Эта дверь в скале – тяжелая и обитая железом – не охранялась. Людьми – не охранялась. Зато замок висел – булавой не враз сшибить. А у порога улегся Рамук. Вот куда, оказывается, пса увели... И – на цепь. Такого стражника не обмануть, не подкупить. И одолеть, ежели что, будет не просто.

Но одно слово Золтана – и пес посторонился, пропуская, поволок за собой ржавую цепь. Откуда-то из-под яркой накидки, что надевалась поверх доспеха, шекелис вынул большой ключ на шнурке – таким, наверное, убить можно, если в голову да со всей силушки. Ключ провернулся, скрежетнув. Замок щелкнул, открылся. С визгливым скрипом отворилась массивная дверь. Золтан с факелом вошел первым. За дверью был грот. Большой и темный. А в гроте том – все вперемешку. На полу стояли сундуки. Валялись небрежно брошенные шкуры и меха. Отрезы тканей. Кубки, блюда, подносы – многие мятые, треснувшие. Женские украшения – недорогие, простенькие. Бочонки. Снедь.

Золота Всеволод не заметил, да и серебро поблескивало так, изредко...

Богатство, в общем, не ахти какое, зато много.

– Что это? – Всеволод в недоумении огляделся.

Купить его хотят угры, что ли?

– Здесь – казна наша, – небрежно отозвался Золтан. – Пошлина за проезд, за которой, впрочем, нынче никто не поспешает.

– Казна? – хмыкнул Всеволод. – Зачем же ты открываешь чужаку, где добро свое хранишь? А не боишься, что...

– Не боюсь, русич, – резко перебил шекелис. – Я же сказал – вам отсюда не уйти без моего дозволения. Ни с казной, ни без казны не уйти. Да и не похож ты на алчного вора. По злату с ума сходить не будешь. По серебру – может быть, а золото тебя лишь обременит в пути.

– А ведь и нет здесь никакого золота.

– И серебра немного совсем, – кивнул Золтан. – Но ты сейчас не думай ни о том, ни о другом. Иное я тебе хочу показать. Туда вон взгляни лучше.

Всеволод посмотрел, куда просили. Надо же! В углу на расстеленной рогоже белели...

– Кто ж с вами за проезд костьми-то расплатился? – не удержался он от насмешки.

И осекся.

– Ну что, разглядел? – Золтан подошел ближе. Посветил факелом. – Это – трофей мой недавний. Пожалуй, мой лучший трофей, русич. Ты прав – был тут один... Собственной головой пошлину оплатил.

В пляшущем свете огня скалился череп. Вываренная и ободранная от плоти голова. Но вот чья? Человека? Зверя? Полузверя-получеловека?

Выпуклый лоб и выступающие надбровья. Круглые глазницы, вытянутая морда... недовытянутая, точнее, какая-то тупая, обрубленная будто. Расколотый косым сабельным ударом висок. И клыки... Большие – такими не каждый хищник похвастать может. Причем, клыки – вперемежку с обычными человеческими зубами. Такого не бывает. Не может быть. Ну, разве что...

– Убили, когда превращаться начал, – скривил губы Золтан.

– Волкодлак? – хрипло спросил Всеволод. – Оборотень?

– Оборотень. Вриколак.

Шекелис тронул череп носком сапога. Череп свалился набок. На рассеченный висок.

– Пришел на заставу деньков с пяток тому назад, сразу как солнце село, – заговорил угр. – Маленький такой плюгавенький дедок. Лысина на всю голову, а борода – по пояс. За плечами – котомка. Странник, пилигрим, калика перехожий. Или отшельник, или колдун какой. Слезно просил пропустить. Ну, открыли ему ворота. А тут Рамук мой... Он и на волков обучен бросаться без шума, вот и на этого... Напал, терзать начал. Дедок же, вместо того чтоб дух сразу испустить, тоже зубами пса – хвать. Я гляжу, а дед уж сам зверем становится. Закат-то уж миновал, ночь на дворе. Да не успел вриколак проклятущий полностью оборотиться. Пока Рамук с ним грызся, мы подоспели. Скопом навалились. И... видишь вот. Я твари голову разрубил. Этой самой саблей, этой самой рукой.

Угр хлопнул ладонью по ножнам на боку, затем сжал ладонь в кулак. Снова пнул череп.

– Выходит, не так страшны исчадия Шоломонарии, как их малюют, а, русич? Выходит, можно их бить? Черные хайдуки, вон, нечисти не боятся, не бегут от нее, а мы чем хуже разбойников? Кончили одну тварь, – сдюжим и с другими. Справились с волкодлаком, совладаем и с кровопийцами-стригоями, коли сунутся.

Вот, значит, откуда у Золтана такая уверенность в своих силах. Хвастает, шекелис. Красуется. А было бы с чего! Всеволод поморщился. Всей заставой завалить волкодлака-одиночку. Да в получеловечьем обличье, когда он еще уязвим для простой стали... Невелика, в общем-то, доблесть.

– Не буду врать, – долго не желал умирать старикашка, – продолжал Золтан. – Человек бы давно помер, а этот исколотый-изрубленный весь, да с разбитым черепом еще катался по заставе. А уж как визжал! Но ведь издох-таки. Так и не оборотившись до конца. Не волком и не человеком издох. Потом уже обезглавили вриколака. Голову сварили, очистили. Вот так-то, русич...

Всеволод промолчал. А что сказать? Как разубедить самоуверенного Золтана? Порой легкая победа хуже тяжкого поражения. Гордые шекелисы, воодушевленные первым успехом, теперь явно переоценивали свои силы в грядущей борьбе.

– А теперь спать! – с чувством зевнул Золтан. – Попировали, и хватит. Вы – с дороги. Мы – на страже. Отдых нужен всем. Завтра, на свежую голову дашь свой ответ, русич, – где остаться предпочитаешь – с нами на заставе или в ущелье под камнями.

Улыбка шекелиса чем-то напоминала оскал черепа, что валялся у его ног.

Спать? Что ж, будем спать. Против этого Всеволод не возражал. Раз уж ночуем на заставе – так ночуем. Сил набираемся. А утро – оно, действительно, завсегда вечера мудренее. Утром, глядишь, и придет в голову мысль, как вырваться из шекелисской западни.

Да, спать... Только сначала – дозоры свои проверить. И еще выставить. Чтоб спокойней спалось. Хоть и нет вроде никакой выгоды Золтану на гостей своих нападать, а все же... Береженого, как говорится, еще и Господь убережет.

Покой перевальной заставы в эту ночь оберегали особенно тщательно. На стенах дежурили угры. Меж стенами – русские дружинники. Бодрствующих русичей было вдвое больше. И менялись они чаще. Ночь прошла спокойно. Но наутро...

– О-о-обоз! Обоз идет! – переполошил заставу крик дозорного.

Когда Всеволод взбежал на стену, Золтан уже стоял наверху и сыпал приказами. На время позабылось вчерашнее. Всеволод жадно вглядывался туда, где...

Солнце только-только взошло, но перевал просматривался великолепно. В самом деле, по ущелью со стороны Эрдея длинной вереницей тянулся обоз. Через узкий проход в скалах, над которым нависали огромные валуны и груды камней, удерживаемые деревянной крепью (все верно, и здесь тоже дежурят верхние дозоры!), к перевальной заставе медленно поднималось десятка полтора повозок. Все – добротные, прочные, высокобортные, крытые. И, судя по натужному скрипу колес, основательно загруженные. Обоз явно шел не порожняком.

Повозки тянули невысокие, но крепкие сильные кони. Правили упряжками хмурые мужики в крестьянских тулупах овчиной наружу и в надвинутых на глаза бараньих шапках. Между повозками шли оружные пешцы и ехало несколько всадников. Охрана...

Воинов при обозе было немного. Да и вооружены эти, с позволения сказать, бойцы абы как. Все больше топоры, копья из кос, охотничьи рогатины, ножи, кистени, дубье, топоры лесорубные. Мужицкое оружие, в общем. И брони ни на ком нет. И шеломов – тоже. Щиты только кое-где – большие, тяжелые, дощатые, на скорую руку сбитые. В бою от таких щитов проку немного – только руку оттянут.

Сразу видать, – не боярские гриди оберегают обоз, не княжеская и не воеводская дружина, не рыцари короля или королевского наместника-надора. Деревенские ополченцы. Или вольная ватага какая из простолюдинов, сопровождающая пугливых поселян за посильную плату. Большому отряду такие ратники противостоять не смогут. Да и от малой, но опытной дружины не отобьются. Однако мелкую разбойничью шайку, пожалуй что, и отпугнут.

– Кто такие? – спросил Всеволод.

– Известное дело – беженцы, – ответил Золтан. Прищурился, всматриваясь, подсчитывая повозки. – Только вот давненько через наш перевал таких больших обозов не проезжало.

– Может, купцы какие?

– Как же, купцы! – начальник заставы скривился. – Торгаши из Эрдея первыми сбежали. Как татары пришли – так и сбежали. И не в нашу сторону притом – на запад. К тому же купеческие обозы не мужичье с дубинами и топорами защищает. У торговых людей всегда найдется звонкая монета, что нанять охрану получше.

– А ты на повозки-то глянь. Не крестьянские ведь телеги-развалюхи. А кони, видишь? С такими не пашню пахать, а в бой впору идти.

– Да, странный обоз, – вынужден был согласиться утр. – Повозки хорошему хозяину принадлежат – то сразу видно. Будь при обозе рыцари или охранный отряд посолиднее, я бы решил, что барон или воевода какой добро из своего замка вывозит, а так... Нет, русич, благородные господари, что не полегли от татарских сабель, давно покинули Эрдей. И на знатных королевских иобагионов не похоже. Простые сбеги то. Только, видать, из зажиточных. Не безземельные бедняки желлеры, а свободные поселенцы побогаче всей общиной спасаются. Взяли, небось, с собой самое ценное – и к перевалу...

Обоз уже почти подъехал к воротам заставы.

– Но вот если это саксы, – Золтан оскалился в недоброй усмешке, – я с них три шкуры за проезд сдеру. Не люблю саксов. Хотя немцы на восток не подадутся, им на запад сподручнее. Ладно, пойду встречать. Опрашивать да пошлину изымать. После с тобой поговорим, русич.

– Поговорить-то поговорим. Но ты бы того... Поостерегся бы, – отчего-то не нравился Всеволоду этот беженский обоз. И не то чтобы он сильно радел сейчас за безопасность Золтана. Но – вдруг подвох какой? А начальник перевальной стражи нужен живым и невредимым. Ну, живым хотя бы. Чтоб смог отдать приказ верхним дозорам, чтоб открыть дорогу русичам. Всеволод еще надеялся убедить Золтана...

– Чего стеречься-то? – изумился угр. – Рамук вон спокоен. Значит, нечисти в обозе нет.

Громадного белого волкодава, в самом деле, уже подвели к воротам. Пес принюхивался, но признаков беспокойства не проявлял.

«Интересно, а кто же тогда сейчас добро заставное охраняет?» – невольно подумалось Всеволоду. Глянул со стены. Добро охранял Раду – тот самый юный воин, что играл ночью на гуслях-цимбале и распевал песни о славе.

Золтан уже стоял над воротами, когда к Всеволоду подошел Бранко. Волох был озабочен и насторожен – Всеволод сразу уловил настроение проводника.

– Что, тоже беженский обоз не нравится?

– Не сбеги то, – твердо сказал Бранко.

Всеволод почувствовал, как и его собственная тревога возрастает многократно.

– Отчего так думаешь?

– Оттого, что прежде много беженских обозов видеть приходилось, – чуть помедлив, ответил Бранко.

– И что?

– Скотина где? Быки, коровы, козы, овцы? Здесь только лошади, что не в упряжь, а под седло больше годятся. А птица домашняя? Ни в одной повозке ни куры не кудахчут, ни гуси не гогочут. Почему так?

Почему? Всеволод насупился:

– Золтан говорит, богатые поселяне могли взять самое ценное и...

– Золтан Эшти – воин. В воинском искусстве Золтан разбирается хорошо, но ему никогда не понять простого мужика. А какой же крестьянин бросит корову-кормилицу, да еще направляясь на чужбину? Для него ж корова и есть самое ценное, самое дорогое. Уж поверь мне, русич, даже зажиточные поселяне Трансильвании не столь богаты, чтобы оставлять скот и птицу.

– Домашняя скотина замедляет ход, а если надо бежать быстро...

– То и от прочего добра избавляются. А эти повозки гружены сверх всякой меры – не видишь, как тяжело идут?

Всеволод видел...

– А где бабы? Где детишки? – продолжал Бранко. – В иных обозах их больше половины бывало, а здесь – мужики одни.

А ведь в самом деле...

– В повозках, наверное, бабы и дети прячутся, – неуверенно сказал Всеволод, – где ж им еще быть-то?

– А ты слышишь? Плач детей слышишь? Как бабы причитают, слышишь?

Всеволод не слышал. И мрачнел все больше.

– И почему, скажи на милость, все повозки крытые? Простой крестьянский скарб так не прячут.

– Тогда кто же это?

– Кто-то, кто очень хочет пройти перевал. И потому прикидывается беженцами.