Глава 26
Пальцы в толстой латной перчатке, крытой сверху сталью с серебром, не удержали рукояти. Рыцарский меч звякнул об пол. А в следующий миг клинок Всеволода уткнулся в грудь обезоруженному противнику.
Придавил, припечатал к двери, за которой незваный гость надеялся скрыться.
Дверь открывалась на эту сторону. И теперь, чтобы ее отворить, тевтону следовало сначала шагнуть вперед – на клиновидное острие.
– Кто таков?! – рявкнул Всеволод по-немецки, всем весом наваливаясь на меч.
Меч давит… давит…
Серебреная кольчуга на груди рыцаря – крепкая, добротная, двойного плетения, но, судя по всему, уже попадавшая под удар когтистой упыриной лапы. Причем удар тот тоже пришелся в грудь. И вот…
Грубо залатанная, заплетенная заново кольчужная рубашка прогибается под напором заточенной стали, впечатывается в стеганый поддоспешник. Разорванные уже однажды звенья вот-вот разойдутся снова.
– Что тебе здесь нужно?! – Все наседал Всеволод. – Зачем в дверь ломился?! Кто послал?!
Клинок пропарывает, продавливает, проламывает кольчугу.
Однако тевтон отвечать не спешит. И – что еще удивительнее – не похоже, чтобы загадочный рыцарь сильно волновался.
– Шлем сними! – приказал Всеволод. – Покажи лицо!
Тевтон медленно и послушно поднимает левую руку к шлему.
Вроде бы послушно. Вроде бы – к шлему.
И вдруг…
Немец внезапно цапнул приставленный к груди клинок. Прямо за лезвие и схватил. Дернул, рванул в сторону, пытаясь отвести оружие в сторону.
Ну, это он напрасно! На латных перчатках металл ведь только сверху, снаружи. А вот ладони…
– Ах ты! – Всеволод с силой вырвал клинок из цепкого захвата. Безжалостно полоснул несговорчивого сакса по левой длани.
И – ни оха, ни вскрика, ни стона.
Ни крови…
Однако из-под рассеченной перчатки все же брызнуло что-то… Прозрачное что-то. Водица-водицей.
Почему?! Откуда?!
Всеволод невольно отступил. На шаг, на полшага, на четверть шага.
Изумление, замешательство… Длилось это совсем недолго – мгновение, долю секунды. Но – и того хватило.
Стремительное движение. Распахнутая дверь.
И вот неведомый рыцарь уже вваливается в проем, закрывая, захлопывая дверь за собой…
– Сто-о-ой! – страшно взвыл Всеволод. – Сто-о-ой! – и ударил вдогонку.
Тоже – страшно. Сильно. Наотмашь.
Достал, задел. Отсек кусок тяжелого белого плаща. Вроде бы рассек кольчугу на плече. И…
Дверь захлопнулась, прежде чем Всеволод успел втиснуться сам, подставить руку, ногу, клинок…
Стукнул засов с той стороны.
А после – удаляющиеся шаги. Быстро удаляющиеся. А там, за дверью – внутренние переходы и лестницы необъятного донжона и бесчисленных пристроек. Вверх, вниз, вправо, влево…
В общем-то, за дверь, на ту сторону коридора можно попасть в обход – другими переходами. Но – время! Пока будешь плутать… Нет, оно того уже не стоит.
Шаги стихли.
Все!
Ушел!
Сбежал!
И – не догнать! И где теперь искать беглеца?! Как искать?! Того, кого не знаешь в лицо?
Хрусть!
В сердцах Всеволод саданул по двери тяжелой рукоятью меча. На крепкой доске теперь останется изрядная вмятина. А в душе – гложущее сомнение, неразгаданная тайна. Опасная тайна.
Поопаснее россказней о замковом упыре такая тайна будет.
Под ногой хлюпнуло.
Ага, лужица пролитой… водицы?
Всеволод нагнулся. Снял перчатку. Ткнул рукой в бесцветную жидкость. Растер пальцами. Понюхал. Нет, не пахнет. Ничем. Неужто, в самом деле, обычная вода?
Он долго осматривал пальцы. Вроде чуть-чуть пощипывало. Или кажется просто? На вкус попробовать не решился. И – правильно.
Вот это уже – точно – не кажется… На коже отчетливо проступало размытое бесформенное темное пятно. Нет, не водица это. Не простая водица… Тогда что?
Всеволод уже знал что. Догадывался…
Однорукий кастелян брат Томас, помнится, обмолвился, будто кожа чернеет от соприкосновения с раствором адского камня. Так, выходит, незваный гостинек прятал в левой перчатке жидкое серебро из алхимической лаборатории? Серебряную воду прятал – в кожаных мешочках, либо в иных каких сосудиках. Вшитую, либо вложенную в потаенные кармашки. А Всеволод их вспорол, выходит, случайно и выпустил потаенное наружу?
Могло быть такое? Наверное, могло. Латная перчатка – вещь вместительная. А меч таинственный рыцарь держал в правой руке. Что ж, иные ратники ковчежцы со святыми мощами в доспехи себе вшивают да ладанки-обереги. Правда, чтобы в перчатки… О таком Всеволод прежде не слышал. Но вот яды, случается, в перчатках носят. Чтоб удобнее, чтоб быстрее использовать… Но то – яд. А это…
Стоп! А что для нечисти серебряная вода, как не яд? Но ведь – для нечисти же. Да, именно для нечисти! Каковой тут кое-кто считает Эржебетт…
Всеволод тряхнул головой.
Неужто Бернгард в самом деле принимает девчонку за лидерку? Неужто искренне верит, что…
Или это все-таки не Бернгард? А кто тогда? И – зачем тогда?
Зачем неизвестному рыцарю тайком, скрытно от всех пробираться сюда со спрятанной в перчатке серебряной водой? Зачем стучать в дверь особым стуком? Чего он добивался? Облить Эржебетт хотел раствором адского камня? Напоить? Проверить наверняка – нечисть ли, нет ли? Оставить на коже явную ведьмину метку?
Вопросы, вопросы…
Всеволод машинально попытался стереть с руки черную отметину. Нет, от нее так просто теперь не избавишься. А что если… Хм, ведь это идея! Если серебряная водица брызнула и под вспоротую перчатку, на левой ладони неведомого рыцаря тоже должны остаться такие же въедливые пятна.
Уже лучше! Есть хоть какая-то зацепка. И вот еще… Всеволод подобрал тевтонский меч и кусок срубленного плаща. Негусто, конечно, но тоже кое-что. Затем он вернулся к двери их с Эржебетт комнаты. Постучал. Все тем же условным тройным и быстрым – тук-тук-тук! – сигналом.
Позвал:
– Я это, Эржебетт! Открывай, не бойся. Все уже кончилось.
Хотя что-то настырно подсказывало: не кончилось – начинается… Все только начинается.
Дверь открылась не сразу. Не открылась даже – приоткрылась. Чуть-чуть. В темной щелке мелькнули испуганные глаза немой девчонки. Всеволод сморгнул – в густой тени опять показалось, будто в зрачках Эржебетт он отражен неправильно. Вверх ногами.
Сморгнул еще. Нет – ничего. Просто – показалось. После бессонной ночи, проведенной в ратных трудах, да после недавнего поединка – и не такое причудится. Нет, выкрутасы собственного зрения, рассказы о лидерке и тревожные слухи о замковом упыре его сейчас не волновали ничуть. Странный незнакомец в тевтонских латах – вот что не давало покоя. Вот где угроза была явной, не призрачной, не надуманной.
Правда, – и непонятной тоже.
А дверь – уже настежь. А Эржебетт уже крепко обнимает его, прильнув всем телом, пачкаясь о грязь, копоть и подсохшую, почти истаявшую на солнце упыриную кровь. Дрожит… Мычит что-то: то ли плачет, то ли жалуется, то ли воркует от избытка чувств.
– Постой, – не без усилия и без особой охоты Всеволод все же высвободился из объятий девушки. – Погоди-ка миловаться.
Сейчас, в самом деле, не до утешений и не до любовных утех.
– Пойдешь со мной. Поняла?
Растерянный взгляд.
Всеволод кивнул на поддоспешник, кольчугу и шелом «оруженосца», сваленные в углу.
– Одевайся.
Так надо. Только – так. Без брони Эржебетт ходить по замку не стоит даже днем.
Теперь – поняла. Начала быстро, сноровисто облачаться в доспехи. Всеволод подсобил, подтянул ремни, повязал меч. Готово. Невысокая грудь укрыта. Недлинные волосы упрятаны под шелом. Дева вновь превратилась в молодшего дружинника при госте-воеводе.
– Идем!
Он подхватил трофеи – срубленный клок плаща и тевтонский меч, выпихнул Эржебетт из комнаты. И Бог с ним, с востроглазым Томасом. И плевать на недовольство Бернгарда. Одну оставлять девчонку отныне не годится. Ни днем, ни даже ночью. Пусть теперь всегда будет рядом, на виду. Это – во-первых. А во-вторых – следует срочно, без промедления найти магистра.
И поговорить с тевтонским старцем-воеводой следует. Начистоту…
