Союзник
Большая каменная стена, служащая оградою для Китая, не остановила храбрых Моголов: они взяли там 90 городов, разбили бесчисленное войско неприятельское… Монарх Ниучей обезоружил своего жестокого врага, дав ему 500 юношей и столько же девиц прекрасных, 3000 коней, великое количество шелка и золота…
Н. М. Карамзин. История государства Российского. Глава VIII
Олег выехал к крепости спустя шесть реек после рассвета, замахал стражникам рукой:
— С вами говорю я, великий Тенгизхан, повелитель монголов и будущий союзник вашего императора! Где ваш воевода?! Где эта трусливая курица?! Где эта жалкая никчемная тварь?! Порождение червяка и ехидны! Зовите его сюда! Зовите немедленно!
Воины зашевелились, переглядываясь. Война, идущая на уровне копания ям, запуска глиняных идолов, метания стрел и не приносящая пока никаких потерь, не успела вызвать у стражи особого ожесточения. Посему стрелять в того, кто назвал себя союзником императора и явно собирается о чем-то договариваться с их командиром, китайцы не торопились. Вождь рвется пообщаться с вождем. Чего вмешиваться?
Вскоре на стене появились растопыренные усики и кустовая бородка воеводы. На сей раз он был одет в четырехугольную мягкую шапочку, белую, расшитую цветами кофту с широким запахом и замотан в странный пояс, настолько широкий, что начинался он на уровне нижних ребер и терялся где-то ниже уровня стены.
— Что же ты делаешь, кислотная обезьяна?! — загарцевал на месте Олег. — Отрыжка муравьеда и лапа дохлой змеи! Ты кидаешь в меня бомбы, мечешь копья и подсылаешь колдунов, как трусливый подземный крот! Ты же не воин, а вонючая куча навоза! Уверен, ты никогда в жизни не держал в руках лука и не попадешь слону в зад с расстояния двух шагов! Твоим кривым культяпкам надлежит быть засунутыми…
Где воеводе следует держать свои руки, ведун договорить не успел — тот выхватил у ближнего лучника оружие, вскинул его, и Середин еле-еле успел закрыться щитом. Стрелы застучали в него с такой скоростью, словно сверху полился дождь, и с такой яростью, что половина их пробили деревяшку в два пальца толщиной насквозь, высунувшись изнутри почти на длину ладони.
Наступил краткий миг передышки — воевода отбросил опустевший колчан и потребовал себе полный. Олег побыстрее отвернул коня и во весь опор помчался к своим.
— Ну ты даешь! — изумилась Роксалана. — Ты хоть знаешь, что обезьяна у китайцев уважаемое животное, а у змей никогда не бывает лап?
— Н-не знаю, — перевел дух ведун, разглядывая щит, — но бьет китаец кучно. Сорок стрел, и все вокруг умбона. Надеюсь, он еще и вспотел, когда разозлился. Поеду к Урге, пусть кипятит воду.
— Урга, Урга! Вижу, вы спелись!
— Пока мы всего лишь делаем общее дело.
— Ну-ну, делайте… — Воительница оглянулась на крепость и вслед за Серединым поскакала к юрте.
Здесь ведун просто перевернул щит и погрузил в горячую, но не кипящую воду хвостики стрел.
— Что вы тут затеяли, можешь объяснить? — потребовала Роксалана.
— Никогда не делай того, чего хочет от тебя твой противник, — хмыкнул Олег. — Воевода пускал в меня стрелы, брался за их оперение. Значит, на древке остался пот и жир с его пальцев. Пот и жир — это плоть человека. «Плоть к плоти, прах к праху». Отделившаяся плоть и остальное тело всегда сохраняют связь, через жир человека можно установить с ним энергетический контакт.
— Вы делаете генетический анализ?
— Не занудствуй, все и так знают, что ты самая умная, — отмахнулся ведун. — Нам нужна свеча из его жира, и все.
— Похоже, хватит. — Урга подняла руку Олега, вынимая оперение из воды, присела рядом с котлом. — Есть!
На поверхности плавала тончайшая радужная пленочка.
— Что теперь?
— Теперь мы подождем, пока она остынет, снимем с поверхности, смешаем с бараньим жиром и сделаем свечу. Все просто. Созывай старейшин, я хочу им кое-что сказать.
Речь Середина была простой и содержательной:
— Слушайте меня, старейшины счастливого народа! Я надеюсь, сегодня ночью ворота крепости распахнутся для вас и вы сможете войти в страну, что отгораживалась от вас всеми силами, не забывая при этом грабить и поливать презрением. Но вы должны показать, что вы лучше, намного лучше этих людей. Я не люблю крови и требую, чтобы никто из моих нукеров не убил ни одного невинного человека. Я требую, чтобы никто из мирных людей не был ограблен. Убивать и разорять можно только тех, кто сам ищет смерти, нападая на вас, воинов счастливого народа… — Олег замялся. Он отлично понимал нравы степняков и был уверен, что они не удержатся от грабежа. И поэтому он закончил: — Тех же, кто встретит вас миром и повиновением, я запрещаю трогать, дозволяю взять с них выкуп как плату за жизнь и покой.
— Ур-ра Тенгизхану!!! — мгновенно просветлели лица старейшин. — Ура! Ура! Мы монголы!!!
* * *
Свечи из плоти Олег делал уже много, много раз и ничуть не сомневался, что все получилось отлично. Если бы он делал все сам, то был бы совершенно уверен в успехе. Но он не мог проводить два обряда одновременно, а потому наполовину приходилось довериться умению Урги. Впрочем, шаманка уже успела доказать свое мастерство.
— Проводим обряд единения. Ты высасываешь из него волю, я вхожу к нему в сон и заставляю выполнить мой приказ, — напомнил он девушке. — Справишься?
— Пятый раз спрашиваешь, Олежка, — заметила Роксалана. — Пора бы уже и начинать. Время за полночь. В крепости, наверное, все уже спят давно. Даже часовые. Квелые они тут все, даже скучно.
— Если у Урги получится, прикажешь кочевникам подниматься в седло.
— Знаю, знаю, выучила, — поторопила его воительница. — Начинай уже, хватит тянуть кота за хвост.
— Ладно, начинаем, — решился ведун, запалил в очаге лучинку, поднес к свече. Скрученный из тонкой тряпицы фитиль занялся мгновенно, зачадил темно-красным огоньком.
«Нужно было грязь известью осадить и воска добавить», — мелькнуло у него в голове, но менять что-либо было уже поздно. Урга протянула ему руки. Они сомкнули ладони, уперлись лоб в лоб, чтобы все их мысли и действия совпадали полностью, и одновременно заговорили:
— Ты лети, дым живой, лети через леса и горы, через реки и долины, лети через небеса и канавы, через пещеры и дубравы. Ищи, дым, своего породителя, дел своих вершителя. Ложись, дым, на старое место, на живот и на сердце, на глаз и на руку, на грудь и на ноги. Живи, дым, прежним дыханием, прежним биением, прежней волей…
Черная струйка, мерно тянувшаяся к верхнему продыху, заметалась, закрутилась, разорвалась на несколько облачков, снова превратилась в ровную нить — но теперь эта нить указывала точно в сторону крепости. Чародеи свели руки, зажав свечу пальцами.
— Тебя держу, тобой ворочу, тебя грею, тебя и стужу. Ты в воле моей, плоть земная, ты в воле моей, живое дыхание, ты в воле моей… В воле… Отдай волю свою, человек смертный, возьми мою волю, не слушай себя, человек смертный, меня слушай. За тебя дышу, за тебя гляжу…
Это шаманка Урга шептала уже сама. Глаза ее остекленели, тело окоченело, руки застыли. Шевелились только губы, и те еле заметно. Похоже, она полностью слилась со своей жертвой. Олег осторожно освободился, кивнул Роксалане: «Пора!», — и, откинувшись на овчину, во всех подробностях восстановил в памяти облик воеводы. Серую нездоровую кожу, колючий взгляд, клочковатые усы и бородку, складочки на лбу, форму плеч, движение рук, ухоженные ногти на пальцах…
Внешность человека — это как почтовый адрес для магических сил. Сотки верный образ — и чары позволят тебе установить связь именно с тем, кто тебе нужен. Сейчас Середину это удавалось неплохо — заранее ведь знал, готовился, вглядывался, пока стрелы в щит не полетели.
Ведун взмахнул рукой, проверяя, насколько ясно и прочно удерживается желанный облик перед глазами, сосредоточился и начал его, как говорил Ворон, «расшивать». Мысленно вытянул из живота его душу, «распушил» — точно облако заклубилось вокруг тела, скрывая китайского воеводу в себе. Олег придвинулся, провел сквозь блеклую дымку ладонью, ощущая ее рыхлую туманную сущность, мягкость, обволакивающую неспешность.
Старый чародей рассказывал, что иногда облако сопротивляется, не пускает — и тогда лучше отступить, подождать другого случая. Значит, или сон такой жесткий, плотный, в котором нет места постороннему, или нет сна совсем, или душа отчего-то сопротивляется.
«Если не спит — войти тоже не получится», — вспомнил он и решительно двинулся в колышущиеся клубы. Разумеется, мысленно.
Туман принял его, обнял, раскрыл свою бесконечность, и Олег оказался в огромной пещере. Свет попадал сюда невесть откуда, никаких окошек и дверей вокруг не существовало. Зато здесь было гладкое, как зеркало, озеро, перед которым и сидел воевода в шелковом халате и в крохотной золотой шапочке. Олег подкрался ближе, думая, как вступить в контакт — но тут поверхность разорвалась и из нее под самый потолок взметнулась красная, как спелая смородина, голова дракона на сильной мясистой шее. Или это было змеиное туловище? Классные сны посещают китайского генерала! Клац главный герой зубами — и можно просыпаться.
Середин подумал, что китаец ударится в панику, замечется, будет искать пути спасения — но тот встал, сложил домиком руки на груди:
— Твой смиренный раб пришел ради уроков твоих, великий Цзяо-Лун…
Олега осенило, и он, усилием воли увеличив голову чудовища раза в три, загрохотал:
— Ты здесь прохлаждаешься, а великий император письмо прислал с приказом открыть ворота и союзников впустить! Ты выполнил приказ?! Ты выполнил приказ?! Открой ворота! Немедленно открой ворота! Ворота! Приказ! Ворота! Открой! Открой!
Вот теперь китаец действительно заметался, сжимая голову руками. Олег, зная, что своей воли воевода противопоставить ему не способен, сжал образ пещеры до размера небольшой комнатки с ровными оштукатуренными стенами, дракона превратил в стражника — такого же, что несли службу на стене. В руке стражник сжимал свиток:
— Приказ императора! Немедленно впустить союзников! Немедленно! Открыть ворота! Открыть ворота! Ты отказываешься повиноваться императору?!
— Я повинуюсь… Я повинуюсь.
— Открыть ворота! Приказ императора! Впустить союзника! Впустить! Впустить! — давил на воеводу Олег.
Мир вокруг заколебался, стал рассеиваться, размываться. Стали различимы квадратное окно, балдахин, ковры на стенах. Видимо, китаец проснулся, но все еще пребывает в полубессознательном состоянии. Урга успела выпить его волю, и у воеводы силы духа не хватало, чтобы избавиться от полуночного наваждения.
— Приказ императора, — уже сам пробормотал тот. — Открыть ворота… Впустить союзника…
Комната закачалась — китаец поднялся, навстречу открылась дверь, по сторонам потянулись стены коридора. Впереди показались зубцы стены, бескрайнее море звезд над головой и столь же бескрайнее море всадников с поблескивающими наконечниками.
«Открыть ворота! Приказ императора! Впустить союзника! Впустить!» — продолжал подстегивать жертву ведун.
— Приказ императора, — невнятно прошептал стражнику воевода. — Открыть ворота… Впустить союзника…
— Что ты сказал, господин? — не поверил своим ушам воин.
«Приказ императора-а!!!» — со всех сил, хотя и мысленно, заорал Олег.
Воевода подпрыгнул и тоже резко выдохнул:
— Приказ императора! Впустить союзника!
— Слушаю, господин…
— Открыть ворота!
— Да, господин. — Стражник отставил копье и наконец-то навалился на рычаги большого деревянного колеса.
«Открыть ворота! Открыть ворота!» — не прекращал давление Олег.
— Открыть ворота! — бормотал стражнику воевода.
Сотни внизу дрогнули, заколыхались и по трое в ряд двинулись по тракту, на рысях влетая китайцам под ноги.
«Союзники императора!» — совершенно серьезно сообщил воеводе Середин.
— Союзники императора… — повторил тот для воина.
— На все воля императора, — безнадежно ответил тот.
Олег не отступал, пока через ворота не прошло больше шести тысяч степняков, а на стене не появились одетые в кольчуги нукеры рода ворона. Лишь в этот момент он позволил себе расслабиться и исчезнуть. Изменить что-либо все равно было уже нельзя.
В юрте было тихо, сумрачно. Свеча догорела до половины, горячий жир скатывался у шаманки по пальцам прямо в холодный очаг.
— Вот проклятие… — Он потушил уже ненужную свечу, вытер ее руки, взял лицо в свои ладони, прижался лбом ко лбу: — Все, Урга, все закончилось. Все уже позади. Возвращайся, возвращайся ко мне. Возвращайся!
Шаманка дрогнула, шевельнулась, их губы случайно встретились, и это легкое прикосновение превратилось в горячий бесконечный поцелуй.
* * *
Олег вышел из юрты только на рассвете. Ему навстречу тут же поднялись два десятка нукеров, одетых в полный булгарский доспех. У Середина неприятно кольнуло в груди — подобный конвой в его понимании больше всего походил на арест.
— За что такая честь, ребята? — поинтересовался он.
— Приказ хана Чабыка, досточтимый Тенгизхан, — ответил один. — С одобрения курултая. Ты слишком важен для народа свободных, чтобы оставлять тебя одного во время войны.
— Если приказ, придется смириться, — усмехнулся Олег. — Коня мне кто-нибудь подведет?
В первую очередь он посетил крепость. Выглядела она достаточно скромно — казарма казармой. Нукеры, получившие приказ не трогать мирных людей, не поранили никого. Стража, не получившая приказа сражаться, с тупым упрямством продолжала караулить стены на глазах веселых степняков. Здесь же стоял и воевода, весь вид которого выражал жалкое недоумение.
— Ты молодец, все сделал правильно, — похлопал его по плечу Середин. — Мы ведь союзники, правда? Давай собирай своих людей, идите к императору. Доложитесь по всей форме. Только порох и оружие оставьте, хорошо? Вам они в дальней дороге ни к чему. Нет, постой. Вы писца повесили? Нет? Это зря. Вы перед уходом повесьте. Взяточничество — это нехорошо.
Снизу послышалось многозначительное кашлянье. Олег выглянул, улыбнулся:
— Здрав будь, хан Чабык.
— Да вот, величать меня так начали, Тенгизхан, — смутился нукер.
— И правильно начали. Что ты там делаешь?
— Прости, уважаемый, тебя потерял.
— Я уже нашелся! Иди сюда. — Ведун повернулся к китайскому воеводе: — А вы еще здесь? Ступайте, ступайте. За нас не беспокойтесь. Мы подхода табунов наших подождем и следом поскачем.
Со временем Олег немного промахнулся: сидеть возле крепости пришлось целых два дня. Потому что стада в сопровождении радостных купцов понадобилось пропускать внутрь, и только с подходом замыкающих сотен Бий-Султуна ведун смог оставить крепость и опустевший лагерь на попечение трехсот нукеров и старосты с братьями и пойти дальше вперед.
Китай Олега обманул. Середин почему-то думал, что за крепостью начнется богатая и зеленая, густонаселенная страна, но здесь тянулось все то же ущелье, журчала все та же река и росла сухая трава.
Первую деревню они миновали только в середине дня: на площадке в горах, на высоте саженей пятидесяти высился коричневый деревянный дом, увенчанный крышей с загнутыми вверх углами. Рядом стояла небольшая беседочка с крышей уже шестиугольной. Наверное, оттуда открывался красивый вид на ущелье, там было приятно посидеть, созерцая просторы и погружаясь в приятные философские размышления. Но сейчас в беседке никто не отдыхал, а рядом с ней двое седовласых старцев в рубахах до колен сгребали сено. Степняков они проводили безразличным взглядом. Видимо, уже знали, что бояться нечего.
Заночевали путники на берегу реки — чтобы потерять ее на следующий же день. Река свернула в горы, к сверкающему в высоте леднику. Урга проводила снежник тоскливым взглядом, но проситься наверх не стала. Ущелье разошлось, и впереди до самого горизонта открылась жаркая, несмотря на осеннее время, песчаная пустыня. Дорога, за века натоптанная до каменного глянца, отвернула влево и потянулась по границе равнины и гор, песка и камня. Кочевники шли на рысях — всем им не нравилось, что с собой не было запаса воды. Только небольшие бурдюки, содержимого которых хватало человеку на пару дней. Но тракт не подвел — к концу дня впереди показалась деревушка из пяти двухэтажных домов, в центре которой маняще поблескивал большой пруд.
Воины с облегчением расседлались, повели лошадей к водопою. Олег же обратил внимание на выбитые двери, вошел в дом. Глаз сразу заметил несколько кровавых луж, развороченный сундук, вделанный в стену шкаф. Тенгизхан покачал головой, но выводов пока делать не стал. Кто знает, может, здешним обитателям втемяшилось в голову прогнать «дикарей» подальше от своего пруда? Чего только в жизни не случается.
На второй день тракт завел их в узкое каменистое ущелье, по нему повернул направо — и вскоре после полудня путники увидели перед собой просторную долину в несколько верст шириной, примерно четверть которой занимало озеро. И здесь же, у въезда, начался город из плотно сжавшихся белых коробок, крытых замшелой черепицей.
— Утрамбованная глина, — отметил для себя Олег. — Похоже, тут половина городов по принципу Китайской стены построены. Или Стена — по технологии строительства городов.
Архитектурой город не баловал, но зато все его улицы были вымощены камнем, набережная облицована грубо обработанным гранитом, а размеры намекали на число обитателей, превышающее двухтысячный порог. Что еще порадовало Тенгизхана, так это горожане в белых полотняных рубахах, черных свободных штанах и широких соломенных шляпах, свободно расхаживающие по улицам. Старик на коромысле тащил две корзины с бельем, молодой парень нес корзину с еще трепыхающейся рыбой, так же просто одетая женщина спешила куда-то с кувшином на плече. И здесь же, всего в сотне шагов, стояли лагерем несколько десятков степняков, жаривших что-то у костров. Увидев конные сотни, нукеры вскочили, закричали приветствия.
— Сделай милость, уважаемый, не ходи в город, — попросил Чабык.
— Почему? — удивился Олег.
— Вестимо, откупились они, не тронуты, — пригладил подбородок нукер. — Однако же всякие люди бывают. А ну кто за обиду отчины своей отомстить пожелает? Ножом ткнуть недолго — мертвого назад воротить тяжко. На узких улицах сложно уследить. Не ходи.
— Как скажешь, — не стал спорить с верным воином Олег, и его сотни спешились у озера чуть дальше своих соратников.
Уже через полчаса к их кострам примчался разгоряченный и счастливый Бей Джебе, спрыгнул с коня и упал на колено, склонив голову:
— Приветствую тебя, мудрейший и могучий Тенгизхан, да пребудут года твои долгими в счастье и здравии!
— Ого, друг мой, — изумился Олег. — В честь чего такая велеречивость?
— Город здешний Хидзин в пять дней обязался за покой свой семь тысяч «слив» выплатить да еще две — за храм свой и монастырь. Там далече, за озером и окрест, еще четыре города стоят, — торжествующе перечислял достижения степняк. — Восемь сотен туда ушли. Еще мы коней табун заметили, но по твоему повелению отнимать не стали…
Ведун начал понимать. Занявшие долину нукеры за один день получили примерно по тридцать монет на каждого, что для нищих кочевников казалось невероятным богатством. И это не считая мелких прибытков, которые тоже наверняка были. Не станет же победитель у побежденного гуся на ужин покупать или за рыбу взятую платить! Ну да без убийств и больших грабежей обошлось, и ладно.
— Перед нами стада успели пройти. Куда вся эта скотина подевалась, почему мы их не догнали?
— Купец, что Плоскиня именем, сказывал, город богатый там есть и долина зеленая, — указал на север степняк. — Туда многие купцы отвернули, и пять сотен наших ушло. Мыслю, коли гонца послать, через день возвратятся. Да и так я велел больше двух дней не задерживаться.
— Это правильно, — кивнул Середин. — А остальные?
— В Лопнур пошли, в долину Хутуби, на Ирим тоже. Но не далее дня пути! Я дозоры на Хайми выслал — коли китайцы с той стороны появятся, за день всяко упредят. А там в Цайгуань пойдем, он сразу за пустыней. И Чарлык, сказывают, богатая долина…
— А копченой рыбой тут не угощают? — вдруг не к месту поинтересовался Олег. — Сто лет не пробовал. А тут озеро такое… Неужели у них нет?
Бей Джебе просто оглянулся на своих нукеров — и не меньше двух десятков сорвались в сторону города.
— Мы помним о наших братьях-монголах, что остались с юртами и крепостью, и о тебе, Тенгизхан. Четверть всего взятого будет твоей.
— Благодарю тебя, Бей Джебе.
— Всегда твой, Тенгизхан! — громко стукнул кулаком в грудь степняк.
Из города примчались воины, спешились, выложили перед ханом сразу три рыбины: огромного сома и двух судаков.
— Надеюсь, вы разделите со мной трапезу, ханы? — поинтересовался Олег.
— Почту за счастье, — все так же горячо согласился Джебе. — Сейчас мои воины привезут вино. Его не успели навьючить.
Вместе с бочонком вина прискакала Роксалана, небрежно бросила поводья первому попавшемуся нукеру, прошла к воде, ополоснула лицо и руки, вернулась:
— Как тут тоскливо, Олежка! Сражаться не желает никто. Или разбегаются, или прячутся. Когда зовешь и требуешь выкуп за жизнь и добро — соглашаются сразу. Может, мы мало просим?
— Может, крестьяне просто не желают умирать ради нескольких монеток? С тяпкой на пику не кинешься, свежую жизнь из погреба не достанешь. Если хозяйство уцелело, то и деньги вернутся…
Но воительница не слушала:
— Представляешь, оказывается, тут негде жить! Я думала, Китай — это толпы народа, возделанные поля, большие города и красивые замки с пагодами. В общем, как у нас, зелень от края и до края. А оказывается, здесь только камни и песок между горами. И кучка запрятанных по долинам оазисов. Где деревня, где две. Городов, как я понимаю, тут пара штук на полстраны, не больше. Нет, ну в оазисах, конечно, хорошо. Сады, каналы, рис и буйволы. Где побогаче, там и пагоды имеются, что пожарные каланчи. Только красивее, конечно. В общем, тоска. В Египте когда-нибудь бывал? Сахара.
— За ущельем еще долина, уважаемая, — попытался поспорить Джебе. — Там много селений и полей, там есть города…
Но мысли Роксаланы уже убежали в сторону:
— Рыба! Копченая! Ну ты буржуй… Сам ешь, никого не угощаешь!
— Дай вставить хоть слово! — взмолился Олег. — Тебе ведь приглашение сказать не получается.
— Будем считать, я его услышала и приняла, — присела на кошму перед угощением девушка, отковырнула небольшой кусочек, и на берегу наконец-то наступила тишина. Между тем нукеры подносили и подносили всяческую снедь: яблоки, сливы, вишню, лепешки, рис, плов, пиалы с курагой, кувшины с какими-то напитками. Роксалана благодарно кивала.
— Прошу вас, друзья, — пригласил Середин, когда места для мисок и пиал на ковре не осталось. — Давайте за успех выпьем. Дался он тяжело, но мы все-таки здесь.
— За Тенгизхана! — с готовностью ответил Джебе и крикнул своим нукерам: — Тенгизхану ура! С ним мы монголы! Монголы!
— Ур-ра!!! Ур-ра!!! — с искренним восторгом подхватили воины.
Пир затянулся допоздна, и хотя солнце уже покатилось к закату, Олег все же решил двинуться дальше. Чабык его поддержал — преданному воину хотелось увести Тенгизхана подальше от города. Мало ли что…
Сотни помчались галопом — чего лошадей жалеть, коли скоро отдохнут. Верст пять промелькнули за считанные минуты, как вдруг Олег ощутил знакомый, родной запах и увидел одинокий домик, стоящий посреди рубинового от ягод вишневого сада. Он потянул левый повод, уходя от озера, разглядел за домом каменную трубу и, осадив скакуна, спешился.
В доме было тихо, окна закрыты ставнями, двери заперты. Похоже, хозяева предпочли скрыться при первом известии о набеге. Не захотели рисковать. Но не жилище интересовало ведуна, а труба за ним, в саду. Он прошел по устланной мелкими известковыми пластинками дорожке, обогнул беседку, обнесенную канавкой, в которой плавали бело-красные карпы, толкнул дверь мастерской и с наслаждением втянул угольный запах:
— Кузня! Так я и знал. Что еще всегда строят на отшибе, подальше от жилья, если не огнедышащую кузницу? — Он прошел по мастерской, провел ладонью по развешанным на стене молоткам, клещам, пробойникам и оправкам, проверил мех, заглянул в яму под верстаком, полную угля, примерился к кувалдам.
— Мы ночуем здесь, Тенгизхан? — заглянул следом Чабык.
— Нет, друг мой, мы здесь поселимся. В доме поселимся. Если я понадоблюсь, меня легко будет найти. А бегать по деревням и ущельям мне не хочется.
— Да, Тенгизхан, — склонил голову кочевник. — Я прикажу двум сотням остаться у дороги, а остальных поставлю в саду.
У Олега просто руки чесались, так хотелось запалить горн, взять в руки кувалду… Но снаружи уже смеркалось, а свет у хозяина в кузне предусмотрен не был. Пришлось отложить удовольствие до утра.
На рассвете он примчался сюда еще до завтрака, еще раз оценил инструмент, насыпал в горн уголь, пошарил среди накрытых промасленной тряпицей слябов. По виду они были почти одинаковые: чистые, блестящие. Совсем новенькие. Перед стопкой лежал иссеченный мелкими царапинами, черный камень. Олег взял его, ударил по одному слитку, другому, третьему.
— Уже стучишь? — появилась в дверях Роксалана, широко зевнула. — Хоть бы рюмочку чая выпил, что ли. Как тебе это не надоедает? В горах стучал, тут при первом же горне сразу с ума сходишь.
— Кому что, красавица! — Олег достал кресало, выбил искру на мох, раздул, добавил пару петелек бересты, а когда она занялась, бросил в горн, добавил несколько щепок, прикрыл сверху углем. — Тебе нравится рубить, а мне ковать.
— Во дает! Его ханом ханов выбрали, а он мелким ремеслом пытается промышлять.
— Что ты тут делаешь, Тенгизхан? — появилась за спиной воительницы Урга.
— Дурака валяет.
— Чего?
— Колдую… — Олег несколько раз качнул мехом, потом прикопал занявшиеся угольки глубже, добавил сверху других.
— Это как?
— Как умею. — Он качнул еще воздуха, поправил угли, качнул снова. Подождал, пока кучка займется, разровнял, насыпал сверху еще два слоя. Вернулся к слябам, принялся простукивать их черной битой.
— Что ты делаешь, Олег? — Оказывается, шаманка была еще здесь.
— В железе разбираюсь. От какого слитка искра долгая и темная — то углерода мало. Если пучок коротких — то много. Ну и еще масса промежуточных вариантов.
— А какое лучше?
— Плохого железа не бывает, Урга. Бывает глупый мастер, применивший не тот тип для своей цели. Твердое железо хорошо режет, не тупится, оно прочное. Но от удара, нагрузки может расколоться, как стекло. Мягкое не колется никогда, но быстрее тупится, может согнуться. Если тебе нужно резать, то хорошо первое, если бить — то второе. Хорошо бы еще литиевые присадки использовать, чтобы упругости добиться. Но здесь таких нет…
Олег наконец-то сделал выбор и перекинул в горн сразу два сляба. Заработал мехом. Дождался, пока слябы покраснеют, перекинул по очереди на наковальню, расклепал в длинные полосы, бросил обратно.
— Вы все еще здесь? — заглянула в кузню Роксалана.
— Не мешай, железо испортишь! — пару раз качнул мехом Олег, чуть выждал, качнул еще, доводя заготовки до ослепительной белизны. — Тут температуру нужно держать точно, тысячу триста — тысячу четыреста градусов. Недогреешь — не сварится. Перегреешь — пережог будет, вещь можно в мусор выбрасывать. Все едино не прокуешь — крошиться станет под молотом, как рафинад.
— Тоже мне, хирург за работой, — хмыкнула воительница и опять ушла.
Ведун присыпал полосы флюсом из белого кварцевого песка, дал еще прогреться, одну за другой перебросил полосы на наковальню, сильными ударами молота проварил по всей длине, вернул в горн и перевел дух:
— Можно делать перерыв. Пошли и правда поедим.
Стол был накрыт в саду, перед беседкой. То, что кушать можно на столе, кочевникам в голову не пришло, и они расстелили ковер на самом краю канавы. Но получилось все равно красиво — ты пьешь вино и кушаешь курагу, а рядом величаво проплывают крупные пузатые рыбины. Завтракали они вдвоем — Чабык и Роксалана их не дождались, а нукеры за один стол с ханом сесть не смели.
— Ты можешь сказать, что ты хочешь сделать? — поинтересовалась шаманка.
— То, чего купить невозможно, Урга. Булатный меч.
— Булатный? — Шаманка подумала несколько минут, потом сообщила: — Это тот, что в десять раз крепче, в сто раз дороже, а секрет его изготовления — самая страшная тайна.
— Вот уж не знал, что булат так известен, — удивился Олег, — если про него даже в заброшенных горах слыхали.
— Были купцы, хвалились. Но цены спрошенной им никто не дал.
— Понятно, — кивнул Олег.
— Ты знаешь эту тайну?
— Нет никакой тайны. Видела, как я две полосы сварил? Мягкое железо не дает клинку лопнуть, хрупкое — режет любую броню. Вот и вся тайна. Сложность в том, что при толщине слоев в палец пользы от такого сочетания мало. Клинок с одной стороны лопнет, на другую согнется. Полосок должно быть много-много, и они должны быть тонкими-тонкими.
— Как же это сделать?
— Сложил пополам, сварил, расковал, снова пополам и снова сварил.
— Так просто?
— Есть один пустяк. Температура сварки должна быть на уровне тысячи ста пятидесяти градусов плюс-минус пара десятков… — Олег сообразил, что восхищенно смотрящая на него шаманка такой лексики не поймет, и уточнил: — Светло-желтое каление. Ошибешься в определении цвета — все пойдет прахом. При перегреве получится пережог, при недогреве — недовар. Вдобавок у стали на поверхности постоянно появляется окалина, горн норовит подбросить шлак, и если, складывая полосу, ты хоть раз такое пропустишь — в теле клинка возникнет каверна. Полоса всегда должна быть равномерно прогрета до одинаковой температуры независимо от размера. Хоть одна ошибка — и вся работа в мусор. Каждый раз, опуская заготовку в горн или начиная работать мехом, прощаешься с клинком навсегда. А повторять проковки нужно не раз, не два. Минимум раз пятнадцать. Самый простой меч — половина месяца работы.
— Надо же! Амулет с живой силой сделать проще. Достаточно выбрать жертву и заманить к духам воздуха.
— Любую?
— Сильную. Чем сильнее жертва, тем сильнее амулет.
— Ты меня научишь?
— Не знаю… А ты меня?
— Ковать железо? А ты молот-то удержишь?
— А духи воздуха согласятся на твою плату за уговор?
— А-а-а… Значит, не все так целомудренно?
— Не знаю. Мою плату еще ни разу не истребовали.
Как-то получилось, что они опять сошлись лицом к лицу, едва не касаясь лбами. Но Олег заметил, как на фоне озера мелькнул наконечник копья — нукеры несли службу, — и спохватился:
— Пойду работать. Не то угли прогорят, а железо перекалится.
— Но я все же посмотрю, ты не против?
Олег чувствовал, что в этот раз у него будет мало времени, и ограничился четырнадцатью сложениями. Но закончить работу все равно не успел. Когда он уже начал придавать булатной полосе форму клинка, к дому прискакал Бей Джебе, на этот раз серьезный, даже хмурый. Но теперь не просто в халате, а в халате, крытом сверху дорогим золотистым шелком с алыми райскими птицами.
— Они идут, Тенгизхан, — только и сказал степняк. — Я разослал вестников, нукеры со всех оазисов и долин собираются к ущелью Чарклык. Там река, иным путем китайским ратям не пройти. Колодцев Башкургана и Мирана на них на всех не хватит. Пустыня.
— Сколько их? — отложил заготовку на край горна ведун.
— Дозорные не менее двадцати тысяч насчитали. Но они пешие, им до Чарклыка дня четыре идти. Мы соберемся через два.
— Тогда ответь мне, мой друг Джебе, что вы хотите сделать? У вас уже есть в достатке добыча, деньги. Вы можете уйти за Стену и раствориться в ущельях и степях. Либо пролить кровь. Свою кровь. Много крови. Но доказать, что трогать вас отныне очень и очень опасно.
— Я скажу, Тенгизхан, — вскинул подбородок степняк. — Много поколений мы терпели боль и унижение от колдунов из-за Стены. Много наших детей умерли рабами в этой стране, много нашего добра было забрано и увезено сюда. Дара-эхэ воплотилась в этом мире, дабы мы могли отнести свою боль тем, кто ее причинял. Я готов умереть, чтобы отныне колдуны боялись приходить в нашу степь. И каждый из нас думает так же. Мы собираемся на реке перед ущельем Чарклык. Мы хотим сражения!
— Коли так, оно будет, Бей Джебе. Скачи к ущелью и не забывай, чего я от вас требовал. Вы должны разделиться не по племенам, а по сотням и десяткам. Не по кровному родству, а по вооружению. Вы разделились в долине перед крепостью, но наверняка успели это забыть. Теперь вам надлежит вспомнить, чего я требовал от вас, и исполнить это. Скачи, у нас еще есть время для подготовки.
Олег в сопровождении кованых сотен прибыл к месту сбора через день и был приятно удивлен царящим на берегу Чарклыка порядком. Бей Джебе и старейшины не просто разделили кочевников по уровню вооружения и доспехов — они даже лагеря разбили отдельно. Крупный, примерно шеститысячный отряд — из практически безоружных, большей частью совсем юных нукеров, имеющих только лук да пику. Даже мечи обнаружились далеко не у всех. Обладателей приличного вооружения — мечей, топориков, кожаных кирас и толстых стеганых халатов — было около тридцати сотен. Меньше всего, от силы сотню бойцов, кочевники наскребли людей с железными доспехами. И если две сотни ведуна имели однообразное булгарское оружие: кольчуги, зерцала, куяки, то бывшие джунгарцы, а ныне «счастливчики» были одеты во что попало. У кого похожие на рыбью чешую, ламинарные куртки, у кого широкие кирасы, у кого странные наборные системы из состыкованных вместе широких железных пластин. Однако даже такие неуклюжие брони все равно были лучше, чем ничего.
— Долгих тебе лет, Тенгизхан, — примчался навстречу заметно уставший Бей Джебе. — Дозорные сказывали, полки императора уже вошли в ущелье.
— Вот и хорошо, — спешился Олег. — Меньше скучать придется. Созывай старейшин. Я расскажу, кому и что следует делать. А потом у меня будет много хлопот.
Прежде всего ведун опасался, что император вышлет против кочевников терракотовую бездушную армию, а потому, не поленившись, заговорил сразу три соляных круга, насыпанных от реки и до подножия скал. В этом деле ему помогла и шаманка, напевшая какие-то свои заклинания на стены и текущую воду. Однако почти полдня стараний оказались напрасными: ни одного голема среди вышедших утром третьего дня воинов не было. То ли эти глиняные бойцы складировались только по крепостям на случай осады, чтобы живых ратников напрасно не кормить, то ли колдуна хорошего под рукой правителя не оказалось, чтобы нежитью управлять. А скорее всего — здешняя армия никогда не испытывала проблем с разгоном дикой племенной орды, что испокон веков представляла из себя степная армия.
— Ничего, сегодня вас ждет сюрприз, — пробормотал он, глядя, как вражеская армия, выходя из ущелья, растекается в обе стороны.
Китайцы выглядели весьма внушительно: щиты за спинами, толстые ватные халаты ниже колен да собранный из железных пластинок нагрудник. Ватник — не самая прочная защита. Но все же слабым скользящим ударом его не очень-то и прорежешь, и дробящий тычок он смягчит. А если противник рукав и пробьет — не смертельно. Зато грудь в панцире. При всем том, что самое изумительное — у них не было шлемов! Сверху на голове была привязана округлая войлочная шапочка с каким-то странным хохолком. Возможно, под ним скрывалась какая-то защитная пластина, Олег не знал. Но не закрыть голову со всех сторон, с его точки зрения, было чистым безумием! Особенно сражаясь с конницей, наносящей большинство ударов сверху вниз. Неужели они так надеялись на свои длинные, но довольно тонкие копья?
Впрочем, абсолютное большинство кочевников не имело шлемов, надеясь на толстые бараньи или просто стеганые шапки. Правда, им не стоило так уж сильно опасаться ударов сверху.
Зато каждый из китайцев имел меч и короткую палицу с каменным набалдашником. И их было намного, намного больше.
Императорская армия развернула нестройные ряды навстречу степной коннице, остановилась, уставив копья в небо. В ширину китайские полки занимали примерно такое же пространство, как и войско «счастливчиков». Все же пехотинцу требовалось куда меньше места, чем верховому. За десятью рядами копейщиков на носилках под атласным балдахином восседал, поджав ноги, их воевода: в золоченых сверкающих доспехах из выпуклых пластин, с оскаленным львом на брюхе, в непропорционально большом шлеме, с доходящими до плеч боковыми пластинами, с красным плащом за плечами. Глядя на него, Олег мгновенно понял, откуда было скопировано вооружение пехоты из сериала «Звездные войны», и ему — может быть, не к месту — стало смешно.
— Ты что-то сказал, Тенгизхан? — тут же отреагировал Чабык.
— Ты посмотри на этих клоунов! — громко ответил Олег. — Неужели они и вправду надеются нас победить?
Особого веселья его шутка не вызвала, но воины немного, как он надеялся, взбодрились.
Из рядов армии императора выбежал бездоспешный и безоружный смуглый паренек, взмахнул рукой:
— Слушайте меня, дикари! Великий непобедимый Цзюйи, покоритель царства Гансюуского, Цинхайского и Чжедзянского, повелел вам сказать, что, если вы сложите оружие и преклоните выи, он сохранит ваши никчемные жизни и по воле императора дозволит трудиться на его благо. Вы получите по две миски риса в день, миску вина в неделю и крышу над головой! Иначе смерть ваша станет долгой и мучительной! Отдайте нам глупых ханов, посмевших поднять меч свой на пределы великого всемогущего императора, и вы останетесь живы…
— Совсем забыл, — оглянулся на кованые сотни Олег. — Кто-нибудь умеет кричать филином?
Монгольский строй тут же отозвался гуканьем, уханьем, воем и кряканьем. В тылу конницы дружно завыли волки, послышались гортанные выкрики, и слева, из-за спины тяжелой конницы, вылетели ведомые Судибеем стремительные всадники, с бешеной скоростью, почти не глядя, опустошающие в сторону врага свои колчаны. Это произошло так быстро, что китайцы даже не успели вовремя ответить — тогда как первые ряды их войска стали стремительно редеть. Большинство пехотинцев вскинули щиты, защищая от стрел лица, — и остались живы, но со стрелами в ступнях и голенях. А без ног воин, будь он хоть трижды жив, все равно сражаться не способен.
Минуту спустя из китайского строя протиснулись вперед лучники, стали отвечать стрелами на стрелы. В потоке конницы один за другим теперь падали скакуны, кувыркались через их головы всадники, хрустели кости под копытами мчавшихся позади коней. Олег стиснул зубы. У него было слишком мало хороших воинов, чтобы подставлять их под тучи стрел. Приходилось жертвовать мальчишками, неспособными принять участие в бою. Война есть война, и правильных решений в ней не бывает. Только кровавые.
Утешало лишь то, что на каждого упавшего кочевника приходилось пять-шесть китайцев. Лучников у императора было маловато, и конная лава успевала выпустить десять стрел на каждую, полетевшую в ее сторону.
Китайский воевода вскинул палицу, что-то прокричал. По сторонам от него вверх взметнулись синие флажки, такие же флажки поднялись и в рядах пехоты. Частокол копий опустился, воины двинулись вперед.
— Кажется, воевода не желает напрасных потерь, — скривился Середин. — Предпочитает сразу перейти врукопашную. Ну что же, коли так…
Он поднялся на стременах, закрутил рукой над головой. Кочевники, по мере сил сохраняя строй, развернулись, спокойным шагом отъехали на две сотни саженей и снова развернулись.
Лучники продолжали свой смертоносный водоворот, проносясь перед медленно бредущим врагом и десятками выбивая воинов из его рядов. Опущенные копья китайцев не нашли еще ни одной жертвы, а число рядов их фаланги уже сократилось до восьми. Воевода под балдахином раздраженно помахивал палицей, его помощники размахивали флажками. Вражеская армия стала медленно поворачивать, заметно растягивая правый фланг.
— Кажется, этот шахматист надеется охватить нас справа и прижать к реке, — задумчиво заметил Олег. — Что же, очень разумно. У черепахи против куницы не так уж много возможностей. Что ж, теперь самое время показать зубы.
Со стороны китайцев стрел уже почти не летело — либо лучники потратили все припасы, либо побежали к обозу за полными колчанами. Равно как за пучками запасных стрел приходилось возвращаться и мальчишкам Судибея. Но они все же были куда шустрее.
Олег одернул байдану, поправил шлем, взялся на копье, вскинул его над головой и первым дал шпоры коню, разгоняя его в стремительный галоп.
— Марш, марш, марш! — Он опустил пику, целясь ею в спрятавшегося за людские цепи китайского командира.
— Ар-ра!!! — заорали справа и слева закованные в булгарское железо нукеры.
Сто саженей, пятьдесят. Двадцать…
Кони мчатся уже во весь опор, земля дрожит, пика забыла про воеводу и выискивает во вражеском строю более близкую и доступную цель.
Десять!
Глаза пехотинцев округлились от ужаса. Они пятятся — но отступать некуда, позади другие воины. Остается только опустить копье, покрепче держать его двумя руками и молиться, надеясь на чудо.
— Ур-ра!!!
Скакун Олега, видя впереди плотную толпу людей и не имея возможности отвернуть, без команды взметнулся в прыжке, помешав ведуну наколоть усатого китайца. В грудь, в брюхо, в живот, в шею несчастного животного впились сразу несколько копий, но это уже ничего не меняло. Даже мертвая туша все равно имела огромную скорость, помноженную на тридцать пудов живого веса. Она обрушилась сверху сразу на второй и третий ряды вражеского строя, прокатилась, сметя еще два. Олег успел пробить пикой грудь воина за две сажени впереди и вылетел из седла под ноги шестого ряда пехоты, рванул из ножен саблю, сразу делая ею круговое движение, и поскорее накрылся щитом. Он отлично знал, что сейчас будет: в пробитую брешь ворвутся идущие со скоростью железного паровоза, такие же тяжелые и неотвратимые, задние ряды его сотни.
И правда, щит затрещал от тяжелого удара, вжал Олега в землю, потом придавил сильнее… Когда давление немного ослабло, Середин нажал на деревяшку плечом, чуть приподнял, поднатужился еще, вылез вбок из-под окровавленной конской туши, огляделся, держа наготове клинок. И понял, что битва окончена.
Железный таран с коваными сотнями на острие пробил, продавил, опрокинул ряды копейщиков, и конница уже резвилась там, в тылу врага, норовя зайти со спины к тем, кто не успел убежать, рубя спасающихся и окружая отдельные кучки сбившихся вместе пехотинцев, чтобы подставить их на расстрел лучникам. Непобедимый воевода Цзюйи, покоритель царства Гансюуского, Цинхайского и Чжедзянского, своего позора не видел. Он все еще восседал в кресле под балдахином, накрепко прибитый к его спинке толстой кавалерийской пикой. Похоже, прорыв получился столь стремительным, что он не успел даже взяться за оружие.
— Ты жив, Олежка? — На белоснежной кобылке подскакала к нему Роксалана с окровавленным шамшером в руке. — Нигде не помяло?
— Обошлось, — осмотрел кольчугу ведун. — Дырок не видно. Ты за лошадь не боишься? Ведь красавица!
— Ты же меня в первые ряды не пускаешь! Копья не даешь… А позади не страшно. Ладно, извини. У меня дела… — И директор по продвижению и маркетинговому обеспечению фирмы «Роксойлделети» понеслась к отбивающимся спина к спине четырем китайцам, зловеще покачивая отведенным в сторону шамшером.
Олег присел, отер саблю о рукав прижатого мертвыми лошадьми пехотинца, спрятал в ножны и щелкнул пальцем по его панцирю:
— Ну теперь доспехов у нас хватит на всех.
Он огляделся. По всему кровавому полю перед ущельем продолжалась резня. И как ни хотелось ведуну ее остановить, рассыпавшаяся орда разгоряченных победителей начисто потеряла управление. Каждый творил, что хотел, и в лучшем случае нукеры могли послушать оказавшегося рядом старшего товарища. Великий Тенгизхан не мог передать своей победоносной армии ни единого приказа. Ему оставалось только ждать.
* * *
Разгром карательного китайского корпуса позволил большей части кочевников продвинуться еще дальше в глубь Китая, не опасаясь противодействия. Лихие сотни обходили укрепленные города, обкладывали данью поселки, разоряли деревни, жители которых зачем-то пытались возмутиться перед чужеземцами. Это было и правда глупо — как очень быстро понял Олег, понятие «много» сильно разнилось в богатом Китае и в нищей степи. А потому выкуп, что требовали захватчики, чуть не втрое уступал податям, что земледельцам приходилось платить императору.
Сам же «мудрый и непобедимый Тенгизхан» вернулся в кузню на берег озера, чтобы закончить начатую работу. Теперь, после того как наиболее ответственная и сложная работа осталась позади, бросать игрушку и вовсе не имело смысла.
Один день ушел на то, чтобы прогретую докрасна заготовку малым молотом и молотком привести к форме правильной сабли с небольшой, прямой елманью. И еще целая неделя — на холодную проковку легким молотком. Работа эта, на первый взгляд нудная и скучная, позволяла выправить последние мелкие огрехи и сделать меч прочнее раза в два по сравнению с теми, что делаются лентяями по упрощенной схеме. Хотя, конечно, его проковка тоже была «с ленцой». Олег слышал, что в стародавние времена мечи проковывались так деревянными киянками по несколько лет, с утра до вечера. Клинки после такой обработки уменьшались по толщине вдвое и становились столь крепкими, что рубили обычные ножи и топоры, нисколько не тупясь. Но на подобный подвиг его терпения уже не хватало.
И только теперь ведун наконец постиг, зачем в саду китайского кузнеца имелась беседка с цветастыми рыбками. Это было то самое удивительное место, где можно сесть с клинком и точилом и, созерцая окружающую красоту, с полным умиротворением в душе доводить точильным камнем откованный меч до полной и окончательной готовности.
— Это тоже нельзя доверить женщине? — поинтересовалась Урга, наблюдая за его стараниями.
— Наверное, можно, — пожал плечами Олег, проверяя на фоне озера кривизну клинка. — В моей стране существует поверье, что все самые тонкие, точные и важные работы нужно доверять женщинам. Только у них в достатке терпения и внимания, только у них настолько тонкие пальчики, чтобы устранить любой, даже самый тонкий огрех.
— Это не поверье, грубиян! — не утерпев, крикнула из окна дома Роксалана. — Так оно и есть! Наукой проверено!
— Оставь свои неполиткорректные шутки! — отозвался Олег. — Разве ты забыла, что мужчины и женщины равны везде и во всем?!
— Может быть, мужи способны иметь детей? — поинтересовалась шаманка.
— Только ты не начинай, Урга! — взмолился Олег.
— Так женщине можно начищать меч?
— Нет, нельзя, — покачал головой Середин. — Сама подумай: если мастер целый месяц потратил на ковку клинка — неужто он доверит сделать последние штрихи кому-нибудь другому?
— А мне можно?
— Тебе? — Ведун потер подбородок. — Давай так. Сперва ты любуешься рыбками, принимаешь в себя их спокойствие и умиротворение, а уже потом, никуда не торопясь и ни о чем не волнуясь, берешь замшевую тряпочку, вот этот кварцевый песочек и равномерно трешь вперед и назад, по всей длине.
— Мой меч ты с таким тщанием не облизывал, — появилась в дверях беседки Роксалана. — Для кого стараешься?
— Твой и так заколдованный, из плоти демона откован. Его доводить — только портить.
— Урга, я все хочу спросить: а грибы для искусства прорицания вообще обязательны? Может, их просто вином можно заменить, чифиром или опиум попытаться раздобыть. Тут ведь места маковые.
— Коли душа открыта, а воля в готовности, так и без всего возможно научиться. Особливо с ясным желанием.
— Так есть у меня такое желание. В бизнесе такой дар ой как пригодится, — подмигнула девушка Олегу.
— Ты желаешь учиться? — не веря своим ушам, переспросила шаманка.
— Готова, сенсей. Хоть сейчас!
Середин отметил, что сегодня Роксалана еще ни разу не назвала Ургу «малышкой».
— Сейчас? — Шаманка поднялась. — Прости, Тенгизхан. У меня долг пред людьми и Уманмеей.
— Понимаю, — кивнул Олег. — Конечно, иди, тренируйтесь. Это важнее.
Хотя в душе ему стало немножечко, совсем чуть-чуть, обидно.
Черновая полировка заняла два дня, после чего ведун насадил клинок на рукоять из вишневого дерева из запасов здешнего мастера и стал заниматься чистовой полировкой — до зеркального блеска, одновременно окончательно правя кромку. За этим занятием его и застал скромный пожилой китаец в белом долгополом халате безо всяких украшательств, с пышной седой бородой, в которую вплелись тонкие седые усики, и в очень странной шапочке из тонких черных реечек, через которые проглядывала волосяная кичка. Руки его были заправлены в рукава, причем обшлага были так широки, что едва не касались пола.
— Я пришел пожелать тебе здоровья и мудрости, досточтимый Тенгизхан, — вежливо сообщил старик.
— Спасибо на добром слове, любезный. И тебе того же желаю.
И почти сразу сообразил, что Чабык впервые за все время пропустил к нему гостя. Значит, в беседке появился не просто прохожий, а некто достаточно значимый. Середин отложил клинок и поднялся навстречу:
— Проходи, уважаемый, присаживайся к столу, полюбуйся рыбами. Хочешь, я велю заварить чаю?
— Благодарю тебя, Тенгизхан, — вошел в беседку старик, но присаживаться не стал. — Я принес тебе слово императора Срединного Царства, покорителя ста племен и народов, мудрейшего из мудрых, великого Си Цзиня. Дошли до него вести, что желаешь ты заключить с ним союз, дабы замирить бунтующую в провинциях чернь и сражаться супротив ненавистного отступника Ю Суна. Великий император желает похвалить тебя за проявленное в усмирении старание и соглашается на союз бессмертной империи Цзинь и твоего народа. В знак своего расположения он посылает тебе двадцать возов с шелком и пять бочек золота, три тысячи лучших скакунов, а также пятьсот прекрасных юношей и прекрасных девушек для услаждения твоего взора и отдохновения. Если ты велишь пропустить мой караван, все эти дары будут доставлены тебе в целости и сохранности. Великий император велел мне передать, что в провинциях Срединного Царства наступил покой, и теперь ты можешь покинуть его пределы.
— Я благодарен великому императору, — кивнул Олег, — и с большой радостью разогнал негодяев, что устраивали беспорядок на подвластных ему землях. К сожалению, это оказалось связано с некоторыми хлопотами, мешающими быстро вернуться в наши благословенные степи. Но если великий император пришлет мне два… нет, три возка пороха для салютов и фейерверков, а также даст моим подданным и избранным мною купцам разрешение невозбранно торговать на землях Срединного Царства и свободно посещать и покидать его пределы, мои сотни смогут тут же уйти к родным кочевьям, оставив хлопоты их доверенным торговым гостям. Со своей стороны я готов всеми силами оборонять северные пределы западного Китая и даже возьму на содержание порубежные крепости.
Старик пошевелил губами, то ли что-то подсчитывая, то ли размышляя, и склонил голову:
— Мыслю я, досточтимый Тенгизхан, великий император согласится выполнить твою просьбу.
