Калка
Уже войско наше стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова: там явились десять Послов Татарских. «Слышим, — говорили они Князьям Российским, — что вы, обольщенные Половцами, идете против нас; но мы ничем не оскорбили Россиян: не входили к вам в землю; не брали ни городов, ни сел ваших, а хотим единственно наказать Половцев, своих рабов и конюхов».
Битва началася…
…Но малодушные Половцы не выдержали удара Моголов: смешались, обратили тыл; в беспамятстве ужаса устремились на Россиян, смяли ряды их и даже отдаленный стан. Половцы, виновники сей войны и сего несчастия, убивали Россиян, чтобы взять их коней или одежду.
Н. М. Карамзин. История государства Российского. Глава VIII
Добраться до Дербента без проводников получилось куда проще, чем ожидали путники. За три дня обоз выполз из глухих горных ущелий, куда заманили его разбойники, на проезжий тракт, по которому покатился ровно на север. На первом же россохе Олег приказал повернуть в сторону восходящего солнца, и вечером того же дня они вышли к морскому побережью. Еще два дня пути по предгорьям Кавказа, между вершинами и морем — и впереди показалась неприступная каменная твердыня, совсем недавно обретшая гордое звание свободного эмирата. Или ханства. Или халифата…
Насколько помнил Олег, сия неприступная твердыня постоянно переходила из рук в руки между хазарами, арабами, турками, персами; она освобождалась, занималась, а потому точно угадать, что за звание носила она в этот раз, было невозможно. Прочная стена крепости перекрывала половину мира ничуть не хуже китайской. Две версты каменной кладки начинались из соленых волн Каспийского моря — служа одновременно молом для гавани торгового порта, — разрезали перешеек и упирались в скалистые склоны Кавказа. Не обойти и не объехать.
Высокие стены из каменных блоков могли стать непреодолимой преградой для храбрых нукеров, если бы не горсть серебряных монет, отсыпанная в чашу начальника привратной стражи. Длинноусый круглолицый воин не только указал покорителям половины мира удобную дорогу к порту, но и признался, что всего четыре дня назад через ворота прошли на север две сотни половцев без заводных коней.
Здесь монголы расстались со своим обозом и новгородским купцом. Походное снаряжение и монгольское добро Любовод поклялся отправить через море на восток, в порт Дилак, откуда наместник сам переправит его в Хара-Хорин. Со своей же частью товара он отправлялся домой, к заждавшейся молодой жене и оскудевшим амбарам. Единственное, что смутило ведуна, так это фраза:
— Увидимся в Муроме, — что сказал купец, обнимая его на прощание.
Но уточнять при всех, что к чему, Олег не захотел. Рисковать столь важной тайной совсем недалеко от цели пути он не хотел.
Тракт, на который стража эмирата беззаботно пустила вооруженных чужаков, тянулся мимо стен города, притулившегося в горах на две сотни саженей выше порта. Может быть, поэтому никто и не заинтересовался целью пути двух тысяч идущих одвуконь копейщиков. Прошли, как и не было — всем все равно. Заплатили, и ладно.
Без медлительного обоза конница пошла веселее, проносясь за день по тридцать-сорок верст. Двигались они по дороге, мимо частых постоялых дворов, а потому с легкостью узнавали о поведении разбойников. Половцы без заводных медленно теряли преимущество. На берегу Терека хозяева двора сказали, что монголы отстают от разбойников уже на три дня. После трех переходов вдоль Манука отставание сократилось до двух дней.
Чтобы переправиться через Дон, кочевникам пришлось два дня идти вверх по течению — здесь находился обнажающийся по осени коварный Лысый перекат. Над мелью течение резко ускорялось, и немало зазевавшихся ладей оказывались выброшены на гладкий галечный перешеек, опрокинуты набок и разбиты.
Здесь монголы остановились, разослав в стороны дозоры. Пришельцы не искали войны, они пришли с миром. Все, чего они желали — это найти кочевье хана Котяна и его самого. Местные степняки совсем не обрадовались нежданному соседству и тысячным табунам, травящим их посевы. Может быть, поэтому очень быстро нашелся пастух, указавший путь, по которому хан ушел дальше на север, внезапно бросив родные степи. Монголы снова поднялись в седло и почти десять дней скакали по следу, пока наконец не вышли к черному широкому Днепру.
По ту сторону реки красовался высоким частоколом и черными дощатыми крышами небольшой острог — первая порубежная крепостица огромной и могучей Руси. Возле русской твердыни стояли несколько половецких юрт — и больше тридцати полотняных шатров с чермными, золотыми и темно-красными стягами. В версте от берега паслись три табуна примерно по три сотни голов в каждом. Еще несколько стад можно было разглядеть выше и ниже по течению — но за дальностью расстояния счесть их было уже невозможно.
— Это Заруб, — сообщил Плоскиня. — Крепость киевская. Брод здешний охраняет. А стяги русские. Золотой — киевского князя, красный — Галицкого, а алый совсем — то Черниговский…
— Здесь тоже брод? — удивился Олег. — Вот уж не ожидал, что великие русские реки такие мелкие. Вот только что делают половецкие разбойники среди наших шатров?
Он направил коня к реке, но Чабык успел перехватить его, удержал жеребца за поводья:
— Куда ты, Тенгизхан?
— Встречусь с князьями, расскажу, что за урод среди них прячется. Думаю, они его отдадут.
— Как можно, одному, без упреждения? Ты же правитель, а не купец простой. Послов надобно поперва послать, уговориться. Мысли их узнать, планы. А ну враждебны они нам окажутся? А ну, хан этот нас специально в ловушку заманил, дабы от тебя избавиться?
— Отсюда до аланов месяц пути, Чабык, — усмехнулся Олег. — Можешь быть уверен, про нас тут никто и слыхом не слыхивал.
— Тем паче, Тенгизхан! Как можно к незнакомым вождям открытой грудью идти? Я к ним десяток нукеров, что поопытнее, отправлю. Они про все ханам тамошним и расскажут. Про обиду нашу и душу подлую хана Котяна. Они татя и заберут, коли воины сии его выдадут. А не выдадут, так ответ привезут.
— Хорошо, — кивнул Середин. — Отправляй.
Он отъехал от берега, спешился, не отрывая взгляда от столь близких, родных, но все же недоступных шатров. Там были русские, русские, русские!!! Те, что родились с ним на общих равнинах, росли под общим с ним небом и были, как ни крути, одной с ним крови.
Десять всадников, оставив на берегу оружие и доспехи, направили лошадей в реку, медленно ее пересекли, поднялись на противоположный берег. Чтобы не оскорблять хозяев, спешились возле чужого лагеря. Вошли…
Больше всего Олегу сейчас хотелось оказаться на их месте. Среди своих, среди русских. Хотя почему нет? Он ведь пришел с миром. Если послы договорятся с ними быстро, общий пир можно закатить уже сегодня вечером. Должны договориться! Чего там обсуждать? Место татя — на виселице. Место воинов — за богатым столом, за хмельной чашей.
В лагере на том берегу началось движение, донеслись крики. А потом к Днепру вышел воин в сафьяновых сапогах, в красных шароварах, в длинной, до колен, синей рубахе и в щегольской соболиной шапке. Он поставил у кромки воды большую бадью и, вынимая по очереди, демонстративно метнул в стремнину одну за другой десять отрубленных голов.
На монгольском берегу повисла мертвая тишина. У Олега внутри все сжалось так, словно кто-то положил туда большой холодный камень.
Десять безоружных послов. Десять его соратников, прошедших половину мира. Вот так, походя… Ни за что. Он даже примерно не мог себе представить, с какой стати русские князья вдруг станут убивать доверившихся им гостей.
Неужели они сделали это из-за разбойника Котяна?
— Тенгизхан? — окликнул его Чабык.
Это был вопрос. Даже риторический вопрос. Убийство послов, убийство соратников, бессмысленное и жестокое, могло означать только один результат. И будь впереди кто-то другой, Олег без колебаний бросил бы сотни в атаку и до самого конца «закрыл ворота жалости», как об этом красиво говорят на Востоке.
Но впереди были русские. И ведун никогда, никак, ни в каком страшном бреду не мог представить себе войну против своих. Это было еще страшнее, чем… чем…
Он не смог найти нужного образа, поймал поводья и резко забросил себя в седло:
— Разворачивайся, Чабык. Мы уходим.
— Как уходим, почему? — не поверил кочевник. — Но как же, Тенгизхан?!
— Мы уходим, Чабык. Такова моя воля.
— Может быть, подождем до утра? — ухватился за призрачную надежду верный воин.
— Нет, Чабык, поворачиваем прямо сейчас. Я никогда не стану сражаться с русскими.
В гробовом молчании монголы поймали своих коней, поднялись в седла и широкой рысью пошли в холодную бескрайнюю степь.
— Что теперь, Олежка? — нагнав правителя, шепотом спросила Роксалана.
— Теперь все, — так же тихо ответил Середин. — Приключение окончено. Вернемся к Дону, обогнем Черниговское и Рязанское княжества, чтобы с порубежниками не столкнуться, поднимемся вверх по Волге… И тихо отделимся. Чабык и Судибей пусть идут через Булгарию домой, а там всего несколько переходов до логова моего учителя. И все, мы дома. Он нас вернет.
С этого дня Олег и Роксалана каждый вечер вдвоем отъезжали от монгольского лагеря в темноту. Чабык поначалу пытался отправить с ними охрану — но Олег возмутился и запретил. Все же не дети, а воины вдвоем остаются — куда им волков или татей бояться? Да вдобавок еще и муж с женой.
Такой аргумент кочевникам был понятен. Шли они налегке — в юрте или палатке не уединишься. Посему нечего мешать людям немного и вдвоем побыть. За девять дней пути до Дона монголы привыкли к этому их ежевечернему удалению и перестали обращать на него внимание.
Перейдя по перекату Дон, путники остановились на дневку, когда на горизонте вдруг появилась русская рать. Это стало ясно издалека — по стягам, сверкающим доспехам. Однако русские не были теми людьми, с кем хотелось встретиться монголам. Кочевники оседлали скакунов и двинулись вверх по течению. Кованая конница с ходу миновала перекат, умело развернулась в широкую полосу, словно для битвы. Их было немного, примерно пять сотен, но Олег все равно приказал уходить. Не дождавшись атаки, русские опять перестроились в походную колонну и стали нагонять кочевников. Чабык, недовольно поглядывая на Середина, приказал отогнать преследователей стрелами. Олег возражать не стал. Потеряв двух лошадей, головной русский полк отстал. Однако останавливаться на ночлег пришлось в виду противника. И подниматься в стремя с первыми лучами солнца, не давая застать себя без скакунов и оружия.
Преследователи опять попытались сблизиться, но после нескольких точно выпущенных стрел отступили.
— Свежее мясо есть, — усмехнулась Роксалана. — Видно, будут завтракать.
К полудню еще один русский полк обнаружился впереди. Не разбираясь, кто это и чего добивается, Олег приказал поворачивать на восток. Теперь монголов вели в «клещах», словно самолет, который перехватчики принуждают сесть на чужой аэродром. Справа, слева. А к вечеру еще несколько русских полков показались позади, медленно сокращая отставание.
— Чего они добиваются? — забеспокоилась даже воительница.
— Провожают, наверное, — пожал плечами Середин. Он знал, что уже давно, очень давно ушел за пределы русских земель. И настырность соотечественников была ему непонятна.
На рассвете вражеские полки подтянулись ближе, грозно нависнув справа и слева на удалении в полтора полета стрелы, и делали вид, что пытаются монголов обогнать. Олег, все еще категорически не желавший сражаться с русскими, повернул на северо-восток, вдоль жалкой степной речушки Калки, шириной в три сажени и не больше сажени глубиной. Препятствие, может, и не серьезное, но хоть как-то прикрывающее правый фланг.
— Половцы! Половцы… — побежал недовольный шепоток по рядам воинов.
Кочевников по-прежнему гнали русские — слева, справа, сзади. Но по какой-то причине — скорее всего, чисто из желания унизить отступающего врага, показать, кто вышел из многонедельного противостояния победителем, — половцы обогнали русский полк и теперь шли совсем недалеко позади, посвистывая и улюлюкая, выкрикивая что-то обидное. Ощущение безнаказанности придало им не только храбрости, но и увеличило числом. Возможно, кто-то присоединился к загонной рати из желания поучаствовать в предполагаемом грабеже, возможно, к хану добавились нукеры, что остались в родном кочевье и не ходили за Дербент промышлять разбоем, — но теперь толпа задонских степняков набирала никак не меньше пятисот всадников.
— Чабык, половцы!
Они шли наказать разбойников — и лучшего момента для этого нельзя было представить. Олег вынул пику из удерживающей петли, крепко сжал в кулаке, оглянулся. Нукеры один за другим стали повторять его действие. Ведун выждал пару минут, дабы подготовиться успели все, отцепил с луки повод заводного коня, вскинул пику над головой.
— Ур-ра!!! — Он натянул левый повод, поворачивая коня, и тут же ударил гнедого пятками под ребра, посылая его в галоп. Опустил копье.
— Ур-ра!!! — Боевой клич слился в грозный рев, многосотенный строй монголов разом оказался развернут в обратную сторону и помчался на презираемого врага.
Половцы тоже все разом крутанулись на месте, дали шпоры лошадям и во весь опор кинулись драпать. Шедшие за ними русские полки не успели даже квакнуть, как были смяты стремительной массой улепетывающих всадников, частью повылетали из седел, частью попадали вместе с лошадьми, но в большинстве были увлечены половцами назад и отступили в беспорядочной панике.
Олег натянул поводья, вскинул копье и перешел на шаг. Вокруг тут же собрались две сотни телохранителей под командой Чабыка.
— Вот это чебурек… — пробормотал Середин. — Называется, припугнули.
Отправленная в атаку армия была словно выпущенный из бутылки джин. Огромная сила, поймать которую и запихнуть обратно практически невозможно, пока она не устанет, не утихнет и не пожелает отдохнуть.
Монголы гнали половцев и снесенные теми рати три версты, до русского походного лагеря. Там кочевники задержались немного пограбить, на них обрушился полк, шедший от колонны кочевников слева. Обрушился не правильной сомкнутой атакой, а просто кинулся защищать добро. В недолгой стычке пяти сотен против двадцати победило число, и русские предпочли уйти к Дону. Несколько сотен монголов пытались организовать погоню, но через несколько верст передумали и повернули вслед за половцами, которых считали главными врагами. Олегу же оставалось только сидеть на взгорке недалеко от табуна заводных скакунов и ожидать отчетов.
Полк за рекой Калкой, полоща на ветру свой золотой стяг, мужественно стоял на месте, не отступая, но и не пытаясь нападать. Из-за них Чабык вынужденно держал в седле две свои кованые сотни, тоже не отходя и не начиная сечи. Первым не выдержал Олег и, подозвав Бродникова, приказал:
— Сходи к ним, Плоскиня. Скажи, пусть уходят. Мы с ними воевать не собирались. Мы искали только татей, и мы их все-таки нашли.
Купец кивнул, побежал. Долго мялся на берегу, но нашел какую-то корягу, забрался на нее, перепрыгнул дальше и медленно двинулся вверх по берегу. Видать, помнил о десяти отрубленных головах монгольских послов. Что он там говорил ратникам, как убеждал, слышно не было. Но киевская дружина вдруг перешла на рысь, помчалась вниз по реке, потом отвернула к Дону.
На обратном пути купец Бродников все же провалился в реку и пришел к Олегу мокрый и недовольный:
— Знаешь, что ратные сказывают, Тенгизхан? — недовольно сообщил он, стряхивая руки и обжимая рукава. — Сказывают, хан Котян тестем Мстиславу Галицкому приходится. Оттого князь за него и вступился. Оттого и покрывал. Вот.
Часть монголов вернулась к сумеркам, хорошенько обобрав остатки вражеского лагеря Но большинство подтянулись обратно только вечером следующего дня, во множестве приводя захваченных боевых коней, привозя оружие. Во главе одного из таких отрядов вернулся Судибей. Его люди, помимо трофеев, доставили шесть мертвых тел.
— Это русские князья, господин, — сложил страшное подношение к ногам Олега степняк. — Мы гнались за половцами много верст и узрели страшное зрелище. Уйдя далеко, избавившись от страха пред нами, они начали собираться в стаи и нападать на отступающих союзников своих, что вступились за них пред нами. Нет предела подлости в этих душах. Мы убили всех, кого догнали, но хана Котяна, прости, найти не смогли. Эти князья убиты подло, бесчестно. Я решил, что недостойно сим знатным витязям быть беспризорно брошенными вдали от родных кочевий.
— Предайте их земле, — приказал Олег.
Монголы остались при Калке еще на день, справив тризну по воинам, что сложили головы по причине доверия своего ко лживым степным тварям. Это был пир, на котором довольные собой кочевники праздновали победу и восклицали здравицы в честь мудрого своего повелителя. Олег же чувствовал себя так погано, что не находил в себе сил им отвечать. В душе было пусто, темно, холодно и как-то склизко. Не хотелось ничего, совершенно ничего. Даже умереть, и то не хотелось. Тоска.
Утром путники двинулись дальше, к совсем близкой уже Волге.
— Переправимся на восточный берег, — вслух развивал перед Чабыком дальнейшие планы Олег, — поднимемся вверх по реке. Там через Булгарию к нашим кочевьям, коли на рысях, так всего пять переходов. Один раз я там уже ходил. Ныне наши сотни не те, что два года тому. В этот раз не нам от них, а им от нас побегать придется.
Через три дня монгольские сотни пересекли Хазарский тракт, что вскорости обретет название Ногайского шляха, а потом и просто магистрали за номером «М6». Один из немногих неизменных человеческих путей, по которому век за веком, из года в год гоняли в Русь на торги свой скот поволжские кочевники, по которому туда же ходили в набеги, по которому гнали в неволю полон и по которому шли освободители, дабы покарать разбойников и вернуть несчастных обратно.
Путники остановились на ночевку сразу за трактом, всего в двух верстах. И только на следующее утро заметили, что ушедший вечером от лагеря со старшей женой Тенгизхан не вернулся.
Монголы искали его почти месяц, но обнаружить хоть какие-то следы им так и не удалось. Наступление зимних холодов заставило кочевников двигаться дальше. Согласно заветам правителя, они перешли по льду Волгу, поднялись по ней до булгарских пределов и даже имели несколько стычек с порубежниками — но вторгнуться в глубь страны без своего хана все же не решились и повернули к границам недавно покоренного Хорезма.
Спустя полгода они добрались до основанной потрясателем вселенной новой столицы — Хара-Хорина.
Вскоре стало известно, что великий Тенгизхан мертв. Но как он умер, отчего, где скончался и где он был похоронен — так и осталось мучительной, но неразгаданной тайной на веки веков.
* * *
Татары, не находя ни малейшего сопротивления, вдруг обратились к Востоку и спешили соединиться с Чингисханом в Великой Бухарии.
Россия отдохнула: грозная туча как внезапно явилась над ее пределами, так внезапно и сокрылась. «Кого Бог во гневе своем насылал на землю Русскую? — говорил народ в удивлении. — Откуда приходили сии ужасные иноплеменники? Куда ушли? Известно одному Небу и людям искусным в книжном учении».
Н. М. Карамзин. История государства Российского. Глава VIII