Поздно, слишком поздно упыри смирились с тем, что через ворота им не прорваться. А на полноценный штурм стен сил у нечисти не оставалось.

И все-таки они лезли. Снова. Наверх, на стены. Начисто утратив инстинкт самосохранения. Не внимая голосу разума. Хотя был ли он у них вообще – разум – у этих кошмарных тварей темного обиталища?

Вряд ли. Был бы – не полезли.

Потому что ряды защитников крепости пополнились татарскими всадниками. Потому что перебиты уже под внутренними городскими вратами все до единой твари, что наседали с тыла – из тесных улиц Сибиу. Потому что упыри, атакующие из-за рва, больше не кажутся бесчисленной и несметной армией.

Да, видимо, в атаку нечисть вел не разум, а жажда, что сильнее страха смерти. Недоступная пониманию человеку жажда, утолить которую способна лишь человеческая кровь. Пожалуй, единственное, что могло бы сейчас остановить и обратить упырей в бегство, – солнце, встающее над горизонтом. Но до рассвета еще далеко и...

И страшен враг, не ведающий страха!

Яростный бой вспыхнул с новой силой. А закончился лишь со смертью последнего упыря. Срубленного и сброшенного со стены.

– Победили? А? – Десятник Федор стирал с окладистой бороды темные потеки, изумленно смотрел вниз и, судя по вопросительной интонации, сам себе не верил. – Ведь победили? Отбили воинство нечестивое?

Именно Федору довелось нанести последний удар в этой битве.

– Похоже, – осторожно проронил Всеволод, – победили.

– Я бы не был столь самонадеян, урус, – прозвучал за спиной низкий хриплый голос.

Всеволод обернулся. Сзади стоял предводитель татарского отряда. Сабля – в ножнах. Вместо добротного панциря с серебрёными пластинами – ошметки. Шелом оцарапан. Лисий хвост – сорван.

– Что так? – нахмурился Всеволод. – Чего опасаешься? Твари-то вон, все перебиты.

– Не все. Всех их за одну ночь не перебьешь...

Кочевник говорил по-русски сносно. Видать, из Батыева воинства. Таких нынче много, что на Руси побывали и языком овладели. Ибо часто татары с русичами соприкасаются, близко общаются. Еще чаще и ближе, пожалуй, чем прежде – половцы. И вот притираются постепенно друг к другу Русь и Степь – где войной, где миром, – и во что сие выльется, пока никому не ведомо.

– А что касается этих...

Татарский воевода брезгливо пнул носком сапога срубленную пятерню упыря.

– Мы лишь малую толику одолели, а сюда сейчас направляется другая... – татарин запнулся... – как вы на Руси говорите, орда другая. И она поболее этой будет.

– Откуда знаешь? – прищурившись спросил Всеволод

– Да уж знаю. Сами скачем от тех проклятых мангусов.

– От кого – от кого? – не понял Всеволод.

– Мангусы... Духи тьмы, живущие за пределами мира. Ненасытные кровопийцы, произошедшие от черной жабы, что вышла из ядовитой пены нездешнего желтого моря...

– Кровопийцы, значит? – Всеволод вычленил из пространного, не очень понятного ответа главное. – Упыри...

– Ночные демоны, – кивнул степняк. – Охотники за кровью. Мангусы...

Еще раз пнул отрубленную длань с когтями-ножами.

Что ж, пусть будут мангусы. Ничем не хуже упырей, нахтцереров и стригоев. Не хуже и не лучше. Просто каждый народ дает свои имена пришельцам из темного обиталища.

– И эти демоны гонятся за вами?

– Гонятся.

– Давно?

– Мы наткнулись на них сразу после заката, – ответил татарин. – Слишком долго искали место для ночевки. Замешкались. Не успели поставить курень. Не огородили вовремя стан кострами, не оплели арканами.

– Арканами? – удивился Всеволод. – Как это? Зачем?

– Пойдем со мной – увидишь и поймешь.

По сбитой из жердей, скользкой от упыриной крови приставной лестнице они спустились на межвратный двор. Татарин подошел к ближайшему низкорослому степному коньку, взял конец намотанной на седельную луку веревки. Протянул Всеволоду.

Ага! Веревочка-то не простая! Диковинная веревочка-то, и притом весьма. В прочный конский волос щедро вплетены серебряная проволока и серебряные же нити. Кроме того, тонкие, но частые кольца из белого металла охватывали тугую косу аркана по всей длине. Да, такими веревками действительно есть смысл оплетать подступы к лагерю. Особенно в проходах между кострами. Коли полезет нечисть, да запутается в серебрёных силках – сильно пожалеет.

– Только-только стали готовиться к ночлегу, а тут – мангусы, – сокрушенно вздохнул татарский воевода. – Охотников за кровью было много. А принимать неравный бой в открытом поле было неразумно. Пришлось уходить. Ночные демоны, алчущие крови, бегают быстро, но, слава извечному синему небу Тенгри, не так быстро, как чотгоры-волколюди.

– Волколюди? – встрепенулся Всеволод. – Оборотни? Их вы тоже встречали?

– Встречали, – кивнул татарин. – От них не ускачешь, зато отбиться от них проще. Чотгоры нападают по одному. А вот мангусы... В общем, нас спасли кони. Но наши кони слишком устали после дневного перехода, и они не могли скакать всю ночь безостановочно. Мангусы же, напав на след жертвы, идут за ней до конца. До рассвета.

– Вам нужно было где-то укрыться? – догадался Всеволод.

Краем глаза он заметил, как подошел Золтан. Шекелис прислушивался к их разговору. Хмурился... Начальника перевальной заставы сопровождал освобожденный Рамук. Ох, не рано ли угр спустил с цепи собаку? Эвон как зыркает по сторонам псина – то на татар, то на злых татарских коней. И потом, если за степняками погоня увязалась, следовало готовиться к новой битве.

– Да, нужно было, – не сразу ответил на повисший в воздухе вопрос степняк. – И укрыться нужно было, и передохнуть. В ночи мы увидели большую крепость. И большие костры на ее стенах. А ведь ни мангусы, ни чотгоры не любят священного всеочищающего пламени. Решили подъехать ближе. Подъехав же – стали свидетелями штурма. Огонь освещал и стены, и ворота, и ров. И вас вверху. И ночных демонов внизу. Впрочем, охотники за кровью к тому времени тоже уже влезли наверх. Но костры давали много света. Очень удобно было целиться и метать стрелы. Мангусы, увлеченные битвой, не могли заметить нас сразу, и мы взялись за луки...

Золтан недовольно хмыкнул. Выступил вперед. Злобно зыркнул на татарина:

– Лучше бы не лезли вы, куда вас не просили. Повернули бы лучше и ехали б себе другой дорогой.

К шекелису немедля подошел пес. Рамук, чуя настроение хозяина, приподнял губу, показал клыки татарскому воеводе. Тот и глазом не повел.

– Почему ты думаешь, что так было бы лучше, богатур? – спокойно спросил степняк.

– Да потому, что тогда нам не пришлось бы ждать нападения новых тварей, что идут за вами, – заводился шекелис.

Ладонь Золтана легла на рукоять дареного меча.

Рамук оскалился еще сильнее, глухо зарычал.

– Хороший у тебя хасыр, – усмехнулся кочевник, мельком глянув на собаку.

– Кто? – опешил угр.

– Пес, говорю, хорош. Только глуп. Как и его хозяин. Потому что и ты, богатур, и твоя собака рычите на того, кто сейчас не желает вам зла, но кого этим неразумным рычанием можно сделать врагом.

– Ах ты! – Золтан вырвал меч. – Татарская погань!

В руке кочевника тоже блеснул изогнутый клинок. По обветренным потресканным губам скользнула хищная улыбка.

Бойцы вокруг тоже тянули сталь из ножен. И русичи, и татары, и уцелевшие угры. Даже Конрад с Бранко схватились за оружие.

Рамук изготовился к прыжку, ожидая команды.

Неужто опять? Нет, ну что за напасть такая с этим шекелисом! То на Конрада кидается, то степняка, с которым только что бился бок о бок против темных тварей, изрубить готов.

– Перестань, Золтан! – В этот раз Всеволод занял иную позицию. Встал не так, как стоял на перевальной заставе, где пришлось разнимать тевтона и угра. Теперь оба меча смотрели в сторону зачинщика... Зачинщиков. Один – под подбородок шекелису, второй навис над собакой. Пусть только попробует дернуться.

Большой умный пес поводил мордой, выбирая между Всеволодом и татарским воеводой. На кого броситься, выбирал. Золтан тяжело дышал.

– Погань не здесь искать надо, а там, за стенами!

Всеволод твердо глядел в глаза шекелису.