Стояла жара – земля раскалывалась черной паутиной трещин. Зной почти высушил русло небольшой речки, оставив лишь узкий коричневатый ручей – но и то было благо. Именно к этому ручью, оставив на время горные отроги, спускались на водопой дикие звери, именно к нему приходили люди смыть въевшуюся песчаную пыль. В двух полетах стрелы от ручья вздымались к небу красные скалы, а за ними тремя широкими уступами спускалась к реке долина, поросшая густой травой. Ветер гнал по траве голубоватые волны, играл листвой редких раскидистых деревьев, дававших густую тень – спасение путников. Целое стадо ланей, спасаясь от оцелота, пробежало на запад, где, ближе к океану, угадывалась фиолетовая дымка непроходимого леса.

На границе гор и долины, среди скал, угнездилась небольшая крепость – мощные стены из красноватого камня, обитые медью ворота и две высокие башни. Мимо крепости проходила узкая дорога, выбегала из горных ущелий и змеилась внизу, в долине. Дорога эта была одним из немногих путей, что вели на север, в земли отоми и пупереча и дальше, к Ново-Михайловскому посаду и Масатлану. К югу от крепости – вон, видно с башен – простиралось обширное плоскогорье Анауак – земли могущественной империи ацтеков. Крепость называлась Теспатль, что в переводе на русский имело два близких по смыслу значения – кремень и нож – и когда-то принадлежала отоми. Если смотреть сверху, крепость Теспатль действительно напоминала лезвие широкого кремневого ножа, широкое к воротам и сужающееся позади, к скалам. Глубокое ущелье защищало крепость с востока. С запада и севера громоздились неприступные скалы. Лишь южная – широкая – сторона, там, где ворота, выходила к дороге – именно над ней и нависали башни, да так удобно – что без соизволения коменданта крепости вряд ли кто мог бы проследовать на север. Чужой отряд ждал бы целый град камней, а теперь еще – и грозные тяжелые пушки, с великим трудом доставленные в Теспатль двумя артелями неприхотливых носильщиков-каита. Нависающие над дорогой башни отбрасывали на плато длинные черные тени. Дувший с гор ветер бросал в глаза часовым мелкую красную пыль.

– Вот послал черт работенку! – отплевываясь, выругался Олелька Гнус. – Спасибо, Кривдяюшко, присоветовал.

– Не ворчи, – усмехнулся Матоня, стоявший рядом с Олелькой на крайней, ближней к горам, башне. – Уж лучше пыль, чем кровососы. Хоть чесаться не надо.

– Да уж, – поправив висевший на поясе меч, махнул рукой Олелька. – Все одно, не от этих зараз, так от пылищи чешешься. В баньку бы…

Матоня вытер со лба пот:

– В баньку не в баньку, а к ручью сегодня сходим, как сменимся.

– Угу. Ужо в грязи пополощемся. – Олелька скептически скривился и сплюнул вниз, на дорогу.

– Ну, уж коли неохота – черт с тобой, ходи грязным, – хохотнул Матоня. – Нам тут еще сколько гнить? Три недели. Зато, коли Кривдяй не обманул, заработаем. Не должон обмануть, какой ему интерес нас обманывать?

– Так ведь не приходил к нам никто со знаком тайным, – резонно возразил Олелька. – За что ж Кривдяй платить будет?

– А то уж не нашенское дело, что не приходил. – Матоня осклабился. – Не приходил – и слава Богу – неча нам подставляться. А что касаемо Кривдяя – так ведь не он платит.

Олелька Гнус согласно кивнул.

Они пошли на ручей вечером, но не поздно, сразу, как только сменились. Отпросились у коменданта – добродушного Текультина (в крещении – Федора Власьича) – толстого пожилого индейца, уроженца Масатлана, имевшего в Ново-Михайловском посаде дом и выборную должность ополченного сотника. В крепость он напросился сам, прельстившись резким повышением статуса, высоким жалованьем и спокойной службой. Слухи о всяких там теночках Власьич считал явным преувеличением и им не верил. Одно знал – в таких вот дальних крепостицах самая спокойная служба и есть – от начальства далеко, к Богу – ближе. Вместе с Власьичем приехали в крепость его жена – худая, как тень, Таиштль – и две дочки на выданье – Маланья и Вера. Дочки были ничего себе, симпатичные, черноглазенькие. Только уж больно шумные – хохотушки да сильно петь любили, особенно старшая, Маланья. В Ново-Михайловском постоянно на хор бегала, что при церкви Михаила Архангела. Там и глаз положила на одного парня. Красивого, смуглого, молодого. И в должности приличной – не большой, но и не малой – младший дружинник. А как пел! Очень тот парень Маланье понравился, вот бы, думала, посватался! Но ведь скромник – даже не познакомился, стеснялся. Сама-то Маланья, хоть и на язык востра, а тоже, как сядет рядом на лавку – словно язык проглотит. Сидит – ни жива ни мертва, эх, колода. Сиди вот теперь в крепости, слушай маменькины наказы да плети из агавы циновки. Скукотища. Хорошо хоть батюшка, говорил, не надолго это – следующим летом вернутся обратно в посад, к тому времени подкопят на приданое. Вот тогда можно будет и сватов ждать. А пока – цыц – и никаких игрищ! Сидите, циновки плетите. Ну, песни петь можете.

Вот и пели девки. То масатланскую, про кривого койота и хитрого зайца Тоштли, то русскую, про красну девицу-бесприданницу, а то псалом какой-нибудь красивый затянут. Стражники на башнях заслушивались, уши развесив. Власьич дочек за это ругал – те отнекивались, за стражниками своими лучше следи, вон, Мишка Косой третий день пьяный ходит, собака. И где только бражку берет? Хотя понятно где – кузнец все-таки. А хороший кузнец всегда на бражку заработает.

Вот и сегодня, день еще не кончился, а уж идет по двору, песни горланит:

Ай, как шел молодец

Да похаживал.

На девок красуль

Да поглядывал.

Перед домом Власьича остановился Мишка – хоть и косит немного, да парень собой видный, высокий, светлоглазый, шугозерского своеземца Мефодия дальний родственник. Крикнул вроде бы никому – вокруг дома забор глухой, глиняный:

– Затянуть, что ли, нашу? – И тут же:

Эх, как собиралися, да красны девки,

Эх, да красны девки, да собиралися…

Почти сразу подхватили за забором звонкие девичьи голоса:

В лес по грибы, по ягоды,

Да не одни – с ребятами.

Ухмыльнулся Мишка:

– Эй, Верушка, Маланья! Орехов не хотите ль?

– Хотим!!!

Подставив к забору скамейку, сестры проворно вскочили на нее, показав над краем забора свои улыбающиеся лица. Как же, Мишка орехами угощает.

Мишка улыбнулся, подошел ближе…

Однако тетка Таиштль, жена Власьича, тоже не лыком шита, не койотом едена – давно уж услыхала Мишку. Приготовила палку. А как утащили девки скамейку, тут же и выскочила, да с палкой!

– Ах, вы ж, заразы! Вместо того чтоб циновки плести чинно? Вот уж пожалуюсь батюшке, будет вам приданое!

– Не шуми, Таисья Батьковна! – вступился за девок Мишка. – Пусть орешками полакомятся.

– А ты вообще молчи! – Над забором появилась рассерженная физиономия Таиштль. – Ишь, защитник выискался. Кто блюдо починить брался? И где то блюдо?

– Так починил я твое блюдо, тетушка Таисья. Только прополоскать осталось – копоть кузнецкую смыть. – Мишка сделал руками вращательное движение. – Сейчас вот прямо и пойду к ручью, отмою. Хорошее блюдо стало – как новое. Все дырки самолучшей медью заделал, лучше прежнего.

– Починил, говоришь? – Тощая Таиштль сменила гнев на милость. – Ну, как принесешь, заходи, Миша, гостем будешь. Блюдо это мне Текультин еще в молодости подарил, в Масатлане. Думала – уж совсем прохудилось. Молодец, что сделал, коли не врешь.

– Да что ты, тетушка Таисья! Как можно… Жди, ужо к вечеру блюдо занесу. Да не тирань дочек, они у тебя золото.

– Уж и без тебя знаю. – Таиштль улыбнулась. Дочки, что правда, то правда, хорошие. Вот бы еще и замуж их хорошо пристроить.

– Да кто там орет на всю крепость? – спускаясь после дежурства с башни, недовольно произнес Матоня. – Уши уж от криков болят.

– Мишка-кузнец разоряется, – усмехнулся Олелька Гнус. – Видно, опять браги напился. И где только берет?

– Ну, где берет – ясно. У купчишек проезжих – кому носилки починит, кому ожерелье выправит – те и расплачиваются. Были б тут лошади – на одних подковах озолотился бы Мишка. – Матоня завистливо вздохнул.

– Да, Мишка – кузнец отменный, – согласно кивнул Олелька. – Нам бы вот тоже не помешало раздобыть бражки, а, дядька? Купчин прижать за горой… Ну и что, что Кривдяй разбойничать не разрешил? Кто он такой, этот Кривдяй? Выжига! Да мы ж и не часто. Вот, завтра туспанский караван ждут. Может, порастрясти купчишек, а то засиделись без дела-то?

Матоня задумался. Да, пожалуй, купчишек потрясти стоит. Тихонько. Ну, конечно, не туспанский караван – он уж слишком велик – а вот кого поменьше…

– Ладно, там видно будет. – Махнув рукой, Матоня направился к воротам, а оттуда – к речке, вернее – к коричневому ручью. Разрешение на то от Власьича было получено еще вчера. Хоть и неказист ручей, а все ж сполоснуться можно.

Они пересекли овраг и, пройдя по узкой тропинке меж колючим кустарником, спустились вниз. Скинув одежку, вошли в воду и принялись мыться, пофыркивая от удовольствия, совсем не замечая, как с противоположной стороны ручья, из зарослей агавы, наблюдают за ними внимательные глаза индейца. Судя по татуировке на груди в виде вытянутых овалов и ожерелью из зубов пумы – это был отоми. Яркий плетеный плащ со вставками из разноцветных перьев указывал на непростое положение индейца – ну, если и не касик, то явно зажиточный торговец. Последнее предположение, скорее всего, было правильным, если принять во внимание пять пар носильщиков, отдыхающих невдалеке возле поклажи. Впрочем, носильщики эти больше напоминали воинов: все как на подбор мускулистые, рослые – грудь многих украшали шрамы.

Посмотрев на купающихся, индеец сделал знак носильщикам быть наготове и, выбравшись из кустов, направился вниз, прихватив с собой небольшой кувшин.

– Дай Бог здоровья, – подойдя ближе к ручью, чинно поздоровался он почти без акцента.

Матоня с Олелькой молча кивнули в ответ и вопросительно уставились на индейца. Они вовсе не боялись невесть откуда взявшегося чужака – крепость-то, вот она, рядом! Большой отряд давно бы заметила стража, а маленький – чего ж в них опасного? Тем более – один человек. Интересно только – что у него в кувшине?

– Не хотите ли октли? – усаживаясь на корточки, улыбнулся индеец. Вытянутое безбородое лицо его вряд ли можно было назвать симпатичным. Впрочем, и слишком уж отталкивающим – тоже. Так, ничем особенно не приметное, каких много. Посмотришь и сразу забудешь.

Купальщики переглянулись и, быстро выбравшись на берег, натянули на себя одежду.

– Вот только жаль, кружек нет, – посетовал отоми.

– Ничего, – ухмыльнулся Олелька Гнус. – Мы прямо из кувшина.

Подхватив протянутый кувшин, он припал к горлышку и принялся пить со страстью жителя безводной пустыни. Острый кадык насосом заходил по его так и не отмывшемуся от въевшейся пыли горлу.

– Хорош октли! – вытерев губы, похвалил он и передал кувшин Матоне. Тот сделал длинный тягучий глоток и подозрительно взглянул на отоми:

– Никак с торговлишкой к нам?

Индеец кивнул. Это и так было каждому ясно: ежели человек угощает стражников брагой, значит, не просто так, значит, чего-то хочет от них, скорее всего – посредничества, и наверняка тайком от коменданта, чтоб не платить пошлину. Подобные случаи не были редкостью в любой дальней крепости.

– Хочу добраться до Ново-Михайловска, – пояснил торговец. – Доставлю кое-какие товары корчемщику Кривдятлю.

– Кривдятлю? – переспросил Олелька. – А что у тебя с ним за дела?

– Да разные, – уклончиво ответил купец. – Я давно с ним знаюсь. Через других купцов сообщал Кривдятль – есть у него знакомые в Теспатле: Матон и Олетль. Они, он говорил, мне помогут.

Шильники переглянулись.

– Ну, мы это, – недоверчиво скривив губы, произнес Матоня. – Я, Матоня, а вот он, —кивнул на приятеля, – Олелька. И чем это мы тебе должны помочь?

– Вот игрушка. За сколько купят? – Индеец с усмешкой достал из привязанной к бедрам сумки маленький золотой череп с глазницами из бирюзы. – Нет ли у вас подобного?

– Подобный? А пожалуй, найдется.

Хмыкнув, Матоня развязал кушак и, аккуратно надорвав его, вытащил наружу точно такой же череп. Тайный знак, данный Кривдяем.

– Вот что, – хрипло сказал индеец, в голосе его на этот раз слышались хозяйские нотки: – Совсем скоро здесь будут нужные моему повелителю люди. Сделаете так…

Узкая дорога змеей извивалась меж горными отрогами, взбиралась на поросшее кактусами плоскогорье и, пересекая иссохшее русло реки, выводила к красным скалам, за которыми скрывалась крепость Теспатль. Небольшой, но хорошо вооруженный отряд – воины, носильщики, слуги – продвигался по дороге, поднимая красную пыль. В выцветшем блекло-голубом небе парил орел, высматривая добычу. Кто-то из воинов, посмотрев на орла, потянулся к луку, звякнув кольчугой.

– Не стоит, – оглянулся Олег Иваныч. – Некогда нам с орлом возиться. И тебя ждать не будем.

Он шагал в середине отряда, в простой дорожной одежде: серые штаны с чулками, башмаки с тупыми носами «утиный клюв», коричневая куртка из тонкой замши с разрезными рукавами-буфами, сквозь которые просвечивали желтые рукава рубашки, на простом кожаном поясе – узкий немецкий меч. Обычный наряд странника-кондотьера. Лишь ярко-красный, богато расшитый золотом плащ да залихватски сдвинутый набекрень берет с пером кецаля напоминали о высоком положении их обладателя. Рядом с воеводой шел старший дьяк Григорий, в такой же куртке и башмаках, что и Олег Иваныч, только что поярче расцветкой – лазоревая куртка, красные бархатные штаны, плащ травянистого цвета. Могли б, конечно, на носилках ехать – да Олег Иваныч считал – не по-мужски это. Были б лошади, другое дело. Вот только уж больно сложно их сюда доставить, учитывая зимовку. Может быть, позже, другим путем – через Атлантический океан – учитывал адмирал-воевода и такую возможность, на будущее.

Конечно же, новомихайловское начальство шаталось пыльными дорогами не просто так – инспектировало крепости, как и предписывалось договором с тарасками-пупереча, ну и, заодно, решало проблемы менее глобальные, но от того не менее значимые – поиски пропавшего Вани. Олегу Иванычу с Гришей казалось, что таинственное исчезновение мальчика неразрывно связано с отъездом купцов-отоми. Ведь они исчезли одновременно: Ваня и его приятель Тламак, переводчик и проводник отоми. Правда, Олег Иваныч все больше сомневался – отоми ли были купцы? И чем больше думал на эту тему, тем больше приходил к выводу, что похищение – дело рук теночков-ацтеков. Ведь недаром так заволновался Тламак, увидев изображение бога Уицилапочтли! А еще это странное покушение на него, Олега Иваныча, и Софью. Слишком быстро ретировались нападавшие, словно не тех встретили. Так, может, и правда – не тех? Рожи закрыты масками из перьев ворона, тела обильно расписаны охрой. Причем непонятно каким узором – то ли отоми, то ли каита, то ли вообще неизвестно кто. По поручению воеводы Николай Акатль поговорил с продавцом красок – охру покупали двое. Оба белые – один пожилой, коренастый, с буйной бородой и маленькими глазками, второй – обычный парень, кругломордый, краснощекий, кудрявый. Первого-то продавец еще, может, и опознал бы, а вот второго… Таких парней среди новгородцев – как собак нерезаных. Николай Акатль по собственной инициативе пошатался по злачным местам – вот уж действительно прирожденный опер – и разузнал-таки кое-что. Частенько заходила подобная по приметам парочка – коренастый пожилой бородач и краснощекий парень – в корчму некоего Кривдяя, выходца из тихвинских смердов. Хозяина корчмы это, впрочем, никак не характеризовало – к нему в корчму кто только не шлялся, однако один из кривдяевых слуг-индейцев в приватной беседе поведал Николаю о том, что подозрительная парочка перестала появляться в корчме с неделю назад, а раньше часто захаживала. Примерно тогда же съехали и купцы-отоми. Отоми ли? Ну, слуги и носильщики – точно отоми, а вот их хозяева – одни духи пустыни знают. Может быть, и отоми, может – и нет, по внешнему виду не скажешь, а близко слуги с ними не общались.

Доложив обо всем своему непосредственному начальнику – старшему дьяку Григорию, – Николай Акатль высказал вполне здравую мысль – что наглядно свидетельствовало о его остром уме – связать исчезновение парочки «бородач» – «краснощекий» не с отъездом купцов, а с какими-нибудь другими событиями. Стали думать вместе с Олегом Иванычем. По всем правилам думали – устроили даже мозговой штурм. Одну причину установили быстро – примерно в то же время, когда те исчезли, закончился набор охочих людей на службу в дальние крепости на границе с Анауаком. Стало быть, с большой долей вероятности можно было утверждать, что и те двое туда же намылились. Что следовало проверить. Однако не это больше всего смутило Олега Иваныча и Гришу, другое. С неделю назад прекратились ночные грабежи и разбои! Значит – эта парочка и орудовала, вот так-то. Значит – нужно было искать. Значит – нужно было найти. Как в старом фильме: найти и обезвредить!

Плановая инспекция крепостей подвернулась кстати. Олег Иваныч не собирался лично ехать, хотел послать одного Гришу, но, рассудив здраво, передумал. Уж слишком много там завязывалось. И если подумать об исчезновение (а лучше – о похищении!) Вани… Ведь дороги из земель отоми к ацтекам шли через дальние крепости. А вдруг повезет? Вдруг, информация какая-то проклюнется о похищенном? Ну, пускай для начала немного, крупица. Но ведь курица по зернышку клюет.

– Знаю я, Гриша, эти дальние гарнизоны, – отхлебнув из баклажки водицы, продолжал начатую беседу адмирал-воевода. – Там только с виду тишь да гладь да мухи жужжат, а на самом-то деле… И винишко могут на службе жрать изрядно и, не дай бог, чем похуже заниматься. Ну, винишко – это ладно, это не самое страшное… Вот, помнится, приезжаю как-то в Капшинское отделение… Эй, чего там остановились, нашли что?

Олег Иваныч быстро прошел вперед. Действительно, нашли. Один из идущих в авангарде воинов молча протянул ему небольшой изящный браслетик из змеиной кожи.

– А ведь на детскую руку браслет! – измерив находку пальцами, тут же заявил Гриша. – Не было такого у Ваньки?

– Нет, вроде. – Олег Иваныч покачал головой. – Хотя, кто его знает? Находку прибери. У Геронтия потом спросим.

В крепости их уже ждали. То ли известил кто через проезжих купцов, то ли примерно представляли – когда приедут. Двор крепости был чисто выметен, кусты аккуратно подстрижены. На одной из башен колыхался новгородский флаг с медведями. У гостеприимно распахнутых ворот, блестя на солнце кольчугами и шлемами, выстроился весь гарнизон – с копьями, луками, аркебузами. Пушки, конечно, не стали ради показухи с башен снимать для парада, хотя, кое-кто такое Власьичу советовал. Да тот отмахнулся – ну его к ляду: снимать, потом обратно затаскивать – мороки выше крыши, тем более адмирал-воевода в делах строг и показухи страсть как не любит. А вот от обеда у коменданта не отказался. Да и чего отказываться: крепость в состоянии приличном, службу несут исправно, пара стражников, правда, за пьянство сидела в порубе, и Олег Иваныч подозревал, что на самом-то деле вовсе не пара нашлась бы таких, да уж черт с ними. Обедать так обедать. Заодно выспросить у коменданта о гарнизоне, ну и про этих, про «бородатого» с «краснощеким».

– Да у нас, почитай, все такие,– улыбнулся Текультин Власьич. – Ну, которые русские. Их тут при крепости четыре с половиной десятка: из них один кузнец и два молотобойца. Остальные полторы сотни – отоми. Хорошие ребята, службу несут с охотою. Кузнец, правда, чего греха таить, выпить любит. Но кузнец хороший, еще и другие работы знает – вон, супружнице моей блюдо прохудившееся заделал, не знаю, правда, как, не приносил еще. Эй, Таиштль, не принес еще Мишка блюдо-то?

Последнюю фразу Текультин произнес на языке науйя. Тощая Таиштль покачала головой. Не приносил еще. Как ушел на ручей – блюдо прополоскать – так пока и не приходил.

– Утонул, что ли? – пошутил Текультин и повернулся к гостям:

– Кушайте, кушайте. Вот, крольчатинки с маисом попробуйте – Таиштль запекала.

Снаружи, во дворе, послышался какой-то шум, перепалка, словно бы кто-то рвался на пир, а его не пускали. В принципе, наверное, так дело и обстояло – появившийся в дверях молодой мужик с чуть косящим на сторону левым глазом тяжело дышал и отфыркивался, словно только что выдержал какое-нибудь тяжелое испытание. Рожа красная, зипун расхристан, в руках непонятная такая тряпица, красная, переливчатая. Позади парня виднелись смущенные слуги.

– Извиняй, батюшка Текультин Власьич, – парень поклонился в пояс. – Ходил сегодня на ручей, так вона, смотри, что нашел!

Он развернул тряпицу. Шитая золотом рубаха красного аксамита вспыхнула алой кровью в лучах заглядывающего в узкое окно солнца.

– На отрока рубашонка, – пояснил парень. – Порвана да в крови. Не иначе – смертоубийство на ручею было – а мы проморгали.

Олег Иваныч вздрогнул. Попросил передать находку. Осмотрел, пощупал руками – дырки, на левой стороне ворота – пятно бурого цвета, то ли томатный сок, то ли действительно кровь. Гриша протянул руку, поколупал пятно, ощупал ворот, потом кивнул: да, Ванькина рубаха, была у него такая.

– Рубаха рубахой, – недовольно бросил Текультин (Мишка, ящерицын сын, мог бы и выждать, перед гостями не позорить, скажи-ка: «проморгали»!). – А блюдо, блюдо-то где?

– Какое блюдо? – Кузнец Мишка недоумевающе мотнул головой, потом хлопнул себя по лбу: – Да, кажись, на ручье и оставил, блюдо-то!

– Эх ты, ворона! – в сердцах плюнула на пол Таиштль.

– Счас, сбегаю, принесу…

– Стой, парень! – властно произнес адмирал-воевода. – Вместе пойдем. Покажешь все: и где ручей, и где именно рубаху нашел.

– Ну вот, вот тут она и лежала, в кусточках. – Кузнец показал рукой на левый берег ручья, густо поросший колючками. – Приметливо так лежала, с дороги видать, да и как не увидеть – цвет-то, словно костер пылает!

Олег Иваныч с Гришей принялись за осмотр места находки. Осматривали тщательно: просеивали через пальцы песочек, камни переворачивали. Вдруг да еще что найдется-покажется!

А невдалече, шагах в сорока, за кактусами, внимательно наблюдал за ними индеец-отоми в богатом плаще со вставками из птичьих перьев, с чуть вытянутым книзу лицом, ни красивым, ни уродливым, неприметным таким, средним. Увидишь – и сразу забудешь. Понаблюдал немного, кивнул удовлетворенно, вышел из-за кактусов и направился вниз, к ручью.

– Бог в помощь, – поздоровался.

– И тебе, мил человек. – Олег Иваныч подозрительно оглядел незнакомца.

– Я – Тускат, купец из Масатлана, – широко улыбнулся тот. – В Ново-Михайловском бывал не раз – про вас знаю.

Купец поклонился, приложив руку к сердцу. Олег Иваныч и Гриша кивнули.

– Давно в здешних краях? – поинтересовался адмирал-воевода.

– К сожалению, уже третий день, – снова улыбнулся купец. – Один носильщик ногу подвернул, другого змея укусила. Вот и сижу пока тут, в Мештитаке – это деревня здесь рядом.

– Ничего себе рядом! – буркнул про себя скромно стоявший в сторонке кузнец. – Ну, да бешеной собаке двадцать верст – не крюк.

– Сейчас вот из крепости возвращаюсь, думал, может, сговорю кого в носильщики до Масатлана. – Тускат вздохнул. – Да, видно, боги того не хотят. Придется с крестьянами договариваться.

– Мештитак – это ближайшая деревня? – тихо спросил Олег Иваныч кузнеца.

– Другая в три раза дальше, – кивнул тот, тщательно оттирая от грязи блестящее серебряное блюдо.

Олег Иваныч взял масатланца за локоть и поинтересовался, не рассказывали ли ему в Мештитаке о белом мальчишке.

– О белом мальчишке? – Тускат почесал нос. – Нет, кажется… Хотя… Что-то такое старики болтали, да я не прислушивался – у меня и у самого забот по горло. Вам бы лучше самим спросить. Хотите – пойдемте со мной, к вечеру будем.

– Лучше завтра идите, – посоветовал кузнец, с удовольствием рассматривая свое отражение в блюде. – Завтра у них в Мештитаке праздник – сын старосты женится.

– А ты откуда знаешь? – с явным неудовольствием обернулся к нему масатланец.

– Так у нас в крепости, считай, человек двадцать оттуда. – Мишка пожал плечами. – На завтра все отпросились со службы – с раннего утречка домой двинутся, рады: почитай, уж месяц там не были. Эх, и нагнали ж бражки в Мештитаке! Сам бы с вами отправился, да не могу – мне еще ворота чинить, да вот вещь вернуть хозяйке.

Кузнец плюнул на блюдо и принялся тщательно полировать его рукавом.

Они решили идти сразу, не заходя в крепость. Тем более, как утверждал Тускат, тут и дороги-то было на два часа, если прямиком, через горы, охотничьей тропкой. Выспросить уже сегодня вечером стариков, завтра остаться на праздник (уйти со свадьбы – кровно обидеть), а уж послезавтра вернуться обратно в крепость вместе с воинами.

Мештитак… Известная всем в крепости мирная деревня отоми… Или все-таки подождать до завтра? Но не факт, что завтра все мештитакцы будут трезвыми, скорее – наоборот, свадьба все-таки. Напутают еще чего при расспросах, нет уж, лучше сегодня.

– Ну, пойдем, что ли, масатланец? Кстати, ты хорошо русский знаешь!

– Так я в Ново-Михайловском частый гость. Племянник там у меня дружинником служит – Николай Акатль, может, слышали?

– Слыхали, как же! – улыбнулся Олег Иваныч. Вот ведь как мир тесен.

«И чего он там мелет про Николая Акатля? – помахав на прощанье рукой, подумал кузнец. – Вроде нет у Николы никаких родственников, сам говорил как-то. И чего врет масатланец? Верно, понравиться хочет – все они, толстобрюхие купчины, такие! Впрочем, их дело…»

Поудобнее ухватив блюдо, молодой кузнец Мишка, дальний родственник шугозерского своеземца Мефодия, насвистывая, направился обратно в крепость.

Еле заметная горная тропинка, петляя, тянулась меж колючих кустов и кактусов, ныряла в расщелины, словно по гигантской лестнице, взбиралась по крутым, изрезанным ветрами склонам. Блеклое небо дышало зноем, и только лишь западный ветер приносил с океана какой-то – совсем небольшой – намек на прохладу. Белое палящее солнце медленно клонилось к закату, вызывая оживление местной фауны. Вот проползла змея, вот ящерица взобралась на камень, любопытствуя, покрутила головой с бусинками глаз и тут же исчезла из виду. Слева от тропинки мелькнул и пропал серовато-желтый, с рыжими подпалинами, койот, рядом, в креозотовом колючем кустарнике, заклекотала какая-то птица.

Тускат шел впереди, указывая дорогу, за ним двигались Олег Иваныч и Гриша. Высокая фигура масатланца в украшенном перьями плаще мелькала меж кустами и кактусами. Иногда торговец оглядывался, улыбался, кивал или показывал рукой на скалу или дерево – сообщал название, сначала по-русски, затем на науйя. Олег Иваныч повторял, смешно коверкая слова, и сам же смеялся. Шедший позади – при всем желании на узкой тропинке не поместилась бы пара – Гриша пытался завести разговор о новомихайловских делах. Олег Иваныч беседу не поддержал – масатланец-то отлично знал русский – не то чтобы адмирал-воевода его в чем-то подозревал, а просто осторожничал, по привычке, на всякий случай. Да и к чему посвящать человека в то, о чем ему знать вовсе не нужно?

Пот уже не лил с новгородцев градом – привыкли – наоборот, чем выше поднимались на плато, тем лучше они себя чувствовали. Уже давно исчезли так надоевшие мошки, с вершин гор потянуло прохладой, и Олег Иваныч почувствовал себя так комфортно, как давно уже не чувствовал – словно бы повеяло вдруг чем-то родным и близким.

– А что, Гриша, вот бы сейчас снег пошел! – обернулся адмирал-воевода. – Пушистый такой, легкий.

– Окочурилась бы половина новомихайловцев от холода, коли б и вправду снег выпал, – хмыкнул Гришаня. – И почти все масатланцы. О прочих и говорить нечего. Что в нем хорошего, в холоде-то? Забыл, Олег Иваныч, как в Гусиной губе намерзлись?

– Не отставайте, заблудитесь! – крикнул ушедший вперед торговец. – Здесь, на развилке, налево.

Он исчез из виду, свернув за источенную ветрами оранжевую скалу странной каплевидной формы, напоминающую деталь пейзажа из фантастического фильма. Прибавив шагу, Олег Иваныч свернул за скалой налево, в небольшое ущелье. Тропинка и там разделялась, в конце ущелья ныряя в колючие заросли. Масатланца впереди не было. Олег Иваныч подождал Гришу и, приставив руки рупором к губам, покричал торговца:

– Тускат! Эй, Тускат!

– Незачем так громко кричать, достопочтенный, – послышался откуда-то сверху насмешливый голос масатланца. И тут же перед самым носом воеводы впилась в землю стрела.

Подняв головы, Олег Иваныч и Гриша увидели десятка полтора украшенных зелеными перьями воинов, стоящих по краям ущелья и целящихся в них из луков. Олег Иваныч обернулся.

– Назад не советую, – покачал головой Тускат. – Там тоже наши воины. Они же и впереди. Так что, уважаемые гости, положите-ка лучше свое оружие на тропу и отойдите.

Олег Иваныч пожал плечами и, вытащив меч из ножен, небрежно бросил его на землю. Так же поступил и Гриша. А что еще оставалось делать? Геройски погибнуть в неравном бою? Впрочем, тут и боя-то никакого не было бы – утыкали б стрелами в пять секунд.

– Ну и дурень, – произнес про себя Олег Иваныч. В прямом смысле – про себя.

Один из стоявших впереди молодых воинов ловко подхватил оружие и почтительно протянул его находившемуся позади него человеку. Это был достаточно молодой – вряд ли больше тридцати – красивый индеец с надменным лицом и длинным, с небольшой горбинкой, носом. Грудь его закрывали латы, обильно украшенные золотом, а может, и полностью золотые. С плеч небрежно ниспадала пятнистая шкура ягуара, выделанная в виде капюшона голова зверя покрывала голову воина, нависая надо лбом длинными острыми клыками. В правой руке воин держал плоский деревянный меч – макуавитль – длиной чуть меньше сажени, с лезвием из обсидиановых пластинок. Потом, взяв в левую руку стальной меч Олега Иваныча, сравнил, со свистом перерубив подброшенную вверх ветвь, после чего отдал макуавитль молодому индейцу в хлопковом стеганом панцире, видимо оруженосцу. Дождался, когда подойдет Тускат, что-то сказал, потом неожиданно поклонился пленникам, приложив руку к сердцу.

– Великий вождь Тисок рад приветствовать великого белого касика и его друга и просит прощения за то, что вынужден связать вам руки, – перевел масатланец и, в свою очередь, поклонился.

– Подлый предатель, – сквозь зубы прошептал Гриша.

– Нет, – усмехнулся торговец. – Я не предатель, я лишь исполняю свой долг перед моей родиной – могущественным городом Теночтитланом.

Тускат горделиво расправил плечи.

Теночтитлан!

Вот оно, свершилось. Объявились-таки главные враги тарасков.

– По приказу великого правителя Ашаякатля вам будут предоставлены носилки и еда, какую захотите, – торжественно объявил Тускат. – Все жители Теночтитлана будут рады высоким гостям.

– Ага, – невесело усмехнулся Олег Иваныч. – В гости-то, пожалуй, насильно не ходят.

– Русские говорят: незваный гость хуже татарина, – улыбнулся Тускат. – А вы – как раз званые. И даже очень. Правитель Ашаякатль много слышал о вас и давно желал познакомиться.

Украшенный шкурой ягуара вождь, обернувшись, что-то бросил сквозь зубы. В ту же секунду на тропинке появились носильщики.

– Пожалуйте! – кивнул лжеторговец, и Олег Иваныч с Гришей уселись в богато украшенные золотыми пластинками носилки.

В подобных же носилках передвигался и вождь, Тисок, все остальные воины, включая Туската, шли пешком.

– Не советую бежать, – наблюдая, как пленникам связывают руки, предупредил масатланец. – Здесь полно змей, да и дорогу вы не знаете. К тому же… – Он усмехнулся. – Вам ведь хочется встретиться с молодым воином Ваней?

– Что? – Олег Иваныч вздрогнул. – Ваня у вас?

– У нас, – кивнул Тускат. – Жив и здоров. Поэтому – будьте благоразумны.

Он поклонился и отошел в сторону. Ацтекский отряд во главе с военным вождем Тисоком быстро направился к югу. Из-за черных отрогов гор светил в правый бок красный осколок солнца.

Влипли!

Олег Иваныч ругал себя последними словами. Расслабился, блин! Ну да, крепостица Теспатль – тишайшее, далекое от любых треволнений место, настоящая «Белогорская крепость», с почти домашним уютом и спящими на ходу стражниками, многие из которых, кстати, – из ближайшей округи. Да еще прежний опыт, еще с тех пор, как работал дознавателем в одном из Петроградских РОВД. Выберешься, бывало, в провинцию – в то же Капшинское отделение – и думаешь: вот где благодать-то! Ни тебе близкого начальства, ни спешки – полный покой. Сиди да пей пиво. Хотя и там запарки бывали, да Олег Иваныч все питерскими глазами воспринимал, когда дел гора, народу нет, а прокурору сроки – вынь да положь. Вот и отдыхал в провинции, душой и телом.

Это ощущение покоя, нахлынувшее на Олега Иваныча после разговоров с кузнецом и масатланцем, сыграло с ним и Гришаней плохую шутку. Никак не ждали ацтеков, а они – вот, объявились! Надо было завтра ехать, с мештитакцами. Впрочем, вероятно, ацтеки напали бы и на них – как следует из слов Туската, сам император Ашаякатль дал добро на похищение. А оно, надо признать, было организовано мастерски! Сначала – Ваня. Затем – по пути в Теспатль – несколько прямых указаний на то, что поиски идут в нужном направлении. Наверняка и подкинутый – да, да, именно подкинутый! – на дорогу браслетик из змеиной кожи был Ванин. Не отреагировали – вот вам рубашка. Нате, получите, чего хотели! Вот рты и раскрыли. Ишь, как здорово вышло, скоро отыщется Ваня! А что, кузнец, выходит, он тоже с ацтеками? Нет, похоже, не при делах. Скорее всего – втемную использовали. Но этот Тускат… Ну, силен, бродяга! Лжемасатланец. Впрочем, может, он и жил в Масатлане, да, скорее всего, так и есть – уж больно хорошо русский знает, чисто говорит, без акцента, так за год не выучишь, да и за два вряд ли – видимо, с детства общался с нашими. Не разглядели змею вовремя. Хотя, запросто могли и потом завербовать. Поехал с товаром в Теночтитлан, а там: милости просим, уважаемый господин Тускат, на пирамиду, к храму Уицилапочтли. Что-что? Не хотите в жертву? Ай, как нехорошо. Честно говоря, и мы того не очень хотим. Человек вы симпатичный, умный, нам сразу понравились, опять же – язык белых знаете как родной. Давайте-ка сотрудничать, а? Рады будете? А уж мы-то как рады! Не бойтесь, в долгу не останемся, еще богов молить будете, что нас встретили.

Вот такой или примерно такой разговор мог иметь место. И подобный же – будет уже с ним, с Олегом Иванычем, великим белым касиком, как его тут называют. А может, дело обернется и хуже: принесут его с Гришей в жертву какому-нибудь омерзительному кровавому божку да нападут на Ново-Михайловский посад, как, вероятно, уже давно и планировали. Впрочем, напасть и без них могли бы. Собрались пытать? Выяснить систему обороны? Хм. Маловероятно. С такими-то «штирлицами», как этот Тускат – вообще молодец, профессионал, надо отдать ему должное, – не нужны и пытки. И так наверняка все известно. Ну, в общих чертах, конечно. Тем более, что новомихайловцы ни от кого железным занавесом не отгораживались. Тогда зачем он с Гришей ацтекскому императору? Кто такой для него Олег Иваныч? Что за хрен с горы? Да никто, и звать его никак. И ни к чему вроде. А может быть, и «к чему». Великий белый касик. Такого принести в жертву – дело богам очень даже угодное, насколько Олег Иваныч помнил ацтекскую мифологию, хреново, правда, помнил, но уж кровавые жертвы отложились в памяти, спасибо Хаггарду. Читал в пятом классе «Дочь Монтесумы» и еще кое-что. Про этих же кровожадных ацтеков. «Воин из Киригуа». Нет, это про майя. Впрочем, и те тоже такие же кровожадцы! Так, может, прыгнуть вдвоем с Гришей в ближайшую же пропасть? Все лучше, чем пытки и смерть на жертвеннике. Ага, прыгнуть. А Ваня? Ему ж сказали, что мальчик жив. Врут? А смысл? Нет, все-таки придется ехать в Теночтитлан, а там… а там видно будет. Нечего себя раньше времени хоронить – Бог даст, поживем еще. К тому же… К тому же Софья скоро родить должна. Интересно, кого он сам-то, Олег Иваныч, хочет? Сына иль дочку? С одной стороны, сын – как бы наследник. А с другой – грязный сопленосый оболтус-двоечник. Дочка в этом смысле лучше. Хотя и девочки такие бывают – оторви да брось. Ну, ладно, кого родит, того родит. Вот имечко придумать заранее б не мешало – чем мыслями страшными тешиться.

– Гриша, тебе какое женское имя нравится? Дарья? Хм. Как-то уж больно простовато. Флегонтия? Ну, уж это слишком экзотично… Павла? А разве есть такое? В святках есть? Вот не знал. Павла… Павла…

Красные горы, освещенные закатным солнцем, широкими уступами спускались вниз, в долину. В темно-голубом небе загорались первые звезды, пока еще белесые, тусклые, но и такие они словно бы становились красивее, отражаясь в спокойном зеркале озера. Озера Тескоко.