Слово воина
Аскорун. Аскорун. Аскорун.
— Аскорун, — повторил Олег вслух имя вещего волхва.
Аскорун — вот тот человек, который сможет точно и весомо ответить на заданный книге Велеса вопрос, тот, кто сможет реализовать ключ заклинания. У Середина просто пятки чесались вскочить на коня и помчаться обратно в Новгород… Однако этому мешали два важных момента. Во-первых, в городе уже окончательно стемнело, ворота закрылись, на дороге не видно было ни зги, да еще, в конце концов, он хотел элементарнейшим образом выспаться после долгого пути! И во-вторых — Олег дал слово не уезжать, пока князь не убедится в его победе над василиском. А Середин как-то привык соблюдать данное слово. Все-таки русский человек. Негоже брехать, как блудливому журналисту. И он снова постучал по воротам детинца.
Сложенная из крупных, теперь уже замшелых, валунов, центральная крепость Белоозера, она же — жилище князя, казарма его дружины и последний оплот обороны в случае пролома стен, вздымалась на крутом берегу, над длинными городскими причалами, отступая от самой стены всего на полсотни метров, но возвышаясь над оной еще на пару этажей. И в этом была своя сермяжная правда: при захвате Белоозера из детинца по внешним укреплениям стрелять будет удобно, а вот снизу вверх — особо не повоюешь. Называть цитадель кремлем язык не поворачивался, потому как размерами она не превышала стадион средних размеров. Да и вообще: кремль — это сам город в будущем, когда пригородами обзаведется, обстроится, дополнительные внешние стены поднимет.
— Чего они там, спят все, что ли? — недовольно пробормотал Середин и, обнажив клинок, застучал рукоятью по толстым створкам из мореного дуба.
В то, что внутри спали, верилось с трудом — уж слишком громко звучала музыка, и время от времени доносились дружные радостные вопли. Олег раздраженно сплюнул, постучал снова.
— Да х-хто же ент-то ломится… — наконец приоткрылось небольшое окошко в калитке, и в него сквозь прочные железные прутья выглянуло темно-красное лицо, украшенное пышными усами, короткой бородкой и блестящим шишаком.
— Открывай, гости к князю приехали, — вернул саблю в ножны Олег.
— И-и-и-е-енто х-то? — вытянул губы в трубочку привратник.
— Олегом меня зовут, ведуном.
— А я сейчас по свитку проверю… — гнусным голосом сообщил стражник, прикрыл окошко.
Из-за ворот донеслось протяжное: «Ш-ш-ш-ш… Бдзынь!» — и Олег в красках и лицах представил себе, как потерявший равновесие ратник сполз по стене и брякнулся на мостовую.
Но нет — буквально сразу окошко открылось снова, и красномордый привратник, расплывшись в счастливой улыбке, сообщил:
— Ик-а. Нетути ведунов в списке.
— Ну, так нарисуй мне записку, что не допустил, да я домой пойду, — пожал плечами Олег.
— Щ-щас-с-с… — Стражник исчез, появился снова: — Нетути в ш-ш-спишке…
— Ну, и леший с ним, — пожал плечами Середин. — Мне главное отписку иметь. Что приходил, но не пустили. Чтобы было потом, чем перед Олесем Руслановичем оправдаться. А то как бы не обиделся.
— Ш-ш-с-сфать-то тебя как?
— Да чтоб тебя икота мучила до нового года! — вспылил ведун. — Олегом меня зовут, князю слово дал, что в гости приду! Отворяй калитку или отписку малюй, что не пустил!
— Ик! — неожиданно содрогнулся привратник. — Ик! Ч-час… Спис… Ик! Иски пос… Ик!
Он нырнул под окошко, спустя минуту поднялся:
— Нету в спи…
— Прокляну! — взорвался Олег и саданул по калитке ногой. — А ну, боярина зови, или кто там у вас за караул отвечает! Чтоб у тебя жила стояночная не поднималась ни в ночь, ни в обед, ни в ранний час!
Стражник нырнул куда-то вниз, и через окошко донеслось:
— Ик! Ик!..
Ведун раздраженно сплюнул и оглянулся на ближние дома — там в слюдяных окнах разгорался свет. Пригласил, называется, князь в гости! На постоялый двор, что ли, возвращаться?
Внезапно калитка приоткрылась, за ворота вышел худощавый и низкорослый горбун, одетый, однако, в дорогую парчу:
— Ты, что ли, ведун, о котором тут днем бояре болтали?
— Я, — кивнул Олег.
— Сказываешь, князь в гости звал?
— Если передумал, — пожал плечами Середин, — так я свалю, не обижусь. Дел у меня своих хватает, и все срочные. Не хотел только, чтобы меня в нарушении слова обвинили.
— Ничего про тебя Олесь Русланович не сказывал… Однако же, заходи, — посторонился горбун. — Поутру спрошу.
— А ты кто? — не спешил внутрь ведун.
— Ключник я княжеский, Ослабля. Ты проходи, у меня хлопот много, а помощников ныне мало осталось…
— А ты, что, непьющий, что ли?
— И я человек, — вздохнул горбун. — Да токмо меру знаю. Коня в поводу веди: князь гневается, коли в детинце верхом ездят.
— Это лошадь, — ответил Середин, пригибаясь и проходя в калитку.
— Какая разница? — пожал плечами горбун.
Олег удержал готовую сорваться с языка колкость, огляделся. Во дворе, в пляшущем свете факелов, с трудом различались какие-то бревенчатые конструкции, похожие на буровые вышки, длинные столы, толпа народа, сгрудившаяся в самом центре. Время от времени оттуда доносился громкий лязг железа. Наверное, кто-то рубился на мечах. Под самой воротиной, любовно обнимая пергаментный свиток и равномерно икая, дрых привратник.
— На кол бы его… — мечтательно произнес ведун.
— Тогда всех пересажать придется, — хмуро ответил горбун и пнул ратника ногой. — Вставай, отрыжка болотная! Калитку запри! А ты за мной иди, да поспешай. На мне еще пир вечерний, а на ногах токмо один из трех слуг стоит.
— А хочешь, — предложил ведун, — наговор от пьянства прочитаю, чтобы не хмелел никто?
— Нет, не хочу, — неожиданно добродушно рассмеялся горбун. — Какой же это пир, коли все тверезые останутся?
Они вошли в конюшню, настолько плотно забитую лошадьми, что казалось, втиснуть туда еще одну кобылу невозможно. Однако ключник, перебирая пальцами по загородкам, уверенно открыл дверцу одного из стойл, кивнул Середину:
— Заводи. Седло токмо сними и с собой забери. Гостей много, потом разобрать не сможем, где свое, где чужое.
— Угу. — Олег торопливо расседлал гнедую, перекинул через одно плечо три сумы: одну еще из первой деревеньки, а две другие — оставшиеся от купца вместе с упряжью, на другое накинул попону и седло. Ноги сразу задрожали — и как только лошадь под всем этим постоянно ходит?
— На смотровой башне тебя положу, — сообщил горбун. — Там ночью прохладно, то пока еще места свободные есть.
Когда они поднялись по закручивающейся тугой спиралью лестнице на пятый этаж и вошли в широкое помещение с восемью бойницами — по две на каждую сторону, — выяснилось, что под «свободным местом» подразумевается кусок пола под окном. Причем пола не ровного, а сучковатого, собранного из тонких бревнышек. Утешало только то, что в таких полевых условиях ведун пребывал не один — у стен лежало еще около десятка седел и свернутых под сумки потников.
— А нужник где? — хмуро поинтересовался Олег, оглядывая местный «люкс».
— Уж не обессудь, во дворе, — хмыкнул ключник. — Сразу за воротами.
— Почему-то я именно так и подумал, — вздохнул Середин.
— Тогда устраивайся, отдыхай, — кивнул горбун и отправился вниз.
Ведун скинул седло к стене, положил туда же сумки, расстелил на полу потник, подошел к окну. И вздрогнул от неожиданности: там лежал открытый космос. Абсолютная, бархатистая чернота, поглощающая в себе любой лучик — но одновременно сверкающая тысячами, миллионами больших и малых звезд. Только спустя несколько минут Олег сообразил, что горбун не отводил его на орбитальную станцию и что в лицо ему дышит не холод беспощадного вакуума, а самый обычный ветерок. Просто перед бойницей раскинулось огромное, спокойное и ровное, как зеркало, озеро. Называть его Белым Середин в этот момент не рискнул.
* * *
Выспался, как ни странно, Олег прекрасно. Сквозь дремоту он слышал, как кто-то поздно ночью приходил, как уходили соседи, когда помещение залил яркий дневной свет, однако осознание, что больше не нужно никуда торопиться, вскакивать при первых лучах зари, мчаться по дороге, не ведая, что ждет за следующим поворотом и когда все это кончится, наполняло душу безмерным покоем и несказанной ленью. Так бы спал и спал… Если б не некоторые потребности человеческого организма, требующие иногда вставать и бежать с пятого этажа вниз.
Во дворе уже опять гуляли гости. То, что ночью представлялось буровыми вышками, на самом деле оказалось высокими качелями, на которых с радостными визгами раскачивались девки в вышитых сарафанах и ребята в нарядных шелковых рубашках. Столы стояли вдоль стен, прогибаясь под княжеским угощением. На них все соответствовало величию хозяина. Уж если жаркое — так целиком запеченный бык, покрытый румяной корочкой, да еще с позолоченными рогами и серебряным кольцом в носу. Если рыба — то осетрина пятиметровой длины, с огромными жемчужинами вместо глаз и перепуганным кабанчиком в приоткрытой пасти. Само собой, яблоки, персики, груши нагромождались грудами, вишня свисала с подставок длинными алыми бородами, пироги возвышались крепостными стенами, вино текло прямо из увешанных бисерными гирляндами бочек. Правда, разумеется, не на пол — просто любой желающий мог подойти к деревянному кранику и налить себе сколько пожелает.
Основная толпа крутилась возле качелей — подзадоривали четыре взмывающие все выше и выше парочки. Олег же, покрутившись возле стола и посоветовавшись с пустым брюхом, взял глубокий ковшик, по виду чистый, налил себе вина, выпил, потом взялся за нож, откромсал себе от бычьей туши ломоть переперченного мяса, прожевал, откромсал еще. Выпил вина и, отложив ковш подальше от края, рядом с блюдом моченых яблок, отошел к длинной деревянной доске с белорыбицей. Выпитое на пустой желудок вино быстро добралось до головы, шепнув на ухо, что здесь можно все, а потому ведун уже более решительно откромсал себе белой, как снег, и рассыпчатой, как вьетнамский рис, плоти, поел. На закуску снял с вишневой «бороды» несколько веточек, бросил ягоды в рот, косточки сплюнул в пустую бочку.
Толпа у качелей взорвалась приветственными выкриками, отхлынула к столам. Олег на всякий случай отступил в сторонку. Увидев пробирающегося вдоль стены горбуна, повернул следом:
— Эй, Ослабля!
Ключник оглянулся.
— Ну что, спрашивал князя про меня?
— Князь велел за тобой приглядывать, но ласку и заботу проявить.
Горбун рванул было дальше, но Середин нагнал его, положил руку на плечо:
— Стой! Помыться я хочу. Почитай, неделю в пути.
— Дык, баню-то для гостей князь каженный вечер топить приказал. Мойся, сколько влезет… — И ключник потрусил по хозяйским делам.
«Ага, значит, забота и ласка мне положены, — мысленно отметил Середин. — Та-ак, где там лежал мой ковш?»
Он стал протискиваться к столу с бычьей тушей, но тут его перехватили, повернули лицом к молоденькому, безусому, остроносому пареньку, глаза которого горели азартом:
— Ты кто? Чьих будешь?
— Олег я… — не совсем понял вопроса Середин.
— А с какой земли?
— Ну-у… — попытался прикинуть ведун. — Ну-у, пусть будет с новгородской.
— Наш! — довольно кивнул паренек. — Так, мы сейчас с местными в шапки биться станем. Пойдешь?
— Как это? — продолжал недоумевать Середин.
— Ну, шапки друг с друга срывать.
— А-а-а… А у меня и шапки нет.
— Согласен, да? Валах! — громко закричал парень. — Сам играть не хочешь, тогда шапку давай! Новгородец за нас драться станет.
Слово «драться» Олегу не понравилось, и он сунул руку в карман, нащупывая кистень. Но парень, метнувшийся к какому-то мужику, уже вернулся с низкой суконной папахой, обитой каракулем, напялил Середину на голову.
— Руку левую за спину сунь, — предупредил он. — И за ремень ею удерживайся. Пошли…
Он вытолкал Олега вперед, в шеренгу из десятка молодых ребят, встал рядом. Перед ними точно так же выстроилась череда парней годков по двадцать, плюс-минус лет пять. Все они были в разноцветных шелковых рубахах, в полотняных и шерстяных штанах самых неожиданных расцветок, от ядовито-зеленых до темно-желтых, сапоги на всех были мягкие и, разумеется, тоже разных ярких цветов. Олег ощутил себя среди них этаким черным рыцарем.
— Э-э! — узнали его в рядах противника. — Да это же ведун! Он колдовать станет!
— Мне больше делать нечего! — возмутился Середин. И тут прокатился клич:
— За князя!!!
Ряды кинулись друг на дружку.
В первый миг Олег подумал, что сейчас они все просто сшибутся лбами, но юнец, заподозривший его в возможном колдовстве, в последний перед сшибкой момент притормозил, протянул вперед руку. Середин рефлекторно пригнулся, спасая голову, тут же вырос рядом с противником, быстро сорвал с его вихров шапку-пирожок, выпрямился, соображая, что делать дальше. Юнец, схватившись за голову, театрально взвыл и упал замертво. Первый этап схватки закончился: больше половины «бойцов» изображали покойников, еще несколько прыгали друг вокруг друга, пытаясь сорвать шапку с врага и уберечь свою. Олег, будучи одним из победителей, оказался в глупом положении: он просто не понимал, кто из сверкающих шелком и атласом ребят «свой», а кто «чужой». Он разобрался только тогда, когда на него кинулись сразу двое парней — «свои» так не поступают!
Середин развернулся, отбежал на несколько шагов — туда, где под ногами никто не валялся, встал, сунул добытую шапку под мышку. Враги кинулись на него одновременно. Олег чуть присел, широким взмахом отвел вправо протянутые к нему руки, рывком сдернул шапку с мальчишки, что поближе, — и внезапно почувствовал, как голове стало холодно. Как говорят шахматисты — партия.
Зрители закричали, поздравляя победителей и выражая одобрение храбрым бойцам. Олега кто-то тоже обнял за плечи, пару раз встряхнул, кто-то похлопал по спине. Все вместе снова направились к столам, отрезая себе мясо, расхватывая фрукты, наливая вино. Середин почувствовал, что в косухе, а еще в поддетом под нее свитере упарился изрядно. Это ночью так спать тепло было, а на солнце, да еще занимаясь рукопашным боем, пусть даже шутливым, тепловой удар получить недолго.
Середин торопливо взбежал наверх, в башню, разделся, оставшись в одной футболке с алой эмблемой студенческой парусной регаты на груди, спустился обратно вниз.
— Да где же ты ходишь, Олег! — тут же ухватил его за руку все тот же парень. — Белозерские нас на две фибулы обгоняют!
Он запнулся, разглядывая странное одеяние и треугольный рисунок.
— Так, новгородский я… — осторожно намекнул Олег.
— А-а, парус! — сообразил остроносый. — Пошли!
Он быстро вытащил ведуна на середину двора, где уже стояла какая-то девушка, накинул на глаза платок и начал завязывать.
— Что хоть делать-то, скажи!
— Белозерские ей фибулу на одежду прикололи. Ты найти должен, на ощупь. До ста считать станут.
— Закрутить его!
Олега сразу несколько рук принялись крутить вокруг оси. Потом отпустили. Вот только этого ему после четырех ковшей вина и не хватало! И так в мозгах шумит…
— Один! — послышался возглас толпы. Середин остановился, прислушался.
— Два! — Он услышал чуть в стороне выдох, повернулся туда, сделал пару шагов.
— Нечестно, он колдует! — закричал кто-то, но выкрик тут же перекрыло общее: — Три!
Олег протянул руки и тут же ощутил под ними вполне однозначные округлости. Среди зрителей послышался довольный смех. Девушка задергалась, словно пытаясь избавиться от похотливых ладоней, но не очень сильно.
— Так, здесь нет, — кашлянул Середин, повел руками вниз. Никакой фибулы не нащупывалось, зато он ощутил, как его партнерша втягивает живот. А фигура у нее ничего — Олег невольно задержал руки на бедрах, и мысли у него поползли совсем не в ту сторону. А может, как раз в ту, что нужно, учитывая, что к женщине он не прикасался уже довольно давно. Девушка тоже задышала мельче, а фибула все не находилась, и ему пришлось ощупывать мягкую ткань дальше. Вниз по бедрам, коленям, к голени. Наконец пальцы прикоснулись к голой коже.
— Они снизу, под юбку прицепили! — под общий смех подсказал кто-то из толпы.
Олег полез было под юбку, но вовремя остановился, не поддавшись на провокацию: коли фибула снизу, то все равно должна прощупаться. И стал по второму кругу забираться по ногам наверх, проверил упругую попку, потом с другой стороны, скользнул ладонью по спине, потом опять ощупал тело спереди. Девушка, наверное, реагировала достаточно нервно, поскольку смех в толпе становился все громче и громче.
— Семь десятков! — расслышал Середин среди гогота, торопливо провел ладонями по рукавам. Ничего! Тогда он провел руками под мышками — девица отчаянно взвизгнула — и наконец-то обнаружил злополучную заколку.
— Вот! — воскликнул он и сдернул повязку.
Девушка перед ним имела светло-светло-голубые глаза, острый носик, тонкие, как у берегини, губы и чуть выступающий вперед подбородок с темной ямочкой. Она одновременно и улыбалась, и щеки ее горели жаром. В отличие от общепринятой на Руси толстой косы, темные волосы она собирала на затылке в узел, и над головой высоко выглядывала золотая заколка, украшенная несколькими самоцветами. Сарафан выглядел простеньким льняным изделием, если бы сквозь вышитые на груди и лямках тюльпаны не проскальзывала золотая нить, а на боках, чуть выше бедер, не алели две вшивки мягкого бархата.
— Ну, что уставился, охальник? — Она прикоснулась тонкими пальцами к пунцовым щекам и мотнула головой. — Вина налей, жарко.
Олег спохватился, кивнул, заторопился к столу, нашел свой ковш, налил его до краев бордовым, пахнущим спелым виноградом, вином, вернулся к девушке. Та жадно выпила примерно половину, протянула назад:
— На, выпей тоже. У тебя такой вид, словно ты увидел богиню Мару.
— Просто богиню, — поправил Середин. Не то чтобы хотел поиграть в галантность, а просто… Просто девушка ему понравилась… И очень хотелось прикоснуться к ней еще раз.
Девица улыбнулась, прикусила губу.
— Что дальше? — поинтересовался Олег.
— Жмурки. Если сможешь узнать мой голос, сможешь и поймать…
Жмурки тоже оказались коллективными: парни местные и белозерские с завязанными глазами ловили окликающих их девушек и волокли каждый в свой лагерь — кто больше наберет. Потом качались на качелях кто выше — и Середину опять досталась в напарницы та же девица. Потом были петушиные бои — требовалось выбить врага, скача на одной ноге; потом пятнашки… Все это перемежалось с постоянными перекусами и внушительными возлияниями — слуги только успевали бочки менять. И сами, судя по всему, успевали к ним изрядно приложиться.
Олег и не заметил, как солнце подкатилось к закату. Двор начал постепенно пустеть. Кое-кто не справился с выпитым и благополучно посапывал возле стола, некоторые молодые люди разошлись парочками, кто-то продолжал разговоры с ковшами в руках. Часть гостей шумели где-то за стеной.
— Чего головой крутишь? — поинтересовалась девушка, которая захотела перед сном покачаться с ним на качелях.
— Ослабля, ключник, говорил, что баня будет вечером протоплена. А где, я спросить не догадался.
— Так это за стеной! Останавливай, я покажу.
Разумеется, шум доносился именно из бани. Темный в ночи сруб стоял у одного из причалов, и на глазок в него могло войти одновременно человек пятьдесят. Девушка, взяв его за руку, вошла в низкую дверь. Здесь, в свете трех расставленных по углам свечей, были видны длинные лавки, заваленные одеждой.
— Все сюда перебежали, — хихикнула девица. — Замерзли, наверное.
Она вынула из волос заколку, тряхнула головой, позволяя волосам просыпаться на плечи, а потом так же непринужденно сняла через голову сарафан, оставшись совершенно нагой. Олег невольно сглотнул.
Хлопнула дверь посреди простенка, выпустив клубы пара, сразу несколько человек пересекли предбанник, прогрохотали по причалу, а следом послышался плеск.
— Раздевайся, — кивнула девушка и ушла в парилку.
Середин не меньше минуты боролся с искушением сбежать — но соблазн рассмотреть свою сегодняшнюю напарницу обнаженной оказался сильнее. Он скинул футболку, снял ботинки и джинсы, трусы и, собрав волю в кулак, шагнул в пар.
Тело сразу обняло влажным жаром, пахнуло пряностями и вином. На нового гостя никто особого внимания не обратил — все уже успели собраться в группы по интересам, обнаженные мужчины и женщины сидели бок о бок, не чувствуя никакой ущербности. Середин пробрался дальше в помещение, увидел свою красотку на самой верхней полке, полез туда.
— Разогреться сперва нужно, — сообщила она, положив подбородок на скрещенные руки. — А как пот пойдет, так и грязь сама вся слезет.
В свете доброго десятка прогорающих вдоль стен свечей Олег увидел ее спину — ямки под лопатками, изгиб спины над позвоночником, легкий пушок на пояснице, на котором поблескивали капельки пара, изгиб бедер, гладкая кожа на двух холмах соблазнительной попочки. Середин ощутил страшный жар, причем во вполне конкретном месте.
— Как тут натоплено, — пробормотал он, скатился с полки, выскочил на улицу, пробежался по причалу и с разбегу сиганул в озеро.
Холодная вода приняла измученное тело в себя, подняла, покачивая, отнесла на несколько шагов от берега, остужая эмоции. На душе стало немного легче.
— Интересно, какой идиот от медицины утверждал, что долгое воздержание для мужчин совершенно безопасно? — пробормотал Олег, глядя в сторону бани. Девица, что осталась там, походила на сыр в мышеловке. Мучила и близостью своей, и недоступностью; и терпеть невозможно, и сил уйти не было.
— Ну, как? — с коварной усмешкой поинтересовалась она, когда Олег снова растянулся на полке.
— Хорошо, — ответил Середин, действительно наслаждаясь пробуждающимся в теле после холодного купания теплом. — Скажи, а когда же сама свадьба начнется? Мы ведь на нее приехали?
— Так она уже идет, — тихо хихикнула девушка. — Мы, чай, не простолюдины — за один день все окрутить. Вчера и сегодня гуляли и веселились, завтра плакать будем. Мы — плакать, невесту в саван одевать. Вы — Игоря собирать. Потом спаленку им пшеницей засыплем, курочек пустим, постель раскроем, да и оставим… А сами — за стол. До завтрашнего вечера гулять.
Она внезапно вся вытянулась, выгнулась, словно кошка, перевернулась на спину, продемонстрировав ровный животик, розовые острые соски, темный треугольничек внизу живота.
— Что-то прилипло. Лист, наверное, — обратилась она к Середину. — Посмотри.
— Сейчас… — Олег скатился с полки, пробежался по причалу и с разбега ухнулся в воду.
— Ква, — сделал вывод он. — Еще немного, и я озеро вскипячу. И вообще: кажется, я уже чистый. Надо сматываться. Пойти попрощаться, и удирать, пока дров по половому сумасшествию не наломал. Дернула же меня нелегкая к Олесю Руслановичу сразу пойти, в этот рассадник пьяных князей и бояр. Еще неизвестно, чем кончится, когда узнают, что безродный охранник с ними на равных за одним столом сидел и в игрушки играл.
Приняв твердое и единственно правильное решение, Середин уверенно выбрался на берег, вошел в баню и забрался на свое место, чтобы немного согреться.
— Как вода? — скромно поинтересовалась девушка.
— Хорошая, — кивнув, тяжело выдохнул Олег.
— Ты мне воду не смешаешь помыться? А то бадью таскать тяжело.
— Сейчас, — отказывать в такой просьбе было бы просто невежливо. Середин спустился, зачерпнул кипятка из вмазанного в печь котла, добавил холодной воды, размешал, повернулся к углу.
Леди уже спускалась. Неторопливо ставя босые ножки с полки на полку, поворачиваясь то одним боком, то другим. Замерла перед Олегом. Груди, похожие на фарфоровые пиалы, смотрели сосками точно ему в сердце, капельки воды плавно сбегали от плеч вниз, коварно обтекая места, к которым ему так хотелось прикоснуться. Девушка широким движением подняла руки над головой и попросила:
— Вылей на меня. Не самой же мне поднимать? Постарайся попасть только на плечи, чтобы волосы сильно не мочить.
Середин выполнил и эту просьбу, стараясь не обращать внимания на то, что происходит у него внизу живота.
— И потри немного спину, на ней могут оказаться щепочки.
Она повернулась к Олегу спиной, а потом медленно наклонилась вперед, опершись руками о лавку.
— Не могу… — скрипнул зубами Середин. — Все!
— Не можешь? — Она оглянулась, довольно захохотала. — Совсем? Тогда пошли, узнаем, что можешь…
Девица опять схватила его за руку, выскочила в предбанник, быстрым движением накинула сарафан. Подождала, пока он, прыгая на одной ноге, натянет узкие джинсы, потом опять устремилась вперед, каким-то образом угадывая в темноте дорогу.
Они проскочили в потайную калитку, и девушка повернула налево — туда, где, как казалось Олегу, стояли обширные амбары, — зашла в ворота. Середин больше угадал, чем увидел, стоящие здесь легкие парусиновые шатры. Они повернули ко второму справа, тут же повалились на мягкие ковры и, судя по ощущениям, на шкуры. Зашуршала стягиваемая ткань. Олег тоже торопливо избавился от джинсов, кинулся к девушке и прижался к ней, сливаясь даже не проникновением плоти в сокровенные врата — наслаждаясь всем телом, ощущая ее жар, ее волосы, губы, дыхание, ее кожу, окончательно теряя разум и рыча что-то нечленораздельное. Он уже не верил сегодня в возможность подобного, а потому никак не мог остановиться, словно желая впитать наслаждение с запасом, на будущее. Провести эту ночь так, чтобы ее хватило на много лет вперед. И когда это все закончилось горячечным взрывом, он едва не умер — потому что после этого мига уже не видел смысла в земном существовании.
Однако не умер — а потому спустя несколько минут шевельнулся, сел на коврах. А еще через несколько минут смог даже встать.
— Ты куда? — с тревогой спросила она.
— Пить хочется…
— А-а… — Девушка с легким шорохом опустилась на подушки. — И мне тоже вина принеси.
Безумие еще не отступило, а потому Середин забыл одеться. Впрочем, это не имело значения, поскольку во дворе никого не было. Олег сделал несколько глубоких вдохов, отдавая ночи то, что заставляло так часто биться сердце, прислушался. Судя по звукам, сегодня богиня Лада соберет богатую жертву. Нужно будет поднести ей подарок. Вдруг она и вправду сможет ощутить благодарность одинокого землянина?
Он прошел по двору до стола, нащупал ковш, потом так же на ощупь налил в него вина. Немного отпил сам, а все остальное донес до палатки и протянул девушке.
— Молодец, — шепнула она. — А я боялась, заблудишься.
— Скажи, а как тебя зовут, прекраснейшая из женщин? — наконец-то спросил он.
— Называй меня Верея, — ответила она, отставила ковш и привлекла Олега к себе.
* * *
Спал в эту ночь Середин мало — но, как ни странно, выспался прекрасно. Поутру в шатер заявилась отчаянно пахнущая чесноком, опухшая девка и, обратив на гостя не больше внимания, нежели на сбившиеся в углу бараньи шнуры, принялась прибирать в помещении: сорочку сложила, тапочки хозяйские ко входу переставила, ковры стала поправлять.
— Оставь, Павла, — сладко зевнув, перекатилась с боку на бок Верея. — Ступай, воды студеной принеси, крапивы и ромашки завари. Мне сегодня надобно пахнуть хорошо, но грустно. Иди, иди… И похмелись после вчерашнего, смотреть на тебя страшно.
— Слушаю, боярыня, — кивнула девка и вышла из палатки.
— Тебя-то как зовут, добрый молодец?
— Олег.
— Варяг, что ли? — чуть отстранилась от него девушка.
— Нет, — пожал плечами Середин. — Просто ведун, свободный воин.
— Богатырь?
— Нет, — покачал головой Олег. — Драться я не люблю. Просто иногда приходится.
— И получается?
— Пока жив, как видишь.
— Значит, колдун-победитель… — Она откинула овечью шкуру, которыми во множестве был закидан пол шатра, выпрямилась перед ним, стоя на коленях.
— Я не колдун, — покачал головой Олег, усаживаясь перед ней и начиная целовать бедра, живот; притерся проросшей за время скитаний и ставшей мягкой бородкой к пупку.
Верея, блаженно застонав, закинула голову и запустила пальцы ему в волосы.
— Все-таки ты колдун…
Когда девушка, мурлыкая от удовольствия, снова завернулась в шкуры, Середин решил все-таки уйти. Хотя бы для того, чтобы одеться — с собой из бани он взял только джинсы. В этот раз подруга его не останавливала, и молодой человек спокойно вышел наружу.
Здесь дворовые уже старательно убирали со столов: складывали в общую груду позвякивающие медные и серебряные ковши, допивали вино, уносили фрукты, догрызали мясо. Еще раз оглянувшись на амбар, Олег только теперь смог разглядеть, что в обширном помещении, укрытые от возможной непогоды, стояли не менее десятка шатров разных размеров, причем многие имели атласные и меховые пологи, войлочные стены, золотые и серебряные украшения на шестах. В общем, являлись не самыми дешевыми из возможных мест для отдыха.
— Однако Верея-то, похоже, здесь не на последних ролях ходит, — отметил Середин и, поежившись, побежал к потайной калитке и дальше, к бане.
Одежка его, естественно, лежала на месте — футболка, штаны, ботинки. И намывшийся вечером ведун сразу почуял, что посещал парилку не зря: от футболки четко и определенно пахло долгим-предолгим путешествием по жарким местам.
— Прачечная здесь, как я понимаю, не предусмотрена, — взял в руки футболку Олег. — Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем…
Надев пока то, что есть, Середин поднялся на пятый этаж, накинул на плечи косуху, опоясался саблей, открыл сумку, достал кошели, взвесил в руке: на глазок получалось не меньше килограмма. А скорее — и больше.
— Кило серебра за полмесяца работы, — усмехнулся Олег. — Однако же оклад у меня здесь получается куда поболее, чем в кузне. Интересно, с собой добычу уволочь удастся или нет?
Он бодро спустился вниз, завернул к столу, на который подворники уже выносили новые блюда, прихватил пару пирогов, запил их ледяной водой из колодца и вышел за ворота.
Рынок Белоозера мало чем отличался от тех, которые видел Середин у себя дома — разве только лотки были деревянные, а не железные, да навесы крыты дранкой, а не пластиком. А так — те же фрукты-овощи, мед всех мыслимых и немыслимых сортов, груды тканей, готовые плащи, шубы, штаны. Разве только вместо картошки народ предлагал репу, а на месте стеллажей с радиоприемниками, видиками и телевизорами купцы продавали ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, кинжалы — да такого вида, что мент из двадцать первого века «брал» бы покупателей на месте. Галантерейщиков заменяли кожевенники, предлагавшие упряжь, ремни, седла, толстые, чуть не полуторасантиметровые, куртки и просто выделанные лосиные, коровьи и воловьи шкуры. Лица купцов тоже оказались знакомыми: изюмом, инжиром, курагой, халвой, сахаром и прочими восточными сластями торговали смуглолицые усатые ребята, в которых Олег сразу заподозрил азербайджанцев.
— Откуда товар, купцы?
— Персия, дорогой! Бери, не пожалеешь! Сладкий, как мед…
Однако Середин уже увидел впереди поблескивающие на солнце шелковые рубашки и заторопился туда. За прилавком сидел плосколицый, раскосый, слегка смуглый человек с тонкими усиками, идущими по верхней губе и спускающимися к подбородку.
— Да ты, никак, татарин будешь? — остановился перед лавкой Олег.
— Ургеном меня зовут, — поднял голову купец. — Обознался ты, мил человек.
— Нет, — покачал головой Середин. — Я про национальность. Ты татарином будешь?
— Не знаю, о чем ты, чужак, — недовольно засопел торговый гость. — Из Болгарии я приехал. Болгарин буду. Проходи мимо, коли дела нет, нечего товар застить.
— Есть дело, — потрогал ближнюю рубашку ведун. — Шелковая? Шелк тоже болгарский?
— Китайский, — перестал хмуриться купец. — По Итилю с Кашгара отец самолично привез.
— И шили там?
— Там…
— Лепездрическая сила, — всплеснул руками Олег, — и здесь все тряпье китайское!
— Хазарские рубахи есть, — пожал плечами купец. — Бумажные. Али шелк продать могу. Сам шей, какую хочешь.
— Готовое все хочу, — покачал головой Середин. — Некогда мне шить. И такое, чтобы к князю прийти не стыдно.
— И что купить хочешь?
— Весь переодеться.
— Ага, — радостно встрепенулся «татарин». — Все есть, все доброе, все дорогое. А мы из Болгарии, мил человек. И дед мой болгаром был, и прадед болгаром, и у прапрадеда улус аккурат по Вятке кочевал… Приезжай к нам, мил человек, дорогим гостем будешь!
— Не знаю, — вздохнул Олег. — Может, и приеду, это как повезет.
После долгих торгов и переговоров за полгривны серебра Середин выбрал темно-вишневую рубаху из шелка, длиной до колен, со странной застежкой от плеча вниз почти до соска, но зато с коралловыми пуговицами, в пару к ней взял атласную косоворотку с высоким стоячим воротником, вышитым зелеными нитями. Вместо джинсов он приобрел иссиня-черные шаровары из мягкого войлока, с сатиновой подкладкой и толстым шелковым шнурком-завязкой вместо резинки. В качестве подарка болгарин дал ему еще и широкий атласный кушак в цвет косоворотки.
Пользуясь случаем, Олег прошелся по рынку и купил также большую медвежью шкуру, похожую на ту, в которой так сладко посапывал по ночам Глеб Микитич, а также соль с перцем — эту приправу так и продавали, уже перемешанную. И кстати, именно она и оказалась самой дорогой из покупок.
Теперь, запасшись всем необходимым, ведун почувствовал себя готовым путешествовать еще хоть целый год.
Вернувшись к детинцу, он искупался с причала перед баней, переоделся во все новое и в таком виде отправился в смотровую башню.
— Это ты ведун будешь? — поднял голову какой-то малец лет десяти, нахально спавший на его месте.
— Я, — скинул вещи поверх седла Середин.
— Тогда пошли, князь тебя сыскать повелел. С самого утра кличет.
— Странно, — удивился ведун. — Отсюда до Меглинского озера не меньше пяти дней пути, и обратно столько же. Рано вроде еще. Впрочем, пошли. Там узнаем.
К удивлению Середина, мальчишка повел его не вниз, в покои, а наверх, на смотровую площадку башни. Олесь Русланович стоял здесь, вглядываясь в озерный горизонт, рядом замер одетый в кольчугу и остроконечный шлем ратник. Слева от люка, прикрытая меховым плащом, сидела в кресле бледная женщина.
— Это ты, ведун? — не оборачиваясь, спросил князь.
— Я, — подтвердил Олег.
— Видел я, как ты у причала дрызгался. Понял, водяных не боишься, мелких мест не держишься… — Князь повел плечами, развернулся. — Значит, ты ведун, сказываешь? Тогда у меня поручение к тебе есть, важное. Супруга моя, Беремира, захворала вдруг от болезни неведомой. Боюсь, отравить ее кто-то попытался али порчу напустил. Весь вечер вчера веселилась, за играми молодыми наблюдая, а сегодня после рассветной еды вдруг от боли сама не своя стала.
Правитель Белоозера прикусил губу.
— Вестимо, свадьбу кто-то расстроить желает. Посему о болезни милой моей никому ни слова!
— А почему я? — не понял Середин. — У вас, что, своих знахарей нет?
— Лечили ужо знахари. И отвары давали от колик в животе, и заговоры читали. Вроде даже легче становилось. Но как только к любой пище Беремира притронется — так сразу от боли страдает. Будто колдун какой ее и вовсе со свету сжить пытается, голодом уморить. Волхв наш, вещий Ругун, уже жертву Сварогу и Хорсу принес, повелел супругу мою на солнце вынести, дабы богам открыть. Но не помогают они пока. Вот про тебя и вспомнил.
Князь подошел к жене, наклонился, поцеловал ей руку:
— Потерпи, милая. Девочку нашу к руке вести пора. А ты, — повернулся он к Середину, — лечи!
Олесь Русланович торопливо побежал вниз по лестнице. Ратник, облегченно вздохнув, слегка расслабился, но продолжал внимательно оглядывать горизонт.
«Это я попал…» — понял Олег. Ведун учил их умению рубиться в строю и поодиночке, учил ставить защитные заговоры и привлекать удачу, учил бороться с нечистой силой и управлять собственной энергетикой. Но он никогда не занимался медициной. Лечить, по слухам, еще лечил — но учиться этому мастерству всегда посылал в медучилище.
— Налей мне вина, ведун, — хрипло попросила женщина. — Хоть не так чувствовать буду.
Середин кивнул, наклонился к расстеленному на полу вышитому полотенцу, на котором стояла небольшая деревянная кружка, глиняный кувшин, лежали на деревянном подносе несколько небольших копченых форелей. Он наполнил кружку, повернулся к княгине.
— Да, благодарю, — протянула она руку. — Давай скорее, а то мочи нет. — Княгиня поморщилась, мотнула головой: — Скажи, ведун, я умру?
— А где болит?
— Живот весь, как углем горящим засыпан.
— Ну-ка, постой… — Олег вернул кружку обратно на полотенце, присел перед женщиной, протянул руку.
— Не смей! — отпихнула ведуна княгиня. — Вон, с девками незамужними балуй, а меня не трожь!
— Как же? — не понял Середин. — Я же как лекарь!
— Вот как знахарь и лечи! А руками чужую жену не лапай!
— Вот те… Ква! — в сердцах высказался ведун. — Как же я болезнь определю, если не осмотрю, не прощупаю?
— Я те дам, посмотрю… — Женщина закрутила головой, что-то ища, но, на серединское счастье, ничего подходящего не обнаружила.
— До руки хоть дотронуться можно?
— До руки ладно… — смилостивилась больная, выложив на подлокотник украшенные перстнями пальцы.
Олег опустился рядом на колени, положил свою ладонь сверху, опустил голову и закрыл глаза…
«Невозможно налить родниковой воды в чашу, полную кваса, — нередко говаривал Ворон. — Чтобы набрать воды, вначале нужно вылить квас. Так и с душой. Если хочешь полноценно ощущать окружающий мир, сперва нужно очистить душу. Ни о чем не вспоминать, не думать, не гадать. Нужно стать ничем — и просто впустить мир в себя».
Именно так он и поступил: перестал гадать о своем будущем, о будущем всех тех, с кем успел познакомиться в этом мире, о способах лечения этой, еще не старой с виду, женщины и о том, сможет ли вещий Аскорун дать ответ на вопрос излишне действенного заклинания. Просто ни о чем не думать — не поддерживать своим вниманием влетающие непонятно откуда в сферу сознания мысли и даже не провожать их взглядом, когда они начинают обиженно таять в тоскливом одиночестве.
Сознание ведуна наполнилось пустотой — и в нее, в эту пустоту, стала вливаться энергетика существа, оказавшегося с ним в плотном контакте, а потому невольно переплетшего с Олегом свою ауру. Он испытал страх, зябкость, острую жалость к себе из-за расставания с дочерью и сильнейшую боль, которая, словно прачка мокрое белье, скручивала внутренности.
Серегин часто задышал от боли, но, вовремя спохватившись, что она чужая, отстранился. Колоть стало меньше. Он отстранился еще, и еще — от источника страданий остался только маленький огонек, который затаился в животе, всего лишь небольшая точка. Нет, не точка — источник болезни чуть вытянут… Он совсем маленький. И это не желудок, это чуть ниже…
— Поджелудочная железа! — Ведун резко отпустил руку женщины, вскочил, прошелся вдоль каменных зубцов, восстанавливая дыхание… Да, еще два-три таких сеанса, и чужие болячки начнут застревать в его энергетике, а потом и в организме…
— Ладно, пустое, — тряхнул головой Олег. Итак, что он знал о поджелудочной железе? Ее иногда удаляют. Значит, болезнь не смертельна. Железа выделяет инсулин, как-то участвует в пищеварении. Выделяет что-то, расщепляющее жиры, и еще что-то… Скорее всего, княгиня просто наугощалась на многодневном пиру всякими вкусностями выше меры. Плюс стресс из-за отъезда дочери, нервы. Вот железа и надорвалась. Скорее всего, железе достаточно просто отдохнуть.
Он поднял с полотенца кружку и выпил до дна. Потом повернулся к Беремире:
— А тебе, княгиня, извини, этого нельзя. Сегодня вообще ничего есть и пить нельзя, кроме кипяченой воды. И завтра, если силы воли хватит, нужно воздержаться. Примерно дней пять есть только черствый хлеб и воду. А еще лучше — сухарики ржаные, и водой запивать. Во-от… А в дальнейшем воздерживаться от жирной пищи. То есть зайчатину можно есть, сколько в живот влезет, а вот всякого рода солонину, гусятину, свинину или, упаси боги, сало — ни в коем случае. И проживешь ты тогда еще лет тридцать, пока совета моего не забудешь. Потерпи пару часиков. Я уверен, что боль отпустит и больше не вернется.
Олег налил еще кружку, выпил, потом собрал полотенце за уголки, взял кувшин:
— А это я от соблазна приберу…
Внизу особого веселья не наблюдалось. Нет, разумеется, гости свадьбу праздновали: рассевшись на лавки за собранными в единое целое столами, они отъедались цаплями и осетриной, гусями и пирогами, персиками и капустой. Играла музыка — какие-то скоморохи в бело-красных домино создавали шумовой фон, играя на свирелях и столь любимых шотландцами волынках. Знаменитых балалаек и гуслей не виднелось и в помине.
Пройдя к дальнему от князя краю стола, Олег втиснулся на свободное место, взял с ближайшего подноса крупную сочную грушу — больше всего ему хотелось пить, а ничего безалкогольного ведун на столе не наблюдал. Минутой спустя появился служка, поставил перед ним полный вина ковш. Середин поймал на себе взгляд здешнего правителя и, смирившись с неизбежным, поднял его, кивнув Олесю Руслановичу:
— За здоровье молодых!
Многие тоже схватились за ковши и кружки, но особого ажиотажа его тост не вызвал. По всей видимости, выкрики «горько» и тосты здешним свадебным обычаем не предусматривались. Молодых, кстати, за столом видно не было. Похоже, что-то важное в празднике уже произошло. Олег мысленно пожал плечами, потянулся за гусем, отрезал себе ножом кусочек грудки, подкрепился. Затем обратил свое внимание на севрюгу. Слуга снова поднес полный ковш. Олег покосился во главу стола — князь куда-то пропал — и пить не стал. С такими праздниками и спиться недолго. А если его начнут дергать с разными просьбами — лучше оставаться трезвым.
Спустя примерно полчаса все тот же слуга положил перед Олегом на стол тяжело звякнувший кошель.
— Это еще что? — приподнял ведун брови.
— Князь велел передать.
— Забери! — потребовал Середин. — Забери немедленно! Отнеси назад.
— Но князь…
— Забери!
Слуга вздохнул, забрал деньги, ушел, но быстро вернулся:
— Олесь Русланович к себе тебя требует, ведун.
— Ох, не дадут поесть спокойно, — поднялся Середин.
Князь встретил его у входа на лестницу, гневно играя скулами:
— Слуга молвил, золотом ты моим брезгуешь, ведун.
— Я не привык брать деньги, не зная, за что они плачены, княже, — твердо ответил Олег.
— Беремиру отпустило, ведун. Она сказала, что ты обещал ей тридцать лет жизни, если она не станет есть свинину.
— Не станет есть жирного, князь, — поправил Олег.
— Вот видишь. Ты ее вылечил, ведун. За то и награда. Или тебе мало?
— Мне много, князь, — покачал головой Середин. — Я не лекарь, я воин. Я не хочу и не должен брать денег за лечение.
— Но ведь ты ее вылечил!
— Это случайность.
— Но вылечил!
— Я не хочу, княже, чтобы кто-то рассчитывал на мое знахарское мастерство, — улыбнулся ведун. — Поэтому не стану брать золота за умение, которого нет, и не стану никого лечить. Я воин. Если тебе станет досаждать оборотень или василиск — зови. А лечат пусть лекари, княже…
— Зело странен ты, ведун, — прищурился князь. — Доселе волхвы токмо просили у меня лишних подарков, но никогда не отказывались от даренного.
— Но я не волхв, княже.
— Я запомню твои слова, ведун. Зла на тебя более не держу. Ступай.
Олесь Русланович кивнул ратникам, которые, как оказалось, маячили чуть в стороне, направился к пиршественному столу.
— Да тебя ныне и не узнать, Олег, — в самое ухо прошептала Верея. — Никак, ты с князем повздорил?
— Да кто я такой, чтобы с правителем Белозерского княжества спорить? — повернулся к ней Середин. — Так, нищий бездомный бродяга. А тебя тоже — не узнать.
На этот раз девушка была в тяжелом парчовом платье, украшенном множеством драгоценных камней. В таком наряде уже не побегаешь, на качелях не покачаешься.
— Сегодня день такой, — пожала она плечами. — Скучный. И завтра такой же будет. А послезавтра и вовсе прощание с плакальщиками. И страшно жарко. Пойдем, ты поможешь мне раздеться.
* * *
В следующий раз Олесь Русланович пригласил к себе Середина только на третий день, незадолго до полудня. Верея, вновь облачившись в парчу, отправилась, как она выразилась, «смотреть на сопли и принимать невесту». Олег, которому с каждой ночью хотелось спать все сильнее и сильнее, зарылся в шкуры, но не успел он сомкнуть глаз, как кто-то затряс его за плечо:
— Вставай, ведун. Князь тебя ищет.
— Зачем? — высунул нос из-под теплого овечьего меха Середин и увидел над собой горбуна. — Это ты, Ослабля?
— Олесь Русланович не сказывает мне, зачем ему кто-либо нужен, ведун. Просто велит разыскать.
Олег раздраженно сплюнул и стал натягивать жаркие войлочные шаровары.
Парадный зал замка больше всего походил на подвал старинного купеческого дома: толстые стены, высокие своды, неизменная прохлада, от которой одетый в одну шелковую рубашку ведун недовольно поежился. В таких местах во времена социализма обычно делали овощные склады, но здесь, в зловещем полумраке, пахло не сухой картошкой и морковной ботвой, а пчелиным воском и горячей копотью факелов. Вдоль стен толпились бородатые бояре в темных шубах, и только молодые придворные позволяли себе обходиться плотно облегающей тело ферязью, едва доходящей до колен. Впрочем, по цене украшенные самоцветами и мехами кафтаны вряд ли сильно уступали шубам.
Троном для Олеся Руслановича служило обычное кресло с резными подлокотниками и невысокой спинкой, поднятое на пьедестал в две ступени. В качестве символа власти по обе стороны трона возвышались ратники, в высоких полковничьих папахах и сплошь шитых золотом кафтанах. Один держал в руках массивную секиру на очень короткой рукояти, второй — шипастую палицу. Оружие украшали жемчуг и изумруды, и для боя оно явно не годилось.
Беремира сидела в точно таком же кресле — но стоящем на полу, без всяких возвышений.
— Здрав будь, ведун Олег, — вскинул подбородок князь и пригладил ухоженную николаевскую бородку.
— И тебе здоровья, княже. — Середин приложил правую руку к груди и слегка поклонился.
Олесь Русланович поднялся, тяжелой поступью сошел к гостю, застыл в шаге перед ним. Потом неожиданно скинул свою шубу, оставшись в зеленой ферязи, накинул ее на плечи Середина. Закинул руки за спину, глядя Олегу прямо в глаза. После короткой паузы тихо поинтересовался:
— Ты благодарить-то будешь, ведун?
— За шубу… — И тут Середин сообразил: — Василиск! Твои ратники сообщили, что он существовал, но исчез! Но как они смогли обернуться так быстро? Прошло всего пять дней…
— Есть разные военные хитрости. — улыбнулся довольный произведенным впечатлением хозяин. — Не все вам, колдунам, секреты хранить.
— Голуби… — прищурился Олег. — Быстрый и надежный способ доставки информации. Пять дней туда, выпустить голубя… Но тогда воины должны были заранее взять его с собой. Зачем такая спешка? Откуда такая честь, князь?
— Дочь у меня в путь отправляется с молодым мужем. Дочь любимая, а дороги ныне стали небезопасными. От татей лесных стража ее убережет, но как быть с колдунами да нечистью странной, что ныне вдоль дорог вертится? — Князь придвинулся ближе, говорил еле слышно, только для гостя. — Волхвы наши на сурков похожи, от святилища ни ногой. Токмо обереги могут с собой передать да жертву богам за благополучие принести. Мало мне сего. Как я твою с купцом историю услышал, так сразу и решил: надобно тебя в охрану нанять, коли ты и вправду с василиском сечу выдюжил. Моему отцовскому сердцу от этого, ох, как спокойнее станет.
— Прости князь, — покачал головой Олег, — но я не пойду. Есть у меня очень важное дело к новгородскому волхву, вещему Аскоруну. Так что, за честь благодарю, но в Ростов не поеду. Это же совсем в другую сторону! Тем более что свита твоей дочери и так без малого армию напоминает. Наверняка половина гостей с ней отправится.
— И ты тоже.
— Нет, князь, не могу, — замотал головой Середин. — Мне действительно нужно в Новгород! От этого зависит… Очень много.
— Поедешь, — усмехнулся Олесь Русланович. — Ты помнишь, как сказывал мне, что от знахарского мастерства отрекаешься? Но тогда же ты молвил, что на дело ратное звать я тебя могу, пусть токмо нужда заставит. Вот я тебя и зову. Не знахарить, на службу воинскую. Али откажешься от своего слова?
— Вот… Ква! — выдохнул Олег. — Язык мой — враг мой.
— Пожалуй, — согласился князь, неспешно вернулся к трону и уже оттуда, с высоты княжеского стола вопросил: — Повелеваю тебе, ведун Олег, завтра отправиться с дочерью моей, ныне супругой сына моего Игоря, князя Ростовского, в дорогу в град Ростов, дабы сберечь ее от лиходеев, чудищ неведомых, колдунов черных и злых помыслов человеческих. Клянешься ли ты исполнить повеление мое в точности и в меру всех сил и способностей своих?
— Чтобы я еще хоть раз, хоть что-нибудь пообещал… — пробормотал себе под нос Олег, а вслух громко и ясно произнес, коротко кивнув головой: — Довести в целости до Ростова — клянусь!
