Правда и кривда
Середин пробежал огородами, оглядываясь в поисках неведомого похитителя. Но редкие фигурки людей вдалеке не проявили к ведуну никакого интереса, все были, как обычно, заняты своим делом. Под ноги попался знакомый веселый поросенок, Олег наградил его здоровенным пинком, и тот, обиженно похрюкивая, улепетнул куда-то прочь.
— Эй, ты! — закричал Олег на всю деревню ближайшей крестьянке, пухлой бабе в завязанном на затылке платке. — Иди сюда!
Баба сделала вид, что не услышала, повернулась спиной к ведуну и засеменила к сараю. Но Середин уже сам мчался к ней, перемахивая через плетни.
— Смотри в глаза! — Олег схватил ее за плечо, развернул к себе и сгоряча немного перестарался — баба плюхнулась на землю. — Не ори! Сейчас из дома Глеба сестру его увели, Раду! Ты не могла ничего не видеть!
— Да я… — Баба обеими руками указала на выроненную деревянную тяпку, губы у нее тряслись. — Не бей меня, добрый человек! Ни видала ничего, не слыхала!
— Тьфу!
Олег сообразил, что если Раду увели задами, то или к озеру, или на другой конец деревни, иначе он мог бы заметить похитителя от колодца. Ведь все случилось только что, когда он говорил с Борисом… Ох, за все заплатит этот староста, посмотрим тогда, сколько у него на самом деле жизней!
Сперва Середин взобрался на крышу невысокого сарая — отсюда как на ладони были видны все огороды, спускающиеся к самой воде. Не мог человек, волокущий Раду или несущий на себе, успеть скрыться в кустарнике на берегу!
— Если только это был человек, электрическая сила! — сам себе напомнил Олег.
Но к Асфири следовало обращаться в последнюю очередь, пока еще была надежда, что обошлись без ее колдовских штучек. Спрыгнув с сарая на мягкую землю, Середин побежал вдоль домов к дальней околице. В голове прыгали мысли: надпись указывала на Ратмира, прыщавого поганца, но один бы он не справился. Убить мог, но тело унести бы не сумел, слишком хлипок. Тогда кто ему помогал? Глеб! Обозленный на Олега, Глеб мог отыграться на сестре!
Против этого предположения выступали сапоги Глеба, которые находились в деревне и не должны были пустить сюда оборотня. Но после того, что наплел ему Борис, Олег сомневался и в этом, сомневался опять во всем. Добежав до крайнего дома и еще раз пнув вездесущего поросенка, Середин остановился, тяжело дыша. Никого.
«В домах, — понял он. — В любом доме могли спрятать ее… Врете, гады, не с тем связались!»
Труднее всего было успокоиться. Зажмурившись, Олег несколько раз глубоко вдохнул, представляя, как принимает в свое сознание весь мир, со звездами, планетами, с деревней Озерцы и Радой. Потом тихонько выдохнул и почувствовал, как возвращается хладнокровие.
— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами — мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном; выйду во чисто поле, поймаю птицу черную, птицу белую, птицу алую… — Привычные слова легко скатывались с языка, пока Середин выбирал подходящий наговор. Что-нибудь попроще и покороче… Да что же проще? — Дай мне, Ярило, нюх собачий, дай мне, Даждьбог, сухости в земле, дайте мне, боги древние, безветрие на час — не для ссоры, не для брани, вора злого выследить, свое отнять…
Он шептал последние слова уже на ходу, опять возвращаясь, теперь по улице — так быстрее, — к дому Глеба. Запахи ворвались в Олега целой бурей. Запахи деревни, озер, осинника — даже из Елового леса долетел запах трупный, недобрый. Но не это нужно было сейчас Середину.
Олег снова вбежал в светлицу, жадно принюхался к окровавленной простыне. Вот и след, оставалось только бежать по нему, жадно раздувая ноздри. Середин старался не думать про Асфирь, и все же где-то в глубине души уже зрело решение. Если она… Если она что-то сделала с его Радой… Если он больше ее никогда не увидит… Сто лет был готов Олег служить чародейке верной службой не за страх, а за совесть ради одного только мига, когда сможет ей отомстить.
Ведомый запахом крови, Середин снова вышел через заднюю дверь, снова оказался на огородах. Охнула баба, едва успевшая подняться с земли, кинулась прятаться в свой сарай. Олег прошел еще несколько шагов, перемахнул через покосившийся заборчик во двор к соседям и здесь, на серой от дождей и времени бревенчатой стене, увидел длинный бурый мазок. Дверь оказалась заперта, но стучать он не стал, прошел к открытому окну, саблей сорвал грязные занавески.
— Он пришел! — закричали в соседней комнате, и Олег сразу узнал Ратмира. — Быстрее, чурка, он ведь уже здесь!
Крякнув, ведун перевалился через подоконник, кувырнулся через маленькую горницу и опять наткнулся на запертую дверь. Он не стал стучать в нее, не стал кричать, сразу ударил плечом. Хлипкая, тонкая дверь все же выдержала три удара, прежде чем слететь с деревянных петель.
Комната оказалась пуста, ее заполнял стремительно развеивающийся едкий дымок. Обостренное обоняние заставило Олега несколько раз по-собачьи чихнуть.
— Тройное ква. — Для очистки совести ведун выглянул в окно, потом уселся на стол, задумчиво огляделся. — Ратмирка-то кое-чему научился. Неужели из той самой книжки?
На полу и стенах были аккуратно вычерчены сажей знакомые Олегу символы. Маленький чернокнижник добился своего, сумел усвоить по крайней мере некоторые фокусы. Например, мгновенный перенос на любое расстояние. Середин сам не владел такого рода магией, но слыхал из разных сказок. Сейчас где-то неподалеку — когда Ратмиру успеть уйти далеко? — между точно такими же нарисованными символами возникли из воздуха сам сопливый чародей, Рада и, скорее всего, кто-то из оборотней. Если верить Борису, то твари обладают свободой воли и вполне способны на самостоятельные поступки. Глеб?
— К малолетней кокетке, у которой силы немерено, а ума с горошину, добавляется волшебник-недоучка, истеричный Ратмирка, — прошептал Середин и со вздохом вложил саблю в ножны. — Спокойствие, только спокойствие.
Не успел он подумать про Асфирь, как та уже появилась — заглянула в окошко, раздвинув занавески. Быстро оглядела помещение, нахмурилась.
— Я знаю, кто тут шалит!
— Кто же? — спокойно поинтересовался Олег.
— Ратмир, Яромиров внук! — Асфирь влетела в окно, плавно опустилась на пол. Все же ее полная власть над этим кусочком мира, над своими многочисленными телами производила впечатление. — Знаешь, такой… Да он же с тобой явился! Все сидел тут в кустах, книжки читал. Я не стала мешать, все же, почитай, родная душа. Радушку твою украл… Убьешь его теперича?
— За что? — пожал плечами Олег. — Выпороть не мешало бы.
— Ну как это за что? У тебя из постели девку умыкнул! Сейчас, поди, тешится с ней где-нибудь… — Асфирь прошлась по комнате, покачивая бедрами. Ну, точь-в-точь подросток, изображающий принцессу. — А что? Он уже в возрасте.
— Чепуха… — сморщился Середин, хотя должен был признать, что если Ратмир сумел утащить девушку, то сумеет и все остальное. Сковывающая магия — это не так уж трудно, Рада не сумеет противостоять. — Асфирь, помоги мне, если в самом деле зла не желаешь. Где он? Далеко ведь не мог уйти.
— Это если не подготовился заранее, — заметила чародейка. — А ну как он несколько дней старался? Тогда ищи-свищи его, далеко мог пентаграммы оставить, где-нибудь в лесу глухом.
— Не пошел бы он один в лес.
— А если не один? Да, тут кто-то еще был… — Она провела пальцем по стене, понюхала испачканный в саже кончик. — Точно говорю, кто-то был. Ох, плохо это… Мои слуги до человечинки охочи. Но в том я не виновата! — Асфирь круто повернулась к Олегу, развела руками, хотя он не успел ничего сказать. — Люди хотят жизни долгой да беззаботной, а она — вот такая… Со своими вкусами да привычками. Что имеется, то им и даю, а люди не отказываются. Так от них зло или от меня?
— Найди Раду, — опять попросил Середин. — А потом поговорим, обещаю.
— Разве еще не надоела она тебе? Все время одинаковая… Ах, да! Ты же такой неторопливый, только с утра до девки и добрался. Знаешь, обычно кто в Озерцах останавливался, в лопухи с Радой уж в первый вечер отправлялся. Ты какой-то… несмелый или ленивый. Ведь Глеб тебе сразу ее показал, а ты? Ушел. — Асфирь фыркнула в кулачок. — Я уж подумала — не случилось ли с тобой чего? В бане вроде нормальным показался, но я про всякое слыхивала…
— Найди Раду, — спокойно повторил Середин. — Тогда поговорим. До тех пор я тебя слушать не стану.
Он спрыгнул со стола, на котором все еще сидел, вышел на двор. Солнце начинало понемногу клониться к западу, усталые крестьянки на огородах едва шевелились. Олег снял куртку, повесил ее на локоть и не спеша начал спускаться к озерам. Пора еще раз поговорить с водяным. Тоже нечисть, но возможный союзник — и, похоже, единственный возможный. Кроме того, и про Ратмира его можно порасспрашивать. Хоть водный народ по земле и не ходит, а по любопытности своей за всем подглядывает, все подслушивает.
Неподалеку от ближнего озера стояла старая, кряжистая береза. Олег услышал шум в ее ветвях, когда проходил мимо, посмотрел — и отпрянул. С ветвей спускался огромный, с человека, паук, выпуская толстую, влажную, блистающую на солнце паутину. Повиснув невысоко над землей, паук, продолжая перебирать лапами, завертелся, будто играя.
Середин стиснул саблю, но остался на месте. Хватит уже гоняться за фантомами, смешить умруна. Паук, будто поняв, что атаки не предвидится, заговорил знакомым шипящим голосом:
— Знаешь, ведун, отчего я тебе всякой показываюсь? Обманывать не хочу. А могла бы, могла бы стать такой, что и Рада мне бы в подметки не годилась. Ты ведь в любую кривду поверить готов, лишь бы она была похожа на ту правду, что тебе так люба. Но мир таков, как есть, а не таков, как тебе хочется.
Паук действительно был отвратителен, теперь Олег рассмотрел его получше. Длинные, но вечно полусогнутые лапы, множество холодных глаз по всей головогруди, мягкое, то и дело колышущееся брюшко. Брюшко, на котором виднелся какой-то узор, серым на черном… Три запятые или три шестерки, как посмотреть.
Продолжив путь, Середин постарался ступать твердо. Не может быть, чтобы все вокруг было связано с проклятым умруном. Где-то есть хоть что-то, не испачканное его чарами. Пусть даже не снаружи, пусть внутри. Душа Рады, например… Неужели она все же знала про Асфирь, но молчала?!
— Ведун! — Он оглянулся и увидел волшебницу, она стояла под березой и шустро, как паук лапами, заплетала косу. — А что ты на озерах забыл?
— Не твое дело, — хмуро буркнул Середин через плечо.
— Как же не мое? Ты мой суженый, я всегда хочу с тобой рядом быть. Иди куда хочешь, только странно мне… Я думала, ты Раду искать собирался, а не рыбу ловить.
— Верни ее мне, тогда поговорим.
Больше не оборачиваясь, Олег спустился к воде и, петляя между озерами, пошел прочь от деревни. Теперь он был почти уверен, что девушку похитила именно Асфирь, а Ратмир, скорее всего, лишь орудие в ее руках. Слуга — вряд ли, уж больно бестолков и склочен. Три шестерки не шли из головы. Откуда здесь этот символ? Середин читал про него всякое, многие утверждали, что к силам зла он не имеет никакого отношения, что «число зверя» — ерунда. Так, может быть, Асфирь нашла еще один способ потешиться над своим «суженым»? Однако родимые пятна появляются не за одну ночь…
Олег даже споткнулся. А почему, собственно, не за одну ночь? Да у Рады, может быть, вовсе нет никаких родинок! Ведун увидел и сразу поверил, а ведь их можно было просто… Нарисовать. Нет, конечно, Асфирь не подкрадывалась к спящим с кисточкой в руке, но для ее чар такая задачка — пустяк.
Сплюнув в сердцах, Середин пошел дальше. Нет, нельзя возвращаться в деревню, неспроста был тот сон про выход из тела. А может, и не сон вовсе… Морок висит над Озерцами, мешает думать, мешает видеть очевидное, заставляет верить, как ни стараешься сохранять хладнокровие.
Отыскав шалашик у Среднего озера, Олег сразу вспомнил про Всеславу. Вот еще загадка — что с девочкой? Если она слуга Асфири — то к чему было ее красть? Если нет — то как ей помочь? Ждать труднее всего, догонять куда легче. И все же ведун должен уметь ждать — ждать, набираясь сил и спокойствия.
Середин уселся по-турецки на берегу, макнул в воду крестик, извещая водяного о своем прибытии. Может, крестик уже и не тот, а может, и тот самый — кто разберет? Ведун в себе-то давно не был уверен. Вот разве что сабля оставалась надежной опорой: «Аз есмь».
Лезвие блеснуло на солнце, когда Олег вытянул саблю из ножен, и на душе разу стало легче. «Аз есмь». Да, и с этой простой истиной никто не сможет ничего поделать до тех пор, пока бьется сердце ведуна. Пусть вокруг водят хоровод кривды — сабля оборонит душу. Нежить всегда несет зло, что бы ни говорили, как бы ни расхваливали ее слуги. Паук — вот истинный, единственный облик умруна, все остальное морок. И Олег здесь для того, чтобы навсегда этот морок разрушить, других задач у него нет. А вот потом, когда Асфирь навсегда исчезнет из подлунного мира, потом он снова посмотрит на Раду. И увидит, кто она такая.
— Если она будет до тех пор жива! — В сердцах ведун шлепнул саблей по воде и успел заметить там между спутанных водорослей чьи-то выпученные глаза.
Бледная тень метнулась в сторону, больше никто не появился.
— Да не бойтесь! — крикнул ведун. — Эй! Солнце садится, приходи, друг водяной!
— Друг водяной! — непохоже передразнила его из камышей какая-то нечисть. — Друг водяной!
— Молчи, а то в поле отнесу и в землю вобью!
Середин знал, что так не понравилось болотной твари. Не может быть дружбы между водяным народом, самым прямым образом относящимся к нечисти, и ведуном, истребителем ночников. Знает это и сам водяной, будь его воля — утопил бы Олега не задумываясь. Но Асфирь — общий враг, так что ведун надеялся на помощь и сочувствие озерной нежити. В конце концов, можно поклясться их не обижать, не так уж они и опасны. Только совсем уж дурная голова может полезть купаться в лесные озера ночью, в другое же время все, на что отважится водяной народ, — схватить за пятки да притопить чуть-чуть, надеясь на удачу, и тут же удрать.
Олегу подумалось, что, в сущности, с водяными можно было бы жить в мире. Да так и происходит у большинства водоемов, там, где людей мало. А вот когда строят люди города, когда заводят на берегах кожедубные сарайчики — нет жизни водяным, гибнут они неминуемо. Всем на радость гибнут: больше можно не волноваться за детишек, ночью на речку побежавших за русалками подглядывать. А ведь могли бы жить в мире, не трогать друг друга… Да не выходит. Не нужен этот мир никому, а значит, невозможен.
— Вот ты где? — опять возникла Асфирь.
Отвлеченный от своих мыслей, Олег покосился на чародейку с неприязнью. Страха уже не было, он слишком привык к надоедливой повелительнице Елового леса.
— Озера… Зябко здесь. — Чародейка поежилась, обхватила себя руками. — Зачем тебе водяной? Борис ведь тебе все рассказал, теперича ты все знаешь.
— Не все. Я не знаю, где Рада и Всеслава. Найди их, тогда поговорим.
— Вот заладил! — фыркнула Асфирь, косясь на волну, пробежавшую по озеру. — Найди, найди… Тебе нужно, ты и ищи. Почему я Глеба неволить должна или Ратмира? Ты ведь на меня злишься, что я в людскую жизнь вмешиваюсь, — вот и не буду вмешиваться.
— Тогда убирайся! Не вмешивайся и в мои дела.
— Ты — другое дело, ведун, ты мой суженый.
Асфирь отошла подальше от берега, села на корточки, приготовившись наблюдать. Олег заметил, как девчонка покосилась на заходящее солнце, снова поежилась.
«Нет тут полной твоей власти, — злорадно подумал Олег. — Водяная магия для тебя чужая, паучиха».
— Ты пришел, душу разбередил, — выговорила Асфирь. — Стала я батюшку вспоминать, матушку… Все эти годы не вспоминала, а нынче опять. Ставра больше нет, Старой Милы тоже, ты у меня один теперича. Да и не хочу больше никого. Станешь моим мужем, потом…
— Не стану, — перебил ее Олег. — И ты это знаешь.
— Нет, я знаю, что станешь. Я ведь загадала — помнишь? Это не ворожба была, а судьба наша. Ты меня полюбишь, — убежденно произнесла чародейка. — Уже почти полюбил. Думала, пожалеешь… Но к жалости твое сердце не способно, злой ты. Злой, а тем люб. Слуги мои верные, что волками по Еловому лесу бегают, не злые. А ты, ведун, злой. Правду любишь, а видеть ее не хочешь, кривдой зовешь.
— Зла я не люблю, — не оборачиваясь, ответил Олег.
Под водой снова появилось бледное упырское лицо. Существо делало какие-то знаки, которые можно было понять как призыв подождать. Середин будто невзначай кивнул, утопленник отплыл на глубину.
— Значит, ради добра и на кривду согласен, правду забудешь? — обрадовалась его ответу Асфирь. — Эх, Олег, легко тебя заморочить, но не хочу этого. Хочу, чтобы видел ты меня, какая есть, такую и полюбил. И полюбишь, когда увидишь, как я, зла творение, ненависти лютой дочь, добро творю.
— Хорошо ж добро! — крякнул, не удержавшись, Середин. — Деревню за деревней оборотнями населяешь!
— Что людям нравится, то для них и добро, разве нет? Я олешек в лесах солью кормлю, это для них добро. Крестьяне болели, бедствовали, от лихих людей да от хищных зверей страдали. Я им здоровье дала, звериным обликом от хозяйских забот избавила, лихих людей извела, сильнее хищников мужичков сделала. Добро? Добро. Да они тебе за меня глотку перегрызут, Олег-ведун.
— Оборотень родной матери горло перегрызет…
— Матери, может, и перегрызет, а мне руки лизать станет. Без ворожбы — за добро, что творю. А ты, Олег, зло сеешь. Оборотней бьешь без разбору, упырей осиной протыкаешь. Разве это добро? Это охота твоя, злая душа крови просит. Ведь тебе нравится убивать нечисть, а, ведун? Разве хорошо это, когда нравится убивать?
— Мне не нравится убивать… — Против воли Олег задумался. — Нет, не нравится. Защищать мне любо. Жизнь — от нежити, правду — от кривды.
Он погладил саблю, и прикосновение пальцев к холодному лезвию дало приятную трезвость мысли. Да, он прав, а не Асфирь. Нежить, которая, дай только волю, заполонит всю землю, несет исключительно зло людям. Для них же самих понятия добра не существует, каждый добро только по себе одному меряет. А царство Асфири на страхе построено, не на любви — что бы паучиха ни говорила, какие бы паутины ни плела.
— Знаю я, где Рада, — поднялась чародейка. — Идем.
Солнце уже наполовину опустилось за лес. Под водой снова появился утопленник, начал гримасничать, явно требуя не уходить. Середин колебался.
— Идем, тут недалеко! Еще ничего с ней не сотворил Ратмир, успеешь.
— Кто же ему помогал?
— Чурбан.
Олег удивленно оглянулся. Асфирь, медленно шагая в сторону деревни, улыбнулась.
— Разве Борис не рассказал? Шутки ради я четырех молодцов из чурок сделала, чарами своими. Глупые они… Вот Ратмир одного себе сумел в слуги заполучить. Уши бы ему надрать, да мне жалко мальца… Ты-то злой, ты сможешь.
— Зачем же он ее украл?
— Ты идешь или нет? Все кричал: верни мне Раду! Идем.
— Я тебе не верю, — решился Олег и опять погладил саблю. Каждое твое слово — ложь.
— Ах так? Уже не нужна Рада? — Асфирь уперла руки в бедра и расхохоталась. — Так я и знала! А ведь волноваться уже стала: не влюбился ли в нашу красавицу мой суженый? Нет, ты ее не любишь… Что ж, это хорошо. И правильно, у нее до тебя многие были, и опосля тебя будут, пускай и Ратмирке перепадет. Прощай пока, Олег. Зябко здесь…
Она сделала еще несколько шагов, истаивая на глазах, а с последними лучами солнца исчезла окончательно. Тут же плеснулась вода в озере, на поверхности появилась огромная голова водяного, он опять начал шумно и долго откашливаться.
