Двухмачтовый когг «Благословенная Марта», принадлежащий почтенному ливонскому негоцианту Иоганну Штюрмеру, вышел из Нарвского порта в конце апреля и взял курс на восток. В трюмах корабля находились бочки с сельдью, несколько десятков штук доброго фламандского сукна и кипрская медь в крицах. Все эти товары хитрый купец, пользуясь ганзейским запретом, надеялся выгодно сбыть в Новгороде, взамен на мед, воск и «мягкую рухлядь», как русские называли меха. Если бы попался «рыбий зуб» – моржовые клыки – герр Штюрмер охотно взял бы и его, правда, не очень на это рассчитывал – вряд ли к маю в Новгород возвратятся лихие ватаги ушкуйников, что промышляли моржа за Мезенскими землями. Кроме груза, на судне находилось четверо пассажиров: добрый знакомец капитана новгородец Олег с друзьями, в числе коих был и один очень красивый юноша с большими золотисто-карими глазами – младший сын одного из немецких баронов, ехавший в Новгород по делам. О том, что на самом деле это была знатная новгородская дама, боярыня Софья, знал только один капитан герр Иоганн Штюрмер. Штюрмер взял Софью на судно, не очень-то считаясь с дурными приметами – женщина на корабле, – но не потому, что в приметы не верил, а по личной просьбе Олега и рыцаря Куно фон Вейтлингера, волею магистра Вольтуса фон Герзе занимавшего не последнюю должность в Ордене. Фон Вейтлингер был членом капитула – высшего Орденского правительства, и ссориться с ним хозяину «Благословенной Марты» было никак не с руки. Впрочем, он и не собирался ссориться, наоборот – рад был угодить.

Кроме самой «Благословенной Марты», вышедший из Нарвы караван насчитывал еще с десяток судов, включая большой трехмачтовый когг новейшей постройки, с высокими узкими надстройками на корме и носу, не выступающими за борта, как обычно, а скорее даже чуть заваленными внутрь. Когг этот – боцман «Благословенной Марты» называл его шведским словом «хольк» – отличался быстротой и маневренностью, правда, вот остойчивостью на волне с судном Иоганна Штюрмера он вряд ли смог бы поспорить. Да и насчет скорости – хоть и две мачты у «Марты», а идет под ветром – любо-дорого взглянуть – обшивка днища вгладь сделана, не внакрой, как принято было. Оттого и брызг меньше, и скорость выше. Хоть и ненадежной считалась такая постройка – да ведь все чаще именно так и строили теперь корабли, что в Любеке, что в Лондоне. Именно так, как недавно рассказывал Иоганну приятель, Пауль Бенеке, был перестроен недавно на Данцигской верфи грузный парусник «Петер фон Россель». И не корабль получился – сказка! Быстрый, как ветер, на любой волне ловок – последняя мачта, бизань, латынский косой парус несла, что ловил любой ветер…

Вот на такой-то кораблик и походил тот трехмачтовый хольк, что шел теперь впереди каравана.

Попутный ветер выгибал дугой паруса, и корабли ходко шли вперед, зарываясь в волны так, что тучи белых брызг достигали форштевня. По правому борту тянулась узкая полоска низкого болотистого берега. Небо у горизонта сливалось с морем.

Большую часть времени Олег Иваныч проводил в каюте, со сказавшейся больной Софьей. Та старалась крайне редко показываться на палубе, что было вполне понятно – опытный матросский глаз вполне мог распознать женщину под мужским платьем. Поэтому и не шастала по палубе Софья, терпеливо сидела в каюте, не раздражая суеверных матросов, коих на судне насчитывалось полсорока человек. Бедный Олексаха тоже выбирался наружу редко, правда, по иной причине – лежал в лежку – маялся, сердечный, морской болезнью – как только ступил на палубу, в Нарве еще, так сразу же и выворотило его наизнанку. Так и не отпускало.

А вот Гришаня с удовольствием болтался по всему кораблю, от бака до юта. Помогал матросам ставить паруса, травил с ними байки – познаний в немецком на это хватало – один раз даже, с разрешения капитана, залез в «сорочье гнездо» – смотровую площадку на грот-мачте, заполненную каменьями да запасом стрел – на случай нападений пиратов, коих на Балтике было – каждый второй, не считая каждого первого. И ста лет не прошло, как прогремела на все поморские города жуткая слава витальеров и ликеделлеров, «друзей Бога и врагов всего мира». Эти пиратские братства наводили ужас на всех, об их вождях – Клаусе Штертебеккере и Годеке Мехеле – ходили жутковатые легенды. Наряду с жестокостью пиратам приписывалась и некая порядочность – так, говорили, что, прежде чем напасть на несчастное судно, ликеделлеры предлагали договориться – оставляли сдавшемуся купцу восьмую часть товара, остальное же доставляли по месту назначения. Кроме обычного морского разбоя, пираты периодически грабили все прибрежные города, до которых только могли добраться, – а не разграбленные облагали данью. Помощью пиратов в те времена не брезговали пользоваться и короли – сами понемногу промышлявшие разбоем, – и Ганза, объявившая войну пиратам. Датская королева Маргарита – особа, не страдавшая излишком гуманности, – для борьбы с пиратами призвала крестоносцев, в начале 1401 года, после упорных морских сражений, пиратские базы были разгромлены, а их вожди – казнены. Очевидцы рассказывали, что когда казнили Клауса Штертебеккера, он попросил исполнить свою последнюю просьбу – сохранить жизнь тем пиратам, мимо которых он сможет пробежать с отрубленной головой… Обдавая окружающих хлещущей из шеи кровью, он пробежал мимо одиннадцати и упал только тогда, когда, несколько озадаченный подобной нечеловеческой прытью, палач сообразил подставить обезглавленному пирату подножку…

– Вот ведь сволочь, палач-то! – выслушав историю, всплеснул руками Гришаня. – Нет, наши, новгородские, палачи – не такие, взять хоть вот Геронтия… Впрочем, ты, Михель, его все равно не знаешь.

Михель – темноволосый паренек чуть помладше Гришани – не так давно был взят на «Благословенную Марту» юнгой, с оплатой в двенадцать шиллингов в день, что составляло ровно на два шиллинга больше обычного жалованья. К тому же на судне еще и кормили. Двенадцать шиллингов составляли около шести грошей, или одну кельнскую марку, или чуть меньше марки любекской. Два шиллинга равнялись одному альбусу. Почти все они, кроме серебряного гроша, представляли собой исключительно счетные, весовые единицы (так же как, к примеру, московский рубль) и использовались при расчетах для удобства.

Олегу Иванычу такая громоздкая система почему-то удобной не казалась, хотя при здешней чеканке монеты – как Бог на душу положит – была вполне оправданной. Даже, казалось бы, одинаковые серебряные монеты – гроши – чеканясь в разных городах, различались по весу довольно сильно. Меньше были распространены золотые рейнские гульдены, существовавшие почему-то в двух видах: легкий гульден (двадцать шиллингов) и тяжелый – двадцать один.

– В общем, без стакана не разберешься! – покачав головой, заметил Олег Иваныч и, потянувшись в небольшой деревянный шкафчик за кувшином, не удержался на ногах – какая-то особенно коварная волна как раз в этот момент сильно качнула судно – повалился на пол вместе с кувшином. Белое рейнское, естественно, вылилось… Хорошо, хоть пол был застелен толстой медвежьей шкурой…

Удобно устроившаяся в уютном небольшом кресле, боярыня Софья, объяснявшая Олегу Иванычу финансовую премудрость, не выдержав, засмеялась.

– Смейся, смейся, Софьюшка. Нет, чтоб руку подать!

Боярыня поднялась с кресла. Пышные светлые волосы – косы, в целях конспирации, пришлось обстричь, – карие, отливавшие золотом глаза, тонко очерченный подбородок, маленький рот, с розовыми, чуть припухлыми, губами. Тонкий стан обтягивала короткая красно-голубая куртка – котта – тонкого фламандского сукна, разноцветные, по бургундской моде – одна штанина черная, другая синяя – штаны-чулки соблазнительно обтягивали бедра. Небрежно отбросив в кресло длинный темно-зеленый плащ, Софья с хохотом протянула руку валявшемуся на медвежьей шкуре Олегу. И снова хищная волна резко подбросила судно. Так, что боярыня, ойкнув, упала прямо в руки Олегу. Тот, естественно, поймал, изловчился. Обхватил, обнял Софью за талию, чувствуя, как тяжело поднимается под коттой горячая женская грудь. Глаза боярыни приблизились близко-близко, волосы растрепались… на кого же она была похожа сейчас, с этой мальчишеской прической? Кажется, на Милу Йовович в роли Жанны д'Арк… Да, действительно, похожа… только…

Прижавшись к Олегу всем телом, Софья провела рукой по его волосам, улыбнулась и жарко поцеловала в губы. Поцелуй был долог…

Руки Олега словно сами собой развязывали тесьму застежек. Полетела в сторону куртка, затем нижняя рубаха… за ними штаны… Изогнулось дугой стройное тело…

Потом они просто лежали на шкуре, укрытые Софьиным плащом, тесно прижимаясь друг к другу. Олег Иваныч ласково гладил боярыню по спине, Софьины руки тоже не теряли времени даром. Миг – и влюбленные снова слились в жарком порыве… новгородская боярыня и скромный старший дознаватель Н-ского РОВД.

Упал со стола кошель с серебром, покатились по полу монеты… Софья схватила одну:

– Видишь, это альбус, в нем двенадцать серебряных геллеров.

– О, Боже! – выдохнув, притворно застонал Олег Иваныч. – Теперь понятно, откуда столько фальшивомонетчиков – столько разной монеты – ленивый не подделает! Как и в Новгороде…

– Что – в Новгороде? – насторожилась Софья. – Обманные монеты чеканят?

– Если б… – вздохнул Олег. – В смысле, ежели б в самом Новгороде чеканили – мы б узнали, рано иль поздно. А так… Чеканят ведь где-то, нехорошие люди. Говорят, напал было на их след один ушкуйник, Ионой покойным посланный. Только нам от того ушкуйника ни жарко, ни холодно – сгинул он… теперь ищи-свищи, что там раздобыл да разведал этот Олекса…

– Как ты сказал? – вздрогнула под плащом боярыня. – А ну, повтори имя!

– Олекса, – недоуменно пожал плечами Олег. – Ушкуйник Олекса… Говорят, из знатных, но не богат был…

– Из знатных… – усмехнулась Софья. – Если хочешь знать, погибший ушкуйник Олекса – мой сводный брат!

Олег так и сел на шкуре:

– Вон оно что. Теперь ясно…

– Что тебе ясно?

– Подожди. Дай подумать…

Так вот, оказывается, зачем нужна была Ставру боярыня, а он-то, дурак, решил, будто любовь здесь. Так вот зачем они и встречались тогда, в часовне. Что-то выведать хотел Ставр об Олексе, вестимо… А где пропал Олекса с людьми? На Паше! Или – в Заволочье… Нет, скорее, на Паше, может, правда, и на другой какой речке – но точно в той стороне, в Нагорном Обонежье – на краю веси! Неспроста ведь именно там впервые столкнулся Олег с людьми Ставра – Митрей и Тимохой Рысью. Что там выведывали они? Сокровища Олексы? А может, и не только это? Может, и сам Олекса кое-что выведал… за что его и убили… а после спохватились – сокровищ взалкали…

Резко распахнулась дверь.

– Олег Иваныч… ой!..

Вбежавший в каюту Гришаня сконфуженно отвернулся.

– Что, отроче, жен не видал безодежных? – поплотней укрываясь плащом, засмеялась Софья. – Ну, повернись, теперь можно. Зачем прибежал-то?

– В море паруса чужие, Михель-юнга разглядел. Иоганн Олега Иваныча кличет на палубу-от…

– Скажи, сейчас буду.

Выбравшись из-под плаща, Олег Иваныч принялся одеваться.

– Не видал я жен, как же, – выходя на палубу, бурчал себе под нос Гришаня. – Не столь уж и много прошло времени-то… Ох, матушка-игуменья… Интерес большой – чтоб она со мной тогда в обители сделала?

В море, прямо по ходу судов, у горизонта, меж изумрудно-синих вздымающихся волн угрожающе белели паруса… Почему угрожающе? А потому что любой парус в то время представлял собой опасность! Тем более – в этих местах. Хоть и разбили ливонцы ликеделлеров, да и законы против пиратства были приняты куда как строгие, а все не унимались, супостаты. Рыскали, словно оборотни-волкодлаки – с утра он почтенный купец, к вечеру – разбойник с алчно горящим взором, утром опять купец. Поди его, вылови, когда и коронованные особы нередко в покровителях ходят, свою долю имея, и – знамо дело – в каждом порту свои люди. Судя по приближающемуся флоту – были такие осведомители и в Нарве, больно уж уверенно шли суда. Словно знали, где именно и кого встретят. Словно? Да стопудово знали, к бабке не ходи! Вот и шли наперерез, нагло да уверенно.

– Один… Два… Четыре…

Забравшийся в «сорочье гнездо» юнга Михель громко считал чужие суда, с каждой минутой становившиеся все ближе… уже настолько ближе, что можно было с полной уверенностью говорить о классе кораблей.

– Семь… Восемь… Одиннадцать…

Команда «Благословенной Марты» проворно забегала по палубе. Готовили бомбарды и кулеврины, подтаскивали ближе к бортам дротики и стрелы, надевали кирасы и шлемы. Готовились. Кое-кто украдкой крестился.

– Тринадцать… Четырнадцать… Пятнадцать… Пятнадцать больших кораблей, герр Штюрмер! И с десяток маленьких!

По приказу капитана втащили на борт привязанную за кормой разъездную лодку – кимбу.

– А может, уйдем? – Олег Иваныч вопросительно посмотрел на капитана.

Тот отрицательно покачал головой, ответил на ломаном русском:

– Нет, не уйдем, герр Олег. Ветер переменился. Пока будем разворачиваться, нас легко догонят. Лучше будем готовы к худшему! Эй, ребята, а ну тащите на корму жаровню да калите камни! Будем драться, господин Олег, и, быть может, небеса дадут нам победу.

Когда чужие корабли приблизились, так что можно стало рассмотреть ванты, в их намерениях ни у кого не осталось сомнений. Пиратские корабли выстроились в одну линию, так же построились и обороняющиеся. Два пиратских холька с высокими надстройками оказались напротив флагмана, остальные тоже разобрали себе по судну. Судя по всему, на бедную «Благословенную Марту» собрались броситься сразу четверо: пара больших двухмачтовых коггов, водоизмещением около ста пятидесяти ластов – чуть поменьше, чем корабль капитана Штюрмера, – и еще два мелких суденышка, шаставших меж остальных судов, словно шакалы.

Неожиданно ударил гром – выстрелили бомбарды флагмана. С жутким воем пролетев по пологой кривой, каменные каленые ядра подняли тучу брызг у левого борта пиратского холька.

В белый свет – как в копеечку!

Второй залп оказался удачней – судя по громким угрожающим воплям собравшихся на абордаж пиратов – на этот раз ядра вполне достигли цели.

Вооруженные матросы капитана Штюрмера давно уже заняли свои места у бортов «Благословенной Марты». Враги приближались. Их паруса и флаги были – по традиции – украшены самыми немыслимыми гербами, большей частью – крестами, а также лилиями, единорогами, леопардами и еще многими другими непонятными животными с зубастыми пастями и вздыбленными, как в период течки, хвостами.

Пиратские когги обходили «Благословенную Марту» с бортов, прижимаясь все ближе. Напрасно стреляли бомбарды: нет, хотя они и могли вызвать панику на атакующем корабле, или, в лучшем случае, повалить мачту, но проделать в борту судна достаточную для потопления дырку – кишка тонка, вернее – калибр маловат, что поделать.

Пушки пиратов тоже не молчали, стлался над самой водой черный пороховой дым, стоял такой грохот, словно рядом забивали сваи. Установленные с бортов кулеврины и бомбарды опасно сближавшихся с «Мартой» пиратов выплюнули огонь. Выпущенные ядра порвали кое-где такелаж – паруса давно уже были предусмотрительно опущены – несколько штук попало в корпус.

Черт с ними – не такой корабль добрый ганзейский когг, чтобы пойти ко дну от подобных пустяковин!

– Почему они не стреляют по палубе? – поигрывая тяжелой секирой, хмуро пробурчал себе под нос капитан Штюрмер. – И совсем не мечут стрел, не считая тех, что попали в «сорочье гнездо». Странно все это… странно.

Размышлять о словах капитана было некогда. С пиратских коггов одновременно метнули абордажные крючья. С двух сторон сдавили, сволочи. Полетели в нападавших камни и стрелы, те скалили зубы, терпели, но в ответ почему-то не стреляли.

Хэк!!!

Скалой выросли за бортом высокие надстройки пирата. Рвали снасти стальные абордажные крючья. Жутко заверещав, пираты бросились в бой. Их было человек сорок – ровно в два раза больше, чем вся команда Штюрмера – вооружены секирами, копьями и короткими широкими мечами… кирасы, кольчуги, шлемы…

Хэк!!!

С жутким скрежетом столкнулось железо. Меч на меч, удар на удар. Хриплые стоны и ругань. Кто-то полетел за борт – там его давно уже поджидали шакалы – мелкие кораблишки. Подбирали своих, принимали на копья врагов.

Олег Иваныч, вооруженный узким мечом – жаль, затерялась в лесах под Псковом шпага, – действовал плечом к плечу с капитаном. А уж тот орудовал секирой с полным знанием дела – летели по сторонам кровавые отшметки, на палубе перед Штюрмером росла гора трупов. Что и сказать – наверняка бил, куда и делась обычная его неторопливость. Удар – расколотый вместе со шлемом череп, удар – перебитые плечи, отрубленные руки. Его уже стали побаиваться, подтаскивали поближе кулеврину… Ага, прицелитесь, как же! Будет кэп стоять, вас, дураков, дожидаться. Рявкнув, кулеврина выплюнула ядро, со свистом пронесшееся мимо Олегова уха. Позади послышался короткий стон – хватаясь за живот, упал на палубу один из матросов. Не помогла и кольчуга. Словно рыба, он ловил воздух губами, пытаясь что-то сказать, пока кто-то милосердный не нанес умирающему смертельный удар в шею.

– Иваныч, сзади!

Олег вовремя обернулся – позади, с занесенной над головой устрашающих размеров секирой, уже подбирался к нему высоченный детина в блестящем, заляпанном кровью, панцире, с голыми, по плечи, руками.

Хладнокровно дождавшись, когда блестящее лезвие секиры пойдет вниз, набирая разгон и силу, Олег Иваныч спокойно сделал шаг в сторону и провел удар в горло. Удивленно вытаращив глаза, детина повалился вслед за секирой. Он умер, еще не успев упасть, – Олег бил наверняка.

Обернувшись, поблагодарил:

– Спасибо, Гриша!

Тут же отбил направленный в лицо меч. Пират попятился, на ходу принимая боевую стойку – выставил вперед левую ногу и несколько наклонил вперед туловище в начищенном панцире. Правую руку с узким мечом разбойник отвел назад, примериваясь для удара. По всем ухваткам его, по уверенной стойке, по холодному блеску в глазах под открытым шлемом Олег Иваныч почуял достойного соперника. Что ж… Как говорится: Ан гард! – К бою!

И пират не обманул его ожиданий. Сделав несколько широких маховых движений мечом над головой, вынудил Олега сдвинуться в сторону, туда, где палуба была скользкой от крови. Хорошо, Олег Иваныч вовремя заметил это. Однако пират совсем не хотел дать ему время для смены позиции – зря, что ли, загонял на скользкое место? Неуловимым движением он чуть повернул меч и с ходу нанес страшный удар сверху вниз, целя в голову и плечи… Немецкая тактика… Те любят бить в голову.

Холодная сталь с силой разрезала воздух.

Опасаясь за целостность своего клинка, Олег Иваныч просто уклонился от удара, отойдя чуть вправо, и, в свою очередь, сделал быстрый обманный финт в направлении левой руки противника. Ну, что ж ты? Давай, защищайся, контратакуй… Ага!

Пират быстро переместился влево, уклонился и, отбив клинок Олега, молниеносно нанес рубящий горизонтальный удар по туловищу соперника… то есть сделал то, что и ожидал Олег Иваныч, который, без особого труда парировав удар, быстро перешел в рипост – ответную атаку… которая и на этот раз оказалась ложной… За ней тут же последовала другая… Целя острием в лицо пирата, Олег Иваныч заставил его нервничать, переживать, ошибаться… Наконец тот ушел в глухую защиту и попятился, отступив на два шага, в недоумении ожидая от врага любой пакости. Хороший фехтовальщик всегда маскирует свои атаки – Олег Иваныч хорошо помнил это правило французской школы. Противник измотан и ошарашен? Тем лучше… Алле! Обманный финт влево… отбив… А сила-то у пирата уже не та! Финт вправо… отбив… А вот теперь пора! На, получи, фашист, гранату!

Сильным ударом снизу Олег Иваныч проткнул противнику шею, и тот упал, заливаясь кровью…

«Хорошо, не на рапирах фехтуем, – неожиданно подумалось Олегу. – Иначе б не засчитали удар, судьи-то – шея, голова, руки уж никак не входили в принятое понятие поражаемой поверхности…»

Впрочем, особенно думать пока было некогда. Слева возник еще один вражеский силуэт в потертом кожаном нагруднике и открытом шлеме… Ну что ж… Ан гард! – К бою! Эт ву прэ? Готов, собачий сын? Ну, тогда – алле! Начали!

Однако ловок, пиратская рожа! Двумя мечами сразу орудует. Интересно, чего в нем больше – понтов или опыта? Вроде молод для опыта-то… значит – понты… Двумя клинками фехтовать – особое умение надо… А ну-ка…

Сделав обманное движение, Олег Иваныч бросился пирату под ноги и уже на излете достал самым кончиком клинка его подбородок… Два меча, жалобно звякнув, упали на палубу, залитую кровью… скользкой кровью… В чем Олег Иваныч тут же имел самую непосредственную возможность убедиться. Поскользнувшись на чьих-то вывалившихся кишках, нелепо взмахнул руками, растягиваясь во весь рост. Хорошо, хоть меч из рук не выпустил!

Сразу трое пиратов набросились на него, словно коршуны на дичь. Один – кривой на левый глаз – нехорошо щерился. Смейся, смейся, шильник!

Удар короткого копья Олег отбил удачно, перекатился на бок – в то место, где он только что был, – ударило, блеснув, кривое лезвие гвизармы. Изловчившись, Олег Иваныч с силой ткнул мечом под кольчужный набедренник пирата. Тот заверещал, падая рядом, накрыв всей своей тяжестью узкий меч… Олег Иваныч слишком поздно сообразил, что допустил ошибку. Вполне возможно, последнюю.

Ухмыляясь, рыжеволосый пират в обтянутой зеленоватой тканью бригантине – железной кирасе и юбке – поднял боевой молот, собираясь перешибить Олегу ничем не защищенные ноги.

Стальной молот с острым навершьем со свистом рассек воздух, с треском пробив палубу. Сам же его обладатель медленно повалился навзничь. Из горла его, рассеченного незаметно подобравшимся сзади доброхотом, фонтаном хлынула кровь. Отплевываясь, Олег Иваныч поднялся на ноги, поднял глаза…

Рыцарь в длинном плаще, блестящем панцире и глухом шлеме с надвинутым на глаза забралом держал в руках широкий кривой нож. С лезвия ножа упала на палубу яркая алая капля, еще дымящаяся…

– Слева!

Олег Иваныч едва успел предупредить неизвестного спасителя – зевать было некогда. Четверо вооруженных гвизармами пиратов подбирались со стороны надстройки на баке.

Гвизарма… Нечто вроде копья, с острым наконечником и кривым, уходящим в сторону лезвием. Таким лезвием удобно резать ноги лошадям. Людям – не менее удобно. И ноги, и горло! Подлое оружие…

Рраз!

Короткая арбалетная стрела – болт – со свистом пущенная откуда-то сверху, впилась одному из пиратов в глаз. Еще одна отскочила от шлема. Выпустив гвизарму, нападавший упал, истекая кровью. Его сотоварищи предпочли укрыться за задней мачтой.

Олег Иваныч поднял глаза. В «сорочьем гнезде» на передней мачте засели двое – юнга Михель и Гришаня. Михель с воплями метал вниз тяжелые камни («каменья метаху!»), Гришаня проворно орудовал воротом, натягивая тетиву арбалета.

Зря, в общем-то.

Когда на абордаж посыпались пираты со второго когга, исход битвы уже вряд ли мог вызвать сомнения. Да и раньше-то… Почему-то поначалу пираты никому не предложили сдаться. С ходу накинулись, словно стая волков…

Олег Иваныч попытался оценить ситуацию.

Способных биться матросов оставалось человек восемь, плюс сам капитан Штюрмер, вон он, цел и невредим, по-прежнему машет секирой… а нападающие действуют как-то вяло, не торопятся попасть под удар, сволочи, ждут все чего-то, выжидают. Кроме капитана, еще боцман… впрочем, нет… вон боцман, с пробитой башкой валяется. Вот еще какой-то длинный парень в кольчуге и с саблей… Олексаха! Живой пока, черт! Так… Ну, Гришаня с Михелем на смотровой площадке… Он сам, Олег Иваныч… И, пожалуй, все… Нет, не все! Еще тот рыцарь в длинном плаще. Вон он, у мачты, подобрал гвизарму, ума хватило… Что хоть за парень-то? Видно, кто-то из команды… Ишь, щеголь, штаны надел разноцветные – черно-синие… Стоп! Какой же это рыцарь? Это ж Софья, мать ее за ногу! Тоже блин, Жанна д’Арк выискалась, Орлеанская, блин, девственница!

А врагов много! Десятка три – это только на первый взгляд, да вон еще, снизу на борта карабкаются, из моря, что ли… нет, с мелких «шакалов» лезут, сволочи, добычу делить торопятся… Ай, кому-то из вас не до добычи будет, к бабке не ходите!

Осмотревшись, Олег удивился – активных действий пираты почему-то уже не вели. Ну, окружили капитана, с двух сторон подобрались к матросам и Олексахе – человек двадцать, это против девяти-то… Смелые… Вон тут еще, за мачтой, прячутся, уроды. Опять одноглазый выглядывает. Жив, выходит, еще, сволочуга! Шугануть их оттуда, что ли? Что-то притихли.

С правого борта когга вдруг разнесся пронзительный звук рога. Все невольно обернулись, вздрогнув. Ну, все – это кроме Олега Иваныча, Олексахи и Штюрмера – те тертые калачи, ни на миг ближайших вражин из поля зрения не выпускали, мало ли…

Протрубили еще раз. Еще одной волной посыпались на палубу пираты – да сколько же их там – расступились почтительно, но по сторонам секли с арбалетами. Пропустили вперед высокого воина в богато украшенных латах. Доспех был почти полный, кроме, естественно, поножей и железных сапог – не сподручно по скользкой палубе прыгать, а так – полный гарнитур: панцирь с позолоченными желобками – уводить в сторону вражеские копья – шарнирные наплечники с гребнями, налокотники, поручи, круглый составной шлем-армэ с опущенным блестящим забралом. В специальной, прикрепленной к шлему трубке колыхались черные перья.

Повертев головой в шлеме, воин осмотрелся и, что-то сказав окружению, решительно направился прямиком к капитану Штюрмеру. Удивительно – но все молча ждали. Олег Иваныч с Олексахой – наверное потому, что понимали – надеяться больше не на что, а два-три, даже десяток убитых врагов ситуацию не изменят, матросы – по той же причине, что толку биться-то, надоело, а тут вроде затеялось что-то, посмотрим, хуже-то не будет. Ребята в «сорочьем гнезде», скорее всего, вряд ли чего думали, скорее всего – у них стрелы да каменья кончились… Нет, не кончились!

Небольшой, брошенный с мачты камешек – так, всего-то с полкило – с грохотом ударил рыцаря в золоченый сустав, смяв гребень. Все вздрогнули, рыцарь пошатнулся, выронил меч… его тут же подняли, почтительно подали, смахнув пыль. Кое-кто направил на верхушку мачты арбалеты.

Рыцарь махнул рукой – опустить, – подняв забрало, повернулся к Штюрмеру:

– Ну, здравствуй, Иоганн! Вот и встретились.

– Ван Зельде! – вздрогнув, произнес капитан. – Хорн ван Зельде!

– Вижу, узнал, – нехорошо усмехнулся рыцарь. – Ты, наверное, думал, мне отрубили голову в Брюгге? Нет, удалось спастись. Тебе на погибель!

– Так вот почему ты не стрелял…

– Да, не хотел лишать себя удовольствия… самолично воткнуть меч в твое толстое брюхо! Как, Иоганн, сразишься со мной?

– С таким же удовольствием, как и ты, ван Зельде! Доделаю работу палача из Брюгге.

– Так ты готов, старая сволочь?

– От сволочи слышу. От сволочи и предателя! – капитан Штюрмер смачно сплюнул на палубу. – Сразиться с тобой давно мечтал я, думаю, как и ты. Только выставлю прежде условие: независимо от исхода поединка ты отпустишь всех моих людей, кто еще жив, разумеется.

– Согласен! Начнем!

Отбросив секиру, капитан Штюрмер выхватил из ножен меч и с неожиданной прытью бросился на соперника.

Скрестились мечи – с искрами! Воины закружили друг перед другом, время от времени нанося удары… Длинный полуторный меч-бастард Хорна ван Зельде со свистом рассекал воздух.

Он оказался силен и подвижен, этот предводитель пиратов с голландским именем, дрался как лев. Впрочем, если капитан «Благословенной Марты» и уступал ему в этом, то совсем ненамного… Правда, этого «совсем» становилось все больше – герр Штюрмер был утомлен схваткой, силы были уже не те, а ярость… что ярость… далеко не всегда заменит она быстроту и силу…

Хэк!

Толпа ахнула, когда неожиданно ловким ударом капитан поразил соперника в ногу. Тот захромал, из бедра, над коленом, выступила кровь… В ярости ван Зельде заработал мечом, словно мельница, так что даже Олег Иваныч залюбовался, настолько все это походило на приемы борьбы у-шу с шестом. Лезвия почти вообще не было видно – один сплошной круг диаметром в полтора метра – зато было хорошо слышно!

Один удар… За ним сразу – второй… Третий…

Со звоном покатился по палубе сбитый с головы Штюрмера шлем.

Четвертого удара не услышал никто.

Только капитан «Благословенной Марты», выронив меч, схватился за шею и медленно осел на палубу, прислонившись спиной к украшенному щитами фальшборту…

– Ты все-таки достал меня, предатель ван Зельде, – умирая, прохрипел Штюрмер. – Все-таки достал… пре…

Он не успел договорить, да и умереть красиво ему не дали. Сильным ударом меча Хорн ван Зельде отрубил Иоганну Штюрмеру голову. Судно качнуло волной, и голова капитана, оставляя за собой кровавый след, покатилась по палубе к правому борту. Одноглазый пират подхватил ее по пути и, насадив на копье, с воплем поднял вверх…

Предводитель пиратов обернулся к матросам:

– Слышали договор? Вам нечего опасаться.

Довольные, те побросали оружие.

– Вам тоже, сир, – ван Зельде подошел к Олегу Иванычу. – И вам… фройляйн!

Олег вздрогнул. Опытный пират с первого взгляда определил в одетой в мужское платье Софье женщину.

Разоруженные пленники были выстроены на корме у разъездной лодки. С мачты слезли юнга Михель и Гришаня.

– Берег не так уж далек, доберетесь, – гнусавил какой-то пожилой бородатый пират. – Ну, а если и перевернетесь на волне – то уж не наша забота.

Довольные, что относительно легко отделались, матросы Штюрмера столпились у шлюпки.

Хорн ван Зельде подозвал к себе Олега Иваныча:

– Вы новгородец?

– Новгородец… да… – Олег Иваныч не очень-то понимал по-немецки, подозвал Гришаню. – Это переводчик… толмач…

– Кто еще есть здесь новгородец?

– Мы… И вот… Эй, Олексаха!

Предводитель пиратов окинул их холодным взглядом и, обернувшись, кивнул своим людям.

Словно давно дожидаясь приказа, те внезапно набросились на ничего не подозревающих пленников, вмиг спеленали их и бросили у борта.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул головой ван Зельде. – Теперь – этих.

Острием меча он указал на матросов, радостно спускающих на воду лодку.

– Всех, кроме юнги.

Их убили разом. Просто перекололи копьями, словно кур, – никто ведь не ждал нападения. Особенно старался одноглазый. Ух, с каким остервенением он выпускал несчастным кишки, какая зловещая ухмылка играла на его губах. А ведь где-то Олег его уже видел… Давно… Нет, не может быть… Скорее всего, просто похож…

Юнгу Михеля не тронули, подвели к ван Зельде. Отложив меч в сторону, он поднял с палубы увесистый булыжник.

– Ты ловко метаешь камни, парень, – криво усмехнулся предводитель пиратов. – Только – не в тех, в кого надо…

С этим словами он быстрым ударом проломил несчастному Михелю череп. Изо рта юнги хлынула кровь, тело его чуть дернулось и застыло.

Пираты деловито покидали трупы за борт и, окатив палубу водой, подняли паруса на передней, неповрежденной, мачте. Пленников заперли в трюме. Когда вели к люку, Олег Иваныч кинул быстрый взгляд на море. Исход битвы не вызывал сомнений – полная победа пиратов. Справа от «Благословенной Марты» выстраивались в линию пиратские корабли, слева догорал какой-то несчастный купеческий когг. Несколько больших лодок, полных людьми, медленно плыли к берегу – видно, остальные разбойники отличались большим милосердием, нежели их предводитель. Над блестящим от солнечных лучей морем, крича, кружили чайки.

Они плыли на север сутки, а может, и больше – в темном сыром трюме время вряд ли поддавалось строгому учету. Один раз вечером вывели на палубу – оправиться, тут же выдали по паре затхлых лепешек из проса и снова загнали в трюм. Хуже всех переносил заточение Олексаха – качка внизу чувствовалась гораздо сильнее. Бывший сбитенщик лежал на тюках с фламандским сукном и тихо стонал. Гришаня вел себя не лучше – впал в какую-то прострацию: то молился, то ругался и ни на какие вопросы не реагировал. То ли смерть юнги на него так подействовала, то ли ранение – зацепило все-таки стрелой левую руку. Олег Иваныч оторвал от его рубахи рукав, как мог перевязал ему рану. Кровь запеклась, остановилась – вот и ладно, а уж насчет антисептики какой, то – на все Божья воля. Захочет Господь – затянется рана, не захочет – загноится, распухнет, изойдет желтым гноем. Ну, тут уж переживать нечего – лично от Олега Иваныча дальнейшее Гришанино состояние зависело мало. Он и не переживал особо, Олег-то Иваныч, не то было время, чтобы тешиться напрасными треволнениями, забот впереди хватало. Помрет отрок аль выживет – тут уж судьба… Жалко, конечно, ежели помрет, кроме Софьи, не было, пожалуй, у Олега человека ближе.

– А лодок многонько к берегу-то поперлось, – ни к кому не обращаясь, заметил Олег Иваныч. – Знать, не все погибли-то.

– Еще бы все, – оторвался от своей ругани-молитвы Гришаня. – Пять коггов купецких сразу же сдались – их и не тронули, я с мачты видел. На лодки выперли – и все дела. На хольке только посопротивлялися немножко… так, для виду… как окружили его разбойники – сразу оружье побросали. Одни мы… Одних нас… Даже и поначалу сдаться не предложили, как принято. Мыслю, у главного супостата счеты какие-то старые с нашим-то капитаном были, Царствие ему Небесное. Да ты, Иваныч, это и сам видел.

– Видеть-то видел, – Олег Иваныч вздохнул. – Только вот никак в толк не возьму – мы-то ему за каким хреном сдались? Чего этому ван Зельде от нас нужно-то? Ишь, как он новгородцев выискивал… Остальных-то убили, а нас, вишь, держат зачем-то. Знать бы – зачем?

– Узнаем еще, может…

Все замолкли. Лишь слышно было, как кричат чайки снаружи да гудит в снастях ветер. В глубине трюма с писком возились крысы. Мерзость какая… Хорошо, хоть Софью держали в каюте. Олег Иваныч передернулся – только «черной смерти» – чумы им и не хватало тут для полного счастья. Крысы – основные ее переносчики. Да не отгрызли бы что-нибудь у спящих-то… Впрочем, грызть им и без этого есть что.

На палубе вдруг забегали, завозились, засвистел в дудку боцман – спускали паруса… бросили якорь.

Приплыли?

Если пираты и прибыли на свою базу, то выводить наружу пленников почему-то не спешили. А может, это и не база никакая вовсе? Может, обычный порт, Ревель или Рига, да та же Нарва. На разбойниках же не написано, что они разбойники, наоборот, все, как один, весьма приличные люди, негоцианты… Один из кораблей слишком уж похож на когг уважаемого герра Штюрмера? Да что вы! А где был построен корабль уважаемого герра? В Любеке. Надо же – и наш там же. Вот и похожи. В трюмах? Сукно, селедка, да несколько ластов меди… хорошая медь, с Кипра, да и сукно – фламандское, самое лучшее! Кстати, вот лично вам, господин ратман, отрез, на память, так сказать, в знак нашей нежнейшей дружбы. Берите, берите, не стесняйтесь. И селедочку!

М-да… Вряд ли кто трюм проверять будет, даже в порту. Эх, знать бы наверняка… А даже если и не порт! Все одно – это пока плыли, не очень-то убежишь – вода уж слишком студена, да лодок на примете нету – а на суше-то сам Бог велел!

– Гриша, там, в тех мешках, что?

– Сукнище, Олег Иваныч.

– Хм… Ладно. А дальше?

– А дальше медь в крицах.

– И у меня тоже. Оружья-то нет никакого?

– Что ты, Олег Иваныч! Папа Римский лично запретил на Русь оружье возить, специальной буллой!

– То-то рыцари не возят, как же! Дай-ка сюда крицу. Ну-ка, попробуем…

Поднатужившись, Олег Иваныч поднял над головой увесистый слиток меди и с силой ударил им в борт.

Ничего!

Даже щепки не полетели!

Морское судно, это вам не какой-то там струг! Поди его, расколупай. Нет, вряд ли выйдет…

Но если хорошенько постараться… И главное, методично, изо дня в день…

– Ну-ка вставай, Олексаха! Хватит лежебочничать, хватай вон крицу.

Пошатываясь, Олексаха поднял крицу… Но ударить не успел – неожиданно распахнулся люк, и в затхлое пространство трюма ворвался свежий, пахнущий соленой рыбой ветер.

– Поднимайтесь по одному, – по-немецки приказал нагнувшийся над трюмом пират. – Да быстро, быстро!

По узкому деревянному трапу пленники один за другим поднялись на палубу. Четверо вооруженных воинов не спускали с них глаз, по очереди связывая поднявшимся руки крепкими сыромятными ремешками.

«Благословенная Марта», в числе других кораблей пиратов, слегка покачивалась на волнах небольшого извилистого залива, у насыпанного из замшелых камней пирса. На каменистом берегу шумели сосны. Их темно-зеленые кроны, казалось, задевали облака, уносясь высоко в небо, янтарно-желтые стволы отбрасывали на скалы четкие длинные тени. Рядом с соснами стоял приземистый, сложенный на высоком фундаменте из валунов, дом-мыза с крытой красной черепицей крышей и узкими слюдяными окнами в свинцовой оплетке. Сразу за домом вилась извилистая тропинка, терявшаяся в дроковых зарослях. Кусты обступали подножие крутого холма с плоской вершиной, поросшей все теми же соснами. На одной из сосен было устроено нечто вроде «воронья гнезда», в котором маячила темная фигурка часового. За соснами угадывалось селение – тощей одинокой цаплей торчал церковный шпиль, да смутно краснели черепицею крыши.

Пленников – Софьи нигде видно не было – подвели к дому, заставили немного подождать у двери и лишь после этого ввели внутрь.

Высокая полутемная зала с черными поддерживающими крышу стропилами, камин у стены. Догорая, в камине трещали поленья. Напротив камина – пара кресел с высокими спинками, на спинках – полустершийся от времени герб, непонятно что изображавший – то ли единорог, то ли корова.

В одном из кресел, вытянув ноги к огню, сидел пиратский вождь Хорн ван Зельде и меланхолично жевал мелкие моченые яблоки, которые брал с большого оловянного блюда, стоявшего на резном столике слева от кресла. Увидев вошедших пленников, капитан пиратов бросил огрызок в камин и недовольно воззрился на охрану.

– Я же сказал – по одному! – раздраженно бросил он по-немецки. – Вот, начнем хотя бы с этого… – ван Зельде кивнул на Гришаню.

– Кстати, где Рейнеке-Ханс? – вспомнив, хмуро поинтересовался он.

С опаской поглядывая на предводителя, кто-то из пиратов тут же сообщил, что Рейнеке-Ханс уже идет, и вот-вот будет, а запоздал – потому как приводил в порядок инструменты.

Последняя фраза очень не понравилось Гришане – пожалуй, единственному из пленников, сносно знавшему немецкий. Отрок смутно догадывался, какого рода инструменты «приводил в порядок» неведомый Рейнеке-Ханс, и эта догадка не вызвала у него особого восторга…

Повинуясь приказу вожака, пираты вывели обратно на улицу лишних – Олега Иваныча с Олексахой – и, велев ждать, уселись на камни рядом. Огромного роста рыжебородый детина, торопясь, шагал к дому с пирса. За спиной его колыхался огромный рогожный мешок с чем-то железно-звенящим, под мышкой было зажато нечто вроде пилы с деревянными зубьями.

– Кат, – с ходу определил Олексаха. – А пила у него деревянная – для пытки, чтоб больнее было.

– Да… влипли, можно сказать, – невесело протянул Олег Иваныч. – Интересно, что мы такого знаем, чтоб этакой пилищей выпытывать?

– А пес их знает, – махнул рукой Олексаха. – Может, для куражу все? Надо было шепнуть Грише, чтоб во всем винился, пытки не дожидаясь.

Олег Иваныч хмыкнул, пояснив, что Гришаня далеко не дурак и сам как-нибудь догадается, что делать.

– Слышишь ведь – пока не кричит!

Действительно, никаких жутких воплей, свидетельствующих о невыносимой боли, из дома не доносилось. Спокойно все было, тихо.

Над морем клонился к закату оранжевый шар солнца. Рыжая пылающая дорожка бежала по темно-голубой ряби от солнца к причалу, упираясь в берег у самого носа «Благословенной Марты», бывшего честного когга. Эх, Иоганн, Иоганн… Как не вовремя ты пустился в это плаванье!

С неожиданно резким звуком распахнулась ставня. Все вздрогнули, обернувшись…

Высунувшийся в узкую бойницу окна Хорн ван Зельде кивнул на сидевших на земле пленников и щелкнул пальцами.

Подталкивая жертвы тупыми концами копий, стражники торопливо ввели их в дом.

Первый, кто бросился в глаза Олегу Иванычу, был Гришаня. Развязанный, отрок сидел в кресле напротив пиратского капитана и спокойно жевал яблоко.

– Кисло, – сморщив лицо, Гриша повернулся к вошедшим. – Не понимаю, как он их ест…

Рыжебородый палач Рейнеке-Ханс скромно сидел в уголке, на маленькой скамеечке, с таким разнесчастным видом, словно ему только что пообещали любимую игрушку, да вот не купили. Рядом, прямо на полу, в аккуратном порядке, несомненно свидетельствующем об определенной строгости мысли, лежали жутковатого вида вещи: широкие и узкие ножи, иглы – большие и поменьше, деревянные тисочки с запекшейся кровью, свинцовые клинья – загонять между пальцами – и округлая железная маска с широкой воронкой. Судя по всему, весь этот богатый арсенал в данный конкретный момент явно не находил широкого применения.

Ну, даст Бог, и дальше так!

При ближайшем рассмотрении пиратский вождь Хорн ван Зельде оказался ничем не примечательным мужчиной лет сорока с небольшим, со смуглым узким лицом, обрамленным длинными темными волосами, небольшой бородкой и черными близко посаженными глазами. Левую щеку его, от виска до рта, пересекал рваный шрам, придававший лицу несколько зловещее выражение. На пирате был дорогой короткий кафтан – вамс с вышитыми золотыми полосками. Узкие полотняные штаны плотно обтягивали мускулистые ноги, обутые в остроносые башмаки лошадиной кожи. На отделанном золотом поясе висел короткий меч и широкий, с ладонь, кинжал – дагасса. Таким кинжалом удобно перерезать горло поверженному врагу – рраз – и готово! Также им, наверное, удобно было бы раздавать гостям нарезанные куски торта. Представив это, Олег Иваныч усмехнулся.

Резко повернувшись к нему, ван Зельде что-то отрывисто сказал по-немецки.

– Спрашивает, действительно ли ты важный новгородский рыцарь, – перевел Гришаня, добавив, что кое-что уже порассказал тут «этому поганому чучелу».

Не дослушав ответа, отрок быстро заговорил, видно, полностью подтверждая вопрос. Выслушав, пиратский вождь улыбнулся. Улыбка его была какой-то некрасивой, хищной – может быть, из-за шрама, а может – и сама по себе.

– Сейчас выкуп назначит – к бабке не ходи! – шепнул Олексахе Олег Иваныч. – Иначе б чего расспрашивал? Во сколько вот только оценит, интересно, комиссионер хренов?

«Знатный новгородский рыцарь» Олег Иваныч был оценен в смешную сумму – сто рейнских гульденов, что примерно равнялось по стоимости шестидесяти мешкам соли, или четыремстам мешкам колотого сахара – по тем временам, роскоши прямо неописуемой. Также на заявленную сумму можно было приобрести четыреста зайцев, тысячу мешков груш, полторы тысячи куриц или восемьсот пар обуви чисто выделанной лошадиной кожи!

Сам Гришаня, как особа не очень знатная, да зато шибко ученая – ван Зельде явно принял во внимание знание немецкого, – потянул на семьдесят гульденов, ну, а Олексаха пошел по самой малой цене – в полтинник.

«Интересно, что больше нужно Великому Новгороду – мы или… две тысячи триста мешков груш?»

Немного подумав, Олег Иваныч так и не пришел к однозначному ответу, решив попозже посоветоваться с Гришаней. Сам он пока больше склонялся к грушам.

– В ожидании выкупа вы будете томиться в темнице, из которой нельзя убежать! – встав с кресла, заверил Хорн ван Зельде и, улыбнувшись, добавил, что и темницей это место обозвать тоже нельзя, скорее – светлицей. Издевался, собака! Грушелюб фигов!

Узилище и в самом деле оказалось довольно просторным и светлым – небольшой скалистый островок у самого входа во фьорд. Пленников отвезли сюда на лодке вместе с мешком сухарей – Хорн ван Зельде вовсе не собирался заморить свой «обменный фонд» голодом. Около двадцати саженей в длину и чуть меньше – в ширину, остров представлял собой вполне надежное место. Ван Зельде не хвастал – убежать оттуда, не имея под рукой лодки, было невозможно. Залив полностью контролировался пиратами, и какое-либо постороннее судно могло появиться здесь только в качестве добычи, так что с этой стороны надежды пленников были бы более чем беспочвенными. С другой стороны, можно было бы попробовать выбраться с острова вплавь… если бы не слишком низкая температура воды, как всегда в этих местах в начале мая – и не скалистый берег фьорда, пригодный для высадки лишь в виду приземистого дома ван Зельде.

– Близок локоток, да не укусишь, – почесав затылок, философски изрек Олексаха и, бросив взгляд на Гришаню, поинтересовался, умеет ли тот плавать.

– Вообще-то умею, – кивнул отрок. – Только здесь вряд ли…

Сняв сапоги, он поболтал ногами в воде:

– Холодно, однако. Да и прибой! Нет, тут только за смертью плавать!

Олег Иваныч был полностью с ним согласен. Кто знает, сколько их тут будут держать, и к концу месяца вода наверняка прогрелась бы достаточно, но… Какой же смысл возвращаться обратно к пирсу, под неусыпные взгляды пиратской стражи и – как на прощанье предупредил ван Зельде – в «братские объятия» палача Рейнеке-Ханса? Да и плыть туда – не меньше версты, уж точно – поди, попробуй!

Островок был скалистым и абсолютно голым, если не считать желтоватых кустов дрока на небольшой, уже поросшей травою площадке, полого спускавшейся к воде. Именно в этом месте и можно было причалить, с остальных сторон остров везде обступали отвесные скалы. На площадке, ближе к скале, была устроена небольшая избенка, скорее даже шалаш – из разномастных досок, накрытых еловыми ветками и полусгнившей соломой.

Внутри строения находился грубо сколоченный стол и пара таких же скамеек, установленных вдоль стен. Выложенный округлыми булыжниками очаг располагался прямо напротив сорванной с петель двери.

– Ты, Олександр, чини дверь, – осмотрев жилище, распорядился Олег Иваныч, – а мы с Гришей наломаем веток. Постараемся быстрее управиться – что-то не нравятся мне вон те тучки… – Он кивнул на выход из фьорда, где, местами сливаясь с водой, туманилась в небе стремительно темнеющая синь.

Они едва успели. Первые капли тяжело упали на землю. Одна, вторая, третья… И тут же хлынул ливень! Настолько быстро, что Олег Иваныч с Гришаней, побросав ветки, еле смогли скрыться в будке. Оно оказалось не очень-то надежным, это укрытие, – сквозь гнилую солому крыши хлестало, пожалуй, ничуть не хуже, чем под открытым небом, так что пленники тут же промокли до нитки и угрюмо уселись на скамейках, словно нахохлившиеся вороны.

А дождь все хлестал, не унимаясь. Завывая, дул ветер, бросая почти к самой хижине злобные холодные волны.

Ливень закончился внезапно, как и начался. Еще капало, когда сквозь дыру в крыше пробился в хижину маленький солнечный луч – упал на лицо Гришане. Отрок зажмурился, покрутил головой, приоткрыл глаза и улыбнулся:

– Солнышко!

– Сами видим.

Не сговариваясь, выбежали наружу – да и что толку было сидеть в промозглой хижине.

Небо прояснилось. В облаках, изумрудно-свинцово-серых, порвались яркой синью дыры, их становилось все больше и больше, тучи позорно бежали к горизонту, жарко полыхнуло в одной из прорех чистое умытое солнце, прочертило расплавленным золотом дорожку в нефритовой голубизне волн. В полнеба, от пирса до открытого моря, растянулась в один миг разноцветная радуга…

Скинув одежду, пленники развесили ее сушиться, сами же принялись носиться друг за другом, чтобы быстрее согреться.

– Эх, хоть бы огня оставили, шильники, – ругнулся Олег Иваныч… и вдруг застыл, глядя прямо перед собой. Стоявшие напротив Гришаня с Олексахой обернулись…

Из-за скалистого берега медленно выплывал белый парус. Вот показалось и само судно – небольшая одномачтовая шебека, изрядно потрепанная штормом. Она чересчур низко сидела в воде, эта шебека, то ли была полна рыбы, то ли воды. Скорее – второе… Да, именно так – кораблик уж слишком сильно зарывался носом в волны, да и вообще двигался как-то не очень уверенно, словно шкипер совсем не знал фарватер…

А может, и в самом деле не знал? Тогда… Тогда это не пираты. Скорее всего, рыбаки с южного побережья Ливонии, застигнутые внезапным штормом. Зря они сюда приплыли, разбойники вряд ли окажут им теплый прием.

Увидев людей, на шебеке быстро подняли еще один парус, и, ухватив боковой ветер, маленькое судно, повернув, ткнулось носом в низкий песчаный берег как раз напротив хижины. Спасшиеся от бури матросы что-то закричали по-немецки.

– Говорят, что они рыбаки, – перевел Гришаня. – У них пробоина в носу – налетели на скалистую отмель. Хотят залатать.

– Пусть латают, нам-то что, – внимательно разглядывая судно, пожал плечами Олег Иваныч. – Только, похоже, их уже заметили. – Он кивнул в сторону пирса, от которого уже отчаливали два пиратских когга. – Плохи ваши дела, ребята! Гриш, объясни им…

Узнав про пиратов, рыбаки лишь махнули руками – один черт, с эдакой дырой никуда не денешься, а взять с них нечего: даже рыбы – и той мало. Что же касается возможного плена и выкупа…

– Что касается вашего выкупа – сумму назначит наш предводитель, – снисходительно сообщили рыбакам с подошедшего когга. – А пока – пожалуйте к нам. Да не вздумайте шутить, наши бомбарды весьма метки!

По узким спущенным сходням рыбаки молча полезли на пиратский когг.

– Эй, а вам что, особое приглашение нужно, триста чертей вам в глотку? – увидев оставшихся на острове людей, возмущенно заорал разбойничий шкипер. Видимо, он был не в курсе насчет Олега Иваныча и его людей – то ли не успели еще сообщить, то ли и не собирались этого делать из соображений секретности.

Олег Иваныч раскрыл было рот ответить… но тут же захлопнул варежку, обернулся, подмигнул сотоварищам – рискнем, мол?

Те разом кивнули, обрадованные, бросились со всех ног на пиратское судно. Вот авантюристы! Даже немного пораскинуть мозгами не дали. Олег-то Иваныч еще б, может, не раз подумал, стоит ли снова в пасть к зверю соваться… А впрочем… впрочем, они и так уже у зверя в пасти. У ван Зельде. Так что хуже не будет, а попытка – не пытка, как не раз говаривал славный товарищ Сталин своему не менее славному наркому товарищу Берии. В крайнем случае, всегда можно и отпереться – на избыточный энтузиазм шкипера пиратского сослаться, тем более все так и было. Гриш, как кораблик-то называется? Не, не тот, пиратский… «Краса Сконе».

Согнанные пиратами в одну кучу, рыбаки расположились на носовой палубе когга. Веселиться особо не веселились, не с чего, но и угрюмыми их было назвать нельзя. Вели себя так, словно и не случилось ничего такого – с бурей, слава Богу, справились, а что в плен пиратам попались, так то пустяки, дело привычное. На разбитую шебеку разбойники вряд ли польстятся, выкуп с рыбаков получить – тоже проблематично, так что придется чинить судно да расплачиваться потом уловом. Ну, не впервой…

Рыбацкий капитан уже до того обнаглел, что не стеснялся в открытую выпрашивать на когге необходимые для ремонта инструменты и материалы: доски, гвозди и прочее. Самое интересное – капитан «Красы Сконе», выслушав его, вполне благосклонно кивнул и дал указание боцману обеспечить рыбаков, насколько возможно. Видно, тут и впрямь была принята такая вот форма выкупа. В виде части улова. А какой же улов будет у рыбаков на дырявом судне?

Сам Хорн ван Зельде даже не соизволил глянуть на добычу. Выслушав капитана «Красы Сконе», согласно кивнул – пусть ремонтируются и ловят.

– А буде надумают скрыться, не расплатившись, – найдем и повесим, – закончил предводитель пиратов и, немного подумав, добавил, что хорошо бы оставить в заложники пару рыбаков да их шкипера.

– Будет исполнено, мой господин, – усмехнулся капитан. – Сегодня же эти балбесы начнут ремонт, а заложников я вам пришлю сразу.

Рыбаки отремонтировали свое суденышко довольно быстро. Уже с утра можно было выходить в море. А пока в хижине уютно горел очаг, варилась в котелке вкусная рыбная похлебка, заправленная ржаной мукою, в ней не хватало только конфискованного пиратами чеснока да лука, а так вполне… Олег Иваныч сглотнул набежавшую слюну и задумался. По всему получалось, что вполне возможно воспользоваться пиратской неразберихой и свалить вместе с рыбаками, а там уж… Одно удерживало Олега – Софья. Боярыня находилась здесь же, на острове, в доме ван Зельде. Предводитель пиратов при давешнем разговоре уверил Олега Иваныча, что не причинит боярыне зла и обеспечит ей все условия, какие и полагаются знатной пленнице. Обеспечит… Веры словам пирата не было никакой, пример тому – кровавая расправа с командой «Благословенной Марты». А ведь ван Зельде тогда уверял капитана Штюрмера, что отпустит его людей. Отпустил, блин! Даже юнгу не пожалел, сволочь!

Софья… Что с ней сейчас, и как отразится на ее положении возможный побег новгородцев? Может, осерчает ван Зельде да велит рубить боярыне голову с плеч? Вряд ли, конечно, но… кто его знает. Так что же – не бежать, даже если представилась возможность, сидеть ровно да спокойно ждать выкупа? А будет ли он, выкуп-то? За Софью – возможно, да, но за всех остальных – вряд ли владыка Феофил раскошелится, ой, вряд ли! И тогда уж точно головы покатятся, никому, кроме их владельцев, не нужные… Может, в целях ускорения выкупа, предложить ван Зельде отправить в Новгород Гришаню аль Олексаху? Нет, не пройдет – гонцы-то сразу отправлены. Уже, наверное, добрались до Господина Великого. Эх, Новгород, Новгород… Золоченые купола, сияющие кресты, сахарные стены храмов, Волхов, седой и величественный… Усадьба на Славенском конце, на углу Ильинской и Славной. Сторож Акинфий, завсегда угрюмый, но по-своему добрый; старый слуга Пафнутий, скособоченный от прежних ран; ехидный дедко Евфимий с оглоедами… Наверное, опять уже в шалаше ночуют, оглоеды-то. А Пафнутий баню топит, эх, туда бы сейчас, хоть на минутку…

Загрустил вдруг Олег Иваныч, дом родной вспомнив. Дом родной – да, пожалуй, именно так можно было назвать усадьбу игумена Вежищского монастыря Феофилакта, ныне – архиепископа Феофила. Ограда прочная, высокая – отстроились после пожара-то, Пафнутий с оглоедами новую баньку сложил да амбары, а терем – и не сгорел вовсе. Горница, поди, сейчас вся солнцем прогретая, доски – босиком ступай – теплые, чуть поскрипывают, крыльцо узорчатое, ступени широки, завалисты – ровно боярские. В горнице короба, да сундуки, да полки с записями. Береста, бумага, пергамент. Вместо компьютера грамотцы те. Богатство. Информация. Многие б в Новеграде жизнь отдали за богатство то. К примеру, хоть Ставр-боярин, сволочуга смазливая. Не он ли… Да впрочем, ну его к дьяволу, Ставра! Интересно, выложили ли дубовыми плашками двор на усадьбе, как собирались… Красиво должно получиться: богато, осанисто, степенно, как приличным людям и следует. Говорил как-то Феофил-владыко, что пожалует Олег Иванычу ту усадьбу, за службишку-то. Давно пора. Недаром Гришаня Феофилу эдакую мысль неоднократно нашептывал, покуда книжицу святую перебеливал, «Евангелие». Хорошо перебелил, постарался на совесть. Может, потому и не трогал Феофил отрока до поры до времени, хоть и давно уже можно было.

Эх, усадьба… Неужто – своей будет? Дом… Бог даст, возвратимся домой-то!

Важная государственная служба, славная усадьба на Славенском, сияющие купола Софьи – вот что давно уже стало для Олега Иваныча настоящим домом, родным и теплым, домом, где ты нужен, где тебя ждут, где без тебя по-настоящему пусто. Вот все это – Дом! А не загаженная коммуналка на Петроградской – темная сырая клетушка: серые стены, узкие потолки, это про такие сказал Достоевский, что они душу и ум теснят. Вот уж, поистине! Без стакана – не уснешь!

Олег Иваныч содрогнулся, Петроградскую вспомнив, – как же он мог жить так? Мог ведь как-то… Впрочем, большую часть времени все равно проводил на работе.

С утра и отправились за рыбой. Олег Иваныч, Гришаня, Олексаха – с рыбаками. Те не возражали – лишние руки никому еще не помешали, тем более что шкипер и пара самых здоровых мужиков остались на пиратской базе – заложниками.

Погода благоприятствовала: дул береговой ветер, не сильный, но вполне достаточный, чтобы наполнить заштопанный парус шебеки. Выйдя из фьорда, с подветренной стороны забросили сети. Чуть погодя – вытянули с уловом: сельдь, окунь, кое-где даже затесался угорь. Выпустив сеть обратно, потянули с другого борта. Потом снова – с того… И так – до вечера. Ой, нелегок рыбацкий труд!

Новгородцы тянули сети вместе со всеми – с непривычки вспухли ладони, даже в рукавицах – а к вечеру так заболели спины, уж так разболелись, что и не разогнуться. Один Гришаня ничего – весел, ну, тут, понятно, привычка. Поклоны-то бить тысячами, епитимии наложенные выполняя.

По указу Олега Иваныча отрок выспрашивал про морские пути. Вникал, головой нестриженой кивая. Олег Иваныч с Олексахой тоже бы вникали, но, увы, языками не владели, ленивцы. Зато внимательно присматривались к управлению парусом – ничего, выходило, сложного. Держись за линь да иногда по вантам сбегай. Желательно парус держать по ветру, не то рулевое весло выбьет – миг, и набок суденышко завалить может, море – оно шуток не понимает. Гришаня расцвел вдруг – выяснил: берег северный недалече, вон, с тех сосен наверняка видать. Крепостица в земле той свеями сложена – Выборгом зовется, и свеи там, и финны, и карелы, и новгородские ватаги шастают, видали. Ну, новгородцы – это совсем хорошо, и, главное, почти рядом! Пролив переплыть только. На чем вот, и как? Тут думать надо…

К вечеру вернулись на базу с уловом. Высыпали рыбу у пирса – пластать принялись, соль-то была у пиратов. Бочонков, правда, маловато, да за бочонками, по слухам, сам Хорн ван Зельде завтра поутру решил малый когг отправить, купить в городишке каком приморском. А что, селедка, она и в Африке селедка – сгниет, кому от того хорошо? Ни рыбакам, ни пиратам – никому. Видно, напали рыбаки на косячишко селедочный. Не одну войну такие вот косячишки вызвали, не смотри, что рыба презренная… когда ее не просто много, а очень много, это уже не рыба – а серьезный государственный бизнес. За который и повоевать не грех! Как когда-то королева датская Маргарита. С кем только не воевала – с фризами, ганзейцами, шведами. Причина одна – селедка. Недаром те войны селедочными прозывали…

– Обратный путь запомнил, Гриша? – пластая рыбину кривоватым ножом, тихо осведомился Олег Иваныч. – Из фьорда выйти сможем?

– Запросто, – так же тихо ответил Гришаня. – Вон на ту скалу поначалу держим… ночью там костер палят… затем – на ту сосну, там потруднее будет, ну, так и мы, чай, не когг захватывать будем, а, Олег Иваныч?

– Не когг, – улыбнулся Олег. – Шебекой как-нибудь обойдемся. Далеко ль до берега, точно выспросил?

– Если с утра идти, – задумался Гришаня, что-то прошептал про себя, – до полудня будем… Если ветер попутный да не врут рыбачишки.

– До полудня… Грубо говоря – часа два-три. Ветер вроде попутный будет. Он и вчера такой же дул.

Тут в разговор неожиданно вмешался Олексаха, ткнув в бок сидевшего на земле рядом Гришаню:

– Гляньте-ка!

Все синхронно повернулись. Увиденное их совсем не обрадовало, а даже расстроило, причем – довольно сильно.

От пирса отходила небольшая лодка. Четверо вооруженных короткими мечами пиратов сидели на веслах, еще четверо смотрели в сторону скалистого островка, «темницы, откуда нельзя убежать». Цель их короткого пути не вызвала сомнений. То ли собрались подкормить пленников сухарями, то ли у Хорна ван Зельде появились еще кой-какие соображения насчет новгородских пленников. В общем, хреноватые были дела.

– И что делать будем?

В ответ на Гришанин вопрос Олег Иваныч лишь пожал плечами. А что он, прости Господи, мог предложить? Броситься на стражу с туповатыми ножами, еле годными для разделки селедки? Ну, одного-двух прирежут – дальше? Вон их тут сколько – целая рота. И все прекрасно вооружены. Абордажные сабли, ножи, алебарды, гвизармы, арбалеты. Поди, возьми их за рупь за двадцать! Это не кино про пиратов – это жизнь. Которой здесь очень просто лишиться… если как следует не шевелить мозгами…

Пришлось шевелить.

Правда, удобного случая на что-то решиться ну решительно никак не предоставлялось! К стоящим у пирса судам рыбаков не подпускали, даже не разрешали отлучаться на шебеку, маячившую мелкой сероватой чайкой где-то в самом конце причала. Олег Иваныч, как и все остальные, ловко освободив очередную рыбину от потрохов, быстро обваливал ее в соли и кидал в стоящие рядом бочки. При этом он не забывал следить за фьордом. Ага, вот давешняя лодочка наконец причалила к островку. Легко себе представить, какие рожи в этот момент у находящихся в ней пиратов…

Очередная брошенная рыба полетела мимо бочки. Туда же – вторая… и третья…

И четвертая, и десятая!

И не у одного Олега Иваныча… у всех!

Ё-мое, бочки-то кончились!

Кажется, небольшой запас должен быть в доме ван Зельде. Это кому так кажется? Ах, начальнику стражи. Молодец, Гриша, спасибо за перевод! Ну-ка, скажи ему, что мы вмиг за бочками слетаем… а то, я вижу, больше никому неохота.

Услыхав повелительную фразу начальника стражи, Олег Иваныч и Олексаха, энергично закивав головами, вскочили на ноги.

На узком лице начальника отразилось некоторое недоумение.

– Вы что, не могли моего знака дождаться? – яростно зашептал сзади Гришаня. – Это ведь он спрашивал, кого первого на дно отправить за то, что так медленно работаем! Шутит.

– Шутит? Так объясни ему про бочки-то, – невозмутимо обернулся к отроку Олег Иваныч. – Какие тут, к чертям собачьим, шутки, сам ведь видит – рыбу девать некуда!

Подойдя к главному стражнику, Гришаня быстро заговорил что-то по-немецки. Тот послушал немного, затем благосклонно кивнул и, строго взглянув на Олега Иваныча и Олексаху, повелительно щелкнул пальцами.

Те кивнули и, нарочито небрежно бросив пахнущие рыбой ножи, не спеша направились к дому ван Зельде.

Ни у ворот, нигде поблизости никакой стражи не было. Видимо, пиратский вождь был полностью уверен в собственной безопасности. Снова полутемная клеть… вот и бочки. Узкая, ведущая куда-то наверх, лестница…

Олег Иваныч, приложив палец к губам, проворно поднялся. А крута, лестница-то, настоящая «Stairway To Heaven», как бы на обратном пути не споткнуться. Небольшой зал, чуть поменьше, нежели тот, с камином. Дверь… Ну конечно, где же еще? Но… Замок, однако! Чем бы сковырнуть? Ага, вот, на стенке, под щитом. Похоже на алебарду. Иии – рраз!!!

Со скрипом замок поддался. Дверь отворилась неожиданно легко и бесшумно.

И Олег Иваныч чуть было не получил прямо по лбу увесистым подсвечником из старой позеленевшей бронзы!

Хорошо – увернулся вовремя.

– Когда входите в комнату к даме, любезнейший господин, необходимо представляться! – по-немецки произнесла Софья и, отбросив подсвечник, кинулась Олегу на шею.

– Ты не читал ли аглицкого пиита Чосера? – выслушав спутанный план побега, неожиданно поинтересовалась она.

– При чем тут аглицкий пиит?

– А при том! Знаешь, как аглицкие немцы прозывают людишек, подобными затеями пользующихся?

– Как?

– Авантюристы!

В несколько минут боярыня Софья разнесла план Олега в клочья. Управлять шебекой? А вы знаете, что это не такое простое дело, как кажется? К тому же шебека слишком приметна, если бежать на ней – всенепременно заметят и догонят – когги-то побыстрее будут…

– Да что ж тогда делать-то?

– Лодка, – улыбнулась боярыня. – Свейский берег с любой скалы виден – на лодке с парусом можно дойти. И не так видно – мало ли лодок разбойничьих по заливу ходят. Вон, как эта… – Софья кивнула в распахнутое окно. Прямо на дом пиратского вожака держала курс небольшая лодка, только что отчалившая от островка.

– Вот ее и берите, – выслушав Олега, посоветовала боярыня. – А о господине ван Зельде нам пока беспокоиться нечего – с утра в лес на охоту уехавши. Стой-ка! А ты ведь ростом почти как он…

На берегу, напротив дома, возвратившуюся лодку встречал сам хозяин, Хорн ван Зельде – в своих любимых доспехах работы нюрнбергских мастеров, в круглом закрытом шлеме-армэ с тремя черными перьями. Из-под поднятого забрала торчали одни глаза, черт-те что выражавшие. Рядом с ван Зельде стояли трое оруженосцев в красных плащах и плоских, низко надвинутых на самые брови, шапках. В руках оруженосцы держали короткие копья…

– Разрешите доложить, хозяин, – выбрался из причалившей лодки кривоногий толстяк с потным багровым лицом.

– Мы знаем, что птички уже улетели из клетки, – надменно произнес оруженосец – вероятно, кто-то из новых, что-то толстяк его раньше не видел. – Вам поручается важное задание – прочесать вон те скалы… – оруженосец махнул рукой позади себя. – Приступайте немедленно…

– Но…

– А лодкой воспользуемся мы. Вперед!

Один из воинов – тот самый, кривой на левый глаз, с торчавшей, словно пакля, бородою, пристально вгляделся в обступивших вожака людей.

Толстяк тоже вопросительно посмотрел на ван Зельде. Тот кивнул и сурово нахмурил брови.

Толстяка и его людей словно ветром сдуло из лодки. Наступая друг другу на пятки, они вихрем понеслись к дальним скалам. Последним, оглядываясь, неторопливо бежал одноглазый. Ну, точно, Олег Иваныч с ним уже встречался…

Споро отгребя от берега, оруженосцы подняли парус, и лодка ходко пошла к островку… Вернее, мимо. А чего им там было делать-то, Олегу Иванычу, Олексахе, Гришане и Софье?..

– Какие страшные сегодня глаза у хозяина, – багроволицый толстяк на ходу делился впечатлениями со своими спутниками. – Прям побелели от гнева… Нет, видно задел его за живое этот побег. И если мы их не поймаем… Эй, пошевеливайтесь! Да смотрите в оба!

План Софьи удался бы…

Удался бы блестяще…

Если бы…

Если бы не внезапно налетевший шквал!

И откуда он только взялся? Ведь был почти штиль, лишь небольшой ветерок лениво дул в корму, с каждой минутой приближая беглецов к заветной цели. И вот – на тебе!

Налетев, ветер задул, закружил, забуранил, превращая спокойную до этого морскую гладь в нечто подобное кастрюле с кипящей похлебкой. Завыли снасти, вмиг сорвало парус, унесло черт знает куда в морские просторы.

Потерявшую управление лодку неумолимо несло на скалы… Они становились все ближе, черные, как зубы дракона. И такие же кровожадные! Бурные волны с ревом бились о прибрежные камни, погода разыгралась так, что вход в залив практически не был виден. Одно хорошо – пиратские суда вряд ли осмелятся выйти сейчас в открытое море. Они-то не осмелятся… А вот кое у кого хватило ума.

Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу – снова, как когда-то на Ладоге, вспомнилось Олегу Иванычу. Что же, черт возьми, делать?

Неужели остров пиратов настолько неприступен с моря? Настолько, что нет там какого-нибудь небольшого заливчика, кусочка пляжа – достаточного – нет-нет, не для корабля – для их маленькой лодки, утлой скорлупки в диких руках стихии?

Всем смотреть!

Вон там, кажется. Нет, не то…

А вот здесь?

Тоже ничего хорошего. Впрочем… А ну, подгребли! Вон, прямо над обрывом – одинокая сосна. А внизу – оголенные корни. Вот они, нависают над морем, и, кажется, даже шевелятся, словно волосы Медузы Горгоны!

Если…

Если схватиться…

…за них… и чуть подтянуться…

Можно вполне удержаться…

Только нужно направлять лодку. И скинуть латы. Вот так.

– А ну, приготовились, ребятишки! Хватайтесь, как подойдем.

Бурное течение, огибающее остров пиратов, подхватило, понесло лодку. Олег Иваныч ворочал кормовым веслом, стараясь хоть как-то выровнять утлое судно. Вот и обрыв. Камни… Нависающие над волнами корни…

– Раз-два!

Прыгнули! И, кажется, зацепились!

Ну, теперь его очередь…

Олег Иваныч бросил весло, поднял вверх руки…

Чертов водоворот закрутил, заболтал лодку, швырнул с размаху о камни, унося обломки в море!

Ударившись головой о борт, Олег Иваныч смог лишь уцепиться покрепче, теряя сознание и полностью отдаваясь на волю стихии…

Трое, выбравшись на утес, с ужасом смотрели, как крепнувший ветер уносил в море обломки…

– Господи! – встав на колени, воскликнула боярыня Софья. – Господи…

А ветер выл, не умолкая, с ревом бились о скалу волны, и ничто не внушало никакой, даже самой малейшей, надежды…