На следующий день я, как полноценный капитан, восседал у рулевого весла семейного кораблика, уменьшенной копии драккара. В боевом варианте называемого шнеккаром. У гражданских он именовался просто судно. Я даже приоделся в кольчугу с наручами, надевать шлем было лень, ограничился капюшоном. Рядом я пристроил недлинный, но тяжелый меч-малхус, на ремне висел кинжал. На руках новенькие боевые перчатки. Было бы опрометчиво отлучаться далеко от поселка без доспехов и оружия. Места не такие уж и безопасные.

Появление звериной головы на форштевне, вкупе с переводом судна в военные корабли и сменой названия, влекло за собой ряд юридических последствий.

Раб, усаженный на весла боевого корабля, автоматически получал свободу. А в довесок ворох прав и обязанностей воина, а не лойсинга — освобожденного раба, — как в других случаях. Если он не оправдывал доверия, общество воинов выбраковывало его, как паршивую овцу.

Освобождение раба в Оркланде представляло собой довольно простую процедуру. Нужно было всего лишь официально вручить ему оружие. Или назначить оружием, например, обычный топор, вооружив им раба для отражения атаки на поселок. Топор становился одновременно его первым имуществом. И вот раб признается равным в правах со свободными. Относительно, конечно. Лойсинг свободен, но зависим. Должник тоже мог перекочевать в эту категорию, пока не расплатится.

Раб не имел права прикасаться к оружию хозяина под страхом смерти. Смертью также каралась попытка сделать оружие самостоятельно. Даже в оружейных комнатах прибирались только дочери хозяина или сама хозяйка дома. Рабам на выселках, поодаль от поселка, разрешалось иметь небольшие ножи, топоры, дубины и колья с обожженными концами для обороны от зверья и нечисти. Убийство нападавшего на хозяев в целях защиты их жизни или имущества поощрялось либо свободой, либо смертью. Раб не мог безнаказанно убивать свободных. Свободного мог убить только равный или заслуживший равенство.

Ансгар и его кузнечная братия были на особом положении как оружейники. Если кто в поселке и имел серьезные шансы на освобождение, так это он, в меньшей степени — другие кузнецы. Впрочем, это касалось кузнецов-рабов повсеместно в Оркланде, и не только их, но и иных редких умельцев. Отдача от лойсингов была куда выше. Хотя рабам и разрешалось иметь деньги и небольшое имущество, особенно посаженным на землю в качестве крепостных крестьян, обрабатывающих наделы хозяев на хуторах неподалеку от борга.

Пока же рабы числом двенадцать человек вели на веслах вполне мирное судно. Они направлялись к нашим семейным углежогам, которые вшестером жили километрах в десяти вверх по течению Одры на другом берегу и производили древесный уголь для семейного предприятия. Нужно было забрать очередную партию.

Для проживания рабов-углежогов был построен простой рубленый домишко. Для трелевки лесин держали лошадей, под них — конюшню и сарай. Полноценная заимка.

Поднявшись по склону, я был слегка озадачен полным отсутствием движения за забором, как на самой заимке, так и возле пожог-ям, что мне совсем не понравилось. Положив малхус обухом на сгиб правой руки (я левша), двинулся вперед, надо было осмотреться.

Я перескочил через жерди и подошел к дому, прислушался. В доме кто-то бормотал и бессвязно матерился. Я обрадовался отсутствию хруста и чавканья, обошел чурбак с торчащим топором, открыл дверь и вошел внутрь.

Чан ядреной, как можно было понять по запаху, браги объяснил причины затишья. Четверо трупами лежали на полатях. Один сидел на полу и, что-то бормоча, пытался налить в глиняную кружку бражки из бочонка.

Старший углежог, рыжий Эдгар, сидел за столом, заваленным объедками, и громко икал. Я начал орать и материться.

Эдгар подскочил вверх, приземлился и, согнувшись, приблизился ко мне.

— Простите, господин. Мы виноваты. Больше этого не будет. Все готово, мешки с углем в сарае. Выпили немножко. Больше не будем!

Трупы начали воскресать и подниматься. Я остановил поток речей:

— Бегом все из дома! Мешки схватили и вперед, таскать.

Эдгар согнулся еще больше:

— Да, господин, конечно! Сейчас ребята проснутся. Не хотите ли взвару? Или, может, брагу попробуете? Вы такую пили когда-нибудь? Крепко забирает! Обязательно перетаскаем. Пусть пока гребцы начинают, парни отойдут и присоединятся. А вы попробуйте! — После чего он нахально схватил меня за рукав и попытался подвести к столу, одновременно корча рожи кому-то за моей спиной.

Как миры похожи, резюмировал я, и здесь доброту не ценят. Край вот чересчур добр для этого мира, а ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот и пример. «Что-то не так», — подумал я и ударил Эдгара кулаком в чешуйчатой боевой перчатке по лицу. Он упал, кожа на скуле лопнула.

— Тебе кто разрешал меня хватать, скотина?

После чего развернулся, чтобы выяснить, кому и зачем Эдгар корчит рожи. Один из рабов лихорадочно запихивал что-то ногой под полати.

— Все вон! — рявкнул я.

— …А тебя попрошу остаться! — Любитель секретов рванулся к выходу, надо было его остановить. Он переглянулся с двумя выходившими и остался стоять с побледневшей физиономией.

— Что прячем?

— Ничего.

— Да ну?

Тут я сделал серьезную ошибку. Не обращая внимания на начавшего вставать Эдгара, я присел и заглянул под полати, приподняв рукоятью малхуса, лежавшего на предплечье, свисавшую шкуру.

Мне повезло. Увидев перья спрятанных под полатями стрел и мгновенно осознав, что за моей спиной — стрелок, я начал вставать, разворачиваясь к рабам. Именно поэтому, когда уличенный в хранении оружия парень, крикнув Эдгару: «Нож!!!», бросился на меня, я не оказался сбитым с ног и схваченным за руки с перспективой получить ножом в глаз.

Понимая, что я не успеваю ударить клинком прыгнувшего раба, я ткнул ему навершием рукояти прямо в лицо — с предплечья, перехватив рукоять левой рукой.

Под набалдашником хрустнуло. Тяжелый клинок мотнуло вперед. Одновременно я шагнул левой ногой назад, разворачивая корпус. Удар прошел свободно. Сложение инерции клинка и движения уходящей влево и назад рукояти почти самостоятельно развернули меч, нужно было только не мешать. Ну и следовало слегка подправить удар.

Меч, хрупнув, чиркнул противника по шее, играючи разрезав ее более чем наполовину, и горячая кровь окатила меня фонтаном, хлестанувшим из огромной раны. Раб завалился назад и открыл Эдгара с ножом в руке.

Мешкать не следовало. Два шага. Удар. Он увернулся, отпрыгнув назад. Мгновенно атаковал, целясь в лицо. Блок перчаткой. Вскрик. Удар мечом под ребра. Эдгар сложился пополам, падая на колени.

Я отпрыгнул к дверям — и вовремя. В дом вломился один из рабов, вооруженный топором, но ничего мне сделать не смог. Малхусом я отрубил ему руку. Второй, невооруженной рукой я ударил раба в лицо, он выронил топор. Шагнув назад, закрывшись его телом от потенциальной опасности из дверного проема, я на секунду задумался, затем, не добивая противника, схватил его за горло под бородой и выбросил из дверей направо — а вдруг там еще кто-то есть, и тоже с топором. Мои подозрения оправдались, хотя и не полностью.

Раб прятался за дверью с другой стороны, но это не сработало. Дверь помешала ему ударить меня, когда я выходил. Нападающему пришлось прыгать и догонять, держа дубину двумя руками. Неудачно. Я шагнул вперед и вбок, отклонился, пропустил дубину и, разворачиваясь, снизу ударил малхусом повыше локтя. Рука раба повисла, он попытался отскочить, но недостаточно быстро. Шаг вперед — и конец меча распорол ему грудь.

Я оглядел замерших, как изваяния, рабов, подошел к выброшенному из двери раненому — он полулежал на земле, опираясь на уцелевшую руку, и, подняв голову, смотрел на мой меч. Удар.

Эдгар, свернувшийся на куче вылезших кишок, был еще жив.

Присев на чурбак, откуда мой несостоявшийся убийца вытащил топор, я учинил допрос оставшимся двоим по очереди.

Дело было простым, как мычание. Отец совершил ошибку, долго не сменяя углежогов. Эдгар скорешился с тремя из них. Все четверо были пленными воинами. Что они там загадывали и планировали, неизвестно. Но они сделали лук, прятали его в дуплах, охотились с ним. Оставшиеся двое — бывшие крепостные крестьяне, их в тайны не посвящали. Якобы. Хотя, напившись, двое главных заговорщиков пытались им что-то внушать про свободу. Поставили брагу, все как следует к ней приложились. Забыли даже спрятать лук. Меня просто не ждали сегодня. Вот и все.

Я пуганул крестьян, что мне, перемазанному кровью, не составило большого труда. Выяснил примерное место тайника. После чего заставил поселковых рабов прибраться.

Сам, взяв местных, отправился искать тайник, предварительно обыскав залитый кровью дом. Легко обнаружились четыре копья с каменными наконечниками, стальной кинжал, зубило, три лука и несколько десятков стрел. Четвертый лук нашелся в овраге.

Я отнес трофеи на корабль, рабов озадачил погрузкой. Выживших углежогов оставил под присмотром на корабле. Пока они грузили уголь в мешках, я мысленно оценил свои действия. Сюжет как раз для Голливуда.

Кто я? Зеленомордый клыкастый рабовладелец. Зарубивший четырех человек, желавших вырваться на свободу. Перед этим бивший им морды. Осталось только подождать, когда из кустов вылезет полуголый мускулистый красавчик с огромным мечом, килограмм так на шестнадцать. После чего, толкнув зажигательную речь, отомстит мне, мерзкому рабовладельцу, за всех угнетенных сразу — и под музыку, понятное дело.

Жизнь-то, она сложнее. Феодальный строй с элементами рабовладельческого общества. Есть род, клан и племя. Есть родственные племена. Для всех остальных мы враги. Как и они для нас. Они не жалеют нас, мы их. Стать толстовцем в этом мире? Ненадолго, пока не зарежут свои же. Или чужие. Просто за то, что я чужой. Диалог ведут с сильными, мнение слабых никого не интересует. Их грабят. Всегда и везде, грабили и будут грабить. Как делают те же Штаты под песни о свободе и демократии. Которые у них есть, но для своих. Все остальные — обслуживающий персонал. А тут с этим честнее, все ясно. Кто достаточно силен — грабит и убивает. Сегодня ты — завтра он.

Парни собрались в бега. Либо на лошадях, либо по воде. И ради своей цели они бы не пощадили никого, вполне вероятно, даже своих коллег, не участвовавших в подготовке, дабы те не предупредили поселок, опасаясь за свою шкуру. Это похоже на правду, лишних копий в тайнике не было. Но я не исключал наличия еще одного. Жалко их? Да. Это были храбрые, решительные люди. Но они собирались меня убить. Вместо этого умерли сами. Достойно. Как воины, не как рабы, обретя свободу. Окажись я в теле беглого раба, для меня это был бы не худший вариант.

Я бросил закончившим погрузку рабам:

— Трупы — сюда. На берег. Лопаты и заступы тоже.

Подойдя к телам, велел оттащить их ближе к лесу, выбрал место. Двум рабам вручили заступы и еще двоим — лопаты. Через полтора часа могила была готова.

Тяжесть на сердце немного рассеялась.

Перед отплытием оставил двоих самых невезучих на заимке.