем, что ли? – Оглянувшись на полицейского, Антуан решительно толкнул приятеля в бок.

– Да, идем. Где здесь касса?

– Там спросим.

– Эй, эй, куда же вы?! – опомнившись, закричал ажан. – Эх… А с виду такие приличные юноши!

Внутри, к удивлению и даже некоторому разочарованию друзей, оказалось весьма обычно и даже, если можно так выразиться, респектабельно. Обычная галерея, обычные картины… мертвые, словно фотографии. Академизм!

А вот из второго зала доносились возбужденные голоса.

– Вот, – указал рукой Макс. – Туда-то нам и надо.

– Подожди, дай Милле посмотреть.

– Да смотри… А я все же…

Не договорив, юный фараон оставил приятеля и решительно направился во вторую залу, гораздо больше и многолюднее первой. Да, зрителей здесь было побольше, куда больше. И все вели себя довольно странно – переговаривались, шептались, хихикали. Наверное, под впечатлением от картин, а они действительно производили впечатление… Особенно вот эти две! Одна – девчонка в красном кимоно, но не японка, а миниатюрная такая блондиночка, парижанка. Издалека смотрелась как вполне обычная картина, но если подойти ближе, становились заметны крупные пастообразные мазки – именно они и привлекали внимание зрителей.

– Да она покраснеет от обилия красной краски! – заметил кто-то.

– А вам больше нравится зеленая? – тут же парировали в толпе. – Тогда взгляните-ка вон туда!

Там, метрах в трех, в числе прочих висела вторая картина, моментально притянувшая к себе любопытный взгляд юноши – обнаженная до пояса девушка, освещенная проникающими сквозь зеленую листву солнечными лучами.

– Вы только посмотрите! Как будто разлагающийся труп!

А Максиму понравилось!

Понравились теплота, дыхание жизни, явственно исходившие от картины. Четко ощущался запах свежей листвы, солнечный свет – казалось, вот стоит протянуть руку, и тотчас же почувствуешь теплоту лучей. И девушка с неуловимым выражением на лице тоже казалась живой, вот на правой груди ее играют два солнечных зайчика… миг – и они перепрыгнут на левую или еще куда-нибудь, умчатся, растворяясь все в той же листве, и вот это мгновение – именно это – будет уже навсегда утрачено.

А зрители вокруг, не переставая, обсуждали, переходили от картины к картине – здесь висело много пейзажей, изображавших луга, поля, лодки на Сене – все мерцающее, живое. Вот, к примеру, облака – прямо чувствуешь, как их несет ветер. А вот вода в реке в пасмурный день… нет, все же день не совсем пасмурный, сквозь облака серебром блестит солнце, и это серебро льется в реку мерцающим ручейком игривого света. И чувствуется, что вода – холодная, и что день – не очень, однако видишь, буквально видишь, как – вот-вот, понемножку, начинает теплеть.

– Здорово как! – шепотом похвалил Макс. – Как будто это я сам рисовал. Слился с художником.

– Да уж, – согласился Антуан – ага, он уже был здесь, рядом. – Пейзажи мне тоже понравились, но вот что касаемо портретов…

– За «Японку» предложили две тысячи! – прошелестело в толпе. – Месье Моне – счастливчик. Вряд ли кто-то здесь еще хоть что-то умудрится продать за такую цену!

– Ну, не скажите. «Обнаженную» уже тоже купили.

– Интересно, кто же? – быстро переспросил Максим.

– Какой-то владелец лавки картин. Да кто что купил – об этом завтра же будет напечатано в «Фигаро»!

– В «Фигаро»?

– Ну да, молодой человек. Видите во-он того долговязого франта? Так это сам Альбер Вольф, журналист.

– Бульварный писака ваш Альбер Вольф!

– Тсс!!! Господа, как же вам не стыдно?!

Друзья вернулись под впечатлением. Да собственно, слово «импрессьон» и значит – «впечатление». Было от чего его получить!

– Нет, девушка в кимоно, ладно, – все никак не мог успокоиться Антуан. – Но вот та обнаженная! Словно утопленница… Брр!

– Что бы ты понимал! А мне так наоборот, понравилось.

– Да у вас там, в России… Нет-нет, молчу – а то поссоримся. Давай-ка лучше выпьем, дружище!

На следующий день Антуан принес свежий выпуск «Фигаро», популярной в истеблишменте газеты. Матерый журналист Альбер Вольф и на этот раз не обманул ожидания читающей публики.

– Нет, нет, не хватай. – Смеясь, молодой француз замахал руками и упал в кресло. – Я сам тебе прочту. Вот… «Улице Лепелетье» не повезло. После пожара Оперы на этот квартал обрушилось новое бедствие». Это про выставку – ха-ха-ха!

– Ты не смейся, а уж раз взялся читать, так читай дальше!

– Читаю, читаю, не сердись. Итак… «Эти так называемые художники… они берут холст, краски и кисть, наудачу набрасывают несколько случайных мазков и подписывают всю эту штуку. Это ужасающее зрелище человеческого тщеславия, дошедшего до подлинного безумия. Заставьте понять господина Писарро, что деревья – не фиолетовые, что небо – не цвета свежего масла… Попытайтесь вразумить господина Дега, скажите ему, что искусство обладает определенными качествами – рисунок, цвет, выполнение, контроль… и он рассмеется вам в лицо и будет считать вас реакционером!»… Слышал? А, вот еще интересно: «и вот подобное собрание ужасов показывают публике, не задумываясь над тем, какие фатальные последствия это может иметь!» Поистине, не так уж и глупо сказано. А, вот и о твоей «Обнаженной» – «попытайтесь объяснить господину Ренуару, что женское тело – это не кусок мяса в процессе гниения с зелеными и фиолетовыми пятнами, которые обозначают окончательное разложение трупа». А? Каково?

– А там не написано, кто все же купил эту «Обнаженную»?

– Там много кто чего купил. Правда, за смешные деньги. – Антуан ухмыльнулся. – А, вот… за «Японку» отвалили две тысячи, за «Обнаженную»… тоже нашелся один, выложил тысячу франков! Целую тысячу! – Юноша снова вчитался в газету. – Некий господин Мишель Якба, владелец лавки на набережной Сен-Мишель.