Беспокойно, будто на что-то жалуясь, шумела священная роща. Пробегающие по небу серые клочья облаков, набухая дождем, сбивались в тяжелую тучу. Быстрокрылые ласточки с криками проносились над самой землей, едва не задевая крыльями высокую густую траву. Здесь, рядом с жилищами мертвых, траву не косили – зачем без нужды тревожить тех, кто ушел, чтобы когда-то возродиться вновь? Маленькие домики с прахом предков вызывали у Зарко противоречивые чувства. Он знал, конечно, что все умершие – покровители и заступники рода, но, с другой стороны, кто ведает, как они отнесутся сейчас именно к нему, Светозару, явившемуся сюда тайком, да и не ко всем, а лишь к одному… вернее – к одной. К сестре, Невде.

– Невдушка, Невда, – Зарко не осмелился подойти ближе к самому первому домику, так и застыл в нескольких шагах, по колено в траве. Сунув руку за пазуху, вытащил из-под рубахи венок из сине-голубых васильков – помнил, Невде именно такие нравились, – улыбнулся:

– Возьми, сестрица.

Мальчик оглянулся и осторожно положил венок в траву. Затем снял с себя пояс – красивый, узорчатый, положил рядом с венком, поклонился:

– А это тебе, Витень! Я рад, что теперь вы оба вместе. Жаль вот только, не здесь, не с нами. А ты, Настай, не обижайся, что я тебе ничего не принес. Погоди, не все сразу, скоро приду с подарком. – Зарко еще раз поклонился. – Теперь тебя спрошу, Невдушка. Как там батюшка наш да матушка? По-хорошему ли? Да видала ли ты их? Верно, видала, уж как же. Обрадовались?

Зарко наклонил голову, внимательно всматриваясь в маленькие домики селения мертвых. Ждал ответа…

Ласточка, пролетая мимо, задела его крылом по щеке. Отрок улыбнулся – вот ладно-то! Ответила все ж таки сестрица! Хорошо ей там, встретила батюшку с матушкой. Ужо не забудут Светозара…

– А в деревне тебе почет, сестрица. – Зарко улыбнулся. – Всяк добрым словом вспомнит. Защитница, говорят. Берегиня. И… – Мальчик немного замялся. – Вот еще о чем хочу спросить. О дружке моем, Горшене. Он говорит, что…

– Рад, что ты пришел сюда, Светозар! – негромко промолвили за спиною.

Вздрогнув, Зарко обернулся, увидев прямо перед собой Брячислава – из тех, кто может общаться с богами. Жрец – не старый, кряжистый, крепкий, одетый в длинную рубаху, украшенную затейливой вышивкой, с матерчатой же сумой через плечо – улыбнулся, пригладив густую бороду, и, подойдя ближе к домикам, поклонился.

– Вот и я пришел вас навестить, – тихо промолвил Брячислав. – И тех, кто лежит здесь давно, и остальных. Особенно – тебя, Невдушка, светлая твоя доля. – Жрец вдруг с тревогой посмотрел в затянутое тучами небо. – Обереги поля от града, пошли удачу в охоте, пусть будут многорыбными озера и реки, а люди пусть будут сыты и веселы. Вот и братец твой здесь, Невдушка… О том же просит.

– Да, – согласно кивнул Зарко. – Помогай, сколько сможешь, всем людям Птицы!

– Поможет. – Брячислав положил руку мальчику на плечо, улыбнулся по-доброму и вдруг почему-то вздохнул. – Славной девушкой была Невда, доброй и очень красивой.

– Была? – неприятно поразился отрок.

– Была, – жрец вновь пригладил бороду, улыбнулся, – теперь же она стала другой. Уже не простая девушка – берегиня. Великая честь! Немногие достойны такого. Будь и ты достоин чести сестры, Светозар из народа Птицы! Не посрами.

– Да я… – сверкнув светло-серыми, как у сестры, глазами, вскинулся было Зарко, но жрец властно придержал его за плечо.

– У народа Птицы есть важное дело для тебя, Светозар, сын охотника Заровита.

– Важное дело? – пролепетал Зарко, явственно ощущая нахлынувшую на него гордость.

Да он готов умереть за свой род! Как… как умерла Невда. Впрочем, что такое жизнь отдельного человека, по сравнению с благополучием всех людей.

Птицы? Умереть, чтобы жил род, – что может быть важней и почетней? Только… Зарко вдруг передернул плечами – он, конечно, все сделает ради рода, но, если б можно было, предпочел бы погибнуть в бою или от вражеских пыток, но только не так, как…

– Что дрожишь, воин? – усмехнулся Брячислав. – Замерз?

– Да нет, и вовсе я не дрожу. – Отрок быстро справился с собою. – Ты говорил о каком-то важном деле, Брячислав? О каком?

Отойдя в сторону, жрец внимательно осмотрел Зарко. Взгляд его, ощупывающий, въедливый, липкий, почему-то не понравился отроку, хоть тот и постарался скрыть все свои чувства.

– Тебе не нравится, как я смотрю? – неожиданно спросил Брячислав. – Правильно не нравится, ведь я еще не решил, сможешь ли ты…

– Смогу – что? – Мальчик вскинул глаза.

– Впрочем, ты вполне крепок, – словно бы сам себе проговорил жрец. – Крепок и приятен с виду. К тому же смел – я видел тебя в недавней битве, а главное – памятлив и умен. Твой рассказ о чужом граде был очень неплох. Это хорошо, очень хорошо…

– Что – хорошо? – Зарко недоуменно взъерошил затылок.

Брячислав глухо расхохотался:

– Скоро узнаешь. Но сначала я спрошу предков.

Пригладив бороду, он решительно направился к домикам мертвых, что-то негромко бормоча. Зарко так и не решился следовать за ним, стоял в отдалении, у рощи. Подойдя ближе, Брячислав вытащил из сумы цветы и медовые лепешки, щедро осыпал ими недавно выстроенные домики-домовины. Постоял, пошептал что-то… Повернулся, пошел назад…

– Славно, славно, Светозар! Сестрица твоя за тебя поручилась.

Стоя у высокой березы, Зарко молча ждал, когда же наконец жрец заговорит о деле. А тот все ходил вокруг да около, то призывал богов, то, приставив ладонь ко лбу, посматривал на небо.

Задул верховой ветер, раскачал верхушки деревьев, погнал по небу облака-тучи, погнал далеко, за леса, за болота, за Ольховую реку. И правильно то! Уходи, уходи, туча, не надобен сейчас дождь, ох как не надобен.

Чуть в стороне, у овражка, дернулись ветки малинника. Зарко насторожился – кто там? Может, тот огромный бурый зверь, который ведает мед? Имя его мальчик опасался произносить не то что вслух, но и в мыслях – а ну как услышит, придет? Опасный, ловкий и проворный зверь, лишь с виду кажущийся ленивым увальнем. Нет, ни к чему подобные встречи. Вот снова дернулись ветки…

– Не смотри, там наши, – подойдя, тихонько засмеялся Брячислав – Я попросил нескольких отроков посторожить, чтоб нам не мешали. Завтра мы – я, старейшина Тарх и еще некоторые – идем в город на озере. Ты и еще пара юношей отправитесь с нами.

Зарко кивнул. Ну, наконец-то!

– Отправитесь для того, чтобы остаться с чужими, – поджав губы, продолжил жрец. – Не на всегда, на время. Их вождь – Рысь, сын Доброя – хоть и нашего племени, а все же все они – чужаки, опасные для всего нашего рода. Впрочем, ты и сам все хорошо знаешь. Рысь, сын Доброя попросил, если возможно, отпустить к ним пожить несколько отроков – поучиться, посмотреть, что к чему. Что ж, мы отправим. И ты, Светозар, сын Заровита, станешь глазами и ушами нашего племени! Будь внимателен, учи чужую речь, все запоминай и постарайся вызнать их слабое место. Раз в три дня – запомни особо – ты будешь ходить молиться нашим богам к старому дубу, что растет в двух десятков полетов стрелы от озерного града. Знаешь его?

– Такой, опаленный молнией?

– Именно, – Брячислав кивнул. – Молитва твоя будет особой. Все, что узнаешь нового, обо всем докладывай Великому дубу. Говори разборчиво, четко… Это хорошо, что чужаки не знают нашей речи. Все запомнил, сын Заровита?

– Все, – сглотнув слюну – от услышанного вдруг пересохло во рту, – прошептал Зарко. – Найти старый дуб и раз в три дня приходить… А чужаки отпустят меня? Или я должен буду покидать их град тайно?

– Отпустят, – с улыбкой отозвался жрец. – Наши юноши не должны забывать своих богов. Знаешь, Зарко, – Брячислав совсем по-свойски обнял паренька за плечи, – я ведь выбрал тебя не только за твой приметливый ум. Ты остался один в своем доме. После, как возвратишься, можешь пожить в моем – жены и дети мои будут тебе рады. Впрочем, – тут жрец подмигнул, – пройдет не так много времени, и ты сможешь выбрать себе жену. Вот тогда и возвратитесь в твой дом. Вместе. А? Есть у тебя на примете какая-нибудь хорошая девушка?

Зарко смутился, не зная, что отвечать.

– Люди говорят, ты посматриваешь на Заринку, дочку старейшины Ведогаста?

Отрок почувствовал, что краснеет.

– Добрая девушка, – одобрительно кивнул жрец. – Хорошая жена из нее выйдет. Ну, сейчас еще рановато, а через год-два можно будет подумать и о сватовстве. Что замолк? Не люба тебе Заринка? Да не журись, отроче! Парень ты не глупый, смелый, удачливый – думаю, старый Ведогаст не будет против такого зятя.

Окончательно смутив Светозара, Брячислав громко расхохотался. Необидно так, по-хорошему…

Когда подошли к деревне, Зарко уже совсем пришел в себя и, осмелев, спросил, кто из отроков пойдет вместе с ним. Брячислав назвал двух – Доброгаста и Венцеслава – парней, чуть помладше годами. Честно говоря, Зарко с ним не очень дружил – Доброгаст был известным ябедой, а Венцеслав – Вентя – подлизой. Так себе напарнички. Впрочем, у старейшины и жреца, как видно, был свой резон.

– Доброгаст с Венцеславом, конечно, не так уж умны, зато исполняют беспрекословно все, что ни скажешь, – на ходу пояснил Брячислав. – Тем более и возраст у них подходящий. Младше – еще слишком глупы, старшие и здесь нужны, особенно после всего случившегося. Сам знаешь, страда – работы много.

Зарко кивнул с понятием. Уж ему ли не знать!

Расставшись с Брячиславом, побежал на поле, к своим – те уже давно работали: жали серпами ячмень. Лишь один Светозар думал было в обед сбегать накоротке к сестрице – да так и застрял, не управился, как рассчитывал, быстро – помешал жрец.

Ячменное поле расстилалось недалеко от деревни, с трех сторон окруженное лесом. Опасное было местечко – не раз и не два забредал сюда хитрый и сильный зверь – «ведающий мед». Мед-то медом, но и ячменем не брезговал, даже вот таким, как сейчас, зеленым. Погоды в здешних местах стояли стылые, да и лето было коротким – потому и не успевали ждать, покуда все вызреет, жали в прозелень, потом – уже сжатый – расстилали на земле, чтоб дозрел. Ежели дождь или град – можно быстро убрать, а затем опять расстелить, дождавшись солнышка. Честно говоря, непоспевший ячмень и жать-то куда как приятнее – ни солома, ни колосья не ломятся, не спадают. Зарко такая работа нравилась, как и другим. Ну, конечно, не сенокос, не так весело, да и никто особо на тебя не смотрит, однако переговариваться, перекличку-веселуху устроить можно, а то и песню запеть. Не из девичьих, грустных, а из тех, что повеселее. Во-он и посейчас пели, далеко слыхать:

Подбежав к полю, Зарко порыскал глазами в кустах – ага, вот он, серп, лежит там, где оставлен. Дядька Гремислав – он сегодня был на жнивье старшим – покосился на отрока, однако же ничего не сказал, видать, предупрежден был.

– Куда ходил? – Едва успел Светозар опустить серп, как уж с соседней полосы зыркнул на него дружок, Горшеня. Смешной, круглоголовый, востроглазенький, в соломенного цвете волосах солома же и запуталась. Усмехнулся Зарко:

– Ты что тут, в скирдах, спал, что ли?

– Не спал, а… – Горшеня опасливо оглянулся. – А за девками Ведогастовыми смотрел – как те купались!

– Ах ты ж востроглаз болотный! И чего там увидел?

– Да уж увидел, не сомневайся, – Горшеня свистнул с деланной гордостью, мол, и мы тоже не лыком шиты. После спросил промежду прочим: – Говорят, ты с Брячиславом о чем-то толковал?

Светозар встрепенулся:

– Кто говорит?

– Да все… Видали, как вы от рощицы шли. Ну, не хочешь, не рассказывай, больно надо!

Горшеня нагнулся к борозде, заработал серпом. Заходили под рубахой лопатки. Друг. Пожалуй, теперь, единственный, ведь Витень с Настаем сейчас там же, где и Невда. Невдушка, сестрица, – а ведь и впрямь, заступница, эвон, дождя-то таки не было! Разметал верховой ветер облака-тучи, унес в дальнюю сторонушку.

Горшеня иногда оглядывался, косился обиженно золотисто-карими своими глазами, мол, вот так, друг, называется, копит в себе какие-то тайны… Которые, в общем-то, и никакие не тайны вовсе. Уж о том, что в Озерном граде отроков оставят, уже, пожалуй, вся деревня знает. Ну, не знает, так узнает. Как такое дело скроешь?

Зарко оглянулся на старшого – тот маячил на другом конце поля, орал на какого-то нерадивца.

– Эй, Горшеня! – позвал он. – Горшеня!

– Да чего тебе? Отстань, не мешай работать.

– Как знаешь, – Зарко нарочно замахал серпом с такой силой, словно задумал закончить жатву уже сегодня к вечеру. – А я, между прочим, скоро в чужом граде буду!

Зарко аж распирало от гордости. Хорошо хоть было с кем поделиться, Горшеня – парень надежный, не какой-нибудь болтун.

– Врешь! – Бросив серп, Горшеня хлопнул себя ладонями по коленкам. И почему-то сразу поверил, несмотря на это вот «врешь». – Опасное это дело, друже!

– Да уж, нелегкое, – солидно кивнул Зарко.

– С тобой бы пойти… Уж мы бы вдвоем, эх…

– Да со мной уже Доброгаста с Вентей надумали. Все одно от них на полях толк небольшой.

– Доброшку? – снова удивился Горшеня. – Этого ябедника-то?! Да он же там весь наш род предаст! Я уж не говорю о Венте, тот-то подлиза известный. Вот вчера только ка-ак хрястну ему по затылку, а он…

– Ничего не поделать, друже. – Зарко вздохнул. Уж конечно, куда лучше, если б с ним отправился Горшеня, старинный дружок, уж всяко было бы легче, чем с этими чунями, Доброгастом и Венцеславом. Во-он они на самом конце поля, делают вид, что работают. Уж не на них ли осерчал старшой, дядька Гремислав? Очень на то похоже.

Так и работали дальше, переговариваясь. Светозар видел – уж очень Горшене хочется с ним на пару пойти. И веселее вместе, и потом – почет да слава, шутка ли, в самом чужеземном логовище побывали и живыми назад выбрались. Зарко-то, конечно, уже там был, но так, почти пленником. Другое дело сейчас.

Незаметно подкрался вечер. Тихий такой, солнечный, спасибо сестрице Невде! Сжатый ячмень на ночь связывали в снопы. Наутро, ежели ведро, снова раскидать можно, а то вдруг ночью дождь?

Вечером у речки было веселье. Задумали с мостков нырять, первым Горшеня вызвался. Порты-рубаху скинул, серп воткнул в мосточек, у краешка, нырнул, хорошо так, с разбега, с брызгами, а как вынырнул, рукой за мосток уцепился… как назло пальцами да об свой же серпец! Кровища хлынула – эвон, едва все пальцы не отхватил. Ну, от собственной же рубахи тряпицу оторвали, замотали, подорожником жеваным приложив. Горшеня завздыхал, да – делать нечего – посидел на бережку, посмотрел, как другие ныряли. Калину-ягоду недоспелую горстями ел.

– Смотрите, осторожнее! – недовольно косясь на него, предупредил дядька Гремислав, старшой. – Тут под водой колья. От старых мостков остались.

Эвон, колья ему! Какие колья, когда тут такое веселье? Разнырялись, разохотились все, крик на всю реку стоял: купаться – это ведь не работать. Девки Ведогастовы со своего поля сзади подошли, встали за кусточками незаметненько, перешептывались, смеялись, стреляли глазками. Зарко оглянулся, заприметил среди прочих Заринку – уж и краса девица: стройненькая, длинная коса, а глаза… не глаза – звезды! А вдруг и вправду, как Брячислав-жрец сказал, все и сладится? Вот бы славно было в опустевший дом такую красу привести. Уж помоги, сестрица!

Дядька Гремислав смотрел-смотрел, да, плюнув, и сам разоблачился, нырнул. Вынырнул – глазами сверкает – эх, хорошо! Потом чуть в сторонку подался, понырял там, выдернул-таки кол, на берег выбросил – мало ли…

Тут и стемнело. Ну, не так, конечно, как осенью, но все же. За деревней, на старой поскотине, призывно мычали коровы, со всех сторон слышались веселые голоса и песни – возвращались с полей работнички. Дядька Гремислав махнул рукой – потянулись к деревне и отроки. Шли, переговаривались, узкой лесной тропою. Горшеня шагал последним, несколько раз в кусты убегал – животом занедужился, бедолага. А вот как незрелую-то калину лопать!

– Идите, идите! – махнул рукой Горшеня. – Не ждите, я и без вас доберусь… Ой, постой-ка, Доброгастушко.

– Чего тебе? – недовольно оглянулся Доброгаст.

– Сходил бы на мостки, я там серп свой оставил.

– Так сам и беги! – Доброгаст, несколько толстоватый, стриженный под горшок отрок, с самым презрительным видом принялся ковырять в носу.

– Ну, сбегай, Доброша, у меня-то живот схватило – боюсь, не добегу, – Горшеня взмолился, аж руки к груди приложил. – А я тебе за это три наконечника для стрел дам! Пусть костяных, тупых, но все-таки…

– На соболя?!

– Не, на соболя не дам… На белку!

– Иди ты со своей белкой…

– Ладно, ладно, Доброгаст, не горячись. На соболя так на соболя.

– Девять наконечников! Тогда еще подумаю.

– Три, Доброша, три. – Горшеня вдруг лукаво подмигнул парню. – И еще с тобой кой о чем сговоримся…

В деревню оба вернулись поздно. Усталый, с перевязанной левой ладонью Горшеня тащил на себе глухо стенавшего Дорброгаста. Вся грудь его тоже была обвязана разорванной на узкие полоски рубахой.

– Что такое, что? – встрепенулись сидевшие у околицы девки. – Никак и Доброшка тоже незрелых ягод объелся!

– Да нет, девы, – Горшеня махнул рукой. – На кол он наткнулся. Напоследок еще понырять решил.

– А я ведь говорил, говорил! – выскочил невесть откуда дядька Гремислав. – Говорил, опасайтесь кольев!

– Говорил, – жалобно простонал Доброгаст. – Да ведь ума-то не дали боги… у-у-у, больно…