Глава 49
Свист…
Что-то промелькнуло у плеча, на котором лежала тяжелая длань Олексы.
И сразу – толчок.
Толкнуло не Всеволода – толкнуло Черного Князя. Скорее, не толкнуло даже, а сбросило, снесло руку нечисти с наплечника. Освободило Всеволода.
Олекса взревел. В реве том невозможно было услышать второго краткого посвиста. Зато обостренным звериным каким-то чутьем Всеволод ощутил, как что-то мягко коснулось бармицы под ухом. И Олекса, охнув, захлебнувшись собственным рыком, отступил на шаг. В широкой груди старца-воеводы трепетало яркое оперение на длинном древке.
Еще одна стрела – та, что ударила первой, – торчала из левого предплечья: окровавленный наконечник с одной стороны, пестрое оперение – с другой.
«А руку-то – насквозь!» – только и успел подумать Всеволод.
Третья стрела, тоже угодившая в грудь Олексы, оттолкнула князя-старца еще дальше.
И подтолкнула еще ближе к зияющей бреши.
Судя по тому, как легко посеребренные наконечники пробивали доспех и как глубоко входили в плоть, стреляли с небольшой дистанции. Причем делали это быстро и умело.
Но кто? Но откуда взялись спасительные стрелы? Всеволод не размышлял об этом. Он снова действовал. Пробудившись, сбросив вялую дремоту обреченности. Обретя надежду.
Прыжок вперед.
Навалившись плечом, всем своим весом он подтолкнул Олексу, хватавшего воздух руками и клыкастым ртом. Сломал наплечником стрелы, засевшие в груди Черного Князя. Но своего добился.
Раненый старец-воевода выронил меч. Опрокинулся навзничь. Рухнул спиной на рудную черту. За черту. В брешь между мирами, в Проклятый проход.
Еще одна стрела полетела вдогонку Вслепую. В густую зеленоватую пелену, закрывавшую разрыв.
– Жив, урус?
Сагаадай! С луком в руках.
С новой стрелой на тетиве.
– Жив, – одними губами ответил Всеволод.
Улыбнулся…
За татарским юзбаши по извилистому ущелью меж мертвых вод спускался еще кто-то. И еще. И – вон там – еще тоже…
В плотном тумане не разглядеть, кто именно. Но ясно уже, что пали не все. Невероятно! Заслон, оставленный на берегу, оказывается, не сокрушен и не вытоптан подчистую.
Впрочем, радоваться будем после. А сейчас…
Сейчас темнело. Солнце садилось. Мертвое озеро, расколотое надвое, укрывала ночная мгла, и сгущающийся мрак в очередной раз единил два мира. И времени оставалось – почти ничего.
Зеленоватая пелена, клубящаяся в прорехе на рудной черте, светилась ярче, смелее. Она не стремилась уже укрыться на той стороне. Она вновь выползала на эту.
Из Проклятого прохода несся упыриный вой. Приближался. Нарастал…
Следовало поторопиться, покуда оттуда не хлынула новая волна Набега.
Всеволод, пошатываясь от слабости, встал к бреши. Опять…
И снова кровь текла на пульсирующий багрянец у его ног. И снова звучало прерванное заклинание. Он вкладывал в незнакомые слова забытого языка всю оставшуюся силу, всю душу.
Дыра в кровавой границе между мирами быстро затягивалась. Словно раковина, закрывающая створки. Словно ворота, запирающиеся навеки.
Затягивалась, пока…
Рука, вынырнувшая вдруг из завихрений зеленоватого тумана, перехватила его руку – правую, опущенную к самой рудной черте, истекающую кровью…
Резко дернула на себя, за черту.
Рывок был сильным. Ослабевший от кровопотери Всеволод не удержался. Упал.
Его втянули.
Почти…
Голова и плечи – вошли в узкую щель, все еще соединявшую два обиталища.
И Всеволод вновь узрел Проклятый проход. Багровое свечение. Зеленоватое сияние. Неподвижные порубленные в куски тела. Несколько павших воинов Олексы. Мертвые – теперь уже по-настоящему мертвые – рыцари Бернгарда. Сам князь-магистр. Обезглавленный, посеченный. Тоже – мертвее мертвого. А неподалеку уцелевшие дружинники старца-воеводы, растянувшись жиденькой цепочкой, молча и яростно бьются с новым врагом – с упырями, захлестнувшими практически все пространство.
Судя по всему, это были уже не те кровопийцы, которых оттесняли умруны Бернгарда. Вернее, не только они. За ними шли другие – многочисленнее, злее, настырнее. Организованнее. Темные твари чувствовали приближение ночи и рвались к открытой… пока еще открытой бреши. Жгли ноги в лужах серебряной водицы, падали под серебрёной сталью, и все же неумолимо напирали из глубины Проклятого прохода. Подгоняемые… Кем? Ясно кем. Видно кем.
Пока дружинникам Олексы худо-бедно удавалось сдерживать упырей. Но из задних рядов уже проталкивалась неуклюжая туша черного змея с черным же всадником на спине. Видимо, дракон не мог взлететь в тесном проходе, а потому, сложив крылья, он, подобно гигантскому вепрю, ломился вперед, сминая, давя, разбрасывая всех, кто не успевал убраться с дороги. Наездник помогал – черным серповидным мечом рубил направо и налево. Своих и чужих.
Еще один упыриный князь, дорвавшийся до заветной преграды! Еще один претендент на власть и кровь! И – еще одно темное воинство, готовое хлынуть за своим Властителем из мира в мир!
Однако до всего этого, казалось, не было никакого дела Олексе. Который к удивлению и ужасу Всеволода, был все еще жив! Могучий старец-воевода – тяжело раненный, но необычайно живучий – держал его здоровой рукой и с неимоверной силой перетаскивал через границу обиталищ. В левом предплечье Властителя торчала длинная татарская стрела, из груди топорщились глубоко засевшие обломки, но и это сейчас, похоже, ничуть не волновало Олексу.
Иное целиком и полностью поглотило внимание Черного Князя. Рука Всеволода в его руке. Рука, сочащаяся Смешанной кровью. Миг – и клыкастая пасть припала к рассеченному предплечью. Чавкающий звук был слышан даже сквозь шум битвы и упыриное подвывание.
Холод и слабость стремительно разливались по телу. Его испивали. Жадно, торопливо…
Всеволод смутно чувствовал, как кто-то, схватив его за ноги, тянет обратно – в людское обиталище. В несколько рук, сквозь стон и зубовный скрежет его все же втя-а-агивали.
Вместе с Черным Князем, который никак не желал отцепляться. Которой спешит выпить побольше – там, на той стороне, в Проклятом проходе.
И все же не вся кровь доставалась Олексе. Алые ручейки из левой руки попадали не в пасть нечисти, а окрашивали рудную черту.
Всеволод заметил это. Понял это. И собрав в кулак всю волю и невеликий остаток сил, продолжил твердить заклинание.
Брешь вновь сжималась.
– Голову! Отсеките этой твари голову! – кричал кто-то.
– Никак! – отвечал еще чей-то голос. – Не достать!
Всеволода словно привязали к двум жеребцам и медленно-медленно разрывали на части.
Олекса упрямо тянул на себя. Сильно тянул. Еще сильнее…
Не отрывая клыкастой пасти от правой руки.
«Интересно, что оторвется сначала? – отстраненно подумал Всеволод. – Рука? Ноги?»
Боль и слабость туманила мозг. Мысли путались, мешались. Бледные губы с трудом выговаривали заключительные слова древней магической формулы.
– Быстрее! – снова кричат над ухом. – Нет сил держать!
– Руку! Рубите ему руку! Скорее! Пока он еще здесь!
Руку?! Рубить?!
В отлетающем сознании шевельнулась вялая тревога. И какой же он будет обоерукий боец без руки-то?!
А Олекса одолевал. Затягивал, протискивал Всеволода через смыкающуюся щель. Изгрызал правое предплечье в мочало. И спешно, взахлеб испивал…
И не было уже иного выхода. А значит…
– Руку, – беззвучно, одними губами, прошептал Всеволод. – Рубите…
Все равно ведь уже потеряна, изорвана, изодрана…
Чей-то пронзительный крик раскаленным гвоздем засел в черепе.
– Скоре-е-е…
Тупой удар. Резкая боль.
– …е-е-е!
Его вырвали. Оторвали. Его правая рука осталась в Проклятом проходе. А его кровь все сочилась на древнюю рудную черту.
И не было сил даже кричать. Все силы ушли на последний слог, последний звук. Запирающий, замыкающий, закрывающий, запечатывающий.
Горящий ослепительный багрянец – цельный без разрывов, брешей, прорех – затмил глаза сплошной кровавой пеленой. Туманившийся взор уже не различал слившейся воедино рудной черты. Но слух… Всеволод отчетливо слышал. То ли вне себя, то ли внутри. Голос Олексы. А может, – голос крови Олексы, смешанной с его кровью. Или не слышал – но просто казалось, что слышал. Или в наваливающемся забытьи он говорил за старца-воеводу сам.
– Ты ничего не добьешься, глупец, – слышал… говорил… Всеволод… Олекса… – Ты все равно не сбережешь своего обиталища. Ибо границы миров вскрываются не с нашей стороны. С вашей. И делаем это не мы. Вы. Мы не приходим к вам сами. Нас впускают… А значит, мы еще вернемся, русич. Мы еще будем владеть твоим миром, и мы будем распоряжаться его кровью…
