Глава 5
Осень 1448 г. Константинополь
День евангелиста Матфея
Так, устремивши глаза в подводную глубь, далеко мы
Видим, и тайны глубин сокровенные все нам открыты…
Авсоний «Мозелла»
…не тот?
– А так! – Мелезия негромко расхохоталась. – Не тот – и все тут! Хотя, конечно, не мое это дело – от кого и зачем ты здесь скрываешься. Извини – сорвалось.
Ну и девчонка! Прямо шпион какой-то. Интересно, как это сумела распознать все Лешкины ухищрения? Даже старуха Виринея Паскудница не догадалась, не говоря уже, к примеру, о Епифане, а вот Мелезия…
Старший тавуллярий подложил под голову руку:
– Слушай, а с чего это ты взяла?
– Объяснить? – Девушка прижалась к груди любовника, прищурилась, словно довольная кошка.
Алексей ласково погладил ее по спине:
– Объясни, сделай милость!
– Значит, так, – ухмыльнулась Мелезия. – Ты приехал из Мистры, а говоришь, как столичный житель – это, во-первых.
Лешка даже удивился – ну, надо же! Хотя, с другой стороны, чему удивляться-то? За восемь-то лет везде можно стать своим.
– Во-вторых, ты называл себя философом, – продолжала девчонка с хитрой улыбкой. – Утверждал, что знаком с Плифоном, а не знаешь, кто такой Дмитрий Кидонис. А я ведь специально тебя про него спросила! Кидонис – учитель великого Плифона, любой философ обязан это знать! Ты не знаешь, значит – и не философ, и не из Мистры.
Алексей только хмыкнул:
– Откуда ты только взялась на мою голову, такая умная?
Мелезия пожала плечами:
– Я ведь не проститутка, как ты, верно, подумал. Я – актриса, специально интересовалась историей театра, драмой, философией. Думаешь, это легко – перевоплотиться в чужой образ?
– Теперь так не думаю. У меня, вот видишь, не получилось, – Лешка поцеловал девушку в лоб. – А, может, ты еще скажешь, кто я такой на самом деле?
– Может, и скажу, – озорно хохотнула девчонка. – Попытаюсь. Ты… – она наморщила носик. – Ты явно склонен к логическому мышлению, все обо всем расспрашиваешь, сопоставляешь, делаешь выводы… не боишься покойников и даже владеешь какими-то приемами борьбы…
– Вывод?
– Ты, Алексей, явно служил в каком-то тайном ведомстве… А сейчас вынужден почему-то скрываться! Что дернулся?! Я угадала? Вижу, что да. – Мелезия ласково взъерошила Лешкины волосы. – Небось, думаешь сейчас, как от меня избавиться?
Да, старший тавуллярий примерно в этом направлении сейчас и мыслил!
– Не думай, я тебе не выдам. Зачем? У меня свои дела, у тебя свои. Если хочешь, будем встречаться.
– Хочу, – притянув девушку к себе, Алексей крепко поцеловал ее в губы. Рука его погладила изящную грудь, опустилась ниже…
– Нет, – неожиданно улыбнулась Мелезия. – Хоть мне и очень приятно с тобой, но – не сейчас. Взгляни в окно – светает! Расстанемся до вечера, у меня много дел.
– А может, дела подождут?
– К сожалению, нет, – выскользнув из объятий, девушка быстро оделась. – Если я буду валяться в постели целый день – где я заработаю деньги? Кстати, если ты думаешь, что нарочито всклокоченные волосы и растрепанная бородка тебя сильно меняют – так нет!
– Как – нет?
– А так! Человека меняет не внешность, а в первую очередь – походка, мимика, жесты, манера говорить… Да и волосы тебе следует покрасить получше. Я помогу.
– Спасибо за помощь, – прощаясь, усмехнулся Лешка.
Проводив Мелезию, он захлопнул дверь, снова завалился в постель и зажмурился. Из щелей в ставнях в комнату властно проникало утро.
Еще немного вздремнув, старший тавуллярий решительно вскочил с постели – ему, как и Мелезии, некогда было сибаритствовать, от всех его действий – и бездействия – сейчас зависела жизнь.
Спускаясь по лестнице, Алексей столкнулся с артельным старостой Прохором. Вежливо поздоровавшись, тот придержал молодого человека на выходе и тихо спросил:
– Ночью Терентия… Ты?
– Я, – не стал отпираться Лешка. – Было за что.
– Ну и ладно, – серьезно кивнул Прохор. – Есть одна просьба – в следующий раз не нужно вступать с ним в драку. Просто скажи мне.
– Хорошо, – прощаясь с артельщиком до вечера, Алексей улыбнулся и, свернув за угол, быстро зашагал к церкви Апостолов.
Зайдя в храм, поставил свечку за упокой души Созонтия – человек ведь все-таки, не собака – помолился за здравие жены и сына, после чего, выйдя на улицу, купил у мальчишки-торговца жареных каштанов и, удобно устроившись неподалеку, на лавочке за кустами жимолости, принялся насвистывать с самым беззаботным видом. Этакий, вышедший на прогулку зевака, беспечный и беззаботный. Тут таких много прогуливалось и, чем ближе к обедне, тем больше.
Вот уселся рядом какой-то бородач средних лет. Одет прилично, но без особых изысков, строго – длинный черный кафтан, серая мантия. Взгляд тоже строгий, но вместе с тем благостный. Вообще, незнакомец производил впечатление человека набожного, быть может, даже был церковным старостой.
– С праздничком святым, господине! – вежливо поздоровался Алексей.
Как раз и был праздник – день святого апостола и евангелиста Матфея.
– И вас, мил человек, с праздником! – широко улыбнувшись, бородач перекрестился на церковный купол и тут же спросил, как Лешка относится к унии.
Вообще-то, к идее союза католической и православной церквей старший тавуллярий относился положительно, справедливо усматривая в этом шанс в борьбе с турками. Однако, судя по подчеркнуто ортодоксальному виду незнакомца, в этом вопросе с ним нужно было держать ухо востро.
– Я вот недавно слушал проповедь отца Георгия Схолария… – уклончиво отозвался Алексей, специально упомянув самого ярого противника унии.
– Ах, и вы там были?! – обрадованно перебил бородач. – Ах, какая славная проповедь, поистине славная. Какие мудрые слова! Прав отец Георгий, прав – ни к чему нам поганые латыняне!
– Вот и я об этом! – широко улыбнулся Лешка.
Бородач совсем подобрел:
– Вижу, вы очень приличный человек! Служите где-нибудь?
– Занимаюсь коммерцией.
– Гм, гм… Не вполне богоугодное дело, но… что ж… в конец концов, ведь надо же на что-то жить, верно?
– Очень верно заметили! Меня, кстати, зовут Алексий.
– Никифор Скалос, церковный староста.
Ага! Лешка поспешно спрятал улыбку – а ведь угадал!
И тут же предложил зайти в ближайшую таверну, выпить немного вина за знакомство, ну – и в честь праздника евангелиста Матфея.
– Нехорошее это дело – винопитие, – Никифор поджал губы, но тут же махнул рукой. – Впрочем, в честь праздника – можно.
Они зашли в небольшую харчевню, одну из множества, расположенных в ближайшей округе, заказали кувшинчик вина, оливки, свежие булочки с изюмом.
– С этими латынянами – глаз да глаз, – продолжал начатый по дороге разговор староста. – Того и гляди подменят истинное православие! Псинища, псы!
– Совершенно с вами согласен! – Алексей подлил собеседнику вина и вроде бы как невзначай поинтересовался, знает ли уважаемый господин староста церковных нищих?
– Ну тех, что у паперти христорадничают. Мне вот показалось, одного я вроде бы знавал раньше… еще до того, как он стал нищим. Созонтий – так его имя.
– Созонтий?! – Никифор чуть было не пролил вино. – Вот и вы, господин мой, о нем!
– Так знакомый… Ну что, за евангелиста Матфея! За праздник!
Оба выпили. Лешка обтер рукавом губы:
– А что, еще, что ли, кто-то про Созонтия спрашивал?
– А как же, не спрашивал! – всплеснул руками бородач. – Всю душу, можно сказать, вытрясли – где да где этот самый Созонтий? Как будто я знаю – где! Созонтий этот, прямо сказать, нищий тот еще – ради мамоны примазался. Я уж давно хотел другим сказать, чтоб прогнали, да не дали.
– А кто не дал?
– Кто-кто… Все тот же! Николаем его зовут, неприметный такой, востроглазый. Сказать, где служит?
– Догадываюсь.
– Вот и молодец. Да ну их к ляду, Созонтия этого да Николая! Давай-ка лучше – за праздник!
– С большим удовольствием!
Допив кувшин, новые знакомцы простились – церковный староста пошел по своим делам, а старший тавуллярий снова вернулся в садик у церкви Апостолов. С Созонтием теперь все стало более-менее ясно – ну, точно, агент! Доверенный человечек некоего Николая – явного служителя того же ведомства, что и сам Лешка. Ну – почти того.
Ничего, в общем, нового – именно это Алексей и предполагал с самого начала. А так же предполагал и другое – ход поисков. Наверняка сей господин Николай в самое ближайшее время явится в доходный дом Виринеи Паскудницы – навести справки. Тут и всплывет некий жилец – мнимый философ. А приметы опального тавуллярия наверняка уже разосланы – нетрудно будет сообразить.
Что ж, получается – съезжать надо немедленно? Однако столь поспешный отъезд – да еще куда – надо подумать – непременно вызовет самые сильные подозрения о причастности постояльца к исчезновению старика. Что же тогда – не съезжать?
И так плохо, и эдак – нехорошо. К тому же и деньги скоро закончатся. Что ж делать-то, господи? Кстати, Мелезия обещала кое в чем помочь… Нет, пока никуда съезжать не надо – сбежать всегда успеется. А вот этого Николая можно попытаться использовать в своих интересах.
* * *
– Господин, подайте, Христа ради!
Алексей обернулся.
Попрошайка – грязный такой мальчишка в лохмотьях, на костылях. На глазу – бельмо, на шее – жестяная кружка для милостыни. Странный парень – ладно, костыли, но еще и бельмо – явный перебор.
Улыбаясь, Алексей скосил глаза, профессионально отметив возможных сообщников попрошайки. Ага – вот еще один, за деревьями – делает вид, что любуется облаками. Третий – у узенького проулка. Якобы тоже бездельничает – ковыряет в носу. Вся троица чем-то неуловимо похожа – возрастом, одежкой, манерой поведения… Или это уже у господина старшего тавуллярия профессиональная деформация личности наступила? Всюду ворюги да мошенники мерещатся! А как не мерещиться? Место малолюдное, тихое, опять же – подворотня – недаром там скучающий пацан ошивается – отход прикрывает. Нашли лоха! Небось, ждут не дождутся, когда Лешка потянется за кошелем, вытащит мелочь… вот тут-то тот, что за деревьями – и выскочит, хвать кошель – перебросит тому, что стоит у ворот… А дальше поди их, поймай! Плакали денежки, которых, между прочим, не так уж и много осталось.
– Пода-а-айте, Христа ради, – настойчиво канючил попрошайка. А глазенки-то – так и бегали, да и бельмо на глазу – точно, фальшивое, еще и наклеено неровно, кое-как. Ага – и тот, за деревьями, насторожился. Ну-ну…
– Ну разве в честь праздника, – с видом полнейшего раззявы Алексей потянул кошель, вытащил мелочь… А кошель так и не закрыл.
Быстрокрылой птицей метнулась из-за деревьев юркая тень! Оп!
Лешка тут же схватил прохиндея за руку, сжал.
– Ой, дяденька, пусти – больно-о-о-о!
Ага, больно ему! По чужим кошелькам, небось, лазать не больно.
Опа! А этот-то, лженищий, ка-ак двинет костылем… Молодец! Лешка едва успел подставить руку. А потом быстро пнул попрошайку чуть пониже колена. Тот завыл, скрючился… Больно, конечно! А нечего тут…
Ого! Третий – тот, что у подворотни – целился в Лешку из арбалета! Небольшой такой арбалет, можно даже сказать – карманный. Недешевый, в общем. Наверное, украли где-то.
Старший тавуллярий умело загородился, используя схваченного воришку вместо щита – ну, стреляй теперь, сделай милость! Что – боишься? Правильно делаешь, парень. Стрела не пуля – видать, куда полетит.
Вот стрелок оглянулся… И тут же, опустив арбалет, быстро ретировался. А из подворотни неторопливо вышел… Епифан! Улыбаясь, направился к Лешке:
– Утро доброе, Алексей.
– Да вроде бы день уже.
– Ты б отпустил этого…
– Этого? А, может, лучше его в сыскной секрет сдать?
– Не лучше, – глядя старшему тавуллярию прямо в глаза, тихо произнес Епифан. – Извини, обознались ребята. Не за того приняли.
– Не на того напали – ты, верно, хотел сказать? – отпустив шакаленка, ухмыльнулся Лешка. – Пройдемся?
– Пошли. Только недолго, нам еще работать надобно.
– Сердобольных дурачков шерстить?
– Их. Что поделать, у каждого свой хлеб.
Епифан тихонько засмеялся. Вот тебе и тихоня! Несмотря на юный возраст, уже успел шайку организовать – лихо!
– А не знаешь ли ты, парень, некоего Николая из сыскного секрета? – взяв Епифана под руку, поинтересовался Алексей.
– Знаю, – без всяких ухищрений признался тот. – Старик Созонтий на него работал.
– Что ж ты раньше-то не сказал?
– А ты не спрашивал.
– Хм… И что за человек этот Николай?
– Так себе, – Епифан презрительно сплюнул. – Мздоимец, как водится, к тому же – не очень-то и умен. Все больше нахрапом действует.
Алексей потер руки:
– Коли так – славно.
– Ну, я пойду? – просительно взглянул Епифан.
– Иди, коза ностра… Вечерком свидимся.
– Конечно.
Епифан исчез – побежал к своим попрошайкам-воришкам, а погруженный в свои мысли старший тавуллярий неспешно направился ближе к доходному дому. В синем небе ярко сияло солнышко, однако Алексей хмурился – за навалившимися проблемами некогда было подумать о главном – о тех троих вельможах, кто-то из которых мог оказаться заговорщиком. Вот о чем нужно было думать, вот в каком направлении действовать, а не всякой шушерой заниматься. Хотя, оно конечно – шушера шушерой, но и о собственной безопасности позаботиться надо!
* * *
Алексей заметил их сразу – трое дюжих парняг выскочили из развалин сразу, как только старший тавуллярий, срезая путь, свернул на неприметную, вьющуюся меж кустов и разрушенных портиков тропку. Выскочили, естественно, не просто так – наверняка поджидали, насчет этого у Лешки не было никаких сомнений.
Ухмылялись нахально… Вообще-то, позади должен быть и четвертый – перекрывать путь. Алексей резко обернулся – ага, вот он! Далеко стоит, гад – ножичком не достанешь, даже если метнуть. Да и ветер. Зато те трое… о, они подходили все ближе, явно не скрывая своих намерений.
Четверо против одного. Тут и думать нечего – либо бежать, либо – напасть первым. Бежать не получится, значит – напасть!
Громко насвистывая – якобы в полной беззаботности – Лешка наклонился у портика, подобрал подходящий камень… И, резко выпрямившись, с силой метнул его в ближайшего гопника.
Попал! Еще бы, не так-то уж тут было и далеко.
Парнища завыл, схватившись за голову… что-то выпало у него из руки. Что-то? Кинжал, и довольно длинный, этакий мини-меч!
В три прыжка Лешка оказался около остальных и, продолжая улыбаться, выхватил из-за голенища сапога нож. Намотал на левую руку плащ.
Ввух!
Эх, жаль, лишь слегка задел. Теперь – выпад! Ах ты, не достал… Ничего!
Гопники растерянно попятились, явно не ожидая от своей жертвы подобной прыти. А Лешка нападал, развивая первый успех, и в глазах его не было ни капли жалости, при таком раскладе не до гуманизма – либо он, либо они.
Первое, что сделал Алексей, оказавшись около тупо сидевшего на земле окровавленного, державшегося за голову парня, так это ударил его ножом в сердце! А чтоб наверняка уже не встал!
И снова бросился на остальных, все время помня – позади тоже был враг. Быстро оглянулся – ага, бежит сюда… Резко отпрыгнул в сторону, пропуская пущенный кинжал… Снова обернулся. А уже никто позади не бежал! Валялся! Споткнулся, что ли? Ладно, с этим после…
Гопники, похоже, пришли в себя. Тот, что только что метнул свой клинок, схватил валявшуюся на земле палку. Ай, молодец – Лешка нарочно отступил к портику – попробуй там, размахнись. Да и вообще – среди поваленных, а местами и торчащих, колонн действовать куда как лучше!
Оп! Притаившись за колонной, Алексей резко выбросил ногу, ударив одного из парней в живот… И тут же за колонною возник тот, что с палкой! Удар! Алексей подставил обмотанную плащом руку. А ведь хороший удар! Сильный. Если б угодил в голову или хотя бы по ключице…
Выпад!
Не достал! Черт, коротковат ножичек! А у того, что лежит? Вроде подлиннее… Отвлечь внимание! Пригнуться… Перехватить нож… Метнуть!
Ловок, бродяга, ловок! Лихо отбил, ничего не скажешь.
Прыгает…
И в этот момент Лешка вдруг вроде бы как споткнулся, упал… Как раз на стонущего вражину, который начал уже приходить в себя… А локтем ему в горло! И нож, нож – к себе.
Внимание! Темная тень сзади! Метнулась, словно крылья огромной хищной птицы. Взметнулась к небу палка… увесистая такая дубина.
Лешка заскулил, закрыл лицо рукою:
– Пощади!
– Н-на!
Дубина просвистела в воздухе… Ударила!
Прямо в лоб тому, что лежал!
А Лешка уже был на ногах – и с силой всадил в бок вражине только что подобранный нож!
Так… Похоже, остался только тот, четвертый… Алексей осмотрелся: однако, где же он? Вот, под чьими-то шагами осыпалась земля… Ага! Явился-таки.
Спрятавшись за колонной, старший тавуллярий покрепче сжал в руке нож. Ну-ну, иди… Вот сейчас… сейчас…
– Господин Алексей?!
Черт! Знакомый голос.
– Я только хотел спросить, не нужна ли помощь?
Осторожное движение. Светлые вьющиеся локоны… Епифан!
– Ты как здесь, парень?
– Мои сказали – за тобой следили люди Косого Карпа. А им человека убить – раз плюнуть.
– Косой Карп?
– Есть тут такой гад. Так, помощь, я смотрю, не нужна?
Алексей усмехнулся:
– Ну, разве что… Хотя…Там, на тропке – ваша работа?
– Да, мы его угостили камнем. Теперь нескоро в себя придет.
– Вот за это – спасибо! – вполне искренне поблагодарил старший тавуллярий. И, вытерев об траву нож, предложил пройтись. – Заодно и поговорили бы.
– Хорошо, прогуляемся, – с улыбкой кивнул Епифан. – Здесь неподалеку как раз дает представление труппа Мелезии. Вот и посмотрим!
– Тебе ж работать надо?! – усмехнулся Алексей.
– Ничего, устрою выходной за-ради праздника евангелиста Матфея.
Алексей даже не сразу узнал свою соседку – набеленное лицо, длинный завитой парик, короткая – так, что видны были коленки – туника древнего покроя. Точно так же, несмотря на прохладную по местным меркам погоду, были одеты и ее партнеры – видать, ставили какую-то пьесу из древней жизни.
Когда Лешка с Епифаном подошли ближе к сцене – скорее, даже к балагану, устроенному из трех составленных вместе повозок, с настланными на них досками – Мелезия как раз говорила нечто проникновенное, то прижимая руки к сердцу, то воздевая их к небу:
Твоих друзей не надо нам, и денег
Я не возьму, не предлагай: от мужа
Бесчестного подарок руки жжет.
Старший тавуллярий одобрительно хмыкнул: ну до чего ж хорошо сказано! Повернул голову к Епифану. Справился – что за пьеса?
– «Медея», – тихо пояснил тот. – Старинного автора – Еврипида. Медея вот она – Мелезия, ее партнер – Язон.
– А те трое?
– А те трое – хор.
Алексей усмехнулся: маловато, конечно, для хора, впрочем – тут же все таки не Мариинский театр!
Ступай, —
в ответ на реплику партнера продолжала Мелезия.
Давно по молодой жене
Душа горит – чертог тебя заждался.
Что ж? Празднуй брак! Но слово скажут боги:
И горек будет новый брак тебе!
Тут вступили трое молодцов – хор, грянув свою песнь с неожиданной силой:
Когда свирепы Эроты,
Из сердца они уносят
Всю сладость и славы людям
Вкусить не дают!
Спектакль шел долго, почти полдня, однако, собравшаяся толпа зрителей – надо сказать, для столь трущобного райончика вовсе не маленькая – терпеливо и с неподдельным интересом наблюдала за разворачивающимся действом, коим, неожиданно для себя, Лешка тоже не на шутку увлекся – видать, сказывалось длительное отсутствие телевизора.
Кое-что было не совсем понятно, и тогда молодой человек толкал в бок своего спутника, требуя пояснений. Тот с большим удовольствием их и давал, поначалу шепотом, а потом и все громче – увидев нескольких, повернувших к нему головы людей, тоже, видать, не очень-то разбиравшихся в условностях сюжета.
Интересная была пьеса, с этаким философским подтекстом – народу нравилось. И Лешке – тоже, особенно последние слова, звучно произнесенные каким-то длинным чернявым актером во время того, как трое молодцов-хористов уже сходили со сцены:
Многое Зевс на Олимпе решает,
Но многое боги дают сверх надежды…
И то не приходит, чего ожидаем,
И новому путь открывает бессмертный —
Такие исходы бывают и в жизни.
Золотые слова, между прочим! Жизненные.
Пьеса закончилась под одобрительные возгласы и крики. Трое хористов пошли вдоль толпы с шапками – собирали деньги, уж кто сколько даст. Подавали не очень-то щедро, однако Лешка заметил шнырявших в толпе Епифановых оборванцев, лихо шерстивших кошельки зевак.
Спросил шепотом:
– Вместе с Мелезией работаете?
Епифан неохотно кивнул.
Ну, конечно, как же еще-то? Ясное дело – карманники обрабатывают публику в сговоре с артистами, потом выручку делят. Красота! При любом раскладе внакладе никто не остается, главное – чтобы пьеса была поинтереснее, да актеры играли б так, чтобы дух захватывало! Так и играли. Особенно Мелезия! Вот уж талант так талант – куда там всяким прочим.
Епифан вдруг дернул Лешку за руку:
– Ну, я пойду, пожалуй. Дела.
Ага, дела, как же! Сто пудов – криминальные. Впрочем, парни из шайки Епифана все ж таки только что помогли Алексею справиться с нападавшими, точнее – с одним из них. Интересно, что это были за люди? Епифан сказал – из банды какого-то Косого Карпа. Старший тавуллярий о таком не слыхал, что и не удивительно – не мог же он знать всех мелких константинопольских бандитов, тем более – из противоположного его прежнему месту службы района. И все же, все же эти четверо не выходили у Лешки из головы. Почему они напали именно на него? Случайно? Да нет, кажется, они именно его и поджидали. А ведь Алексей был одет не очень-то хорошо, даже, можно сказать, бедно – уж никак не тянул на хорошую – такую, что следовало бы рискнуть – добычу.
Терентий?! А очень может быть! Впрочем, какая связь между приезжими плотниками и бандой Косого Карпа? Но других-то врагов у Алексея здесь не было, не успели еще появиться.
– Ого, и ты здесь?!
Лешка оглянулся – Мелезия! Раскрасневшаяся, веселая, красивая до невозможности!
– Ты не домой?
– Туда, – молодой человек улыбнулся.
– Так пойдем вместе!
С детской непосредственностью девушка подхватила своего спутника под руку. Из-за серого облачка выглянуло солнце, сверкнуло лучом прямо Лешке в глаз. Старший тавуллярий невольно зажмурился.
– Ну, не закрывай же глаза! – засмеялась Мелезия. – Посмотри на меня! Да и день-то какой хороший – распогодилось все-таки. Улыбнись же! Радуйся!
Алексею вдруг показалось, что в голосе девушки сквозили какие-то слишком уж радостные нотки. Показушно радостные, уместные для какой-нибудь плохой телесериальной актриски, ничего из себя не представляющей, вознесенной на вершины славы лишь волею случая, чужих денег и доступного секса. Но Мелезия-то была хорошей актрисой, Лешка сам вот только что это видел. Тогда почему ж она столь неискренна сейчас с ним?
Натянув на лицо самую радостную улыбку, старший тавуллярий исподволь, вполне профессионально осмотрелся вокруг. Собравшаяся посмотреть пьесу толпа постепенно расходилась, прохожие попадались все реже, вот уже слева потянулись развалины некогда великолепных портиков, от которых ныне остались лишь утратившие пышные капители колонны да поросшие бурьяном камни.
Алексей нахмурился, четко увидев, что за колоннами кто-то прятался. Наклонился, ловко вытащив нож. Мелезия удивленно вскинула глаза.
– Тсс! Не оглядывайся, – тихо предупредил молодой человек. – За нами следят!
– Я знаю, – шепотом отозвалась девушка. – Такой чернявый, длинный.
Лешка снова оглянулся: ну да, такой и есть – чернявый, длинный, с неприятным вытянутым, каким-то рыбьим лицом… Лицо запоминающееся. Господи, да это же…
– Да, это актер из нашей труппы. – Мелезия поджала губы. – Креонт. Тот, что только что играл Корифея. Он недавно у нас, с лета. И все это время не дает мне проходу – знает, что не замужем. К тому же – актриса, а раз актриса – значит обязательно проститутка, так ведь многие полагают.
– Так ты бы…
– Я бы пожаловалась своим, но… пока не за что. Креонт ведь на меня не нападает, просто – то ущипнет, то, словно бы невзначай, скажет нехорошее слово или предложит что-то скабрезное… Брр! Он мне не нравится!
– Да уж, рожа, как у висельника! – немедленно согласился Лешка. – Кстати, он, похоже, ушел. Или притаился, спрятался.
– Думаю, что ушел, – девушка передернула плечами. – Я ведь не просто так к тебе подошла. Пусть Креонт видит!
Лешка натянуто хохотнул:
– Увидел, кажется.
– Ну, не обижайся, ладно?
– Да я и не обижаюсь, с чего ты взяла?
– А хочешь, я научу тебя актерскому мастерству? – посмотрев куда-то вдаль, неожиданно предложила Мелезия.
– Актерскому мастерству?! – Алексей был удивлен.
– Ну да, ведь ты же от кого-то скрываешься! И делаешь это весьма неумело, впрочем, я об этом уже говорила. Вот ты перекрасил волосы, отпустил бороду – и все равно видно, что это все нарочно сделано, ну, извини, не вяжется твоя всклокоченная борода с манерой держаться, со спокойными и уверенными жестами, мимикой…
Старший тавуллярий со смехом тряхнул головой:
– Что ж, ты права, наверное. Делать нечего, уж, видно, придется-таки податься к тебе в ученики!
– Да уж придется.
Мелезия снова улыбнулась, но на этот раз вполне даже искренне, непосредственно, совсем, как беззаботная взбалмошная девчонка из какой-нибудь богатой семьи.
* * *
Придя в доходный дом, они перекусили внизу, у бабки Виринеи Паскудницы и, прихватив с собой кувшинчик вина, поднялись к Лешке.
Яркое солнце светило прямо в окно, в комнате было тепло, даже душно. Мелезия уселась на кровать:
– Жарко как!
– Я открою окно.
– Нет! Лучше расстегни мне столу… вот эти фибулы.
Девушка быстро сняла тяжелую верхнюю одежду, оставшись в длинной тонкой тунике, вовсе не скрывавшей пленительных обводов прекрасного молодого тела, а, скорее – даже подчеркивающей их.
– Хорошо как! – Вытащив заколки, Мелезия распустила по плечам свои пышные темные пряди. – Только все равно – душно.
– Я же говорю – окно…
– Не надо…
Девушка улеглась на кровать, заложив за голову руки:
– Если тебе не трудно, Алексий, сними с меня башмаки.
– О, нет, не трудно.
Сняв с ног Мелезии башмаки из мягко выделанной козьей кожи, Алексей сел на кровать, рядом:
– Выпьем вина?
– Выпьем.
Усевшись ближе, Лешка обнял девушку за плечи и протянул кружку… Потом провел рукой по груди, чувствуя, как твердеют соски под тонкой тканью туники. Потом принялся с жаром целовать гостью в губы.
– О! – нарочно вырывалась девушка. – И все же, как у тебя жарко! Помог бы мне снять тунику, что ли…
Вот уж об этом не надо было просить – достаточно было просто намекнуть… да Лешка и сам бы все сделал и без всякого намека!
Миг – и полетела на пол сброшенная туника, и ловкие девичьи руки принялись умело раздевать Алексея… и тела соприкоснулись кожей… и словно проскочила электрическая искра…
Мелезия выгнулась, застонала, прикрыв длинными ресницами карие томные глаза, и, властно обняв Лешку за шею, притянула к себе…
– Ты… ты волшебная девушка, Мелезия!
– Я знаю…
Потом снова пили вино, и опять целовались, и снова… А уже потом Мелезия приступила к занятиям. Для начала, попросив у хозяйки кувшин горячей воды и таз, заново покрасила Лешкины волосы рыжевато-коричневой персидской хной. Затем взялась за учебу.
– Вот ты называешь себя философом, а ведешь себя не так! Совсем не так. Ты прикидываешься провинциалом – а идешь, ни на что не смотришь. Нет, милый! Провинциалы столь целеустремленно не ходят. Остановись, осмотрись, полюбуйся портиками, колоннами, церквями. Спроси несколько раз дорогу у первых встречных прохожих, несколько раз ошибись, зайди не туда. И жесты, жесты! Побольше непосредственности, восхищения. Ты философ – значит, немного не от мира сего. Так будь же рассеянным! И поменяй взгляд – слишком уж он у тебя пристальный, жесткий.
– Что, заметно?
– Очень! И, полагаю, не только мне. Смотри и думай в этот момент о чем-то своем, пусть взгляд твой всегда будет несколько затуманенным. Кстати, ты знаешь суть учения Плифона?
– Честно говоря, не очень-то.
– Я тебе расскажу.
– Мелезия! Откуда ты знаешь философию?!
– Не забывай, я же актриса! И, смею думать, не особо плохая, хоть и играю в бродячей труппе. А где еще мне играть? Ты же знаешь, как относится к актерам церковь? Гонения – это не то слово! Хорошо еще – на кострах не жгут. И все же – нет занятия лучше!
Мелезия говорила с жаром, щеки ее раскраснелись, карие, широко распахнутые глаза сверкали брильянтами!
– Теперь – мимика, жесты, – покончив с философией, продолжала девушка. – У тебя жесткое, волевое лицо. Слишком жесткое для странствующего философа. Расслабься, чаще улыбайся, но не радостно-весело, а такой, загадочно-задумчивой полуулыбкой. Вот, попробуй… Ага! Получается. А жесты у тебя все еще расчетливы, скупы. Ну-ка махни рукой! Ничего, если собьешь со стола кувшин или кружки – философ и должен быть рассеянным. Вот! Так! Молодец! А сейчас займемся походкой.
– Походкой?
– Да-да, походкой. Поверь, поменять походку – значит почти полностью стать другим человеком. Перевоплотиться! Вот, смотри!
Прелестно обнаженная, Мелезия соскочила с ложа и, подбоченясь, прошлась по узкому пространству пола – от окна к двери.
– Вот так ходят гетеры! Смотри, как они выставляют напоказ свое тело… как высматривают состоятельного клиента, как стреляют глазами…
– О!!! – Лешка сглотнул слюну и протянул к девушке руки.
– Нет-нет! – засмеялась та. – То, что ты хочешь сейчас со мной сделать – пусть будет. Но – чуть позже. Пока же – смотри и учись! Вот так ходят домохозяйки…
Мелезия выпятила вперед грудь, изогнулась и смешно засеменила ногами.
– А так – молодые девушки из хорошей семьи под присмотром тетки… А вот так – без присмотра.
Лешка не выдержал, расхохотался – уж больно весело все получалось у гостьи.
Мелезия же уперла ему палец в грудь:
– Теперь ты! Вставай, вставай, поднимайся! И не надо меня обнимать… пока…
Старший тавуллярий послушно поднялся. Правда, стесняясь, натянул штаны.
– Ой-ой-ой, какие мы стеснительные!
Прошелся…
– Нет, друг мой, так ходят солдаты… или узники в тюрьмах! Расслабся! Размахивай посильнее руками, не смотри так по сторонам… нет, смотри!
– Так смотреть или нет?
– Смотри, но не так!
– А как?
– Рассеянно! А не так, будто кого-то высматриваешь! Задери подбородок повыше. Споткнись… Вот, молодец! Теперь иди сюда… Ляг рядом. Поцелуй меня… Нет, не в губы, в пупок… Та-ак… Теперь – выше… или ниже, как ты хочешь… Зачем ты только надел эти дурацкие штаны! Сними! Нет, постой – я сама сниму. Как противно скрипит кровать… надо же, я и не замечала! А что там у нас за окном… Наклонюсь, посмотрю… О! Какие у тебя сильные руки… Ох!!!
Они провалялись в постели до самого вечера – лень было спускаться даже за ужином. И все же – пришлось, когда в дверь, слегка постучав, заглянул Епифан.
– Там, внизу, пришел Николай, – ничуть не смущаясь увиденным, торопливо поведал подросток. – Ну, тот, из секрета. Я говорил о нем.
– А! – вспомнил Лешка. – Явился-таки, значит.
– Явился.
– Что, по мою душу?
– О тебе расспрашивает!
– Ладно! – вскочив с постели, Алексей быстро оделся. – Спущусь, посмотрю – что ему надобно. Мелезия, дождешься меня?
– Пожалуй, пойду к себе. Поучу новую роль. Лучше сам, как вернешься, заглядывай.
– Обязательно, душа моя, обязательно!
Спустившись по узкой лестнице вниз, старший тавуллярий нарочито громко потребовал у хозяйки еду:
– Ужас, до чего сегодня проголодался! Недаром еще великий Зенон Александрийский говорил – бытие определяет сознание!
Говорил ли так Зенон Александрийский или нет, Лешка не знал – но фразу сию ввернул нарочно для неприметного человечка в синем плаще, сидевшего у самой двери, на лавке. Обычный такой человек – не толстый, не тонкий, не молодой, не старый, увидишь – потом не вспомнишь. Только взгляд у него был знакомый – цепкий. Ну, точно – это и есть пресловутый Николай, кому ж еще тут рассиживать? Как бы теперь к нему подкатить, чтобы выглядело все естественным.
А не нужным оказались все ухищрения – человек из секрета подкатил первым.
– Вы, кажется, м-мм… философ, молодой человек?
– Ну да, ну да, – помня уроки Мелезии, рассеянно обернулся Лешка. И посмотрел, как бы сквозь сидящего. – Я приезжий. Из Мистры.
– Ого, из Мистры?! – ухмыльнулся сыскарь. – Говорят, красивый город.
– О да, очень красивый! – Старший тавуллярий растянул губы в совсем уж дурацкой ухмылке. – Правда, только здесь и начинаешь понимать всю красоту и величие столицы!
– Да, Константинополь тоже ммм… красивый город. Пожалуй, ничуть не хуже Мистры, а?
– Ничуть не хуже, это вы верно подметили, господин… э-э-э…
– Меня зовут Николай. Как святого угодника, ммм…
– Да, как святого… А я – Алексий. Алексий из Мистры.
– Да я уж понял, что из Мистры. Вы садитесь, Алексий, не стойте… Я ведь, знаете, ммм… тоже философией увлекаюсь – приятно будет поговорить.
– И мне тоже – приятно, – похлопав ресницами, закивал головой Алексей. – Может, прихватим вина да поднимемся ко мне? Тут как-то слишком уж шумно для философской беседы.
– Да-да, вы правы! – Николай явно обрадовался приглашению. – Здесь очень, очень шумно.
А никакого такого шума, на самом—то деле не было, подумаешь, о чем-то громко разговаривали зашедшие пропустить по стаканчику мастеровые. Это еще не вернулись с работы плотники! Вот уж тогда было бы действительно шумно, а так…
– Пойдемте, пойдемте, – купив у Виринеи кувшинчик вина, радостно приговаривал Алексей. – Знаете, как приятно встретить ученого человека, философа! Мы сейчас с вами, уважаемый Николай, много чего обсудим.
– Да, – согласно кивал сыскарь. – Много!
Придя в комнату, Лешка поставил кувшин на стол, с удовлетворением отмечая, что Мелезия, перед своим уходом, навела идеальный порядок. Ну – почти идеальный.
– Выпьем? – усаживаясь на колченогий табурет, предложил гость. – За праздник святого Матфея!
А разговор потом пошел вовсе не философский – Николай, иногда явно пережимая, дотошно выспрашивал Лешку о Созонтии. Мол, не видел ли, куда тот уходил, не разговаривал ли, не общался ли, случайно, за кружкой вина?
– Не, не общался, – отрицательно качал головой Алексей. – Я ж недавно только приехал.
– Да-а-а… – не скрывая своего разочарования, протянул Николай. – Видать, несладко приходится в чужом-то городе? Без друзей, без знакомых…
– Смею тешить себя надеждой, что теперь у меня все же появился хороший знакомый и любезнейший друг! – Старший тавуллярий осклабился – он давно уже понял, к чему клонит навязывающийся в друзья гость – вербует в агенты, собака!
– И кто же этот ммм… друг?
– Вы, господин мой!
– А-а-а! – Николай довольно ухмыльнулся. – Ну да – я тебе друг. Ничего, что на «ты»?
– Ничего! Какие такие условности могут быть между друзьями?
– Конечно, никаких, знамо дело! Хочу тебя кое о чем попросить, друг мой!
– Проси, о чем хочешь! – еще шире улыбнулся Лешка и тут же поправился: – Ну, если в моих силах, конечно.
– В силах, в силах, – закивал Николай. – Как тебе здешние соседи?
Старший тавуллярий наморщил лоб:
– Сказать по правде – те еще людишки!
– Вот-вот! – явно обрадовался гость. – И я о том же тебя хотел предупредить.
– Буду держаться от них подальше!
– Нет-нет, ммм… – Николай тут же скривился. – Подальше не надо – не такие уж они и страшные лиходеи. Так, мелочь. Ты бы мне о них, Алексий, рассказывал иногда. Так, по-дружески… С кем встречались, что делали, о чем говорили. Можешь с ними и выпить иногда. Только, все, что говорить будут – запоминай, после мне расскажешь!
– Все сделаю, как скажешь! Может, и у меня потом какие просьбы будут…
– Исполню, не сомневайся… Ну, за знакомство!
– За знакомство… А скажи, дружище Николай, кто тебя больше-то интересует, не могу ж я со всеми пить – никаких денег не хватит!
Гость неожиданно расхохотался и хлопнул новоявленного знакомого по плечу:
– Ай, Алексий, понятливый же ты малый. А ято думал – простак!
– Я ж философ, друже!
– Да помню, помню… Вот что, ммм…
Немного помычав, сыскарь достал из висевшей на поясе сумы несколько серебряных монет – аспр – и широким жестом протянул их Лешке:
– На вот тебе, по-дружески. Знаю, как одному-то в чужой стороне приходится. Бери-бери, не стесняйся… только вот это, ммм… расписочку мне напиши. Ты ведь грамотен?
– Обижаешь! Только вот пера и чернил у меня нет.
– Не беспокойся, я их с собой принес. Так, прихватил чисто случайно.
– Рояль в кустах… понимаю!
– О чем это ты, друже?
– Так, о своем, не обращай внимание, с нами, философами это бывает. Где расписаться-то?
– А вон, тут, с краюшка.
Лешка подмахнул, якобы не читая… на самом-то деле все четко разобрал – и обязательство сотрудничать, и сумму – двадцать аспр. Кстати, на самом-то деле серебрях куда меньше было! Ну, да бог с ним, со всем этим.
– Так ты так и не сказал, дружище Николай, за кем больше всего наблюдать-то?
– Ммм… Ну, будет возможность, за пареньком, соседом твоим, Епифан его кличут… О Созонтии его так, вроде бы невзначай, выспроси.
Ну, конечно, Епифан. Можно было догадаться. А ведь не дурак сыскарь – в нужном направлении копает. Правда, к Созонтию парень отношения не имеет… а вот к мелкой уличной преступности – самое прямое.
– И еще сильно интересует меня одна молодая особа, – негромко продолжал Николай. – Мелезией ее кличут.
– А, знаю – актриса.
– Будь с нею поосторожней, друг мой. Та еще девица, опасная, словно ехидна. Ну, – гость поднял кружку. – За праздник святого Матфея!
– За святого Матфея, – послушно повторил Алексей.
В небе за окном ярко сверкали…
