Когда в нос ударил запах жженого мяса, Олег забеспокоился, что его сжигают на погребальном костре, и экстренно пришел в себя. Оказалось, страхи его напрасны — это всего лишь Любовод запаливал лучинкой глиняную масляную лампу, вероятно, заправленную бараньим жиром. Середин для приличия застонал и разлепил пересохшие губы:

— Где я?

— Ты жив, друже? — На лице новгородца расплылась счастливая улыбка.

— Еще не знаю, — честно ответил Олег, попытался приподняться, и тут же его плечо пронзила острая боль. Он рухнул обратно, выдавил сквозь зубы: — Жив, жив, теперь точно знаю.

— Тогда я еще лампу зажгу. И дверь могу поднять, коли пожелаешь.

— Какую дверь? Мы где?

— В Птухе, — перешел на другую сторону комнаты купец и поднес огонек ко второму фитилю.

— Не заставляй тянуть слово за словом, Любовод, — поморщился Середин. — Расскажи сам, что знаешь. Подробно и с самого начала.

— Не ведаю я ничего, друже, — развел руками купец и затушил лучину. — Я ведь с обозом шел, далеко. Как брод миновали, впереди гроза разразилась. Мы, стало быть, катились потихоньку, да токмо вскорости ратники твои помчались. Ну, и не токмо навстречу. И скотина тоже побегла. Я-то встал, страха не допустил. А иные и из моих возничих попрятались. Мы, стало быть, постояли. Гроза утихла. Ан вскорости верный воин твой, что хромает, — он, вижу, с увечными идет, и прям слезы со щек капают. Не поверишь, друже, у меня аж сердце защемило. Я к нему. Глянь, и правда ты на спине у лошади привязан. На второй же ведьма эта. — Новгородец указал чуть в сторону. — От суеты тамошней, сказывал, уберечь тебя хотел, на тот берег спрятать. Бо порядка не осталось, скот и люди вперемешку, все пуганые, по сторонам не смотрят. Недолго и затоптать. Тут я тебя, стало быть, и забрал. С ведьмой. Чумной совсем воин. Идет — а куда, не ведает. Я же сразу смекнул: в баню тебя везти надобно. Ну и ведьму. В бане от любых бед и болезней спасение. Что ушибы запаривать, что лихоманку выгонять, что устаток смывать. Мы с кормчим еще по осени ее тут устроили. Тут и вода проточная в достатке, и печь имеется. Всяко лучше, нежели на траве валяться. Хоть тепло. И сухо. Да?

— Мудро, — кратко похвалил друга ведун, и Любовод сразу приободрился:

— Я уж и затопил, и воды в котел начерпал. Броню вот с тебя снял, поддоспешники. Бабы-дуры заходить боятся. За колдуна тебя почитают. И ведьму. Скоро жар пойдет, отогреешься.

— Гениально, — повысил ставку Олег. — Девицу мою не видел? С разными глазами?

— Кою ты заместо Урсулы возишь? Э-э-э… — Новгородец гордо развел плечи. — Сказывают, она чудо-юдо степное одолела, на косточки порубила и в землю закопала. С тобой ехать рвалась, да дикари здешние чуть не на коленях умолили с ними остаться, оборонить от порождений новых. А этот, хан молодой, он враз сказал, что ведает, чье чародейство людей сгубило. Ужо сотни свежие повел кудесника покарать. Как вернется, голову тебе принесет.

— На кой ляд мне его голова? — поморщился Середин. — Как обоз, войско как, стада?

— Ты об том не беспокойся, старейшины стараются. За день-два сберут усих. Глядишь, там и дальше двинемся.

— Кого соберут? — попытался приподняться Олег, и опять боль в плече заставила его упасть обратно.

— Дык, скотина на пять верст округ разбежалась. Да и ратные иные тоже. Перепуганы усе, мычат, от теней своих шарахаются. Ныне пока сберешь, успокоишь, сызнова исчислишь да поделишь — это ж сколько ден пройдет? Нет, за два не управятся. Отдыхай покуда спокойно. Сейчас косточки отогреешь, кровь по жилам побежит — болячки и отступят. Тебе чего хочется, друже? Ты токмо скажи, все добуду.

— Щелок есть? Хорошо бы мяты набрать пару горстей да заварить, а отвар со щелоком слегка замешать. Чтобы холодил, когда моешься. Холодок, сам знаешь, боль хорошо снимает. Кумысу попить принеси. И одежду чистую, раз уж в бане. Не в грязное же после мытья одеваться.

— Несу, несу. Я быстро…

Новгородец торопливо убежал по лесенке наверх. Хлопнул люк, и наступила тишина, среди которой полешки в печи потрескивали особенно громко. Громко и уютно. Баня медленно, как пивной бокал — хмельным янтарным напитком, наполнялась теплом, таким же убаюкивающим и мягким…

— Вот, вот, принес! — вырвал его из полудремы голос Любовода. — Помочь еще чем иль чего сделать?

— Нет, не нужно, — снова закрыл глаза ведун. — Лежу, греюсь. Хорошо. Дай отдохнуть, друже.

— Как скажешь. Вот токмо дровишек еще подброшу…

Новгородец еще пару минут повозился у печи, после чего его шаги развеялись где-то наверху. Хлопнул люк. Снова пришла тишина…

Уютная, теплая тишина.

Тишина и покой.

А вот сон — пропал начисто.

После долгой борьбы с самим собой ведун смирился с неизбежным и попытался встать. Тело поддалось — то ли вправду отогрелось, то ли успело затянуть самые болезненные раны. Во всяком случае, теперь оно вполне терпимо ныло, а не кусалось чем-то острым в отместку за каждое движение. Олег дотянулся до чаши, притянул к себе — пустая. Пришлось вставать, идти к выстеленному изнутри белой тряпицей бочонку, зачерпывать кумыс из него. Осушив четыре чаши подряд, Середин обогнул еле дышащую старуху, потрогал вмазанный в каменную печь котел емкостью примерно на четыре барана, до краев полный воды. Теплый. Разумеется — такую емкость до утра греть придется.

Подкинув из кучи в открытую топку еще пару поленьев, он взял ближнюю масляную лампу, добрел до второй и только тут осознал одну великую вещь: он ходит! Берет поленья! Носит лампу! Значит — ни одна кость не сломана.

— Отлично. Больничный не понадобится. — Составив лампы рядом, ведун осторожно стянул с себя рубаху, кинул поверх поддоспешников, снял портки. Внимательно осмотрел тело снизу вверх.

Ступни чистенькие, все в порядке. На каждой голени по паре мелких синяков. Над коленом совершенно черная гематома размером с ладонь. Немудрено, что он ступить на ногу не мог! Вторая нога была розовой до самого бедра. Тоже синяк, только слабый. Часа через два потемнеет. Тело — во всяком случае, спереди — повреждений не имело. Спасибо кольчуге и толстым поддоспешникам. Вот только на левом плече наливалась синева с четким отпечатком лошадиных резцов. Олег потрогал затылок — там подрастала шишка.

— Будем считать, дешево отделался, — решил он.

Скорее всего, сознание он потерял вовсе не из-за множества ушибов, а потому что разом потратил слишком много жизненных сил. Но они, к счастью, со временем восстанавливаются.

Ниже, под лампами, обнаружилась бадейка с мочалкой, дубовым веником и горшком, в котором плавала мелко шинкованная травка. Олег принюхался — мята. Рядом лежало чистое белье. Все было готово, а потому Середин забрал бадейку с разбавленным щелоком и отправился к котлу.

У теплой воды было одно немалое преимущество: ее не требовалось разбавлять. Бегать к текущему под дальней стеной ручью, замешивать в бадье состав, добиваясь нужной температуры. Просто зачерпнул — и отмывайся.

Олег, благо спешить было некуда, сперва слегка омыл все тело щелоком, избавляясь от застарелого пота, жира, грязи, а потом долго грелся перед открытым жерлом печи. С точки зрения науки при этом открывались поры, выталкивая наружу жировые пробки. С точки зрения человека — контраст между жаром снаружи и нежным холодком, оставленным жидким мятным мылом, приятно щекотал нервы неожиданным контрастом.

Отогревшись, ведун помылся снова, на этот раз тщательно оттирая тело, сполоснулся, натянул порты. Одеваться дальше не хотелось — в бане и так стало уже достаточно жарко. Он остановился над старухой, все еще валяющейся в малахае и тяжелом войлочном чапане. К тому же еще и мокром. Подумал, покачал головой и вздохнул:

— Как говаривал Ворон, искусство свое он отдает нам ради того, чтобы мы спасали смертных от нежити и лихоманки, а не кичились знанием своим перед ними. И коли кто из слабых запросит нашей помощи, никому в том отказа быть не должно.

Замызганная шаманка ни о чем не просила — но в помощи все-таки нуждалась.

— Что делать станем, поганкино счастье? — с надеждой поинтересовался он, но ведьма и не подумала прийти в себя.

Олег вспомнил, как она в самый последний миг уберегла Роксалану от смерти, как летела кувырком от могучего удара Стража степи, как упрямо выжигала амулетом облака, не пытаясь удрать, скрыться, превратиться в невидимку, спастись… Вздохнул еще более тяжко, но опустился рядом на здоровое колено, снял с ее головы малахай, откинул в сторону. Поморщился от застарелого кислого запаха, исходящего от пропитанного салом, воском, грязью чапана, отошел к своим вещам, достал косарь, вернулся, решительно распорол ткань сбоку, на плечах, откинул в сторону, раскрывая колдунью, словно книгу в толстом мягком переплете, потом вытянул «переплет» наружу, отбросил к малахаю, так же решительно распорол серую, никогда не стиранную исподнюю рубаху, вытащил… И с удивлением остановился.

Для старухи тело шаманки выглядело не таким уж и дряблым. Местами даже весьма упитанным. Покатые плечи, высокая грудь, стройные ноги. Середин сразу вспомнил, как ловко она выбила у него чашу с кумысом, как стремительно уходила от клинка, растворяясь где-то на краю видимости, как уворачивалась от лап монстра и наносила удары.

— Бабулька-то, похоже, аэробикой не гнушалась, пока просителей поганками травила, — пробормотал Середин. — Надо же, какая хитрая мымра! Других травит, а себя бережет…

Он подобрал на полу мочалку, смочил в воде, слегка отер ее тело с ног до головы — только чтоб намокла, — потом прошелся щелоком…

Уже после первого влажного прикосновения кожа Урги становилась гладкой и упругой. А когда он прошелся мокрой мочалкой еще раз, убирая пенистый щелок… То понял, что здешняя ведунья и вправду владела колдовством. Ее тело сохранилось таким, что впору позавидовать даже тридцатилетним гламурным девицам: ни одной складочки и морщинки, упругая подтянутая грудь, сильные руки, длинные гладкие ноги. Вот только слева, от груди и вниз, на весь бок и на нижние ребра выпирал лиловый, как спелая слива, огромный, с красными проплешинами синяк.

— Видать, сюда тебя лапой и приложили, — осторожно прощупал пальцами гематому Олег. — Так ничего серьезного не заметно. Хотя при повреждении легкого ты бы уже давно кровью кашляла. Будем надеяться, что обошлось.

Он зачерпнул в бадейку воды, поставил рядом, влажной рукой отер лицо шаманки, потом аккуратно промыл щелоком, сполоснул ладонь, снова набрал воды и прошелся по лицу, убирая пену. От прикосновения посыпались на пол зубы с ее лба. Середин скользнул кончиками пальцев под глазами — и оттуда исчезли застарелые темные мешки. Повел ладонью по щеке — и вместе с жидким мылом стекли по шее старческие морщины. Олег замер, высунув кончик языка — а потом провел пальцами по ее рту. И серые, сухие, растрескавшиеся старческие губы стали вполне даже нежными и пухленькими. С подбородка пропали бородавки. На носу исчезли все родинки и язва.

— Електрическая сила… — сглотнул ведун, отошел к бочонку, опрокинул в себя две пиалы кумыса, вытер рот рукой. Потом спустился к ручью, сполоснул руки, плеснул колкой холодной водой в лицо. Оглянулся.

На низкой скамеечке лежала…

Он закрыл глаза, тряхнул головой, произнес наговор на снятие морока, открыл… Коричневые пенистые потеки скатывались по полу, унося в себе не меньше сорока старческих лет лесной шаманки. Ведун подхватил бадейку с водой, аккуратно полил скомканные патлы, взбил на них пену, смыл. Отступил, оценивая результат.

Рядом с ним в одной бане отогревалась после недавней битвы девушка лет двадцати пяти спортивного вида, с широкими бедрами, завидной грудью, пахнущими мятой, длинными темно-каштановыми волосами и совершенно умильным выражением лица.

— М-мда… — Олег отступил к огню, вытянул к нему руки. Ладони обдало жаром. Натурально, естественно, как никогда не бывает во сне. — Али меня тоже поганками обкормили?

Он снова оглянулся… Присел, дотянулся до тряпья, что валялось недалеко от его наваждения, скрутил в комок и кинул в печь, добавив сверху еще три полена. Попробовал воду в котле — не горячая, зачерпнул полную бадью и вернулся к пострадавшей. Чтобы не царапать ее мочалкой, он набирал воду ладонью, ополаскивал тело, потом старательно растирал щелоком и так же аккуратно, ладонью, его смывал: шею и ключицы, плечи, руки, ладошки, грудь, живот со сморщенной ямочкой пупка, бедра, почему-то белые щиколотки, пятки и пальчики ног. Еще раз помыл ее лицо — и оно все равно осталось совершенно девичьим.

Олег ощутил, как в нем, в теле и, что самое страшное — в душе, нарастает нестерпимое желание, совершенно неуместное в сложившейся ситуации, вскочил, торопливо скатил остатки мыла водой из бадьи. Несколько капель попали на лицо шаманки — она вдруг фыркнула, чихнула, открыла глаза и приподнялась на скамье:

— Что ты делаешь?

— Щелок смываю, — растерянно ответил Середин. — Я тебя помыл, чтобы осмотреть… Ну раны осмотреть.

— Ты… — До девушки запоздало дошло, что она находится в его присутствии совершенно голая. Она ойкнула, прикрыла рукой грудь. Спохватившись, опустила ладонь на низ живота. Снова дернула вверх. Опустила. Однако мест, которые требовалось прикрыть, было слишком много, а рук так мало — причем левой она опиралась на скамью. Тогда ведьма просто села и положила ладонь ведуну на глаза. — Где моя одежда?

— В печке.

— Где?! — Забыв про стыд и Олега, шаманка кинулась к очагу, присела перед открытым зевом, что-то тяжко простонала.

— Ну что, лягушонка, сгорела твоя шкурка? — усмехнулся Середин.

— Как? — не поняла его девушка.

— У меня на родине есть такая сказка, про царевну-лягушку. Как царевич женился на жабе, а та в красавицу превратилась. Он увидел, как она ночью лягушачью шкурку снимает, стащил ее и сжег в печке… — Что случилось потом, ведун благоразумно умолчал.

— Там же были амулеты, обереги, четки, кости, снадобья… — в отчаянии всплеснула руками шаманка.

— И все это не стиралось ни разу с самого твоего дня рождения, — дополнил Олег. — Хотя для этого ты слишком молодо выглядишь. Скорее, это все не мылось еще лет пятьдесят до твоего рождения.

— Ничего не осталось…

Олег промолчал. Он вдруг подумал, что раненая ведет себя подозрительно бодро и резво для человека, лишь пару секунд назад очнувшегося после многочасового беспамятства. Тут вдруг у шаманки закатились глаза, и она обмякла, мягко завалившись набок.

— Урга! — подскочил Середин, поднял ее на руки, отнес обратно на скамью, присел рядом. Провел пальцем по виску и щеке, поправляя волосы, как бы случайно задел им кончик носа, опустил к подбородку, осторожно провел по шее, ключице, добрался до груди и двинулся дальше, к животу. Кончиком языка коснулся ее соска и тихо сообщил: — У тебя веки дрожат…

Шаманка напряглась — но получилось еще хуже.

— …и дыхание неровное.

— Пускай, — ответила она. — Еще никогда в жизни ко мне не прикасался ни один мужчина. Не знала, что это так приятно.

Олег улыбнулся, наклонился к ее устам — и из них тут же вырвался истошный крик:

— Бо-ольно!

Середин отскочил, девушка, хватая ртом воздух, схватилась за бок.

— Это ребра, — сразу понял ведун. — Вот проклятие! Похоже, несколько ребер тебе все-таки сломали. Лежи спокойно, я сбегаю к Любоводу за тканью. Плотно замотаем, через месяц срастутся.

— Ты приведешь его сюда?! — забегала глазами по сторонам Урга.

— Вот уж фиг, — пообещал Олег. — Как-нибудь обойдется.

Любовод увидел Ургу только через день, когда двое раненых, отлежавшиеся в теплой бане, распаренные и свежие, поднялись на свежий воздух. Новгородец без особого любопытства скользнул взглядом по молодой девахе, опирающейся на руку друга. Мало ли кто мужика в бане развлекал? Дело понятное, ласки каждому хочется. И тому, кто скитается год за годом, не имея ни кола ни двора, и тем, кто по воле правителей без мужиков который год в городе тоскует. Он лишь ненадолго спустился вниз и тут же выбрался:

— Карга старая ушла? Живая? Ну и славно. Я-то уж боялся, закапывать придется. Бабы от нее шарахались. Самому и рыть, и таскать довелось бы. Эти дуры упрямые — как упрутся, быком не сдвинешь.

— Как там дела с войском нашим? — перебил друга Олег. — Скот собрали? Хан из поездки к родичам вернулся?

— Да поди собрали скотину, — предположил купец. — Чай, второй день на исходе. Отсель ведь не углядишь, друже.

— Ты мне две лошади оседлал?

— Тебе и этой… Откель я помыслить мог, что убежит ведьма?

— Хорошо, что две, — кивнул ведун и похромал к внешней стене. Пострадавшая куда серьезнее Урга выглядела заметно бодрее: невидимая под одеждой тугая повязка на нижних ребрах ее только стройнила.

Купец покосился на красотку, одетую в принесенные им же замшевые тапочки, шаровары и замшевый казакин, подбитый горностаем, и на лице его отразилась тяжелая работа мысли. Он забежал с другой стороны, негромко поинтересовался:

— А эта откуда взялась?

— Это Урга, — представил спутницу Олег.

Любовод, бывший старостой Птуха всю зиму, знал немногочисленное население города в лицо, а потому врать, что это кто-то из горожанок, смысла не имело. Рассказывать правду ведун тоже не хотел. Во-первых, потому что долго, во-вторых — совершенно неправдоподобно, а в-третьих — чтобы к шаманке опять не начали относиться как к ведьме. А то ведь одни шарахаются, другие ненавидят — одежду с раненой снять и помыть беспомощную побрезговали. И это притом, что с каждой бедой или болячкой — наверняка к ней же и побегут.

Новгородец чуть приотстал и замолчал. А когда Середин, спустившись вниз и подсадив девушку в седло, тоже поднялся в стремя, вдруг восхищенно издалека прошипел:

— Ты ее сделал! Ты ее сделал, да? Вместо Урсулы, как надоела, эту, с мечом, сделал. Теперь, когда та строптива оказалась, эту… Всего за день! В бане, из дерева и воды!

Олег вздохнул. Объяснить, откуда среди снега и диких гор рядом с ним из ничего могла появиться Роксалана, было еще труднее. Вопросы с путешествием во времени и последующим возвращением в этом мире никак не котировались. В связи с полным непониманием самого времени как пространственной величины. С таким же успехом можно расхваливать программисту из двадцать первого века достоинства катанного сэкмена перед набитным. Все равно он не знает ни первого, ни второго и ни третьего. Проще было промолчать.

Любовод прошел мимо лошади шаманки и, как бы ненароком, коснулся ее ноги. Поднялся в седло, покачнулся — и задел руку. Всадники тронулись в путь. Шагом — при сломанных ребрах рысь была слишком тряским аллюром. Урга могла перенести только шаг или галоп.

Новгородец почти две версты ехал с некоторым отставанием, затем нагнал Олега, пристроился со свободной стороны:

— Экие ладные они у тебя получаются! — восхищенно прицокнул он языком. — Что та, злая, что эта. Вестимо, лучше живых смотрятся. Скажи, ведун, а она детей рожать способна?

Олег покосился на Ургу. Шаманка с не меньшим интересом смотрела на него, дожидаясь ответа.

— Не знаю, не пробовал, — обтекаемо ответил Середин.

— Э-э, — разочарованно потянул купец. — Ну да, к чему тебе? Коли надобны будут, из ничего сделаешь, тебе недолго. Тебе токмо для баловства. О наследниках заботиться ни к чему. Вестимо, у колдунов детей никогда не бывает. Токмо ученики, коли напроситься сумеют.

Всадники перешли брод, через овраг выбрались на противоположный берег и тут же наткнулись на дозор. Олега это порадовало: стало быть, порядок в войске уже восстановлен, служба идет, — раз даже с тылу охранение имеется, то впереди должно быть тем более.

— Обоз наш где? — поинтересовался Любовод.

— По тракту надобно три версты пройти, — пояснил юный нукер, имеющий из оружия только пику и косарь. Видать, от родителей ничего не досталось, а сам еще даже мечом не обзавелся. Да и откуда? Ни сражений, ни добычи. Хотя, конечно, в битве такой вояка сгорит моментом, как мотылек в костре.

— Чабык где остановился? — сочувственно вздохнул он.

— По тракту не сворачивая, — указал паренек. — Головные сотни там.

— Добро! — Новгородец неожиданно сорвался на рысь, но вскоре заметил, что остался один, натянул поводья, дождался спутников: — К вечерней трапезе можем не поспеть.

— Урге нельзя скакать быстро, — пояснил Олег.

— Он оно как, — покивал купец. — А ништо, все едино ладная девка получилась. Молодец, ведун. Завсегда восхищался мудростью твоей. Ну, да я помчусь. Далеко еще, и возки от города снаряженные счесть надобно. Кабы не случилось чего в суете. Без меня вставали.

— Скачи, друже, — согласился Середин. — Все равно нам в разных краях стоянки ночевать.

— Свидимся. — И Любовод опять сорвался на рысь.

Олег проводил его взглядом, пригладил бородку, никак не желающую разрастаться в солидную курчавую лопату, потрепал гриву у скакуна своей спутницы.

— Я ведь говорил только правду, — пожал он плечами.

Внезапно ведьма, откинув голову, залилась задорным счастливым смехом, но тут же застонала, прижав левую руку к сломанным ребрам.

— Я знаю, — кивнула она. — Со смертными завсегда так. Чем яснее истина, тем сильнее путаница. Кабы ты меня выдал, то все оставшиеся годы донимали бы старейшины, беи и простые несчастные, умоляя омолодить их самих или их родичей. Никто не поверит, что ни ты, ни я на это не способны. Станут обижаться, ненавидеть, а то и мстить. Уж лучше быть сотворенной «из дерева и воды».

Олег так далеко не заглядывал, но мысленно согласился со спутницей. В то, что старуха способна стать молодой женщиной без помощи магии, не поверит никто. А раз не поверит — станет требовать чуда и для себя. Когда смертным что-то втемяшивается в голову — на них не действуют никакие факты и аргументы, начисто отключается разум и логика. Посему — лучше не давать повода.

— Вот только как быть с Роксаланой?

— Я попрошу ее никому не открывать этого секрета, — пообещала шаманка. — Не хочу остаться провидицей без амулетов.

К водопою, по обе стороны которого раскинулся ратный лагерь, они добрались уже в сумерках. Олег спешился, взял под уздцы обеих лошадей, пошел между кострами. Уже возле третьего его узнали:

— Приносящий добычу! Приносящий добычу вернулся! Он вернулся! Вернулся! — Повсюду зашевелились отдыхающие воины, некоторые поднимались, вглядываясь в темноту. — Вернулся! Вернулся. Жив, вернулся. Теперь все получится…

Непонятно откуда появился широкоплечий Чабык, молча крепко обнял ведуна, тут же его оттеснила Роксалана, с визгом повиснув на шее:

— Олежка, хороший мой! Ты цел, ты жив!

— Как здоровье, посланник? — поинтересовался кочевник.

— Полмесяца похромаю. А там, милостью богов, и забуду.

— Можешь забыть сейчас, хан волков, — протиснулся вперед Судибей, приложил руку к груди и протянул кожаный мешок, в котором прорисовывалось нечто, похожее на футбольный мяч.

— Благодарю тебя, хан, — кивнул Олег. — Теперь этот сувенир больше не достоин внимания. Вели его где-нибудь закопать, дабы и у других в памяти не остался.

— Эй, кто-нибудь, коней примите! — огляделся Чабык. — Идем к костру, посланник. У нас как раз зажарен козленок и вдосталь кумыса. Идем, здесь темно, а все желают тебя узреть.

— Я рад вас видеть, друзья мои и братья! — провозгласил в ответ Середин. — Очень рад!

Он помог Урге спуститься со скакуна, пропустил ее перед собой. Кочевники глянули на незнакомку — и промолчали. Коли посланник предков ведет с собой женщину — значит, так надо. И Роксалана, намедни одолевшая Стража степей, — тому подтверждение.

Что странно — воительница тоже не задала ни единого вопроса.

Ставка кочевой армии мало отличалась от прочих костров. Разве только ковры вокруг огня лежали пошире, да кучка дров припасена побольше. На вертеле капала жиром небольшая тушка, поблизости стояли, приготовленные для пирующих, пиала с солью и перцем да бочонок перекисшего молока.

— Я выслал вперед дозоры, хан волка, — сообщил Судибей. — Перед нами на два перехода никого нет. Мы с мудрым Чабыком решили выступать на рассвете. Ты не против?

— Я доверяю тебе полностью, — ответил Олег. — Ты знаешь степь лучше всех нас. Веди войска по своему разумению.

— Благодарю тебя, хан волка, посланный нашему братству самими небесами, — опять приложил ладонь к груди степняк. — Я оправдаю твое доверие.

Он глянул на Чабыка. Воин крякнул, указал на покрытую корочкой тушку:

— Угощайся, посланник.

Олег срезал кусочек мяса, посолил его, отправил себе в рот. Следом приступили к трапезе и воины. Воздержалась от угощения лишь Роксалана, не отрывающая глаз от углей. На щеках ее играли желваки. Урга своего ножа не имела, поэтому Олег срезал несколько кусочков и для нее.

Воительница внезапно встала:

— Пора тушить огни. Завтра рано вставать. Олег, пойдем в палатку.

Середин удивился: на переходах они обычно спали на общих основаниях, на кошме или потнике, укрывшись овчиной. Однако, увидев в свете костров два воткнутых копья и натянутую между ними веревку, через которую был перекинут кусок полотна, он успокоился. Сооружение было в походе необременительным, но для девушки, попавшей в окружение сотен здоровых молодых парней — очень удобным. Маленький личный закуток.

Роксалана нырнула в него первой, а когда Олег вошел следом — в его горло тут же вдавился нож.

— Кто эта девка? — звенящим шепотом поинтересовалась воительница.

— Урга, — тут же признался Олег. Холодное лезвие на сонной артерии моментально выбило из памяти все заготовленные ранее объяснения.

— Ты меня совсем за дуру держишь?

— Она это, она… — Середин схватился за ее руку, но применить силу опасался. Один резкий рывок, и лезвие рассечет горло до позвонков. Сам точил.

— Ты хочешь уверить, что эта соска была шаманкой?

— Ты даже не представляешь, какие чудеса может сотворить с женщиной горячая ванна каждые двадцать лет.

— Подожди, девочка моя… — Полог дернулся, внутрь пробралась Урга.

— Какая я тебе девочка? — окрысилась воительница. — Ты мне еще даже до секретуток не доросла!

Шаманка кинула на Олега укоризненный взгляд. Но он мог только развести руками. Конечно, имея внешность полоумной старухи, учить взрослых женщин уму-разуму куда проще, нежели демонстрируя возраст наивной старшеклассницы. Но теперь уж ничего было не поправить.

— Вы чего переглядываетесь? — Свет костров, проникающий через ткань, не позволял различить внутри палатки почти ничего. Но Роксалана все равно заметила их жесты. Учуяла, наверное. — У вас что-то было?

— Было, — подтвердил Олег. — Контузия. У Урги до сих пор два ребра сломано.

— Правда? — немного ослабила нажим лезвия Роксалана. — Хорошо, ведьмаки, попробую вам поверить. Если ты и вправду Урга, шаманка, покажи мне поросенка!

— Не могу, он сжег все амулеты, — кивнула на Середина девушка.

— Зачем? — Роксалана наклонилась к Олегу. — Она тебе сопротивлялась? Не мог справиться?

— Слушай, успокойся ты наконец! — Середин ощутил, что настроение воительницы переменилось, и решительно отвел ее руку. — Вспомни, как она была одета! Натурально святой на паперти. Когда ее раздевали, чтобы осмотреть, я это тряпье в печку и кинул. Что я его, обыскивать стану?

— С твоими мозгами тебе только камнедробилкой работать, — сообщила Роксалана. — Тебе что валун придорожный, что ноутбук — все только на щебень и годится.

— И вообще! — решил поставить точку в споре Олег. — Ты мне не сват, не брат и не жена. И много раз говорила, что замуж за меня не собираешься. Так какое твое дело, с кем и как я встречаюсь?

— Это что, предложение? — удивилась Роксалана. — Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж?

— Ты согласна? Отлично! Тогда завтра же объявим о сочетании!

— Свадьба по здешним обычаям? — хмыкнула воительница. — Разрешающим многоженство? Ты кого обдурить пытаешься? У меня по качеству ведения переговоров круглая пятерка в дипломе!

— Здорово! Тогда скажи, как велит искусство дипломатии выходить из нынешней ситуации?

Собеседница задумалась, вернула наконец косарь в ножны, вытянула палец к шаманке:

— Где стоит истинный истукан Уманмее?

— У меня под юртой, в убежище. Его нельзя ставить в святилище, мужи подвергают его осквернениям, — ответила Урга. — А еще я знаю, что ты сделала с кроликом.

— Неужели это и вправду ты? — наконец усомнилась Роксалана и вплотную приблизилась к шаманке, пытаясь разглядеть глаза. Но скоро сдалась: — Темень какая. Ладно, утро вечера мудренее. Я ненадолго отлучусь, умоюсь перед сном. И вообще…

Воительница выбралась наружу.

— И что она сделала с кроликом? — не удержался от вопроса Олег.

— Оживила.

— Мертвого? — на всякий случай уточнил ведун.

— Это неважно, — отмахнулась шаманка. — Тут главное, чтобы не грибы давали волю пророчице, а пророчица давала волю им.

— Кто о чем, а вы все про поганки! — горько рассмеялся Олег.

— Ты не понимаешь! — придвинувшись ближе, попыталась объяснить девушка. — Пророчица волю должна иметь, дабы хрустали небесные пробить и дух свой перед Уманмеей поставить. Свою волю! Жены же наши от той воли с рождения отрекаются. Привыкли они без заботы жить. Отцы их растят, отцы для дочерей мужей находят, мужи от бед обороняют, мужи кров и пищу добывают, мужи волю рекут, как и что делать надобно. Засим и привыкают жены в чужой воле и послушании быть, ничего не требовать, лишь веления и деяний чужих ожидая. Пророчица же сама должна ответ от богини истребовать, а не ее благости ждать. Изо всех жен, виденных мною на путях своих, токмо твоя спутница сама волю свою речь способна, а не пред чужой преклоняться. Из нее пророчица получится, об том я сразу поняла.

— А из тебя?

— Из меня не получилось, — признала шаманка. — Нет во мне таковой твердости. Как делать сие, ведаю, да голоса богини не слышу.

— Я тоже знаю, как голоса услышать, — с серьезным видом сообщил Середин. — Поганок наесться и мухоморами закусить.

— То не главное, — возразила Урга. — Грибы нужны, дабы зрение истинное открыть, дабы поверх мира нашего мир истинный увидеть — мир духов, богов и демонов. Для того, чтобы путь к хрустальным чертогам найти, преграды разбить, в покои всевидящей Уманмеи войти, вопросы свои задать и ответы услышать. Для сего воля крепкая надобна, ибо духи и демоны заморочить смертных всегда пытаются и в игры свои затянуть. Воля должна их раздвинуть, к повиновению принудить. Самому себе не позволить поддаться. Увидеть кролика удушенного — и волею своей заставить дух его вернуться. Мне сие не под силу оказалось. Дух мою волю перешагивал. Она же с первого раза все себе подчинила и никому себя увести с пути нужного не позволила.

— Это да, — согласился Середин. — Упрямства Роксалане не занимать.

— Научить ее надобно, кто в истинном мире друг, а кто враг. Какие обманы супротив пророчиц устраивают, как волей своею зрение сие вызывать. Кабы еще месяц, еще хоть немного — знание свое все бы ей отдала.

— Воркуете, голубки? — вернулась назад хозяйка палатки. — Может, я здесь лишняя?

— У тебя будет время, — ответил Олег. — Впереди три месяца пути. Если не четыре. Или пять.

— Это ты мне? — уточнила Роксалана.

— У меня кончились грибы. А они растут только в горах, под снегом.

— Ничего, все еще впереди, — утешила шаманку воительница. — Если я верно помню географию, минимум пара хребтов нас впереди ждут. Давайте спать.