На их обстрел ответили. Неожиданно, вдруг. И как ответили! Сам темный Властитель направил навстречу клинообразному строю своего Летуна.

Знакомая крылатая тварь резко, рывком поднялась вверх и начала стремительно приближаться, постепенно снижаясь, будто пущенное из порока ядро. План восседавшего на седле-скамье Черного Князя был, судя по всему, прост и бесхитростен. Бросить дракона на разгоняющуюся «свинью», сбить строй, разворотить ощетинившееся копьями рыло, свалить всадников, напугать лошадей, приостановить, замедлить, ослабить напор, помешать первому – самому страшному – удару.

Что ж, массивная туша, надежно укрытая крепкой чешуей, на такое вполне способна. Если ее нечем остановить.

У них было. Кое-что.

– Он твой, Сагаадай! – донесся приглушенный забралом голос Бернгарда. – Попробуй…

Скакавший по правую руку от Всеволода юзбаши в советах магистра не нуждался: степняк уже наложил на тетиву первую стрелу. Из тех трех, закаленных в крови Властителя, однажды уже пробивших черную броню. До сих пор Сагаадай не истратил ни одной. Но теперь пришло их время.

На тот случай, если степняк не остановит змея и все же придется принять ближний бой, тевтонский магистр держал наготове свой меч, так же способный сокрушить и чешую Летуна, и латы Властителя. Но ближний бой с таким противником означал неминуемый развал атакующего строя. Так что стрела сейчас все же предпочтительнее клинка.

Сагаадай скакал, чуть привстав на стременах и набросив короткий повод на переднюю луку седла. Кривые ноги степняка крепко сжимали мохнатые бока низкорослой лошадки, нелепо и несерьезно смотревшейся меж крупных рыцарских коней. Сообразительная кобылка никак не отреагировала на предоставленную свободу. Не сбилась с шага, не шарахнулась в сторону, не отстала, не поломала ряда.

Хорошие все-таки у татар лошади.

И лук, что сжимает Сагаадай, – тоже ох как хорош! Сложен из дерева, кости и рога, склеен рыбьим клеем, туго обмотан воловьими жилами, покрыт особым защитным лаком, не боящимся ни жары, ни холода, ни проливного дождя. И стрела – хороша. Длинная, прямая, с густым оперением, с тяжелым острым наконечником в серебряной отделке. А уж как хороши степные лучники, птиц сбивающие влет на полном скаку!

Всеволод не сомневался: Сагаадай не промахнется. Но ведь сейчас важно не просто попасть. Сейчас нужно попасть так, чтобы Черный Князь не смог нанести ответного удара.

Сбить нужно.

Сагаадай выжидал.

Крылатый змей летел прямо на них. Падал сверху на голову тевтонской «свиньи». Так, что снизу Черного Князя нипочем не достать. Седока закрывают раскинутые крылья, закрывает брюхо, закрывает толстая змеиная шея и плоская голова с клювом-пастью. Всадника – не видать. Только край щита торчит да загнутый кончик занесенного для удара серповидного меча.

Значит, Сагаадаю придется бить в дракона. Но удастся ли остановить такую тушу стрелой? Даже если наконечник пробьет прочную чешуйчатую шкуру, достанет ли он до важного органа? Нанесет ли смертельную рану? Всеволод слишком хорошо помнил, сколь живучим оказался Летун, атаковавший Сторожу прошлой ночью.

Стрелы из задних рядов летели уже не в упырей – в приближавшуюся крылатую тварь. Попадали. Отскакивали…

Сагаадай все отводил тетиву к уху. Оттягивал двумя перстами, меж которых топорщилось пестрое оперение. Юзбаши не спешил.

А крылатый змей уже атаковал.

Подняв хвост-кистень. Раскинув крылья. Вытянув когтистые лапы и шею. Приоткрыв клыкастую пасть. Выцеливая будущих жертв злыми темными щелками меж толстых век. Чудилось, еще секунда, полсекунды – и все, и будет поздно. И никакое мастерство степного лучника уже не поможет.

Однако татарский юзбаши того последнего мига нечисти не подарил.

Мягкое, неуловимое движение. Указательный и средний пальцы, что тянули тугое переплетение жил и удерживали стрелу, плавно разогнулись.

Сагаадай спустил тетиву.

Стрела сорвалась с изгиба мощного лука.

Понеслась вверх и вперед. Навстречу крылатой твари. В морду.

Оглушительный драконий рев…

Над головой.

В самое ухо.

А рука степного воина привычным движением – молниеносно, в единый миг – уже вырвала из колчана вторую стрелу. Ее Сагаадай пустил не целясь.

Так, по крайней мере, показалось Всеволоду.

Однако и вторая стрела тоже попала в цель.

Всеволод не сразу и сообразил – куда именно. Но когда ревущий змей пролетал мимо – казалось, прямо над ним, над острием куполообразного шлема, пролетал, отчаянно размахивая крыльями, мечась из стороны в сторону, слепо вертя головой с разинутой пастью-клювом – он все же разглядел яркое оперение в глазницах твари. В пустых глазницах, из которых лилось и текло. Защитные складки толстых чешуйчатых век были пробиты и…

«Ослепил! – промелькнуло в голове. – Сагаадай его ослепил!»

А татарский юзбаши, ловко извернувшись в седле, уже пустил третью стрелу. На этот раз – в раззявленную пасть Летуна.

Дракон стремительно взмыл в небеса и… повернул назад. Черный Князь не решился повторно атаковать «свинью» на незрячей твари. Князь отступал, улетал – с невиданной скоростью. Князь спешил укрыться за плотной стеной упыриной рати. Ослепший Летун, ведомый лишь поводом и волей седока, мотался в воздухе, будто ладья в бушующем море.

Змей все же унес седока в тыл темного воинства. А вот благополучно опуститься на землю не смог. Силы оставили крылатую тварь. Две стрелы Сагаадая, видимо, слишком глубоко вошли в глазницы, да и заглоченный посеребренный наконечник третьей тоже здоровья нечисти не прибавлял. Где-то над входом в ущелье, Летун, не удержавшись в воздухе, рухнул на скалы.

Кажется, случился обвал.

Только вряд ли Черный Князь погиб иод камнями. Упыри впереди, по крайней мере, вели себя по-прежнему. Как организованное войско, а не как обезумевшая толпа.

А атакующая «свинья» уже мчалась во весь опор. Галопом…

Перестали звенеть тетивы тугих степных луков. Не свистели стрелы. Татарские лучники вернулись в строй и взялись за сабли и копья, от коих в ближнем бою будет больше проку.

Плотные ряды атакующих чуть рассредоточились. Совсем немного – настолько, насколько это было необходимо, чтобы всадники не мешали друг другу при первом копейном ударе, но и не утратили притом силу общего натиска.

Потому что скоро уже, совсем скоро…

Время приказов и молчаливой покорности судьбе кончилось.

В эти последние мгновения перед сшибкой угрюмо-молчаливая «свинья» наконец подала голос. «Свинья» орала и визжала – разноязыко, оглушительно. За яростными криками русичей, дикими воплями татар, боевыми кличами тевтонов не слышно было грохота копыт и лязга металла. Мало кто верил, что в эту ночь ему удастся вернуться. Скорее всего, не верил никто. И сейчас через глотку атакующая горстка всадников выплескивала всю горькую смесь обуявших их чувств. Только умруны Бернгарда скакали на смерть молча. Орденские рыцари, уже погибшие однажды, были безразличны к смерти. Зато живые, которым только предстояло умереть, старались вовсю. И за мертвых – тоже.

Всеволод тоже что-то орал, подняв над головой мечи. Оба. Обоерукий, он был обучен ездить по-татарски – правя конем лишь ногами. И сегодня умение это ему ой как пригодится.

Копейщики впереди прочно укрепились в седлах с высокими задними луками и в длинных – во всю ногу – стременах. Серебряные умруны сидели как влитые, пригнувшись к лошадиным шеям и прикрывшись щитами. Копья – выставлены вперед. На ветру бьются промокшие, посеченные, изорванные орденские плащи, стряхивая глубоко въевшуюся грязь подземного склепа и свежую упыриную кровь, насквозь пропитавшую грубую ткань.

Поверх склоненных спин, наплечников и глухих ведрообразных шлемов Всеволод мог сейчас хорошо, очень хорошо, жуть как хорошо видеть впереди сплошную неровную белесую стену. Стена эта по-прежнему была безмолвной и неподвижной. Широкой, перегораживавшей весь склок, и, что самое скверное, невероятно толстой была эта стена. Непробиваемо-прочной, простирающейся от основания замковой горы до входа в ущелье, ведущего к Мертвому озеру.

И эту преграду им предстояло прорвать.

Стена быстро приближалась, дергаясь в такт конскому скоку. Казалось, не всадники, до упора всаживающие шпоры во взмыленные конские бока, скачут к ней в тяжелом галопе, а сама она гигантскими прыжками несется навстречу.

Раз прыжок, два прыжок…

И упыри уже нетерпеливо тянут к людям руки-змеи.

Раз прыжок, два…

И твари, стоящие впереди, даже не пытаются уклониться от посеребренных наконечников на осиновых древках.

Раз прыжок, дв-в-в…

«Свинья» с треском, хрустом, хлюпом вламывается в неровный строй нечисти…

– А-а-а!

Как дикий вепрь – в заросли орешника.

– О-о-о!

И так же легко проходит. Сквозь первые ряды – легко. Потом будет труднее. Много труднее. Но это – потом. Пока же…

Пока разить с седла, да с разгону было просто, легко, удобно.

Когда ощетинившееся длинными прямыми бивнями-копьями, рыло многоногой «свиньи» на бешеной скорости вонзилось в упыриную стену, весь мир впереди…

Брызнул – вот оно, пожалуй, самое подходящее слово.

Вот что случилось с миром.

Неровная податливая кладка брызнула черной кровью и отколотыми кусками из кирпичиков-тел. Фонтанами крови, россыпью тел. Рыло, голову, загривок «свиньи», а мгновением позже и ее бока, втиснувшиеся в пролом, окатило зловонной черной жижей.

Упырей швыряло в стороны, кидало наземь – под копыта коней. С десяток темных тварей, подброшенных вверх, кувыркаясь, перелетели через первые ряды всадников и были рассечены, раздавлены, растоптаны задними.

Безмолвствующая по сию пору нечисть, наконец, возопила. Оглушительно, пронзительно. Да, теперь орали не только люди. Нелюди, попавшие под первый удар, – тоже. Причем так, что криков людей слышно почти не было. От визгливых упыриных воплей, грохота, треска и лязга у Всеволода заложило уши. Даже под шеломом с опущенной личиной. Однако, оглохнув на время, он вовсе не ослеп и мог видеть все, вплоть до мельчайших деталей. А хладный, отстраненный рассудок все увиденное отмечал и запоминал.

Всеволод словно со стороны наблюдал за невиданной сечей, непосредственным участником коей сам же и являлся. Хотя нет, не совсем еще участником. И именно – со стороны.

К такому Всеволод не привык. Обычно в бой он вступал первым. Но сейчас нужно было лишь держать строй, пока в авангарде и на флангах бились умруны Бернгарда.

А уж как они бились!

Длинные рыцарские копья сломались не сразу. Серебрёная сталь пронзала упырей одного за другим. И еще одного. И еще.

И снова…

Всадники попросту нанизывали тварей на осиновые древки.

Никогда прежде Всеволоду не доводилось видеть по полдесятка корчащихся тел на одном ратовище. Теперь вот видел. И по полдесятка, и по полудюжине. А кое у кого из скакавших впереди копейщиков и поболее выходило.

Разумеется, удержать этакий груз на весу не было никакой возможности. Даже мертвым рыцарям такое не под силу. Под чудовищной тяжестью копья клонились к земле. И в землю же втыкались. Разлетались в щепки, конечно.

А покуда всадники бросали обломки ратовищ и хватались за мечи, топоры и палицы, упырей валили и топтали кони. Рослые, боевые, не хуже людей обученные убивать.

Не зря тевтоны надевали на лошадей шипастые нагрудники с насечкой из белого металла. Не напрасно отделывали подковы серебром. Теперь все это пригодилось в полной мере. В наиполнейшей. Не утратившие еще набранной скорости, а лишь раззадоренные, разгоряченные стремительной скачкой, видом и зловонным запахом черной крови, животные с надсадным хрипом били врага грудью.

Сшибали, бросали, размазывали…

И вновь нечисть разлеталась, как сухие листья под осенним ветром, оставляя на конских нагрудниках клочья белесой плоти в густых потеках темной жижи. Копыта молотили упавших подобно боевым цепам. Сминали в лепешку, втаптывали в пузырящуюся черную грязь.

А вот и умруны, обломавшие копья, орудуют мечами, секирами, булавами и шестоперами. У кого что было. Кто к чему привык при жизни. Кто с чем тег в каменный саркофаг.

А вот вослед за мертвой дружиной в рукопашную вступают живые ратники. Достают, добивают поваленных израненных кровопийц. Кого могут достать, добить…

И живые, и мертвые старались в полной мере использовать разгон. Яростно расчищая путь «свинье». На скаку срубая, сшибая и просто отпихивая с дороги темных тварей. Торопясь вклиниться подальше, поглубже. Покуда есть такая возможность.

Кони сбились с галопа, но все же шли по поверженным бледнокожим телам, по бурлящей черной жиже. Кони спотыкались о трупы, падали под ударами когтистых лап вместе с всадниками. Однако «свинья» не останавливалась.

Сохраняя набранную инерцию и удерживая строй, защитники Сторожи упорно продвигались вперед. Острие клина вспарывало упыриное воинство ряд за рядом, слой за слоем. Фланги-крылья раздвигали брешь. И к тому времени, как она вновь смыкалась позади, тевтонская «свинья» успевала вгрызться в неровный вражеский строй еще на несколько, аршинов, локтей, шажков…

А потом – еще.

И – снова.

Остановить их кровопийцы не могли. Пока – не могли.