КИДА И РАНТЕЛЬ
Кида вернулась в свой квартал в хмурый, дождливый день. Чахлые деревца ежились под дождем, с узловатых веток в набухшую от влаги пыль летели все новые капли. Ветер дул с запада, наполняя воздух запахами Дремучего леса. Ветер сумасшедше гонял по небу рваные серые тучи. Где-то далеко робко пряталось солнце, и Кида молча смотрела на небо – выглянет ли светило сегодня или нет?
Уныние предместья было привычно молодой женщине. Ей показалось, что она вообще не жила в Горменгасте, словно она никогда не была кормилицей Титуса, а ей это приснилось. Странно, что черно-серые тона квартала резчиков по дереву были ей ближе и роднее, чем многоцветие убранства замка. Это многоцветие даже порой угнетало ее, хотя в этом Кида стыдилась признаться себе самой.
– Я свободна, – пробормотала молодая женщина, протягивая руки вперед, – и я снова дома. До-ма. Сно-ва, – несколько раз повторила она, чтобы почувствовать, что она действительно дома. Но куда теперь? Где ее друзья детства? Во всем квартале не было человека, к которому можно было бы сейчас пойти и кто не стал бы задавать ей лишних вопросов.
И вдруг Кида ужаснулась – она же забыла о тех двоих мужчинах, хотя ради одного из них она, собственно, и вернулась.
Неожиданно для самой себя молодая женщина испытала два чувства одновременно: жуткий страх и безумную радость. Страх от того, что она вновь вернулась в это по сути проклятое место, где люди умирали, как мухи, где смерть не пощадила не только ее мужа, но и младенца-сына. С другой стороны, Кида поняла, что назад дороги нет, что она больше не пойдет в замок, в котором все было чужое, где многие придворные с нескрываемым подозрением смотрели на нее. В Горменгасте мог свободно жить лишь человек, привыкший к тому стилю жизни, прикипевший к нему душой.
Женщина пошевелилась и тут же опомнилась: что это она встала посреди дороги? Нужно хоть до улицы дойти. И Кида направилась вперед, обходя пустые столы для трапезы и стоящие как попало скамьи с блестевшими на них лужицами дождевой воды.
Удивительно, но на улицах предместья не было ни одной живой души. От глинобитных стен мазанок веяло унынием и пессимизмом, редкие подслеповатые оконца были тщательно завешены изнутри. Кида еще раз порадовалась давнему обычаю, установившему в общине резчиков по дереву с незапамятных времен – с заходом солнца зажигать подвешенные у каждого входа масляные лампы. Если бы не эти лампы, можно вообще было бы сломать ногу, а то и шею, в одной из глубоких колдобин, в изобилие усеявших улицы и переулки.
Молодой женщине пришлось миновать несколько улиц, прежде чем она повстречала первую живую душу. Крохотная собачонка на коротких кривых лапках, из породы, называемой в народе «шавками», побежала следом за ней, Животное явно не знало, как себя вести. С одной стороны, собаке вроде бы полагалось залаять на непрошеную гостью, но с другой – домашним животным всегда неприятно оставаться в одиночестве. Кида улыбнулась, глядя на песика. В детстве она, как и ее сверстники, терпеть не могла вездесущих дворняжек – недостаток роста компенсировался в них чрезмерной злобностью, от которой дети и страдали. Вместе с друзьями Кида порой закидывала шавок камнями или свернутыми из лопухов кульками, наполненными обыкновенной дорожной пылью. Но сейчас ей стало жалко собаку – в конце концов, дворняжка тоже чувствует себя одинокой. Ее тоже оставили одну среди различных жизненных невзгод. Внезапно собака остановилась и, присев, почесала задней лапой ухо. На ее морде была написана почти что человеческая растерянность, Киде даже стало смешно. Странно, что она никогда не обращала внимания на собачьи морды – оказывается, на них тоже отражаются эмоции. Как необычно, подумала молодая женщина, как необычно смешалось все в этом мире – красота, уродство, богатство, бедность, жизнь и смерть. И эта вот косолапая дворняжка грязно-желтого цвета...
Кида сама не знала куда идет, хотя расположение переулков было ей отлично знакомо с детства. В это время на улицах не должно быть народу – именно потому Кида и ушла из замка на исходе дня. Резчики по дереву и их домочадцы сидят сейчас в своих домишках возле пылающих очагов и обсуждают разные мелочи, что произошли сегодня днем на этих улицах. А происшествия случались тут едва ли не ежедневно – соседи не ладили между собой прежде всего по причине соперничества, что постоянно тлело между мастерами. Неприязнь главы семейства к соседу, могущему обскакать его на церемонии выбора герцогом лучшей скульптуры, передавалась волей-неволей членам его семьи. Процветала атмосфера мелкого пакостничества, перебранок и мелочных взаимных претензий.
Кида старалась обходить освещенные места, насколько это было возможно. Молодой женщине очень не хотелось повстречать кого-то из соседей и быть узнанной. Потом слухов не оберешься... Сейчас главное – благополучно дойти до дома. Да, теперь, после смерти мужа и сына, у нее был свой дом – по здешним меркам, далеко не худший.
Кида размышляла – в конце концов, какое ей дело до бабьих сплетен, которыми, однако, в предместье интересовались далеко не одни женщины. Она сама выбрала свою судьбу, так что теперь нечего на кого-то пенять. Что делать, если проблемы, от которых она хотела избавиться, уйдя жить в Горменгаст, достали ее и там? Нет, трудности, возникшие в предместье, в предместье нужно и разрешать.
Размышляя, молодая женщина шла все дальше и дальше. Проходя мимо грубо сколоченных дверей лачуг, она слышала голоса их обитателей. Кида сама не заметила, как оказалась на широкой улице, что другим концом упиралась прямо в наружную стену Горменгаста. Эта улица смело могла претендовать на звание Центральной – она намного шире остальных и не столь изрыта. В свободные от работы часы, обычно предшествовавшие вечерним сумеркам, сюда сходились обитатели предместья: дети с шумом носились друг за другом, самые маленькие играли в пыли, вперемешку со свиньями, молодежь шутила и смеялась, люди постарше, собравшись группами, что-то степенно обсуждали. Потом на землю опускалась вечерняя мгла, зажигались фонари, улицы стремительно пустели. Кида вспомнила – на плоские крыши своих жилищ резчики обычно выставляли приготовленные для работы куски дерева или только начатые заготовки. Несколько раз женщина смотрела на крыши разных домов, но сейчас ничего не увидела, как ни напрягала глаза.
Вообще-то ее дом находился не здесь, а на краю небольшой площади, где разрешалось селиться лишь самым искусным и заслуженным мастерам. В центре площади стояла краса и гордость предместья – вырезанная несколько сот лет назад из неведомой породы дерева скульптура примерно в четырнадцать футов высотой. Было известно, что скульптуру сработал очень талантливый мастер – настолько талантливый, что несколько его работ были в разное время отобраны тогдашними хозяевами замка, где благополучно находились и по сей день. Относительно происхождения того мастера существовало множество легенд и поверий, но все они сходились в одном – человек был очень одарен, не зря звался Мастером. Эта скульптура, изображавшая всадника на лошади, ежегодно подкрашивалась и подновлялась. Самым замечательным было то, что Мастер умудрился скупыми штрихами придать лицу всадника поистине нечеловеческое выражение. Поговаривали даже, что кто-то из почивших в бозе лордов Гроунов назвал скульптуру обладающей «неземной силой». Кроме всадника, удалась резчику и лошадь. Она была как живая: грациозная шея и тонкие ноги, развевающаяся на ветру грива и хвост. Всадник был изображен слегка натянувшим поводья и в просторном черном плаще. На его шапке были вырезаны выпуклые звезды, изображавшие аппликацию. Всадник и лошадь были как живые, казалось: того и гляди, как конь сорвется и поскачет вперед. Скульптура была необычайно популярна у всех без исключения жителей предместья: доходило даже до того, что матери приводили сюда не в меру расшалившихся детей и говорили, что если те не перестанут безобразничать, всадник оживет и накажет их. Отцы семейства часами толковали, что за материал мог использовать Мастер. Если местное дерево, то какой именно породы, а если привезенное из далекой страны, то откуда: из жаркой или из северной, где, как рассказывают, зимой стоят такие морозы, что птицы замерзают на лету. Однако определить породу древесины было невозможно – вся скульптура была покрыта многолетними слоями краски, сковырнуть которые никто не решался. Кстати, краска же предохраняла всадника от гниения, ведь доподлинно известно, что даже самое твердое дерево не способно вечно противостоять натиску ветров и дождей.
Кида вспомнила о существовании чудесной скульптуры в тот момент, когда уже подходила к повороту, за которым начинался ведущий на площадь переулок. По обе стороны тянулись ряды приземистых домишек, над дверями которых горели одинаковые глиняные фонари. Молодая женщина снова было остановилась, задумавшись, но лай собаки тут же вывел ее из состояния задумчивости, и Кида заторопилась вперед. В конце концов, у нее будет полно времени для размышлений...
Вдруг она заметила идущего впереди человека. Женщина прикинула: фонари тут развешаны достаточно часто, при таком темпе ходьбы она неминуемо его нагонит. Кто он? Нет гарантии, что он ее не знает. Кида замедлила шаг – пусть пройдет, а уж она потом. Спешить-то, в сущности, некуда...
В предместье существовал обычай – при встрече на улице даже незнакомые люди должны были смотреть друг другу в глаза и слегка наклонять голову в знак уважения. Прямой взгляд считался признаком искренности, символом чистоты намерений и открытости души. Однако сейчас вежливость была Киде совсем ни к чему. Еще неизвестно, что это за человек и почему он шатается по улице на ночь глядя.
Молодая женщина испытала вдруг неимоверную легкость на душе. В конце концов, что ей бояться незнакомца? Она же у себя дома, она родилась и выросла здесь. Ну и пусть болтают, что хотят. В конце концов, желающие могут попытать счастья и напроситься в няньки к наследнику герцога. Ту жизнь, разумеется, не сравнить с существованием в предместье. Разумеется, ни за что не поверят, что она ушла добровольно. Скорее всего подумают, что проворовалась. Им ведь не докажешь, что ей совсем не было нужды красть – она получала все, что хотела. Впрочем, все равно не поверят. Ведь они даже не представляют себе, что бывает такая жизнь. В которой исполняются все желания.
Все происходящее казалось сном. Впрочем, подумала Кида, ее жизнь в точности напоминала сон. Дурной сон. Неподалеку отсюда находился дом, в котором ей суждено было провести остаток жизни. Впрочем, сегодняшний вечер все-таки отличался от обычной жизни – она никогда его не забудет. Из размышлений молодую женщину вывели звуки шагов незнакомца, с которым она все-таки поравнялась, забыв, что нужно идти медленнее. Шедший впереди мужчина неожиданно обернулся, и Кида узнала в нем Рантеля – одного из ее воздыхателей, более стеснительного и немногословного.
Женщине показалось, что ноги ее приросли к земле. Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. В стороне, над входом в чей-то дом, висела глиняная лампа, отбрасывавшая на Рантеля неестественно желтый свет.
Кида опомнилась первой – еще раз смерив поклонника взглядом, она заставила себя улыбнуться. Рантель совсем не изменился: все те же глубоко посаженные глаза, упрямые губы и вечно нечесаная грива волос. Кида почувствовала, что силы то оставляют ее, то накатывают горячей волной. Что с ней? В висках гулко стучала кровь, сердце бешено колотилось, а ноги казались ватными. И женщина подумала – это зов ее тела, стремящегося воспользоваться последним отпущенным природой шансом. Это влечение к мужчине. Это... Неужели она еще способна на любовь – после всего пережитого?
Наконец опомнился и Рантель – пошатнувшись, он сделал шаг, другой. Даже в скупом свете лампы было заметно, как побелело его лицо. И еще в глаза Киде бросились его волосы – позолоченные светом горящего масла.
– Кида, – прошептал мужчина.
Она схватила Рантеля за руку:
– Я вернулась...
И, точно лишь сейчас осознав реальность происходящего, Рантель порывисто схватил ее за плечи.
– Вернулась, – пробормотал мужчина отрешенно, – да... Это ты? Вернулась? Но ты ведь ушла? Знаешь, я каждую ночь выходил из дому и ждал тебя... Но ты ушла...
– Выходит, ты давно меня увидел? – растерянно спросила женщина. – Но почему же сразу не подошел?
– Да, я хотел, – последовал ответ, – только не смог... Сам не знаю, почему?
– Но почему, почему?
– Давай отойдем от чужого дома и от фонаря, и я тебе все объясню, – заговорил Рантель, – да, объясню. Кстати, куда ты собралась?
– Как куда? Куда я, по-твоему, могу идти здесь? Разумеется, домой!
Рантель и Кида медленно направилась вперед. Несколько минут они молчали, а потом Рантель неожиданно признался:
– Понимаешь, я давно тебя заметил... Шел то сзади, то спереди, но старался не потерять тебя из виду. Я не знал, куда ты идешь. Но когда увидел, что не к дому Брейгона, я набрался храбрости и подошел поближе.
– Думал, что я пойду к Брейгону? – искренне удивилась женщина. – Боже мой, неужели ты до сих пор так несчастен?
– Что делать – я мало меняюсь со временем.
Между тем они уже добрались до площади, на краю которой стоял дом Киды.
– Незачем нам было вообще идти сюда, – сказал Рантель, останавливаясь. – Ты слышишь меня? Незачем! Да, я рано или поздно должен был сказать тебе это. Как это ни горько...
Рантель говорил что-то еще, но Кида больше не слушала – ее внутренний голос так и кричал: «Кида: я с тобой! Я – сама жизнь! Жизнь!». Тем не менее женщина старалась не выдавать своих эмоций и нарочито спокойно поинтересовалась:
– Не понимаю, почему мы не должны были сюда приходить?
– Когда я шел за тобой, мне хотелось подойти ближе, но смелости не хватило... Понимаешь, дом у тебя забрали, теперь он тебе не принадлежит. И с этим ничего не поделаешь. Твой муж умер, а ты ушла в Горменгаст. На следующий день старики собрались и решили передать твой дом одному из мастеров. Дескать, нечего пустовать такому добротному жилищу. Поскольку одна ты недостойна жить на площади Черного Всадника. Вот так...
– Да, но там остались скульптуры... Которые еще муж вырезал, – заволновалась Кида, – что с ними-то?
Молодая женщина напряженно всматривалась в лицо собеседника, стараясь по его выражению определить правду. От ее внимания не ускользнуло, что Рантель, услышав вопрос, задышал быстрее – это был верный признак волнения.
– Я все расскажу тебе, – глухо начал Рантель, – я должен был сделать это с самого начала, но как увидел тебя, так сразу память отшибло... В общем, у меня не хватило сил идти к твоему дому. Туда ходил Брейгон. Говорят, как вошел туда, так остолбенел! Старики спокойно делят принадлежавшие уже тебе скульптуры. И никого не стыдятся. Увидели Брейгона, и хоть бы кто извинился. Говорят, что ты, дескать, теперь живешь у господ, что тебе эти скульптуры даром не нужны, что если все это оставить без присмотра, их сожрут древоточцы... Понятно, что Брейгона они этим не убедили. Он выхватил нож. Ты, наверное, уже поняла – все здесь знают его крутой нрав. Старики не стали испытывать судьбу и ушли, а Брейгон перенес все скульптуры к себе... Говорит, что у него они будут целее и что отдаст, когда ты вернешься... Послушай, Кида, я могу чем-нибудь помочь тебе?
– Обними меня покрепче, – попросила женщина, – вот так... Кажется, где-то музыка играет?
Прислушавшись, Рантель и в самом деле различил звуки какого-то музыкального инструмента.
– Кида...
Обняв молодую женщину еще сильнее, резчик уткнулся лицом в ее пышные волосы.
Кида положила голову на широкую грудь мастера и услышала пронзительное биение его сердца. Неожиданно звуки музыки прекратились, и снова наступила тишина – столь же величественная, сколь и темнота.
Рантель заговорил первым:
– Все равно ты будешь моей. Без тебя мне нет жизни. Ведь я – резчик по дереву. Я создам в твою честь самую прекрасную скульптуру. Это будет фигура Славы. Я окрашу ее в багровый цвет. Кида, Кида, я буду любить тебя вечно...
Женщина осторожно провела пальцами по лицу Рантеля и остановила мизинец на его губах:
– Я... Ты...
– Ты плачешь?
– От радости...
– Но послушай...
– Да?
– Ты сможешь сдержаться, если я скажу тебе нечто ужасное?
– Я уже настолько привыкла к печальным известиям, что они нисколько не волнуют меня, – равнодушно призналась женщина, – и вообще, тебе пора понять, что я уже совсем не та, что раньше... Я... я все-таки живая!
– Понимаешь, Кида, здесь существуют свои законы. Именно поэтому тебе пришлось насильно выходить замуж... Тогда... Но этот же закон может заставить тебя сделать то же самое снова. Здесь много холостых мастеров. Я слышал, что многие уже ожидали твоего возвращения. Старики уже подобрали одного. Кида, одно твое слово – и я убью его.
– Хватит болтать о смерти, – неожиданно вспылила молодая женщина. – И потом, я не собираюсь выходить за него. Веди меня к себе.
Вдруг Кида подумала, что даже для нее самой собственный голос звучит совсем не так, как раньше. Выходит, она в самом деле сильно изменилась.
– Если мы любим друг друга, никто не посмеет вмешаться. У меня забрали дом, так где я теперь должна спать? Конечно, у тебя! Знаешь, Рантель, только сейчас я начинаю чувствовать себя по-настоящему счастливой. Все как-то сразу встало на свои места. Во всяком случае, я лишь сейчас заметила, где правда и где неправда, где хорошее и где плохое. И этот страх... он ушел из меня. А ты что, как будто чего-то боишься?
– Ничего я не боюсь, – зарычал Рантель. – Тем более, если мы любим друг друга.
– Я люблю всех, – призналась Кида, – но только давай больше не будем говорить об этом, ладно?
Удивленно посмотрев на женщину, Рантель тем не менее ничего не сказал. Он крепко сжал руку возлюбленной и повел ее прочь с площади. Несомненно, за время блужданий в поисках Киды резчик отлично изучил предместье, и теперь уверенно вел ее по самым темным переулкам, где было меньше вероятности встретить кого-то из знакомых. Через полчаса оба уже стояли у порога дома Рантеля у подножия стены Горменгаста.
В хижине было темно – только у стены пылал в очаге огонь. Кида быстро почувствовала себя хозяйкой – она нащепала лучины и поставила тускло горящие кусочки дерева на грубо сколоченном столе. Заодно женщина подбросила побольше дров в очаг, чтобы в помещении стало хоть немного теплее. Чтобы окончательно утвердиться в роли хозяйки, Кида вынесла наружу и основательно вытрясла тростниковые циновки, которыми в предместье было принято устилать глинобитный пол.
– Молодость очень быстро уйдет от нас, – сказала она по окончании работы Рантелю, – но пока мы вместе, и сегодняшняя ночь точно в нашем распоряжении. Конечно, эти идиотские нравы еще попортят нам немало крови. Но сам подумай, что сейчас нам ничто не мешает. Ну подойди ко мне! Обними меня снова!
Мастер, как во сне, шагнул к возлюбленной и заключил ее в объятия. И тут же с той стороны кто-то застучал в окно. Две пары глаз тревожно воззрились на запыленное стекло – но тревога была ложной: то был просто дождь.
Шли минуты, бежали часы... Рантель и Кида лежали прямо на полу возле жарко пылающего очага. Страсть то и дело захлестывала их горячими волнами. Обоим хотелось как можно дольше оставаться в этих волнах. Жаль только, что любовь не длится вечно...
Проснувшись, Кида осторожно скосила глаза вправо – Рантель безмятежно спал, положив голову ей на плечо. Женщина осторожно пошевельнулась – резчик продолжал спать. Тогда все так же осторожно, но уже решительнее Кида положила голову любимого на подушку и, встав, пошла к двери. Неожиданно для самой себя она обнаружила, что по-прежнему чувствует себя защищенной от всех жизненных невзгод. Стараясь не шуметь, Кида отодвинула в сторону засов и осторожно отворила дверь. Прямо перед ней высилась исполинская стена замка. Сложенный из массивных каменных блоков цоколь казался скалой. Сколько помнила себя Кида, стена эта ассоциировалась в ее сознании с могуществом и силой. В любую погоду – в дождь ли, когда камень стены темнел, в солнечную ли погоду, когда на каменных уступах грелись ящерицы – укрепления Горменгаста были несокрушимой твердыней. Ни дожди, ни самые лютые морозы не могли сокрушить камень, сколько снегов упало на стены и потом сошло, а замок стоит века и будет стоять еще во много раз больше, чем стоял...
Кида подняла голову и увидела, что робкие лучи солнца уже позолотили зубцы стены. Впрочем, скоро не будет и этого. Уже осень, скоро начнутся дожди, солнца вообще не увидишь... Опустив глаза, женщина увидела сидящего чуть в стороне человека. Кида едва не лишилась чувств, когда узнала в нем Брейгона. Когда он успел прийти сюда? И как он вообще обо всем догадался? Почувствовав, что силы оставляют ее, женщина прислонилась к дверному косяку.
Брейгон почему-то не встал, и тогда Кида сама подошла к нему. Молча посмотрев на мастера, женщина немного подумала и присела рядом с ним. Брейгон был видным мужчиной – крепко сбитым, с развитой мускулатурой и толстой шеей. Казалось, что сила так и брызжет из него. Неожиданно Кида подумала, что очень рада встрече с Брейгоном.
– И давно ты тут сидишь? – наконец не выдержала Кида.
– Да не слишком...
– Зачем пришел-то? А откуда ты узнал, что я вернулась?
– Потому что у меня работа не клеилась.
– Ты что, больше ничего не вырезаешь?
– Сам не знаю, что со мной случилось. Вырезаю узор, но не вижу линий. Вижу только твое лицо.
Кида отчаянно вздохнула и скрестила руки на груди. Ее одолевала непростительная в такой ситуации растерянность.
– И потому ты решил прийти именно сюда? – осторожно поинтересовалась женщина.
– Я пришел не вдруг и не так давно. Я знал, что Рантель отыщет тебя сразу же, как только ты выйдешь из ворот в стене. Я заметил, как он прячется за кучей камней, что сбоку от ворот. Конечно, нетрудно было догадаться, что он караулит тебя. Я не сомневался, что он тебя не упустит. А пришел я потому, что хотел взглянуть на тебя. И потому, что хотел спросить Рантеля, где он найдет для тебя ночлег. Кстати, он тебе сказал, что твой дом забрали в собственность общины? Вроде есть какой-то закон на этот счет... Я сижу тут час. Как взгляну на дверь, и снова чудится твое лицо. Счастливое лицо. Скажи, ты счастлива?
– Да...
– В замке тебе было страшно – возвращаться сюда? Но ты переборола страх и вернулась. Теперь, наверное, ничего не боишься? И я знаю почему... Потому что ты нашла любовь. Ты... Ты его любишь?
– Не знаю, что тебе сказать. Пойми, я ничего не знаю. Люблю ли я его, или я люблю этот воздух и этот дождь. Знаешь, если я все-таки люблю Рантеля, то люблю при этом и тебя... Вот сейчас я сижу рядом с тобой, смотрю тебе в лицо и понимаю, что люблю тебя. Мне нравится, что ты не бранишься от ярости и ревности, что не просишь меня перейти к тебе. Сидишь спокойно, поигрываешь палочкой и все понимаешь. Я, кажется, не сказала тебе, что сильно изменилась? А может, ты сам заметил?
Кида прислонилась к шершавому камню стены и повторила:
– Скажи, я изменилась?
– Ты просто почувствовала себя свободной, – ответил Брейгон, продолжая вертеть в руках палку.
– Брейгон, да послушай, – вскричала женщина. – Тебя, тебя я люблю. Любовь к тебе и к нему раздирает меня на части, но я счастлива испытывать такую боль. Я должна высказать тебе правду. Мне очень неспокойно, но именно такая жизнь и кажется мне счастьем. Потому что на все трудности я смотрю как бы свысока. Но я люблю тебя. Люблю!
Словно не слыша пылких признаний собеседницы, мастер меланхолично вертел палку в руке и смотрел в землю. Как только Кида замолчала, Брейгон повернулся к ней.
Несколько минут резчик смотрел на молодую женщину, а потом сказал, слегка прикрыв глаза:
– Знаешь что? Нам нужно встретиться. У пустоши, где начинается Дремучий лес. Помнишь это место?
– Да, да, я буду ждать тебя там, – отозвалась Кида, – я обязательно приду. И я...
Однако договорить женщина так и не успела: узкое длинное лезвие ножа серебристой молнией пронзило пространство между их лицами и зазвенело, выбивая кусочек посеревшего от непогоды камня.
Оба тут же подняли глаза – рядом стоял Рантель. Тело его содрогалось, словно в конвульсиях.
– У меня есть второй нож, – прошептал он тихо. – Он немного длиннее этого. Сегодня вечером на пустоши, где начинается Дремучий лес, он может воткнуться не в камень и не в землю. Как раз полнолуние, я не промахнусь. Кида... Кида, неужели у тебя такая короткая память?
Брейгон вскочил на ноги. Бросок – и он встал рядом с Рантелем, отгораживая от него Киду. Женщина посмотрела на раззадоренных соперников и устало закрыла глаза.
Но тут же Киде стало ясно – оба напряженно ожидают ее ответа. И она тихо призналась:
– Ничего не могу поделать с собой. Я счастлива. Счастлива. Вот и все.
Брейгон почти вплотную придвинулся к Рантелю. Несколько мгновений он молча изучал его взглядом, а потом сказал Киде:
– Да, он прав. Нам в самом деле нужно встретиться на пустоши. Сильнейший останется с тобой.
Кида в ужасе вскочила, вскидывая руки к голове:
– Вы что, с ума сошли? Нет! Нет, и еще раз нет!
Однако истошные вопли женщины оборвались на самой высокой ноте – она вдруг поняла, что отговаривать претендентов на ее сердце бесполезно. Обхватив голову руками, Кида прижалась к стене и закрыла глаза.
Брейгон и Рантель ушли – оба они понимали, что в такой день им лучше оставить Киду в покое. К тому же они должны были приготовить оружие для поединка. Кида все еще сидела у стены, когда Рантель, выйдя из хижины, направился к ней.
Несколько мгновений резчик молча смотрел на женщину, а потом сказал:
– Честно говоря, что-то непонятна мне твоя любовь...
Кида резко подняла голову – Рантель напряженно смотрел ей в глаза. Казалось, что его вечно спутанные волосы сегодня были взлохмачены больше обычного.
– Конечно, все из-за меня, – устало проговорила Кида, – это мне нужно умереть. И я умру. Очень скоро... Я сама не понимаю, что со мной творится. Прости меня, прошу, прости!
Кида порывисто схватила Рантеля за руку, в которой был зажат остро отточенный кинжал.
– Не знаю, не знаю, – растерянно бормотала она, – просто не верю, что в нас осталась еще хоть капля силы...
Опомнившись, женщина отпустила руку резчика, и тот медленно направился вдоль стены и, дойдя до переулка, свернул туда.
Брейгон ушел в ту сторону еще раньше. Кида почувствовала, как ее глаза наполняются слезами.
– Ну что, доигралась? – спросила женщина себя. – Это ведь настоящая беда.
Однако странным образом сказанные слова растворились в воздухе, Кида с силой потерла пальцами виски – голова не болела, но в душе оставалась удивительная пустота, в которой растворялись абсолютно все чувства. И вдруг до слуха молодой женщины донеслось пение – крохотная птичка вовсю приветствовала наступление нового дня.
