Чародейка
— Знаешь, бабушка, что мне не понравилось в твоей сказке? — мрачно поинтересовался Олег.
— Что же, добрый человек? — поджала губы старуха.
— Что я не узнал, где находятся Глеб и его семья, которые, сдается мне, в жизни не слышали ни про Элокая, ни про его несчастную дочурку.
— Ах это! — всплеснула руками Старая Мила. — Забыла я, прости, Олег. Древняя я, все забываю, скоро забуду, как меня-то зовут. Ты знаешь, кстати, что когда человека зовут по-настоящему, один раз в жизни, то лишь тогда он и узнает свое настоящее имя?
Ведун, не скрывая зевоты, уставился на луну. Старуха, рассказывая свою неумелую сказку, нагнала на него порядочную скуку — скитаясь по миру, населенному коварной нежитью, Олег наслушался всякого. Стоит только приставить к горлу саблю, призвать к ответу за сотворенные злодеяния — как из этого горла тут же волшебным образом вылетает красивая сказка о невинно загубленной душе.
— Глеб, как и многие другие, добровольно служит чародейке уже давно, — сообщила Старая Мила, не дождавшись от ведуна ответа. — Все здесь хотели к ней на службу, наперебой… Но хозяйка выбирала лучших. Значит, и Глеб наконец удостоился чести.
— Значит, сами хотели… — усмехнулся Олег. — Славно придумано. И староста хотел?
— Ох, не знаю я ничего про ту деревню, откуда ты пришел, — сморщилась старуха. — А и что знала — забыла. Помню только главное, о том и поведала. Да понял ли ты? Нет никакого умруна-чародея — то ребенок шалит. Нет в нем зла. А что в его руках сила недетская, так ее направить надобно уметь. Ставр это понимал. Но устал Ставр столько лет не старея при волшебнице нянькой быть… И услышал свой зов. Кто теперича его заменит?
— Так я все про Глеба! — напомнил Олег и откашлялся в кулак. — Значит, сам добровольно он в лес ушел? И теперь староста его сапоги себе в сундук сложит, а потом…
— Сапоги его на тебе! — вдруг выкрикнула нахохлившаяся Старая Мила. — А раз на тебе, значит, ничто ему не мешает в деревню вернуться! И в этом ты виноват. Отчего меня не слушаешь, отчего перебиваешь?
— Да устал я от твоих сказок… — Ведун поднялся, сабля, рассекая воздух, нарисовала перед старухой восьмерку. — Пора и честь знать.
— Стой!
Старая Мила вскочила на ноги одним прыжком — порывистость движения никак не сочеталась с ее тощим, высушенным телом.
— А еще девочка-чародейка уж очень странно себя ведет, — продолжил Олег, чуть смещаясь вправо. — То ее лучший друг норовит меня убить, то летающие мечи стаей набрасываются…
— Она играет с тобой! — упрямо поджала губы старуха и как заправский боец тоже двинулась по кругу. — Маленькая она… В присмотре нуждается… Неужели ты не понимаешь, Олег? Вот Ставр понял. Очень людям помог. Разве ты не того хочешь, не добра людям? Подумай сам, сколько маленькая натерпелась, сколько бед по милости людей изведала. За что ей их любить? Нужно, чтобы кто-нибудь ее отвлек, подсказал, направил…
— Маленькая, говоришь? А выглядит старухой!
— Дурак! Неужто меня, старую, с ней спутал?!
Олег ударил, но Старая Мила легко отскочила назад, сразу на сажень. В следующий миг старуха вытянула вперед руки, на которых тут же отросли крепкие, загнутые книзу когти, нос превратился в клюв, лохмотья за спиной вздулись перепончатыми крыльями.
— Не годишься ты в друзья моей малышке! — каркнула отвратительная тварь, и новая волна смрада окатила ведуна. — Не с тем она играла!
Старая Мила взлетела в воздух, оказалась прямо над Олегом. Отпрыгивая в сторону, он увидел птичьи лапы с еще более устрашающими когтями и — вот потеха! — змеиный хвост, свисающий из-под юбки. После долгого напряженного ожидания этот бой показался ведуну радостным избавлением. Наконец-то!
Изобразив ложный замах, Олег нырнул прямо под старуху и отсек ей добрую половину хвоста, откуда немедленно брызнуло что-то, больше всего напоминающее гной. Протяжный мерзкий крик разнесся над лесом, а когда вернулся многоголосым эхом, Старая Мила бросилась на ведуна. Теперь она атаковала всерьез, не жалея себя. Мелькали со всех сторон когти, тварь то взлетала вверх, то стелилась по земле. Скорость, с которой она парировала удары сабли, искры, разлетающиеся в темноте каждый раз, как сталь встречалась с когтями, в другое время произвели бы на Середина впечатление. Но в бою думать нельзя.
Как ни проворна была тварь, но серединская сабля разила еще быстрее. Вскоре Старая Мила истекала гноем из множества ран, лишилась половины когтей на левой лапе и части клюва, но главным своим достижением ведун посчитал поврежденное крыло. Вынужденная теперь сражаться только на земле, старуха потеряла почти всю свою подвижность, и Олег воспользовался этим, в свою очередь закружившись вокруг нее.
Он ждал, что на помощь твари придут волки, призраки, лесная нечисть, деревенские оборотни — кто угодно, но никто так и не появился. Отрубив Старой Миле обе руки, Олег завершил бой, снеся ее голову с тонкой, ломкой шеи, и печально вздохнул. Кем бы ни был умрун, взрослым или ребенком, но перед Серединым был не он. Снова не он… Вонь висела в воздухе такая, что резало глаза, и ведун с облегчением отошел, не обращая больше внимания на труп.
— Вот такое ква, — доложил он сам себе. — Кресту и в самом деле нельзя больше верить — нигде. Электрическая сила.
— Со старухой бился, а кровью облился! — Середин вздрогнул, когда увидел в десятке шагов перед собой, в тени ели, темноволосую девушку в белом платье. Ту самую, из сна! Или одну из тех самых… Она залилась хохотом, показывая множество мелких белых зубов. — Знать, владелец доброй силы — победитель Старой Милы!
— Ты! — с неожиданной уверенностью выкрикнул Середин. — Это ты!
— Я, — согласилась девушка, посерьезнев. — Нравлюсь?
Темные, почти черные волосы, большие глаза, высокая шея, стройная фигурка… «Славная девушка, хотя красавицей не назвать, — отметил про себя Середин — Просто хорошенькая. И это странно, чародейка могла бы явиться и в более прельстительном облике. Неужели настоящий образ, не личина?»
— На маленькую девочку ты не похожа, — сказал он вслух.
— Разве не могло мне надоесть быть маленькой девочкой? — улыбнулась чародейка. — И что мне мешает быть такой, какой захочу? Старушка ведь тебе все рассказала… Ох, и надоела она мне. Умирать не хотела, представь. Отчего, чем старше человек, тем меньше умирать хочет? Глупо это. Да почти все люди глупы. Ты со мной согласен?
— Нет.
— Отчего же? — Брови девушки изумленно, без всякой злобы взлетели вверх. — Это же видно!
— А я с нежитью всегда не согласен, что бы она ни говорила.
— Вот оно что… — Чародейка понурила голову, распущенные волосы скрыли лицо. — Да ведь я не виновата, что нежитью стала. Все из-за людей да из-за отца. Зачем меня извести хочешь?
— А зачем зло творишь? — Олег знал, что это смешно, но сделал длинный скользящий шаг вперед.
— Не зло, а справедливость… — Не поднимая головы, не пошевелившись, чародейка мгновенно перелетела к следующей ели. — Справедливость — не зло, хотя выглядит часто так же. Для справедливости нет ни добра, ни зла, ни правды, ни кривды. Убил — умри, украл — отдай, заставил — отработай. Пришел меня со свету сжить — попробуй, не сумеешь — служи. Я свое беру, Олег-ведун, не творю зла. Зло только от людей.
Середин остановился, не зная, что предпринять. Вот чему его не научил Ливон Ратмирович — так это летать, надо будет попенять при случае. Обычно ведун или подстраивал ловушки особо шустрой нежити, или…
— А может, справедливо было как раз поджарить тебя, пока маленькая? — как можно небрежнее поинтересовался Середин. — Пока в большую змеюку не выросла, а? Может, ошибка мужиков из Глинок в том, что не зашибли тебя каменюкой, прежде чем пошли папашу убивать?
— Да ты злой! — Чародейка уставилась на Олега широко раскрытыми глазами.
— Нет, я не злой. Я только кажусь злым для тех, кто правду с кривдой смешать старается. Для тех, кто меня за нос водит, в морок кутает. Особенно сержусь, когда вижу, что делает это сопливая девчонка, ума небольшого, да и лицом больше на гусыню смахивает.
— Почему — на гусыню?! — искренне удивилась девушка.
— Потому что, — отрезал ведун. Не объяснять же, что это первое, что пришло в голову? — Не уродилась ты, видать, и родители красотой не блистали. Да боюсь, что и умом — а то с чего бы ты была так глупа?
— Не тронь мою семью! — Чародейка в гневе топнула ногой. К ужасу Олега, окружавшие их деревья сотряслись, закачали ветвями.
— Да их уже без меня тронули, слава Перуну, — как можно гнуснее ухмыльнулся ведун. — А если ты еще по земле гуляешь — значит, никто всерьез не польстился. Да и то — что с тебя вреда? Людей только пугать, с таким-то личиком.
— Врешь ты все! — Она отвернулась, взметнув подолом платья, обхватила себя руками. — Хочешь, чтобы я напала. Или просто ты злой дурак, вот и все. А я-то подумала, что интересный человек… Вон откуда явился, из чужого мира…
— Откуда ты знаешь? — Олег сделал длинный бесшумный шаг. — Неужели веришь всему, что у меня во снах нашла? — Еще шаг. — Ты снова приходи, я во сне шустрый. Коли быстро разденешься — сладим. Со спины-то ты еще ничего, в темноте-то… — Еще шаг, осталось совсем немного, Середин замахнулся…
— Ну, бей! — Не чародейка, только ее голова повернулась на плечах.
Середин ударил, хотя любой другой на его месте, наверное, с криком бы отскочил подальше. Вместо миловидной девушки на него уставилась сине-багровая, изъеденная язвами харя. Сабля с хрустом вошла в перекрученную шею и разрубила ее ровно до середины. Голова откинулась, будто на петлях, из обрубка выскочила новая, совсем младенческая, пухлая — и сразу начала реветь.
Рубить голову новорожденному — такого Олегу еще не доводилось. Однако он знал твердо: ничего доброго, хорошего, ничего, достойного жалости, во всем этом лесу нет. Сабля снова свистнула, рассекая воздух, плач оборвался.
— Да, ты злой.
В прыжке развернувшись, Середин оказался снова лицом к лицу с чародейкой. Большие глаза укоризненно смотрели из-под пушистых ресниц, она определенно похорошела… Прежде чем острие сабли успело коснуться девичьей груди, фигура волшебницы уменьшилась — и вот уже она стояла в десятке шагов от противника.
— Здесь моя власть, Олег-ведун.
Голос прозвучал одновременно со всех сторон, и тут же Середин почувствовал, даже не оглядываясь, что окружен одинаковыми девушками в одинаковых белых платьях.
— Ты обманешь один раз, а я десять! — звонко сообщил хор. — Ты один раз убьешь, а я сто! Да только мне и ста смертей мало, а тебе — одной с избытком. Скучно в эту игру играть, придумай что-нибудь другое.
— Давай, — согласился Олег. — Игра будет такая: мой вопрос — твой ответ.
— Ну, это легкая игра! — Хор исчез, чародейка снова оказалась в единственном экземпляре. — Начинай.
Будто размышляя, о чем спросить, Олег кинул взгляд на небо: «Кажется, начинает понемногу светлеть. Неизвестно, поможет ли мне рассвет, но в любом случае умирать днем приятнее».
— Как твое имя, нежить?
— Имя?.. — растерянно протянула волшебница. — А ты ловок в этой игре, не ожидала. И верно, я знаю свое имя, ведь меня уже звали однажды. Но зачем оно тебе?
— Я спросил — тебе отвечать, — настаивал Олег.
— Имя… То имя, что у каждого свое, человек слышит один раз, — нараспев проговорила чародейка. — Я слышала зов, когда умирала. Если ты узнаешь мое имя, то сумеешь повелевать мной… Впрочем, только если большого ума наберешься, а у тебя его пока не имеется. Нет, Олег-ведун, не скажу я тебе своего имени. И это справедливо: ты ведь своего вовсе не знаешь.
— Меня зовут Олег Середин.
— Это не имя! — захихикала девушка. — Таких имен много, да это не имена, а клички! Что ж, если тебе кличка нужна, то зови меня… Светомила — нравится тебе? Если нет — Милосветой зови.
— Ну а как тебя мать называла?
— Знаешь, мне надоела эта игра… — нахмурилась чародейка. — Или спроси что-нибудь поинтереснее. Видишь ведь: не хочу про имена. Хочешь, чтобы соврала? Зачем тебе такая игра?
— Хорошо, — поразмыслив, сдался Середин. — Тогда скажи, что тебе от меня нужно.
— Не решила еще. Сперва просто посмотреть на тебя хотела… Это ничего, что Старая Мила тебя так ободрала? — На мгновение девушка оказалась прямо перед Олегом, чуть коснулась пальцем длинной царапины не груди, но прежде, чем он успел что-либо предпринять, опять возникла на расстоянии. — Кровь течет. Хочешь, подлечу?
— Обойдусь. Так отвечай же. Посмотрела на меня? Что дальше?
— Посмотрела, — серьезно кивнула чародейка. — Вот когда ты в баню у Бориса пошел, тогда и посмотрела. Ты мне понравился.
Олег едва не поперхнулся, хоть и был вроде бы ко всему готов.
— Нехорошо подглядывать!
— Мне же интересно было, — пожала плечами девушка. — Потом решила посмотреть, каков ты в бою, как у тебя голова работает. Решила, что подойдешь ты мне…
— На место Ставра? — вспомнил Олег о странном воине.
— Ставр устал, — как ни в чем не бывало кивнула волшебница. — Смерть уж давно звала его, а служба не пускала. Да и… я тоже устала, давно не тешил меня Ставр. Как видишь, нынче я его отпустила.
— А мне показалось, это я его отпустил! — не согласился Середин.
— Показалось, — фыркнула девушка. — А с мечами ты ловко придумал! Хотя и долго возился. Надобно было их в землю втыкать, так, чтобы они крестовинами друг друга держали, понимаешь? — показала она на пальцах. — Это же просто! Эх, ты, недотепа! А последний меч хоть веревкой к корню прикрути — вот и все. Но ты все же молодец, справился, даже поранить им себя не дал. Плохо, что Старая Мила тебя не заговорила, не растрогала… Черствая у тебя душа.
— Или старуха была плохой рассказчицей, — пожал плечами Олег. — Знаешь, не тебе, бездушной, о моей душе рассуждать.
Девушка вздохнула, тоже посмотрела на бледнеющее небо
— Рассвет скоро. А хочешь, потешимся?
Она развязала одну-единственную тесемку и легко сбросила с себя платье, сразу оказавшись совершенно голой. Не без торжества Олег подумал, что она и правда не красавица: бедрышки чересчур узенькие, будто не оформившиеся еще, оттого и талия не женская, детская. Груди маленькие, торчком, в стороны набухшими сосками уставились. Смешная… Смешная-то смешная, а вот нижняя часть Середина была несколько другого мнения.
— Глупости… — буркнул он, рукой с саблей как бы ненароком заслоняя топорщащийся бугор на штанах.
— Неужели не хочешь? — удивилась девушка, которую нагота совершенно не стесняла. — Заболел? А, знаю, знаю! Просто испугался меня, верно? А ты не бойся, я ведь, если захочу убить — убью, сам знаешь.
— Знаю, да сомневаюсь, — признался Олег.
— Не сомневайся! — Чародейка быстро подошла, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в глаза ведуну. — Рослый ты. Это потому, что из чужих краев, верно? Ну, улыбнись! Забудем на время наши споры. Я сладкая, все говорят! Попробуй!
— Ну, раз ты так уговариваешь…
Олег вздохнул, ему было очень грустно. Вот теперь он понял, что чувствует голодный перед лавкой с бубликами. Или даже так: голодный солдат на часах перед лавкой с горячими бубликами. Нет, не на часах, а проходящий мимо, потому что служба зовет.
— Саблю бы надо положить, а то поцарапаю… — Середин присел.
— Да, положи, пожалуйста, — серьезно согласилась чародейка. — Ставр в первый раз не положил, так чуть без… Чуть не поранился.
Снизу вверх ударил Олег, метясь в мягкий пушок на лобке. Он уже видел, как его сабля вспарывает это нежное лоно, как входит в живот, и был готов повернуть кисть так, чтобы острие, скользнув под ребра, достало до сердца. Ведун не хотел, чтобы эта девушка мучилась. Мучений и не получилось — сабля рассекла пустоту.
— Злой! — почти с восторгом выговорила волшебница, она стояла там же, где и прежде, и платье снова было на ней. — Злее Ставра намного! Такой мне и нужен.
— Зачем? — Сконфуженный Олег выпрямился.
— А чтобы любил. Мужем мне станешь… Станешь, станешь! — Она рассмеялась, опять пошла к ведуну. — Смотри, какой ты злой. Если у добра такие злые слуги, то я, почитай, тоже ему пригожусь! Возьми меня к себе в помощницы. Будем вместе нежить истреблять.
— Начни с себя, — попросил Олег и снова взмахнул саблей.
— Ах!.. — Чародейка оказалась к этому не готова и неловко заслонилась рукой, с которой, словно лепестки, осыпались три пальца. — Больно…
Не помня себя, Середин принялся рубить, а девушка отступала, пытаясь увернуться от разящей стали, подставляла окровавленные руки, сберегая шею.
— Не надо, нет! Нет!
Окровавленными тряпками разлетались куски платья, от скользнувшего по груди удара блеснула белая кость ключицы. Израненная, истерзанная чародейка каким-то чудом еще держалась на ногах.
— Ух… — В тот момент, когда Середин все понял, она схватилась оставшимися пальцами за клинок и сама напоролась на него, прижалась к груди ведуна. — Сладко тебе меня убивать? Будешь каждый день, если пожелаешь, по-всякому!
— Уйди! — В гневе Олег отшвырнул мягкое тело, которое мгновенно исчезло. Волшебница стояла там же, в десяти шагах впереди. — Что тебе надо?!
— Тебя. Я ведь не шучу. Смотри — у тебя на груди моя кровь, она смешалась с твоей. Настоящая кровь! — Девушка показала красную полосу, выступившую на платье. — Теперича мы обручились.
— Откуда у тебя — настоящая кровь?! — отмахнулся Олег, отвернулся и зашагал через лес на север, к деревне. — Не болтай чепухи.
— Постой же! — Она догнала Середина, пошла рядом. — Скажи хоть: люба я тебе? Будешь думать обо мне? Знаю ведь, что будешь! — Чародейка расхохоталась. — И я буду о тебе думать, Олег. Я ведь не злая, я справедливая. А если не так ее, справедливость, понимаю — так научи! И вот еще что: мало ты, ведун, ведаешь. Со мной поведешься — узнаешь кое-что такое, чего до тебя никто не знал. Даже батюшка мой, Элокай, не знал. А я вот знаю. И про живую, и про мертвую воду тебе рассказать могу…
— Живую воду тебе в лес из колодца таскают, — сообразил Олег, но сделал вид, будто давно это знал. — Тоже мне, секрет. Зачем она тебе?
— Чтобы нежить поить, жизнь ее лживую продлевать, да и самой красивой оставаться, — беззаботно ответила девушка. — А еще у меня мертвая водица имеется. Если умыться сперва мертвой, а потом живой водой, то человек может…
— Омолодиться, — наугад брякнул Олег, вспомнив читанные в детстве сказки.
— Верно, — закусила губу чародейка. — Кое-что ты знаешь… Но этого мало, ведун, мало!
Она остановилась, а когда спустя несколько шагов Середин оглянулся, чародейки нигде не было видно. Рассвет потихоньку светлил небо, и Олег вспомнил о тряпочке, найденной на ветке почти сразу, как вошел в лес. Он достал ее — просто белая тряпица, лоскуток.
— Это на память… — шепнул знакомый голос. И тут же добавил уже иначе, с шипением, отчего на ум пришел паук из сна: — Будешь моим мужем, не убежишь…
— Тьфу на тебя! — Олег швырнул тряпицу на землю и даже потоптал в сердцах.
Зачем он ее взял?! Ведь она могла оказаться заколдованной, могла помогать морочить его. Сплюнув, Середин зашагал прочь. В голове не имелось никакого плана — что делать, он теперь просто не знал. Вдруг крест на лбу, от которого до сих пор не было особой пользы, чуть кольнул теплом.
