МЫЛО ДЛЯ СМЫВАНИЯ ГРЯЗИ
Стирпайк рывком сел и бешено замотал головой. От неожиданности Фуксия отпрянула назад. Поваренок бормотал себе под нос что-то нечленораздельное, что девочка даже не могла разобрать. Стирпайк клял нахалку на чем свет стоит – так оскорбить его достоинство! Отлупить бы ее за такие проделки! Но, вспомнив, что перед ним дочь герцога, он вскочил на ноги и ухмыльнулся.
Однако смотреть Фуксии в лицо беглец все-таки не хотел – в конце концов, ведь это он вторгся на ее территорию! Опустив глаза, Стирпайк ужаснулся – его ладони были в засохшей крови. Да, путешествие над бездной далось ему нелегко. Печально усмехнувшись, паренек поднял руку и пощупал голову – волосы, наполненные пылью, стояли, как напудренный господский парик. Одежда была безнадежно изорвана, истыкана засохшими палочками плюща и покрыта той же пылью.
Наконец Стирпайк все-таки осмелился поднять глаза на хозяйку чердака, которая к тому времени тоже пришла в себя.
– Приветствую вас, леди Фуксия! – хрипло проговорил юноша, пытаясь изобразить нечто вроде поклона.
Дочь герцога, уперев руки в бока, хмуро смотрела на незнакомца. Он был не намного выше ее ростом, но однозначно хитрее – это она поняла почти сразу.
Стирпайк задрожал – он только теперь понял, что может произойти, если девчонка побежит жаловаться на него. Тогда ему припомнят все – уход с кухни, бегство от Флея, вторжение на чердак, наконец...
Нужно было как-то объяснить свое присутствие, но не успел он открыть рот, как Фуксия хрипло спросила: «Что... Что тебе тут нужно? Это моя, моя комната, черт побери!»
Вопрос был неожиданностью и для самой Фуксии – она просто не знала, каким образом слова сумели вырваться из ее груди. И сейчас, сложив руки в молитвенной позе, девочка напряженно смотрела на незнакомца – она просто не знала, чего ожидать от него. И, поймав на себе его мрачный взгляд, Фуксия уже увереннее заявила: «Уходи прочь из моей комнаты!» Теперь она почувствовала прилив храбрости, потому голос ее сорвался на крик: «Мерзавец! Какого черта ты явился сюда? Зашел в чужую комнату и разлегся, будто у себя дома!» Вне себя от бешенства, Фуксия затопала ногами и, сжав пальцы в кулаки, застучала ими по столешнице.
Стирпайк не сводил глаз с разбушевавшейся девчонки.
Он хорошо понимал ее – в конце концов, у него нет оснований оспаривать право на эту комнату. И потом, зная ее натуру, было бы глупо говорить что-нибудь поперек ее воли – злость в душе Фуксии только усилится. Кроме того Стирпайк понял – несмотря на кажущуюся пустоту, в девчонке есть нечто такое, чего нет в его характере. Через несколько мгновений поваренок с удивлением понял, что это была за черта – это была зацикленность на собственном "я", причем подобное мировоззрение обычно не приносит человеку удачи или богатства, но зато помогает переносить трудности. И юноша понял – чтобы расположить к себе хозяйку чердака и его роскошной обстановки, он должен говорить с нею на ее собственном языке.
Между тем девочка уже с жадностью озирала комнату – и Стирпайк понял: ищет, чем бы огреть его! Чтобы не дать разгореться ее гневу еще сильнее, он напустил на себя как можно более грозный вид и воскликнул:
– Эй, ты знаешь, что я сегодня видел? Огромную мостовую из настоящих камней – но она вилась между тучами. Представляешь, туда никому нет ходу! Только одной цапле!
Но это так, к слову! Сегодня я видел огромное дерево, оно растет прямо на стене! А еще видел огромное каменное поле – на крыше! Там давно не ступала нога человека! Прикинь только, как здорово можно было бы играть там в разные игры!
И, глядя, как девчонка, опешив, разинула рот, Стирпайк продолжал, обретя второе дыхание:
– Я был там, на самой верхотуре, и видел поэта с лошадиной головой – он все читал свои вирши. И видел, как купали лошадь. Ты хоть раз в жизни видела, как плавает лошадь? То-то же! Ты просто не представляешь, какой вид открывается с крыши Горменгаста! С земли видишь куда меньше башен, чем с крыши. О, как восхитительно! Можешь мне не верить, но я провел на крыше целую ночь! Без пищи и воды. Холод был жуткий, но я все равно спал. А потом пришел сюда, мне стало плохо – и тут ты облила меня этой дрянью!
Фуксия смотрела на паренька широко раскрытыми глазами – она была оглушена, ошеломлена таким потоком информации. Каждое предложение несло в себе столь широкий смысл, над каждой фразой можно было бы думать часами. Сколько же еще неизведанного в этом мире! Стирпайк, чувствуя свою силу, продолжал болтать без умолку:
– Я из последних сил добрался сюда, чуть не разбился, а ты теперь гонишь меня ко всем чертям! Мне некуда идти. Я столько пережил, целую ночь лязгал зубами, но все же выжил! Между прочим, я открыл очень много нового.
Наконец запас красноречия в юноше иссяк и он, переведя дыхание, выжидательно уставился на Фуксию. Сейчас его волновала только одна мысль – какое впечатление произвели на девчонку его слова.
Фуксия вцепилась в край стола с такой силой, что фаланги ее пальцев побелели. Сердце Стирпайка запрыгало от радости – он понял, что будущая герцогиня Гроун клюнула.
Теперь, когда она обдумывает все услышанное, он не должен терять времени – нужно как следует заинтересовать Фуксию, внушить ей, что он – человек ценный, что его нельзя отпускать. Несмотря на молодость лет, Стирпайк отлично разбирался в людях: он давно понял, что перед ним стоит просто романтично настроенная дурочка. Чего еще можно ждать от пятнадцатилетней длинноногой девчонки?
– Леди Фуксия, – уже спокойно проговорил паренек, – я пришел сюда, чтобы обрести надежное убежище. Так случилось, что я вынужден был восстать против существующих обычаев. Но переломить мне их все равно не удалось. И теперь я вынужден уповать только на вашу доброту, на ваше умение хранить тайны. Я весь в вашем полном распоряжении. Я много часов карабкался по отвесным стенам, выбился из сил и проголодался. Боль до сих пор терзает мое тело.
– Уходи, уходи прочь! – проговорила Фуксия. Но теперь ее голос звучал не столь враждебно, как прежде, что тут же было замечено хитрецом.
– Куда же мне идти? – продолжал юноша, делая вид, что не замечает недовольства Фуксии. – Я с такой надеждой добирался сюда! И прежде чем лезть по стене, я несколько часов впустую бродил по коридорам в замке. Сударыня, вы бы дали мне для начала немного воды, чтобы смыть эту мерзость с лица и одежды. Вы же сами окатили меня ею! Потом я немного отдохну, и тогда уйду – уйду, чтобы никогда больше не прийти сюда. Вернусь на каменную площадку на крыше Горменгаста, где до туч можно достать рукой, где цапли вьют гнезда. Там холодно и неприютно, но там никого нет! Быть наедине с самим собой – это тоже подарок судьбы.
Фуксия молчала-молчала, а потом настороженно поинтересовалась:
– О какой площадке вы говорите? И кто вы такой?
– Меня зовут Стирпайк, – тут же бойко зачастил юноша, – но вот только я не могу открыть вам тайну – где находится эта самая каменная площадка. Да, это тайна... Я не открою ее – во всяком случае, пока...
– Да кто вы такой? – недоумевала дочь хозяев Горменгаста. – И как вы вообще тут оказались?
– Но я же ответил на этот вопрос, – изумился паренек. – Меня зовут Стирпайк, я пришел через окно. Должен сказать, что мне очень нравятся ваши картины, ваша книга и вон тот ужасный корень...
– Корень просто великолепен, он великолепен! – запальчиво закричала девочка. – И не смейте болтать всякую чушь о чужих вещах! Если они вам не нравятся, лучше не смотрите на них! – Фуксия подбежала к корню и остановилась между ним и юношей, словно не желая, чтобы Стирпайк и дальше оскорблял ее драгоценность.
Стирпайк же вытащил из кармана трубку и с независимым видом зажал ее зубами – пусть видит, что он не слишком-то боится ее воплей! И потом, нужно произвести на нее впечатление...
– Так как вы сюда попали? – настаивала Фуксия.
– Забрался по стене, – пожал печами паренек, – держась за плющ. Его ведь много тут растет, не так ли? Хотя, признаюсь, это далось мне непросто.
– Тогда вот что: отойдите немедленно от окна! – скомандовала хозяйка комнаты. – Быстро отойдите от окна! Встаньте у двери!
Стирпайк, удивляясь металлическим ноткам, так внезапно зазвучавшим в голосе девчонки, тем не менее счел за благо повиноваться. Но он демонстративно засунул руки в карманы – и действительно, уверенности в его душе только прибавилось.
Фуксия инстинктивно рванулась к окну – проходя мимо стола, она схватила свечу. Высунув руку с подсвечником из окна, девочка перегнулась через подоконник и свесила голову вниз, потом повернулась в сторону и придирчиво оглядела темнеющие в двух метрах от нее заросли плюща. Высота показалась теперь ей куда более пугающей, чем при свете дня.
Растерянно повернувшись к Стирпайку, она проговорила:
– Вы, должно быть, умеете лазать по стенам... Это потому что пальцы цепкие, да?
Юноша с радостью отметил про себя, что теперь в голосе хозяйки чердака звучит восхищение.
– Есть немного, – нарочито стеснительно отозвался он, – но только скажу вам, сударыня, что не могу больше переносить такое отношение! И потом, неприятно чувствовать себя грязной свиньей. Принесите, пожалуйста, мне немного воды. Умоюсь, а потом уж дальше будем говорить... По правде сказать, мне хотелось бы завалиться спать прямо здесь – конечно, на каменной площадке хорошо и романтично, но уж больно холодно там по ночам. Хотелось бы поскорее набраться сил!
Фуксия несколько минут молчала, размышляя, а потом выпалила:
– Не в кухонную ли одежду, часом, вы наряжены?
– Верно, – сознался Стирпайк, – но только мне хотелось бы поскорее сменить ее на что-нибудь более достойное! Что уж там скрывать – я удрал с кухни. Потому что захотел стать свободным человеком. И возвращаться обратно, между прочим, не собираюсь!
– Вы, должно быть, искатель приключений? – почтительно поинтересовалась Фуксия – было видно, что девочка все еще пребывает под впечатлением рассказа о путешествии по стене.
– Отчасти да, – сказал юноша, – но только... Сударыня, я умоляю – немного воды и кусочек мыла, самый крохотный...
Разумеется, воды на чердаке не было – нужно было вести беглеца с кухни вниз, в спальню. Там же он мог спокойно подкрепиться и идти на все четыре стороны. Это был единственный выход из сложившейся ситуации, но все существо Фуксии протестовало против него – ей не хотелось вести нахального гостя через весь чердак, ей не хотелось раскрывать ему свою душу. С другой стороны, он не должен оставаться здесь. Выходит, все-таки придется вести его вниз. Если, конечно, не учитывать возможности, что Стирпайк, или как его там зовут, может спуститься вниз тем же способом, которым пришел сюда, то есть через окно. Впрочем, вряд ли он согласится на это. Нет, придется вести его, придется... Фуксия вдруг подумала – черт с ним, все равно в темноте он ничего не увидит. Во всяком случае, лучше отвести его вниз прямо сейчас, а то завтра он увидит куда больше, при дневном-то свете.
– Сударыня, – заговорил Стирпайк вновь, прижимая руку к груди в знак искренности, – может, я смогу помочь вам? Есть ли какая-нибудь работа для меня? Или, может статься, вы найдете мне работу где-нибудь внизу? Я – человек действия, мне претит даже мысль шуровать поварешкой в кухне. Я прошу вас об одном – дайте мне кров на эту ночь, а завтра поутру познакомьте с кем-нибудь, кто даст мне достойное занятие. Для этого нужно совсем немногое – только один разговор, один! Остальное поручите моей голове...
Раскрыв от удивления рот, дочь хозяев Горменгаста смотрела на собеседника, а затем рассеянно проговорила:
– А чем это так скверно пахнет?
– Ну как же, это та самая мерзость, которой вы изволили окатить меня, – напомнил юноша, – я уже и сам просто задыхаюсь!
– Бог мой! – всплеснула руками девочка. – Тогда вот что: идите за мной!
Конечно, Стирпайку ничего другого не оставалось, как подчиниться. Они прошли по антресоли, спустились по скрипучей лестнице. Фуксия слышала, как ее спутник то и дело спотыкался, но продолжала хранить молчание, не утруждая себя предупреждениями об опасных участках пути. Стирпайк старался не отставать от девчонки, но все равно то попадал ногой в какую-нибудь выемку, то запинался о деревянное корыто, то с размаху налетал головой на свисавшие с потолка пучки давно иссохших трав.
Бормоча проклятья, юноша сумел-таки добраться до винтовой лестницы, в то время как Фуксия была уже на полпути к своей комнате. Впрочем, крутые ступеньки лестницы он преодолел без особых приключений. Оба оказались в комнате девочки.
Настороженно оглядевшись по сторонам, Фуксия первым делом зажгла лампу. Окно было настежь распахнуто, и Стирпайк только теперь заметил, что на улице уже совсем стемнело.
Поваренок наклонился над фарфоровой раковиной, разрисованной розами. Фуксия стала осторожно лить воду в сложенные ковшиком руки гостя из узкогорлого чеканного кувшина. Паренек шумно фыркал, плеская себе в лицо пригоршни воды, желая только одного – поскорее смыть с себя гадкую бурую жижу, которая кое-где уже засохла и коркой пристала к его коже. Потом Стирпайк скинул рубашку и опять наклонился над раковиной. Фуксия с жалостью подметила выступающие лопатки и позвоночник юноши.
Гость постучал кончиком пальца по краю раковины:
– А как насчет мыла? Сударыня, боюсь, что без мыла мне не смыть с себя всю эту гниль!
– Посмотри вон в том ящике, – осторожно отозвалась девочка, глядя на дверь, – но только пошевеливайся! Ополоснешься – и уходи! Не забывай, что ты не у себя дома. Я вообще не люблю, когда кто-нибудь заходит ко мне. Кроме няньки, конечно... Ну давай, давай, чего застыл?
– Да, да, конечно, – забормотал Стирпайк, бросаясь к комоду и выдвигая указанный ящик. С минуту паренек копался в содержимом ящика, вороша там кружева и ленты. В конце концов кусок мыла все-таки нашелся, и он принялся спешно намыливаться. Потом он снова напомнил о своей просьбе:
– Сударыня, вы не забыли, что пообещали показать меня человеку, который подыщет мне достойное занятие?
– Я обещала? – изумилась Фуксия. – Как не стыдно врать? И кому – мне!
Полная лишений и мытарств жизнь научила Стирпайка общаться с разными людьми, потому сейчас, когда в голосе девочки зазвучало плохо скрытое раздражение, он понял, что настаивать дальше опасно, и потому поспешил сменить тему разговора. Нужно было сделать что-то такое, что помогло бы расположить к нему Фуксию. Кое-как смыв с лица и шеи остатки посеревшей от грязи мыльной пены, беглый поваренок отскочил к двери, одновременно прижав палец к губам. Еще с первой минуты встречи с Фуксией он смекнул, что только напустив на себя таинственный вид можно произвести впечатление на несговорчивую девчонку. Впрочем, это было не так просто. И сейчас, изобразив из себя шута, испуганного и вместе с тем обладающего настоящими тайнами, Стирпайк заметил, как глаза хозяйки чердака и прекрасной комнаты заблестели от любопытства. Фуксия смотрела на гостя, как на вещь – точно таким же заинтересованным взглядом она обычно смотрела и в книгу стихов, и на развешанные по стенам картины.
– Отлично! – от восторга она зааплодировала и бросилась с размаху на кровать. – Во даешь! Ну, форменный клоун!
В душе Стирпайка все пело – клюнула! Только бы не переиграть... Продолжая кривляться, юноша тем не менее внимательно наблюдал за Фуксией – она явно ждала от него продолжения спектакля. Вообще-то беглецу еще никогда в жизни не приходилось бывать в роли клоуна, но страх быть выгнанным в коридор – возможно, даже на милость Флея – заставлял его импровизировать на ходу. О клоунах он твердо знал одно – они, веселя публику, проделывают самые необычные вещи, чем и привлекают к себе всеобщий интерес. И теперь паренек старался вовсю – корчил рожи, приплясывал на одной ноге, изображал на своем лице то испуг, то, наоборот, безумную радость, ходил на руках и делал «мост», как делали это приезжие гимнасты в прошлом месяце. Фуксия наблюдала за доморощенным клоуном с полуоткрытым ртом.
Некоторое время Стирпайк еще прыгал, скакал, крутился волчком, показал несколько фокусов с шелковым носовым платком хозяйки, а в заключение растянулся в шпагате, покорно ожидая решения своей судьбы.
Фуксия пошевелилась и раскрыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг послышался осторожный стук в дверь, а потом голос нянюшки Слэгг просительно поинтересовался: «Мое сокровище, ты у себя? Спишь, Фуксия?»
– Нет, нянюшка, меня нет дома, то есть я хотела сказать, что я тут, но я не могу открыть, то есть я... – испуганно забормотала девочка, а потом, опомнившись, приникла губами к замочной скважине. – Нянюшка, чего ты хочешь?
– Но, дорогая, я, право, не понимаю? Что там у тебя случилось?
– Ничего, ровным счетом ничего! Чего ты пришла-то? – упорствовала Фуксия.
Вообще-то нянюшка не удивилась необычному поведению подопечной: подобные причуды находили время от времени на Фуксию как следствие дурного расположения духа. И потому нянька невозмутимо сообщила:
– Деточка, доктор говорит, что приготовил для тебя подарок. Только попросил привести тебя к нему. Вот я и пришла.
До слуха девочки тут же донеслось предостерегающее «Ш-ш-ш». Обернувшись, Фуксия увидела, как ее гость беспрерывно кивает и тычет пальцем в дверь – видимо, прося ее принять приглашение няньки.
– Ладно! – закричала Фуксия в замочную скважину. – Я сейчас приду, только ты иди к себе. Подожди немного, я причешусь и умоюсь.
– Только прошу, поторопись, ягодка моя, – закудахтала старуха, – а то доктор обидится, что мы заставили его ждать.
Как только шаги нянюшки затихли, Фуксия изумленно спросила:
– Что же такое он собирается мне подарить? Вот уж никогда не думала!
Но ответ на этот вопрос могла дать только нянюшка, которая теперь дожидалась воспитанницу в своей комнате.
Между тем Стирпайк уже деловито чистил куртку найденной на комоде щеткой из конского волоса. За время беседы Фуксии с госпожой Слэгг он успел аккуратно расчесать свои жидкие волосы.
Девочка недоуменно смотрела на него – что он теперь собирается делать? Поймав на себе взгляд хозяйки комнаты, Стирпайк спросил:
– Может, и мне пойти с вами?
– Что? – опешила Фуксия.
– Это было бы разумно, – затараторил юноша. – Ведь не собираетесь же вы держать меня здесь всю ночь?
Это был железный аргумент. «Конечно, конечно, – забормотала Фуксия, натянуто улыбаясь. – В самом деле, почему бы тебе не пойти? Но погоди – а как тогда быть с нянюшкой? Что она скажет?»
– Подумаешь, это уже я возьму на себя! – пообещал Стирпайк великодушно.
Внезапно Фуксия испытала сильный прилив злости – вломился на ее чердак, как последний вор, а теперь еще распоряжается, как у себя дома – просто нахал.
– Ну ладно, – встрепенулась Фуксия, – ты как, готов? Ишь, расселся! – девочка отодвинула засов и раскрыла дверь. Испуганно озираясь по сторонам, они вышли в коридор. Стукнула дверь, потом заскрежетал поворачиваемый в замке ключ.