Пролетело короткое новгородское лето. Вот уж и Новый год пришел, сентябрь месяц, на который венчание назначено – Олега Иваныча с боярыней Софьей. Осень еще не успела вступить в свои права – совсем по-летнему светило-жарило солнце.

Из церкви Николая Чудотворца на Нутной улице вышла девчонка. Посмотрела вокруг серыми глазищами, платок с головы сняла, на плечи накинула. Ветер живо волосы разметал – черные, как вороново крыло. Невесела была девица-краса, по щекам слезы дорожки проложили.

– Не горюй, Ульянка, – догнала ее вышедшая из той же церкви женщина – крупная, дородная, про каких говорят – бой-баба. – Найдется твой Гриша, обязательно найдется! Молись только.

– Так уж я молюсь, тетя Настена. Да вот толку пока…

– Не плачь, что ты! Вон, пойдем лучше калик послушаем.

По Нутной улице в направлении Славны, звеня бубенцами, шли слепцы с одноглазым поводырем. По пути останавливались, обычно у какой-нибудь церкви, заводили песни: длинные, унылые, жалостливые. Особой популярностью пользовались две темы: о «злых татаровях» и «о пожаре московском». Первую слушали с ненавистью, вторую – сочувственно, но все ж с небольшой долей злорадства, типа, так вам, московитам, и надо. За спесь вашу, за гонор, за подлости.

У церкви Николая Чудотворца калики затянули про «злых татаровей»:

Как пожгли поганые славен Алексин-град,

Полегли все, не осталося

Ни старца, ни воина,

Ни дщери, ни отрока…

Ульянка и Настена встали средь окружившей слепцов толпы. Слушали… Потом полезли за мелкой монетой. Бросали слепцам, те кланялись. Один из слепцов уж очень знакомым показался Ульянке. Подошла ближе, взглянула пристально… Ну, точно – Нифонтий! Подмастерье из мастерской ее покойного батюшки, вощанника Петра. А может, не он. Похож просто. Ульянка схватила слепого за руку:

– Нифонтий, ты ли?

Тот вздрогнул, повернул к девчонке лицо с черной повязкой на месте глаз:

– Ульянка… Вощанника Петра дочь…

Отошли в сторону, поговорить. Так и узнала Ульянка о встрече слепцов с Гришаней под Алексином, о том, как пожгли город татары, никого не осталось.

– Совсем-совсем никого? Может, и спасся кто?

– Может, и спасся. Только тех, кто спасся, татары сразу похватали – и в рабство. Так что ежели спасся твой Гриша – так, не иначе, у татар он.

– У татар… – Ульянка вздохнула.

– Ну и что же, что у татар? – встряла Настена. – Их всяко выкупить можно – и Гришу, и Олега Иваныча. Только знать бы точно… Вот что. Скажи-ка, Нифонтий, а как бы вызнать, в полоне наши аль нет?

Нифонтий почесал бороденку. Криком подозвал одноглазого поводыря, пошептался с ним о чем-то…

– Говорят, Аксай-бек под Алексином большой полон взял, – отпустив проводника, сообщил Нифонтий. – Человек он у татар не последний. Кроме Аксай-бека, еще были отряды Каюм-хана и Адыгея-мурзы. Это – кто поважнее, ну а всякой шушеры татарской – без числа. Впрочем, шушера все одно полонянников в общий счет предъявить должна, для дележу справедливого.

Настена вздохнула:

– Как ты сказал-то, Нифонтий? Кабум-кан? Тьфу, не запомним имен их богомерзких… Ульянка, сбегай-ка домой за писалом да берестою.

– Да зачем же бегать, тетя Настена? Нешто не запомнить? Аксай-бек, Каюм-хан и Адыгей-мурза. Проще простого. Только одни мы ничего не вызнаем. Идем-ка к Софье-боярыне!

– Ой! Вот так и запросто – к боярыне? Чай, не званы.

– Пошли, пошли… Уж она обрадуется! И что делать – сообразит, подскажет.

– Ну ладно, пойдем. Только я к боярыне заходить не буду, на улице постою, у ограды.

…К концу месяца боярыня Софья получила первые известия через знакомых поволжских купцов. По всем приметам – здоровый светлобородый мужчина с родинкой на щеке и синеглазый отрок – оказались в полоне Аксай-бека. Ни у Каюм-хана, ни у Адыгея-мурзы людей с подобными приметами не было. А отрок и мужчина с родинкой были сразу же уведены в Кафу на продажу торговым представителем бека Аттамиром-мирзой.

– Так что ищите своих родичей в Константинополе, – тряхнул крашенной охрой бородой купец. – Из Кафы туда – прямая дорога. Если живы – выкупите. Но деньги готовьте немалые!

– Да что деньги… Уверенности нет, вот что худо. Кабы наверняка знать, что они там. А то ведь Константинополь – не близкий свет.

– Что ж… И то узнать можно. Только не сразу. – Купец бросил хитрый взгляд.

Боярыня вытащила из калиты золотой рейнский гульден, мгновенно исчезнувший в складках халата торговца.

– За скорые вести получишь столько же. Только смотри не обмани, для тебя же хуже будет.

– Что ты, любезная госпожа! Испокон веков мы, Кабеевы, в Новгороде торговали честно и славно. И отец мой, и дед, и…

– Короче, жду вестей! – оборвала боярыня. – И чем скорее – тем лучше… И дороже!

Дороже – это хорошо… Был у купца в Кафе давний знакомец, Хамид аль-Гариб, купец из Леванта… Только жив ли, старый бродяга? Если жив – дело сладится.

Сев в возок, Софья велела ехать с Торга домой, на Прусскую. Рысью понеслись холеные кони, колеса запрыгали на стыках дубовых уличных плашек. Прямо в глаза боярыне сверкнуло, отразившись в куполе Софийского храма, солнце. Прямо в глаза, полные слез и боли.

Подземная тюрьма султана представляла собой глубокую земляную яму, накрытую круглой крышкой из крепких толстых досок. В середине крышки небольшое отверстие, через которое раз в день или два опускали вниз сухари и воду. Сквозь это отверстие и проникал в яму тусклый далекий свет. Вокруг страшная вонь, от которой у Олега Иваныча сперва даже сперло дыхание. Но потом ничего, привык и не обращал больше внимания. Соседи по несчастью были разными. Полуголые, буйные, заросшие волосами дервиши, время от времени бросающиеся в неосторожно приблизившихся к отверстию в крышке стражников калом. Тихие, забитые крестьяне, брошенные сюда за неуплату налогов. Армянские купцы, чем-то не угодившие султану. Старик-еврей, вся вина которого заключалась в кредитовании одного из османлы-бейлербеев, который, по здравому размышлению, решил сгноить старика в тюрьме и не платить никаких долгов. Два рыночных вора-карманника – молодые парни, и в тюрьме не потерявшие присутствия духа и бесшабашной веселости. Олегу Иванычу они нравились больше других, жаль, язык он почти не знал, а то бы тоже посмеялся над историями, которые в изобилии рассказывал один из воров. Судя по тому, как ржал его напарник, истории очень смешные. Настолько, что даже на губах старика-еврея появлялась иногда слабая улыбка. Хихикали и купцы, и крестьяне. Только дервиши были заняты более важным делом – молились и выли. Ужас, до чего достал этот вой! Дать им всем по башке, что ли?

Впрочем, не так уж и долго Олег Иваныч наслаждался их обществом. Не прошло и недели, как стражники кинули вниз веревку и громко выкрикнули:

– Ялныз Эфе!

Олег Иваныч подошел к веревке, поплевал на руки…

– Ялныз Эфе! – услышал он вдруг восхищенный шепот, видно, слава о его победе над задавакой Эфрузом разнеслась не только по одному Ускюдару.

Олег Иваныч обернулся – шептал один из парней-воров, – подмигнул и ловко вскарабкался вверх по веревке.

Наверху ему надели на шею и руки тяжелое деревянное ярмо и толкнули в спину – иди, мол. Судя по палящему солнцу, время было – к обеду. Его вывели за окружавшую земляную яму стену, усадили в арбу. Повезли куда-то по городу. По кривым и горбатым улочкам, вдоль глухих оград и белокаменных античных портиков.

Синело над городом высокое безоблачное небо, теплый ветер приносил с Босфора соленую морскую взвесь, где-то впереди, за кирпичными строениями, в окружении минаретов величественно возвышался древний православный храм Святой Софии, построенный когда-то по приказу великого императора Юстиниана, а ныне превращенный в мечеть Айя София. Улочки становились шире, но и народу заметно прибавилось – идущие впереди воины расчищали путь копьями.

Не нравилась Олегу Иванычу эдакая забота. И арба эта не нравилась, и ярмо. Он бы предпочел сам путешествовать, пешком, безо всяких украшений на шее. Интересно, куда и зачем его везут? Ну, насчет «куда» – пес его знает, да и не особенно сейчас важно. А вот насчет «зачем»… Наверняка не за тем, чтобы торжественно вручить орден Дружбы или золотую звезду Героя Социалистического Труда.

Впереди посветлело, и, свернув меж двумя раскидистыми олеандрами, арба в окружении вооруженных копьями янычар выехала на небольшую площадь. Слева возвышалась башня из светло-серого кирпича, справа – приземистое здание, похожее на провинциальный железнодорожный вокзал в каких-нибудь провинциальных городках: грязно-желтое, с зубцами, выступами и красной черепичной крышей. Между башней и зданием находился деревянный помост, вокруг которого с явным нетерпением толпились многочисленные зеваки. И зачем они все здесь собрались? Уж, конечно, не на концерт группы «Король и Шут»!

Нехорошее предчувствие закралось вдруг в душу Олега Иваныча. Впрочем, нельзя сказать, что вдруг. Давно, давно закралось. В принципе, Олег чего-то такого и ждал. Правда, не думал, что так скоро…

На помосте перед кучкой прибывших до Олега товарищей по несчастью прохаживался здоровенный детина в черном платье и такого же цвета чалме, с устрашающего вида саблей в руках. Время от времени детина посматривал в толпу и размахивал саблей – толпа ревела от восторга.

Ишь, шпагоглотатель-самоучка!

С Олега Иваныча, как и со всех взошедших на помост до него, наконец сняли ярмо. Поистине – добрые люди! Руки, правда, связать не забыли, даже ноги зачем-то спутали, так, чтоб лишь чуть-чуть можно было передвигаться.

Из похожего на провинциальный вокзал дома степенно вышли трое старцев с самими гнусными лицами. Олег Иваныч, увидя их, даже развеселился: совсем как знаменитые сталинские «тройки» – районный прокурор, начальник местного отдела НКВД и первый секретарь райкома партии. Пламенный привет партийным товарищам от врагов народа!

Старички махнули рукой палачу.

Тот схватил ближайшую жертву, шмякнул на специально приготовленную колоду… Вжжж!!! Взмахнул саблей… Головенка по помосту покатилась, подпрыгивая, обдавая скопившихся перед эшафотом людей кровавыми брызгами. Те и рады, вот уроды-то!

Скоро и Олега Иваныча очередь!

Вообще-то в такие минуты полагается думать о главном. О том самом важном, что ты совершил в жизни. О том, чего совершить не успел, и, если бы не… Ни о чем таком не думал Олег Иваныч. Смех его разбирал, спасу нет! Понимал, что всю картину казни портит, а ничего с собой поделать не мог – пробило на хохот, словно тринадцатилетнего подростка после хорошего косяка «дури». От смеха аж закашлялся, сердечный.

Сам палач подошел, по спине похлопал – не задохнись, мол, раньше времени.

Олег Иваныч его даже поблагодарил, спасибо, мол, большое, славный работник сабли. А что, уже моя очередь подошла, да? Неужели никто больше передо мною не занимал? Нет, да? Ах, жаль, жаль, а то б я уступил, конечно, как вежливый человек… Мужчина! Вы, вы, который в красной рубахе! Хотите – вас вперед пропущу? Не хотите? Ну, как хотите… Молодой человек, куда тут у вас голову обычно кладут? А последнее желание, часом, не выполняете? Не понимаешь меня? Жаль. Очень жаль. Вот ведь судьба – перед смертью и поговорить не с кем!

Вздохнув, Олег Иваныч положил голову на плаху. Мыслей никаких не было. Кроме одной: ежели приделать вон тому угрюмому старикану длинный деревянный нос, то он станет здорово похож на Буратино.

Кто-то затопал по ведущей на помост лестнице. Подбежал к старикам, зашептал что-то… Те переглянулись, махнули палачу. Заминка какая-то вышла. Олега Иваныча осторожно подняли с плахи, поставили на ноги.

Ну, что еще-то им надо? Прощальную речь? Ой, а эти-то… Товарищи по несчастью… Заулыбались-то как, курвы. То – так ни одной реакции на шутки Олега Иваныча, а то – разулыбались, словно крокодилы.

Один из старичков подошел к краю помоста и поднял руку. Дождавшись полной тишины, старичок поправил на голове огромную чалму и каркающим голосом произнес краткую речь, из которой Олег Иваныч понял только одно слово – «галеры». Ну, об остальном можно и так догадаться. Великой милостью Аллаха султан и повелитель правоверных Мехмед, как там его, решил в честь славной победы над неверными заменить страшным государственным преступникам смертную казнь ссылкой на галеры. В принципе, та же смерть, только более мучительная и медленная. Однако и на галерах может появиться шанс! Поэтому следовало благодарить судьбу в лице султана. Что и делали сейчас остальные преступники под рев толпы.

По поводу толпы непонятно было, рада она или, наоборот, разочарована. Скорее, последнее – по здравому размышлению решил Олег Иваныч, сходя с эшафота. Особенно жаль ему почему-то было палача. Видно сразу – человек профессионал, можно даже сказать, певец своего дела, не какой-нибудь халтурщик, только и бывающий рад избавиться от работы. Как он огорчился, этот славный парень с саблей, чуть не до слез. Что ж, у каждого в жизни бывают огорчения. Вот и у Олега Иваныча… Галера – тоже вовсе не фунт изюма.

Да, галера – не фунт изюма. Олег Иваныч понял это сразу, как только переступил качающийся борт судна. «Йылдырым» – «Молния» – так оно называлось, было изящным быстроходным кораблем, узким и длинным. Кроме весел, галера имела и косые паруса, укрепленные на двух высоких мачтах, на третьей мачте болтался зеленый флаг с полумесяцем – боевой штандарт османского флота. Под палубой в виде свода находился трюм, в котором размещались запасы воды, провизии и пороха с ядрами для всех пяти пушек. Выше палубы, от бака до кормы, прямо по середине корпуса шел специальный помост, называемый куршеей. По обеим сторонам куршеи, вдоль бортов, располагались скамейки для гребцов и брусья, куда гребцы упирали ноги. Валки длинных (до пятнадцати метров) весел для равновесия наполнялись свинцом. К валкам крепились скобы для гребцов, на «Йылдырыме» их было по пять на весло. Весла крепились уключинами к продольному брусу по выступам бортов. Всего же на галере было сорок весел и около четырехсот человек команды, включая гребцов с надсмотрщиками – комитом и подкомитами, капитана с офицерами и янычар. Да, имелись еще и музыканты, задававшие ритм гребле.

Непростое оказалось дело – быть гребцом на галере. Начало хода комит объявлял свистком – а уж потом не зевай! Не успеешь – получишь не только удар плети надсмотрщика, но еще и сзади веслом так припечатает – мало не покажется! У Олега Иваныча первые дни вся спина представляла собой сплошной синяк, все никак не мог приноровиться – да и как, коли слуха не было? В конце концов, плюнув на музыкантов, стал пристально следить за соседями – делал все, как они. Вроде стало получаться. Хоть и тяжело, спору нет.

После пары рейсов из Стамбула в Измир Олег Иваныч почувствовал себя заправским гребцом. Он уже мог отвлекаться во время гребли на свои мысли, думать, размышлять, предаваться воспоминаниям. О Новгороде, о Софье. Все по-хорошему – были б они уже венчанными мужем и женою! А вскорости сыграли б свадьбу и Гришаня с Ульянкой, отрок давно просил Олега Иваныча быть посаженным отцом. Ничего, все еще, даст Бог, будет! Главное – действовать. Вот только как действовать, Олег Иваныч пока не знал. Приглядывался к гребцам – сзади два негра, за ними магрибинцы, впереди, похоже, поляки или литовцы, а еще дальше за ними слышалась иногда и родная русская речь. В основном в виде гнусных ругательств.

Вернувшись из Измира – тоже очень красивый город, бывшая древняя Смирна, – галера ловко вошла в бухту Золотой Рог и ткнулась бортом в причал. Сам капитан Якуб-бей – высокий худой человек, по виду чуть старше Олега, – накинув на плечи роскошный зеленый плащ, покинул корабль в сопровождении офицеров. Разошлась по портовым корчмам и часть матросов с надсмотрщиками. Над палубой, для защиты от зноя или дождя, натянули тент из серой парусины. Гребцы отдыхали прикованными. Кто спал, кто тихо перешептывался, кто молчал, погруженный в свои невеселые думы. Вообще все разговоры между гребцами преследовались, да и набирать шиурму – так называли галерных гребцов – старались из людей различных национальностей, чтобы не сговорились. А конечно, нужно бы постараться сговориться. Мало ли… И напильник бы не помешал…

Вечер выдался штилевым, тихим. Оранжевый шар солнца опускался где-то за фракийскими горами, отражаясь в Мраморном море, гладком, словно пруд. Город успокаивался, готовился ко сну. Становилось все темнее и тише, лишь изредка доносились чьи-то громкие голоса с Галаты да крик ишака с Ускюдара.

Какие-то бедно одетые люди препирались со стражником у причала. Чего-то им надо было, куда-то пройти… Стражник – сын анатолийского пастуха, добродушный ленивый дылда – нехотя отмахивался от наседавших людишек: не положено, мол, кому ни попадя по военным причалам шастать. Те не отступали. И пришедшие, и сам стражник знали, что в конце концов он их пропустит. Еще бы не пропустить – ведь все эти люди были стамбульскими христианами, большей частью православными, и пришли в гавань с одной весьма благородной целью – подкормить несчастных галерников. Принесли с собой пресные просяные лепешки, фрукты, лук с чесноком, даже вареный горох и чечевицу в горшочках. На большее их благотворительности не хватало. По материальным причинам. Но и то было дело! Не так дорога лепешка, как внимание и сочувствие, хотя и лепешка, надо сказать, вовсе не лишняя.

И сам Якуб-бей, капитан «Йылдырыма», и люди поважнее его смотрели на подобную помощь сквозь пальцы. А некоторые из особо экономных даже не кормили шиурму при стоянке в крупных портах – надеялись на благотворительность.

Вот и в этот раз добрые люди уговорили стражника. Подошли к галере, выкрикивая знакомых. Полетели на борт лепешки, овощи, фрукты. Невольники громко благодарили, разговаривали со знакомыми, даже шутили. Нашелся знакомец и Олега Иваныча. Иван, вернее, Яган-ага. До чего обнаглел, аж взобрался на борт, кинув мелкую монету надсмотрщику. Посмотрел на Олега, языком поцокал, потом улыбнулся: дескать, могло бы и хуже быть. Олег Иваныч кивнул, соглашаясь – и правда, могло и хуже… С удовольствием съел изрядный кусок козьего сыра с луком, запил красным вином, поблагодарил, вытерев губы.

Яган-ага усмехнулся:

– Думаешь, я только пищу тебе принес?.. Исполнил я твою просьбу. Помнишь, ты про отрока Гришу спрашивал?

– Неужели нашел?

– Ну, не самого. Покупателя только. Уж и побегать пришлось, да ладно. Купил твоего отрока служилый человек Кяшиф Инзыглы, сипах по-здешнему. На дешевизну польстился. Кто его знает, говорят – хороший человек этот Кяшиф, мягок и добр, и, наверное, поэтому он не слишком богат и не очень-то счастлив.

– Повезло, выходит, Грише!

– Не спеши радоваться. Большую часть времени Кяшиф-эфенди, как и подобает рыцарю, служит в качестве конного воина самому Сулейману-паше, бейлербею Румелии. Румелия – провинция беспокойная, все время войны, но даже не в том дело…

– Да в чем же? Ну, не томи, Ваня!

– А в том, что тимар Кяшифа, тимар – это вроде нашего поместья, находится в самом дальнем санджаке – на самом побережье Мореи!

– А где это – Морея?

Яган-ага пожал плечами. Он же не моряк, чтобы знать такие вещи. Ясно только, что где-то у ифрита на куличках.

– Ну, благодарствую и на том, Иван. Не знаю даже, удастся ли отблагодарить тебя когда-нибудь. Сам видишь мое положение… Впрочем, черт с ним. Сам-то как?

Яган-ага пока жил неплохо. Уже больше трех недель служил в артиллерийском полку султана и успел снискать славу хорошего бомбардира. Правда, готовился к отправке в Северную Румелию, на войну с неверными. Что ж, война так война. В конце концов, где ж еще карьеру делать?

– Ты не унывай, Олежа, – сказал на прощание Яган. – Продержись до зимы, а там видно будет. И гнев султанский уляжется, да и полегче будет – в зимние шторма галера в море не выйдет. Да и… И с галер выкупиться можно!

– Угу. Только деньги нужны. Которых нет.

– Нет, так будут. Ежели хороший навар с войны будет – у меня займешь, по-дружески. Ты вообще к флоту присматривайся – неплохое это дело.

– Спасибо, Ваня, за заботу! Удачи тебе.

Яган спрыгнул на пирс и неспешно пошел к берегу: в синем халате с желтым поясом, на поясе – кинжал в простых ножнах, на голове новенькая белая чалма. Рязанский холоп Иван. Ныне Яган-ага, лучший бомбардир повелителя правоверных его величества султана Мехмеда Фатиха. Осудить его за предательство? А кого он предал-то? Родину, где жил рабом да рабом бы и умер? Так, наверное, лучше ислам, чем такая Родина. Яган свой выбор сделал – плох он или хорош, но это его путь. И дай Бог (или Аллах) ему счастья.

Олег Иваныч положил голову на скамью – спать. Как вдруг услышал шепот. Кто-то называл его по прозвищу:

– Эй, Ялныз Эфе! Да не спи.

Шептал гребец с передней скамьи. Не с той, что непосредственно перед Олеговой, а со следующей. Шептал осторожно, стараясь не привлечь внимание надсмотрщика-подкомита, не разбудить спящих.

– Ты кто? Неужели русский?

– Нет. Я грек. Но дружил с русскими и знаю речь. Ты говорил с турком о Морее?

– Допустим.

– Я моряк и хорошо знаю те места. У тебя там друг?

– Ты очень любопытен… не знаю твоего имени.

– Илия. Илия Костадинос из Андравиды, города на севере Мореи.

– Я Олег. Местные называют меня…

– Я знаю. Ялныз Эфе. И знаю, что тебя хотели казнить. Слухи по галере разносятся быстро. Тебя здесь многие знают. Вернее, твое имя и подвиги.

Кто-то заворочался, застонал во сне на соседней банке. Илия замолк. Протопали по куршее шаги подкомита, затихли где-то на корме, у капитанской каюты. Золотистая луна повисла над палубой, и тонкие высокие мачты отбрасывали на спокойные воды залива черные расплывчатые тени. Олега со страшной силой клонило в сон. Но спать нельзя было! Ведь неизвестный друг Илия Костадинос явно не сказал всего, что хотел сказать. И может быть… Ага! Вот он, шепот…

– Да, Илия. Я не сплю.

– Ты собираешься быть рабом, Ялныз Эфе?

– Гм! Конечно же, нет. Но каким образом освободиться – вот вопрос.

– Добыть свободу просто, – снова зашептал Илия, – но и опасно, и трудно. Твое весло – там новые люди. Кто они, что думают, храбры ли? Знаешь язык поляков?

– Нет. Но, наверное, смогу понять.

– Хорошо. Тогда это твоя задача. Сделай так, чтобы они поверили тебе. И будьте готовы.

– К чему?

– Скоро узнаешь. Спокойной ночи, Ялныз Эфе. Рад знакомству.

– Взаимно.

Олег Иваныч долго не мог уснуть. Нахлынувшие эмоции переполняли его, он боялся даже подумать о том, что стоит за ночным разговором с Илией, боялся, чтобы не спугнуть невзначай неожиданно появившуюся надежду. Пусть небольшую, пусть пока робкую.

Он забылся только под утро. Не слышал, как осторожно прошлепали по куршее босые ноги юнги – иллирийца Каленты. Как, подойдя к скамье Илии, Калента передал греку небольшой железный предмет. Как собрался уходить, но был остановлен радостным шепотом Илии:

– Скажи на левом борту нашим: Ялмыз Эфе с нами!

– Ялмыз Эфе! – восхищенно присвистнул юнга и скрылся во тьме.

Не знал Олег Иваныч, что очень быстро вокруг имени Ялныза Эфе образовалась целая смесь слухов, более или менее похожих на правду. Одни говорили, что Ялныз Эфе – бывший раб-болгарин, свернувший шею своему жестокому хозяину и за то брошенный в страшную земляную яму. Другие считали, что «одинокий храбрец» не кто иной, как родной брат султана Мехмеда, не меньше последнего имеющий право на трон Империи Османлы. Неукротимый соблазнитель султанских жен и борец за справедливость – вот кто такой на самом деле Ялныз Эфе, шептались третьи.

Вообще же следовало признать, что его султанское величество допустил большую ошибку, не отрубив «храбрецу-одиночке» голову. Теперь тот имел все шансы стать символом. Знаменем чего угодно – от нищего брожения Галаты до дворцового переворота. Сам того не зная, одним своим появлением разжег Олег Иваныч давно тлевшую на «Йылдырыме» искорку бунта.

– Ялныз Эфе с нами! Ялныз Эфе! – передавали друг другу прикованные к тяжелым веслам невольники, и одно только имя «одинокого храбреца» вселяло надежду в самых отчаявшихся людей.

Неспокойной была служба на султанском флоте. Кроме открытой борьбы с неверными – испанцами, итальянцами, французами, – необходимо иметь в виду и многочисленных независимых и полунезависимых от султана пиратско-мусульманских владык, типа правителя Алжира или тунисского бея Османа. И у первого, и у второго находили радушный прием и защиту самые отпетые авантюристы. Весь этот сброд, собираясь в разбойничьи шайки, делал появление любого судна в акватории Средиземного моря весьма небезопасным занятием. И если бы дело касалось только христианских судов… Богатенькие буратины – турецкие и арабские купцы – тоже имели мало шансов уйти от алчного пиратского взгляда. Особенно если караван был малочислен. Поди потом докажи, кто там тебя ограбил – алжирцы, тунисцы, иллирийцы. Впрочем, мусульманские пираты быстро снискали себе славу исключительно деловых людей. Они крайне редко убивали. Зачем? Когда мужчин и красивых белых женщин можно с выгодой продать на невольничьих рынках Стамбула, Орана, Александрии. В крайнем случае, приковать к веслам собственных галер. А уж если попались богатые птички… Что ж – их родственникам гарантировалась полнейшая безопасность – лишь бы везли выкуп.

Не брезговали пираты Магриба и лихими налетами на приморские города и села. Особенно – на острова Эгейского моря, побережье Иллирии, Фракии, Греции. Грабили всех, не вникая, кому там эти города в данный момент принадлежали – неверным собакам гяурам или защитнику правоверных султану Мехмеду. И так уже достали все султана – дальше ехать некуда! Пираты, сволочи, беспредельничают. Подданные жалуются: ни пройти в Стамбул, ни проехать – враз ограбят! Не убьют, так разденут до нитки! И эти люди еще смеют называть себя правоверными! Какие они правоверные – хуже христианских собак. Эх, перебить бы их всех, этих чертовых магрибских самозванцев – правителей Марокко, Алжира, Туниса. Один правитель должен быть – его величество султан Великой державы османов! Но пока не добраться до магрибинцев. Все руки не доходят. Некогда. На севере Румелии бы с врагами управиться, а уж потом…

Чашу терпения султана Мехмеда переполнил случай с Чанджыры-Ходжой. Известный далеко за пределами Империи хафиз – знаток и толкователь Корана, Чанджыры-Ходжа возвращался в начале осени из Каира на попутном судне. Шли хорошо, уже впереди замаячил Родос, а прямо рядом – несколько непонятных корабликов. Ну, христианских судов тут в последнее время не водилось, а в отношениях с правоверными мусульманами хафиз наивно рассчитывал на свой авторитет. Как оказалось, совершенно напрасно рассчитывал. Догнали, положили в дрейф. Взяли все. Знаменитого хафиза в одних шальварах оставили – все отняли, даже халатом и чалмой не побрезговали! О чем и поведал разобиженный Чанджыры-Ходжа султану, сопровождая рассказ ругательской бранью, что пристало больше какому-нибудь лошадиному барышнику, нежели набожному хафизу.

Взъярился повелитель османов, приказал всем галерам султанского флота по очереди патрулировать проливы и острова в Эгейском море. И это несмотря на начинавшуюся череду осенних штормов!

Делать нечего – оставил капитан «Йылдырыма» Якуб-бей свой гарем на попечение старшей жены и прямо с утреца вышел в море. С ним вместе еще шесть галер. Пройдя Дарданеллы, подняли паруса. Эх, и поплыли! Недаром галера звалась «Йылдырым»-«молния». Вот, так бы и всегда, обрадованно думали гребцы, нечего зря веслами-то махать. На следующий день проплыли острова Лесбос и Хиос и тут приступили к патрулированию. Легли в дрейф, послав на мачты смотрельщиков. Те, как видели паруса, немедленно докладывали капитану. Тот махал рукой комиту и музыкантам. Вздымались весла.

За первый день таким образом проверили пять кораблей. Два крупных александрийских доу и три рыбацкие фелюки из Измира. Погода благоприятствовала морякам: дул легкий бриз, золотом отражалось в волнах солнце. Галеры под верховным командованием Якуб-бея крейсировали между Измиром и островом Хиос, что позволяло, в случае внезапного шторма, укрыться в любой из гаваней. Гребцы работали вполсилы, обеспечивая кораблям среднюю скорость около четырех узлов в час, хотя, в случае необходимости, могли спокойно делать узлов семь-восемь.

На ночь бросали якоря в Измире или в гавани Хиоса, в зависимости от того, что в данный момент находилось ближе. Обычно таковым оказывался Измир – изумительно красивый город, издалека похожий на сахарный пряник. Белый песок пляжей, светло-серые зубчатые стены с мощными башнями, стройные ряды нежно-зеленых кипарисов, позади, за городом, – голубовато-сиреневая дымка гор. Действительно «Гюзель Измир» – Прекрасный Измир, как его назвали жители, преимущественно православные греки. Потому «Гяур Измир» – Неверный Измир – тоже было прозвищем этого города, одного из шести претендовавших на звание родины знаменитого поэта Гомера. Расположенные на холмах вокруг большого залива городские кварталы ступенями спускались к покрытой пальмами набережной. На одном из холмов – крепость Кадифекале, грозный и неприступный оплот власти султана. Чуть ниже – Басмаханэ, район глухих заборов и узких кривых улиц. Рядом с Измиром – полдня пути – располагаются все древние города: Эфес, Пергам, Милет, жители которых традиционно промышляли пиратством и контрабандой. Впрочем, и измирцы не были в этом смысле исключением, просто притихли чуть-чуть при виде султанских галер.

Галера капитана Якуб-бея стояла в гавани Измира. Олег Иваныч с удовольствием смотрел на открывающуюся панораму древней Смирны. Илия, несколько раз бросавший на него взгляды, наоборот, хмурился.

Наступила тропическая ночь, темная и полная неведомых звуков. Мелкие волны чуть покачивали «Йылдырым». Капитан с большей частью команды и янычарами находился в городе, оставив на корабле лишь комита и нескольких часовых для охраны. Измирцы, они такие: и паруса могут украсть, и мачты, и даже весла вместе с невольниками!

Олег Иваныч не спал, вслушиваясь в ночь, изредка переговариваясь с напарниками по веслу – поляками Мареком и Яном. Худо-бедно они понимали друг друга. Четвертый же их товарищ – здоровенный негр, похоже, не знал вообще никакого человеческого языка и на все попытки завязать разговор отвечал лишь широкой улыбкой. Таким зубам – белым и крепким – позавидовала бы хорошая лошадь.

Марек и Ян были давно согласны с Олегом Иванычем по поводу удобного случая для побега. Оба были бедны, и выкуп им уж никак не светил. Олег Иваныч хотел было сказать им что-нибудь насчет погоды – как вдруг почувствовал коленом что-то холодное и острое… Напильник! Недаром Илия проявлял такую активность. В принципе, Олег Иваныч давно ждал чего-то подобного, потому и не удивился, понял – то, что замышляли, близится к развязке.

– Послезавтра «Йылдырым» возвратится в Стамбул, – улучив возможность, проинформировал Илия. – Завтра или никогда!

Заработали напильником. Оковы поддались неожиданно легко, что и понятно – постоянная сырость совсем не способствует крепости железа. Полностью их перепиливать не стали: по совету многоопытного Олега Иваныча оставили небольшой нетронутый кусок – и незаметно, и, в случае чего, только посильнее дернуть.

Спящий у самого борта негр вдруг проснулся и, дотронувшись до Олегова плеча, просительно протянул руку. В темных глазах его, до чрезвычайности серьезных, отражалась луна. Не раздумывая долго, Олег Иваныч вложил в протянутую ладонь напильник. Негр сразу принялся за работу.

Странно, что никто из надсмотрщиков не удосужился проверить цепи. Впрочем, что странного? Где они были-то? В Измире, то есть практически дома. Не где-нибудь у берегов Мореи или Ифрикии. Уж там бы оковы уже не раз проверили со всей тщательностью, а здесь… Здесь и так никто никуда не денется. На самой галере и на берегу – стража. Да такая же стража еще на двух соседних султанских судах. Остальные два стояли в эту ночь в Хиосе.

Настало утро – чудное, солнечное, теплое – последнее утро в Измире. Подняли якоря. Шиурма взмахнула веслами, и красавец «Йылдырым» вышел из гавани Измира, взяв курс на Хиос. Плыли вальяжно, не торопясь. Слева, справа и позади покачивались на волнах другие галеры. Капитан Якуб-бей разгуливал по куршее в праздничной белоснежной джуббе и зеленой чалме. Рядом суетились начальник шиурмы комит и прочие офицеры. Судя по их приподнятому настроению, действительно предстояло скорое возвращение.

Якуб-бей задержал взгляд на южной стороне горизонта, нахмурился. На юге, там, где находился Египет, над самой кромкой моря повисло зеленоватое, еле заметное марево. Неопытный моряк и внимания бы особого не обратил на него, только – не Якуб-бей. Легкая зеленая пелена прямо на глазах быстро превращалась в большую темно-зеленую тучу. Где-то далеко впереди маячили сиреневые холмы Хиоса.

Только бы им сейчас не вернуться в Измир! Хиос – это свобода. Олег Иваныч за все эти дни хорошо изучил и Хиос, и Измир, и всякие мелкие острова. Примерно представлял, где что находится. Да еще Илия по ночам просвещал… Так что обязательно нужно попасть в Хиос.

Измир – в глубине полной турецких кораблей бухты. Даже если захватить галеру – попробуй из этой бухты выйди. Она узкая, как река, – перекрыть можно в любом месте, что, конечно, и проделают султанские суда в случае каких-либо непонятных маневров «Йылдырыма», просекут враз. Кроме того, нужно будет обогнуть сильно выступающий в море мыс с небольшой крепостью. В крепости – пушки, а искусство османских артиллеристов давно прославлено по всей Европе и Азии. Разнесут галеру вдрызг! В общем, Измир – совсем не то место, откуда можно совершить побег на захваченной галере.

Другое дело Хиос. Средних размеров островок, напоминающий обломок бублика. Гавань практически открыта – уходи в любую сторону. И больших кораблей Олег там не видел. И все пути открыты! Не то что в Измире, от которого только два выхода – сначала на север, потом, обогнув мыс, резко – либо на юг, между побережьем и Хиосом, либо на северо-запад, к Лесбосу. В общем – Хиос. Как там, в фильме «Звездные войны»? «Последняя надежда», вот как. Ну, дай-то Бог!

Туча с юга уже заполнила полнеба. Якуб-бей отдал приказ убрать лишние мачты и снять паруса. Затем, что-то прикинув, приказал поворачивать на восток, к Измиру. Все три галеры исполнили приказ капитана и теперь быстро удалялись. «Йылдырым» чуть замешкался – резким порывом ветра опрокинуло в воду снятую мачту. Ее поначалу пытались выловить, потом Якуб-бей махнул рукой – шайтан с ней. Самим спастись бы! Отдал приказ поворачивать. Левый борт застопорил весла. Комит засвистел в свисток правым. Вот сейчас развернутся. Пойдут обратно в Измир… Куда совсем не надо бы.

Олег Иваныч принял решение. Илия оглянулся на него и сразу все понял. Кивнул – делай, мол.

– Делай как я! – шепнул Олег Иваныч полякам и негру. Придержав весло на вершине описываемой им параболы, ткнул валком в спины сидящих перед ним гребцов.

Те повалились. Весло позади ударилось лопастью. Послышался сильный треск, резким порывом ветра галеру чуть было не повалило набок. Забегали, засвистели бичами надсмотрщики-подкомиты:

– Ах, шайтан!

А «шайтан» Олег Иваныч только посмеивался, не чувствуя боли. Затея вполне удалась – темп гребли правого борта нарушен. Пока восстановится – пройдет минут десять, а принимая во внимание еще и наличие на борту энного числа саботажников, на восстановление гребли можно смело класть полчаса, не меньше.

Туча между тем уже заполнила небо! Поднялся ветер, вздыбились сине-зеленые волны. Галеру словно раскачивало на гигантских качелях. Никак не успеем теперь в Измир-то!

Это понял и капитан. Крикнул что-то комиту. Тот кивнул. Подкомиты заработали плетками. Большей частью – впустую. Галеру-то качало, и довольно сильно.

Через полчаса «Йылдырым» на скорости восемь узлов пер в Хиосскую гавань. Огромные волны вздыбливали свои мокрые спины и с шумом падали вниз. В иные минуты казалось, что галера вот-вот переломится пополам. Но нет. Треща всеми балками, еще держалась – недаром «Йылдырым» считался одним из лучших судов османского флота.

Вот и Хиос! И – йэхх!!! Напоследок две волнищи, одна за другой, так дали в корму, что «Йылдырым» буквально влетел в гавань. Там, правда, тоже волны. Только маленькие. Не волны – волнишки, никакого сравнения с теми волнищами, что бушевали в открытом море.

Капитан Якуб-бей велел бросать якорь на рейде. Нет ничего хуже в бурю, чем оказаться вблизи берегов. Запросто шмякнет о скалы, так, что и следов не останется, все поглотят демоны разбушевавшейся стихии.

Они остались там и на ночь, не подходя к берегу. Буря заканчивалась – успокаивались волны, ветер сделался тише, и лишь обломки незадачливых рыбацких фелюк напоминали о недавнем кошмаре. Уставшие матросы повалились спать. Отдав последние распоряжения, ушел в свою каюту капитан Якуб-бей. Ушел, совершив третью ошибку за не столь уж и долгое время. А именно – пришел в гавань острова Хиос. Вторая его ошибка – ленивые подкомиты, успокоенные рутинной службой. Третья – Ялныз Эфе, Олег Иваныч Завойский, пленный новгородский боярин и майор милиции из далекого двадцать первого века. Именно он, Олег Иваныч, и сыграл такую простую и такую необходимую роль в давно зреющем заговоре шиурмы. Роль зажженной спички.

Теперь же настала пора взрыва.

Первым разорвал оковы Илия Костадинос. Поднял их над головой – в свете луны железо сверкнуло желтоватым космическим светом…

Все произошло быстро. Часовые были убиты тут же, даже вскрикнуть не успели. Вот с янычарами пришлось повозиться. Кого успели, убили сразу, но оставшиеся оказали яростное сопротивление.

Олег Иваныч с Мареком и Яном, вооружившись реквизированными у убитых янычар абордажными саблями, быстро побежали по куршее, направляясь к корме.

Дорогу им преградил десяток янычар. Что, не понимают, что все кончено? Скорее всего, они действительно не понимали. Ведь в «ени чери» – новое войско – отбирали самых сильных, злобных тупых христианских мальчиков. Их готовили только к войне. Умных же обучали сложному делу управления государством – именно из них, из умных христианских мальчиков, и формировался высший слой чиновников Империи Османлы. Они правили Турцией. Но это – умные. А тут – злобные и тупые.

Скорчив жуткие рожи, янычары, выставив вперед копья, побежали навстречу восставшей шиурме в лице Олега Иваныча, двух поляков – Марека и Яна – и огромного негра без имени. Вместо оружия негр оторвал от палубы скамью. Да, неслабый оказался парень. Остальные гребцы действовали по обоим бортам и на баке. Судя по их радостным крикам, вполне успешно.

Впрочем, янычары довольно быстро прочухались и принялись организовывать оборону. «Супоеды» хреновы! Олег Иваныч помнил рассказы Ивана, Ягана-аги. В османской армии были весьма оригинальные звания, как в хорошем ресторане: лейтенант – «каракулучи» – именовался «главным разливателем супа», полковник – «шеф-поваром», а сам его величество султан – «отцом-кормильцем». Это не считая того, что каждый янычар таскал у себя в шапке, в особом чехле, простую деревянную ложку, не столько в качестве предмета для употребления пищи, сколько как символ.

– Ну, что встали, супоеды? – поигрывал саблей Олег Иваныч. – Нападайте. Соблюдайте очередь. А можете и всем скопом. Только это вряд ли выйдет – помост больно узкий. Ну, эт ву прэ? Готовы?

– Уи! – ответил стоящий впереди янычар и тут же бросился в атаку.

Олег Иваныч хмыкнул. Нет, атаки он ждал, вот французского – не очень. И сам-то спросил по укоренившейся с детства привычки, с тех пор еще, когда занимался в фехтовальной секции. Официальным языком фехтования, как известно, считался французский, и все термины в фехтовании французские: Ан гард! – К бою! Алле! – Начинайте. Ку дубль! – Обоим! Па конте! – Не считается! Ну и – Альт! – Стой!

Олег Иваныч теперь вот только поостерегся рот открывать. Кто его знает, насколько этот чертов янычар силен во французском? Крикнешь сдуру: «А гош!» – он и будет ждать удара слева… Кстати… А почему бы…

С криком «А гош!» Олег Иваныч провел яростную атаку слева… Янычар сражался достойно – зло, яростно, но без бабского остервенения. Такого не сразу достанешь.

Остальные янычары – кто поместился на узком пространстве куршеи – занялись Мареком и Яном. Вот бедному негру со скамейкой в руках явно не хватило места. Стоял пока сзади, скучал. Впрочем, нет, не скучал. Пару раз попытались османы забраться на куршею сзади. Тут же получили скамейкой по башке и больше уж лезть не пытались.

– А друат! – Олег Иваныч перенес атаку направо.

Янычар уже ждал его выпада.

Ладно…

– А гош! – удар влево. – А друат! – снова направо. – А гош! А гош! А гош! – три раза подряд слева. И снова: – А гош! – Но вот теперь – яростный укол вправо!

Ага! Есть! Достал-таки! Просчитался, полиглот хренов! Так тебе и надо, собаке.

Пошатнувшись, янычар схватился за грудь и вверх тормашками полетел с куршеи вниз, в открытый трюм галеры. Там уже давно возились, и янычарам приходилось несладко. Не успевшие вовремя перепилить цепи невольники вырвали из уключин весла и теперь орудовали ими, как исполинскими косами.

Оставшиеся на узкой куршее янычары, проводив взглядами упавшего товарища, с воплями бросились на врагов. Абордажная сабля в руке Олега Иваныча летала неутомимой птицей. Не отставали от него и поляки.

Впрочем, Марек… захрипел, схватившись за грудь, пронзенную копьем янычара. Из горла хлынула на скользкие доски помоста горячая струя крови. Его земляк и товарищ по несчастью Ян лишь сурово сжал губы – сейчас не время скорбеть. Схватив копье, он с силой запустил его в янычар – попал в кого-то, но и сам упал на колено, получив стрелу в бедро.

Олег Иваныч остался один против десятка. Помощи ждать неоткуда. Везде – внизу, позади, на корме и в трюме, и даже на вантах – шел бой, разбившийся на локальные стычки.

Олег Иваныч пригнулся, уклоняясь от летящей стрелы. Слава Богу, прицельный огонь затруднен из-за бегущей по воде ряби, ощутимо раскачивающей мятежное судно. Янычары стреляли так, на удачу.

Олег Иваныч подобрал с помоста брошенную кем-то саблю. Теперь у него две сабли! Пижонство, конечно, но это позволяло держать на почтительном отдалении нападавших. Нападавших? Трудно сказать, кто тут был нападавшим. Скорее уж восставшие рабы! Чаша весов явно склонялась на их сторону – внезапность и яростный напор приносили свои плоды. Да и терять невольникам нечего. Чего не скажешь о моряках «Йылдырыма»! Кое-кто из них, воспользовавшись суматохой, уже спускал на воду все имеющиеся шлюпки, не исключая и парадный ял капитана Якуб-бея.

Сам капитан, в длинной золоченой джаббе, с огромным белым тюрбаном на голове, явно не собирался сдаваться. По его приказу корабельные артиллеристы с не очень-то благозвучным именованием «жопеги» разворачивали самую большую кормовую пушку. Направляли стволом вниз, в открытый, полный мятежников трюм, прикрываемый лишь узкой дорожкой куршеи, которую первое же ядро, несомненно, разнесет вдребезги. А уж потом настанет черед тех, кто внизу. Без разницы, свои или чужие. Очень похоже, капитану было уже все равно. Тем более он явно не собирался отдавать корабль: хорошее ядро, ежели не пожалеть пороху, вполне способно проделать в днище галеры приличных размеров дыру. Ну, если не с первого выстрела, то со второго-третьего – точно. А уж тогда путь один! Как пелось в старой веселой песенке:

Нам бы, нам, нам бы

всем на дно!

Там бы, там бы, там бы

Пить вино!

Ну, насчет вина – проблематично. Разве что в райских кущах. А вот по поводу дна – угроза весьма реальная.

Бахх!!!

Орудие окуталось густым зеленоватым дымом, из его вмиг раскаленного жерла с грохотом вырвался наружу длинный огненный язык, опаливший жаром пригнувшихся янычар.

Исторгнутое ядро со страшной силой ударило в основание мачты. Полетели осколки и куски разорванных тел. Главная мачта «Йылдырыма» вздрогнула и с оглушающим треском повалилась на левый борт, сокрушая на своем пути все.

Обломком реи задело Яна, поляка, и тот с воплем полетел вниз, на головы сражающихся. Остальные тоже летали. Кому повезло – падали в воду, кому нет – разбивались о выступ борта. Разбитый кусок куршеи, лишенный основной опоры, удерживался лишь двумя балками – то есть практически висел на честном слове, в любой момент угрожая обрушиться вниз с высоты около шести метров. Вместе со скопившимися там людьми – янычарами и Олегом Иванычем. Да, оставался еще и напарник последнего по веслу – здоровенный негр без имени, зато с оторванной скамейкой в руках.

– А ну-ка, милок! – обернувшись, прокричал по-русски Олег Иваныч. – Покажи им, как дерутся настоящие африканские парни!

Негр, похоже, хорошо понял. Перехватил поудобнее скамейку… Да как пошел дубасить янычар – любо-дорого посмотреть! Те, бедные, даже растерялись, что в общем-то и понятно: впереди сумасшедший со скамейкой, сзади – спятивший капитан с пушкой. Кто страшнее? Наиболее сообразительные янычары быстро попрыгали в трюм, стараясь не поломать ноги. Впрочем, им тут же переломали шеи – открытый трюм галеры был почти полностью в руках восставших.

Бабах!!!

Вжжж!!!

Второе ядро влетело в середину трюма, превратив попавшихся на пути рабов в скользкое кровавое месиво из обломков костей, кишок и прочих частей человеческого тела. Если бы не эти люди, весьма вероятно, галера уже шла бы ко дну!

Этот выстрел неожиданно оказался на руку восставшим: остатки янычар, сообразив, что замыслил их безумный кэп, предпочли за благо покинуть корабль – скидывая одежды, бросались в море. А что? Хиосский берег недалеко, вода, как парное молоко – теплая, а что до волн… Тут уж как Аллах захочет! Все лучше, чем оставаться на судне – там-то капитан заместо Аллаха, окончательно спятивший. Палит без разбору – и в своих, и в чужих.

Капитан «Йылдырыма» Якуб-бей был в этот миг страшен. Черный от копоти, с бритой башкой – тюрбан давно слетел в пылу боя, – он напоминал сейчас ужасного демона африканских пустынь – злого ифрита, сотворенного на погибель неверным. Глаза Якуб-бея сверкали, раздувались ноздри, на тонких губах застыл оскал смерти. В правой руке он сжимал горящий фитиль, левой щедро сыпал на полку и запальное отверстие порох.

Два полуголых жопега-артиллериста, закопченные, словно два черта, заряжали орудие: один закатывал в ствол тяжелое чугунное ядро, второй стоял наготове с банником. Якуб-бей, подгоняя, попеременно пинал их ногами – все успевал, старый шайтан! Словно гриф-трупоед, высматривал цель. А чего ее высматривать-то? Направил ствол чуть вниз да пали – один черт мимо днища не промахнешься!

А ведь сейчас, Олег Иваныч, все зависит от этой пушки. От того, успеет ли она выстрелить. Если да – можно уже сейчас прыгать в воду, в надежде достичь Хиоса, где отряды стражников уже наверняка контролируют каждый куст, каждую перевернутую рыбачью лодку, каждый метр пляжа.

Нет, нужно любой ценой помешать Якуб-бею и его жопегам. Иначе все зря. И общий заговор, и Олегова хитрость. А на корме, кроме кэпа с артиллеристами, никого и нет. Да кому и быть-то? Матросы давно попрыгали в воду, янычары находились на остатках куршеи – да и тех уже почти разогнал своей скамейкой могучий негр.

Если бы как-то добраться до кормы. По куршее? Нет, слишком уж на виду. А вот если под нею… Ну, Ялныз Эфе, покажи, на что ты способен!

Олег Иваныч резко упал на живот и, проскользнув к краю помоста, оказался под ним, уцепившись за несущие балки. Практически лишенные опоры балки угрожающе раскачивались. Внизу – метров шесть падать, в принципе, не так уж и много – бушевала толпа. Остатки яростно дерущихся янычар держались у кормы, отражая все атаки восставших. Опустив глаза, Олег Иваныч увидел Илию, прихрамывающего Яна (видно, упал довольно удачно) и… нет, не может быть! Но похож! Сильный, бородатый, страшный… Ишь, как метелит обломком реи! Нет, скорее просто похож. Тем более некогда особо приглядываться.

Те несколько недель, что Олег Иваныч провел в качестве гребца, явно пошли ему на пользу. Он и раньше-то был парнем неслабым, а уж теперь так накачался, что без особого труда передвигался под куршеей, перебирая руками по балкам. Прямо Тарзан какой-то! Видела б его сейчас Софья!.. Ну, Олег Иваныч, нашел когда думать о любимой женщине. Самое время! Ага, вот и, похоже, корма. Черт, шатает, как… волны, блин, чтоб их… Еще пару рывков… уцепиться ногами. Так. Немного отдохнуть. Пора!

Он выскочил на кормовую палубу – потный, полуголый, страшный, с бритой, по обычаю шиурмы, головой и саблей в зубах. Схватил в охапку ближайшего жопега с банником. С размаху бросил его на пушку, сбивая прицел. Черт… выронил на палубу саблю. Ну, подбирать некогда. Не дав опомниться, с разворота пнул второго – с криком тот полетел вниз и повис на пиках янычар.

Впрочем, Олег Иваныч этого не видел. Лишь краем глаза отметил, что негр на остатках куршеи вполне управился со всеми своими противниками и теперь, подобрав оружие, несся на корму. Только, если б не Олег Иваныч, вряд ли б успел до выстрела.

Руки Олега сжимали горло капитана Якуб-бея. Старик неожиданно оказался жилистым и сильным, явно не собирался уступать. Захрипев, ткнул противника в бок горящим фитилем. Ну, сволочь! Рыча, Олег Иваныч укусил его за нос. Захрустели хрящи, брызнула кровь.

Фитиль выпал из слабеющих рук Якуб-бея на усыпанную порохом палубу. Под ногами словно разверзлась преисподняя! Просыпанные заряжающими кучки пороха вспыхивали, взрывались, словно Олег Иваныч и капитан танцевали смертельные танцы на минном поле. Грохот взрывов, едкий пороховой дым и огонь разгоравшегося на корме пожара слились с криками и звоном железа внизу, в открытом трюме галеры.

Вбежавший на корму негр выбросил скамейку, присел, от ужаса зажав уши руками. Затем почти сразу поднялся и с силой уперся плечом в деревянный лафет пушки. Олег Иваныч, отбросив в сторону мертвое тело капитана, пришел ему на помощь. Лафет был стационарным и вовсе не предназначенным для подобных перемещений. Никаких колес. Зато палуба скользкая от крови…

Поднатужившись, они вдвоем подтолкнули пушку к самому краю кормы. Навалились в последний раз, крякнули… Тяжелое орудие, кувыркаясь, полетело вниз, на головы яростно сражающихся янычар.

Все. Все кончено. Оставшиеся янычары, деморализованные падением пушки, были буквально разорваны на куски разъяренной толпой. Раздались первые радостные крики, быстро переросшие в густой торжествующий гул. Бывшие невольники кричали, обнимали друг друга, подкидывали вверх снятые с янычар тюрбаны и шапки, многие плакали.

Олег Иваныч увидел шатающегося поляка. Быстро спустился вниз, обнял:

– Ян! Рад, что ты жив!

– Я тоже рад, пан Олег. Жаль Марека, бедный парень… Не дожил.

– А где Илия? Жив? Не видел?

– Где-то на баке… Да вот же он!

К корме, переступая выступающие балки, шел по дну трюма Илия, Илия Костадинос – без которого, собственно, и не было бы столь успешного бунта. Впрочем, успешного ли? Все еще только начиналось.

Люди расступались перед идущим греком, крики становились тише, вот и совсем умолкли.

Илия осторожно нес мертвое тело. Небольшое, худенькое тело подростка, смуглое, с выступающими ребрами и ужасной кровавой раной в груди.

– Это Калента, – увидев Олега, грустно пояснил Илия. – Юнга Калента, наш добрый доблестный друг. Он так хотел вернуться домой, в Иллирию… Не судьба. Хотелось бы прочитать молитву. Но не знаю, кем был Калента. Православным, католиком, униатом? Или, быть может, мусульманином?

Илия обернулся к людям:

– Друзья, нам сейчас некогда бросать в воду мертвых. Мы даже не вышли из гавани, а следует торопиться. Остальные корабли султана близки. Так поспешим же к веслам, поработаем на этот раз для самих себя!

Последние слова Илии потонули в одобряющем крике.

Опустив мертвого Каленту на мокрые доски трюма, грек осторожно закрыл глаза юноши, прошептал что-то… Оглянулся.

Корма пылала пожаром.

– Ян, там, на носу, ведра! Добровольцы пусть тушат! Остальные – на весла! Помните – с нами Ялныз Эфе!

Илия указал на Олега Иваныча.

Тот приосанился. Чего греха таить, приятны были раздающиеся приветственные крики. Положил руку на плечо безымянному негру. Представился наконец:

– Олег! О-лег.

Негр улыбнулся и по слогам произнес:

– Ваб-ба! Ваб-ба.

– Ну, пошли, Вабба, грести. Хватай весло – корабль отходит. А корму, похоже, и без нас скоро потушат.

И действительно, на корме кипела работа, быстро организованная Яном. Подвешенные на длинных веревках кожаные ведра со свистом падали в море, возвращаясь уже наполненные водой. Черная от копоти и пороховой пыли вода стекала с кормы в трюм теплыми грязными ручейками.

Освободившиеся невольники рассаживались на привычные места, брали весла. Илия встал на корме, свистнул в свисток. Поднялись тяжелые весла, одновременно по левому борту и правому. Все-таки, черт побери, весьма впечатляющее зрелище! Весла разом опустились в море. Практически без брызг.

Рывок! Рывок! Еще рывок. Раз-два… Раз-два…

«Йылдырым», лучшая галера султанского флота, захваченная восставшими рабами, вышла из гавани Хиосса, взяв курс на юг. Курс свободы.

Окатывали нос тяжелые соленые брызги. Под свист Илии мерно вздымались и опускались весла. Все как и раньше. Только нет ни плетей, ни надсмотрщиков, ни капитана. Вернее, капитан-то был – Илия Костадинос, свободный капитан свободной галеры.

Олег Иваныч греб с душой. Слева держал ручку валка грустноватый Ян. За ним – чернокожий Вабба. А у самого борта – незнакомый амбалистый мужик, как и все, бритый, с густой всклокоченной бородой. Именно его Олег Иваныч видел тогда, внизу. Знакомый звероватый облик…

Мужик тоже взглянул на Олега. Глубоко посаженные глаза хищно блеснули. И тут-то Олег Иваныч узнал:

– Матоня!