Глава 5
Место действия: неизвестно. Время действия: неизвестно. Действующее лицо: неизвестно.
В этот раз песчаный смерч пришел с востока. Гигантская воронка, высотой около восьмидесяти квартов, неслась над пустыней, закручиваясь смертоносным штопором, создавая новые барханы, вырывая из песка немногочисленные кактусы, и умчалась дальше на юго-запад.
Когда стих принесенный смерчем горячий ветер и пустыня вновь обрела спокойствие, продолговатый холмик на вершине одного из барханов зашевелился. Пытаясь вытряхнуть из одежды песчинки, ругаясь и отплевываясь, на ноги поднялся человек.
Во всяком случае, если бы кто-нибудь из местных жителей увидел его, то принял бы за человека. Если бы, конечно, не стал приглядываться пристальнее.
Человек, выплюнув остатки попавшего в рот песка, посмотрел в ту сторону, где, по его мнению, находился север. И обнаружил, что пустыня вокруг него после смерча изменилась до неузнаваемости. Исчез прежний северный ориентир – зеленый оазис, видневшийся на грани зрения человека, которое, впрочем, превосходило человеческое в несколько раз. Был ли оазис очередным миражом, на которые богата бескрайняя песчаная пустыня, или же прекратил свое существование после встречи со смерчем, человек не знал. Впрочем, это значения уже не имело.
Он оглянулся, но напоминавшего черепаху, втянувшую голову в панцирь, бархана на предполагаемом юго-востоке не обнаружил. Тогда человек поднял взгляд на солнце – одно из трех, и единственное, в направлении движения которого он хоть немного разобрался. Багровый диск, расчерченный синими всполохами, застыл в зените. Человек перевел взгляд на остальные два – сцепившиеся краями, как сиамские близнецы, зеленый с желтым и фиолетовый с коричневым диски медленно, но все же заметно глазу, ползли над горизонтом.
Попытавшись вспомнить, который день сегодня багрово-синее солнце двигалось на север, человек выругался. Пятисуточный цикл закончился, и сегодня из зенита диск двинется совершенно в непредсказуемом направлении.
– Похоже, я заблудился, – тихо пробормотал человек себе под нос. Он попытался вспомнить, в какую сторону упал головой, когда налетел смерч – кажется, на север. Кажется.
Впрочем, ему не оставалось ничего, кроме как понадеяться, что направление избрано верно. Еды должно было хватить еще на день, воды – на два, и то при известной экономии.
Вздохнув, человек поправил рюкзак за спиной и двинулся в направлении предполагаемого севера.
Прошло три дня. Человек с сожалением отбросил в сторону рюкзак – нести его с собой и далее не имело смысла. Еда закончилась, но ему не впервой было обходиться без пищи долгое время. Хуже было то, что осталась лишь одна небольшая фляга с водой, и та не полная. Человек смочил губы – большего он себе позволить не мог – и побрел дальше. Он уже понимал, что направление, выбранное им – ошибочно, но надеялся хотя бы выбраться из пустыни, а после предпринять новую попытку добраться до ее сердца.
Когда его спрашивали, зачем он стремится к таинственному оазису, по легендам находящемуся в самом центре пустыни, он не знал, что ответить. Как обычно. Это был не первый мир, который он посетил в своих скитаниях и, вероятно, не последний. Он не знал, куда стремится. Просто шел. Шел, чувствуя, что ему надо что-то найти. Что? Зачем? Для чего? Он понятия об этом не имел. Что-то вело его вперед, к неведомой цели, и человек шел.
К полудню следующего дня во фляге оставалось два или три глотка. Человек сидел, прислонившись спиной к большому серому валуну, натянув капюшон плаща поглубже, и спал.
Вечером он сунул опустевшую флягу за пояс сзади. Оставалось лишь надеяться, что в течение суток он набредет на какой-нибудь оазис.
Багрово-синее солнце натужно переползло через зенит и двинулось дальше. Человек с удивлением и отчаянием понял, что последние два дня он машинально шел по направлению движения солнца, а, стало быть, – в неверном направлении.
Сняв с пояса флягу, он прижался пересохшими губами к горлышку, тщетно пытаясь вытянуть хоть каплю живительной влаги. Разумеется, безрезультатно.
– Надо идти, – сказал он себе. Сделал несколько шагов – и упал.
Человек очнулся вечером. Стало заметно прохладнее, как всегда в пустынях по ночам. Подняться на ноги ему удалось отнюдь не с первой попытки. Шатаясь, человек побрел вперед.
Он уже не знал, в какую сторону идет – возможно, в ту, откуда пришел. Сейчас его волновало лишь одно – вода. Нужно было во что бы то ни стало найти хоть немного воды.
Кто другой на его месте сейчас молился бы всем известным богам, и, может, боги даже сжалились бы над ним. Но человек не был другим, и молиться он просто не умел.
Человек брел по пустыне, спотыкаясь и падая. Упав, он несколько минут лежал без движения, потом чудовищным усилием воли заставлял себя встать и идти дальше.
Наступил день. Около полудня человек вновь упал, на этот раз потеряв сознание. Когда он очнулся, багрово-синий диск склонился к горизонту. Человек попытался встать – но уже не смог. Тогда он пополз.
Через три часа он вновь потерял сознание.
Когда человек очнулся, было темно. В голове билась одна мысль – надо двигаться вперед. И он опять пополз.
Близилось утро, когда он наткнулся рукой на что-то влажное. Присутствие воды, пусть даже и в таком крохотном количестве, заставило воспаленный мозг работать. Человек внимательно оглядел свою находку и застонал от бессильной злобы на самого себя. Он держал в руках собственный рюкзак, брошенный несколько дней назад – он уже не помнил, сколько именно.
Все это время он шел по кругу. Но в находке были и положительные стороны. Во первых, теперь он знал, что шел по кругу, а во-вторых…
Во-вторых, на плотной ткани рюкзака сконденсировалась влага. В пустыне тоже бывает роса, просто ей обычно не на что выпадать.
Человек тщательно высосал крохотные капли воды, чуть влажной тканью обтер лицо и встал. Он должен был идти, невзирая ни на что. Его ждали. Он чувствовал – они уже проснулись и ждут его, он нужен им.
Кто «они»? Человек не знал.
Вода, полученная с рюкзака, помогла продержаться до полудня. В полдень человек поплотнее закутался в плащ, чтобы не получить ожогов, и уснул. Уже который день его сон напоминал больше беспамятство, но даже такой сон давал некоторое количество сил.
Когда человек проснулся, уже темнело. Он смочил губы остатками воды, сцеженной с рюкзака во флягу, и пошел дальше.
Ближе к утру его зоркие глаза разглядели в отдалении пальму. Пальмы здесь росли, как и во всякой пустыне, лишь возле оазисов. Сперва человек подумал, что это – очередной мираж, но потом, приглядевшись, заметил, что пальма выглядит весьма потрепанной, да и стоит в одиночестве. Возле настоящих оазисов обычно растет несколько пальм, а если оазис большой – то и целая роща.
А сейчас перед человеком торчала одинокая пустынная пальма.
Подойдя ближе, он понял, в чем дело. Это был не мираж.
Погибший оазис.
Судя по тому, что пальма еще не засохла, как и несколько кактусов и пустынных кустарников, оазис погубил прошедший несколько дней назад смерч.
Человек, охваченный безумной надеждой, бросился к оазису. Подбежав к пальме, он огляделся. Так и есть – меж корней одного из кустов тонкой струйкой сочился ручеек. Человек знал, что спустя несколько дней этот источник иссякнет, его занесет колючим песком, но пока еще вода была.
Он напился, ополоснул лицо и набрал полную флягу воды. Потом разрезал один из кактусов и пожевал полусъедобную зеленую мякоть. Нельзя сказать, что это было особо питательно или, тем более, вкусно, но кактус можно было есть.
Немного отдохнув, человек пошел дальше.
Прошло два дня.
Занимался рассвет. Человек планировал идти до полудня, а самое жаркое время переждать в тени какого-нибудь валуна. Он очень устал. Вода опять закончилась, и сегодня ему удалось попить лишь то, что собралось за ночь на рюкзаке.
Человек уже привык, что попасться под ноги здесь может лишь кучка песка, и поэтому почти успел удивиться, когда, споткнувшись обо что-то твердое, кубарем полетел с бархана.
Упав, он несколько секунд лежал, сплевывая попавший в рот песок. Потом встал на ноги и обернулся, желая посмотреть, обо что споткнулся.
На вершине бархана, вытянувшись во всю исполинскую длину, лежал тридцатиквартовый скелет дракона. Ящер, судя по всему, умер не так давно – на костяке сохранилось немало мяса, оплетенного сухожилиями, а несущие кости распластанных крыльев были обтянуты обрывками полуистлевшей кожистой перепонки.
Человек вздрогнул. Скелет дракона разбудил в нем какие-то смутные воспоминания… о другом драконе. Он не мог понять, что это был за дракон и как он сам был с этим драконом связан, но знал одно – дракон был черный.
Присмотревшись к скелету, человек понял, что в мертвом драконе что-то кажется… неправильным, что ли? Слишком широкие грудные кости, слишком толстые ребра – их размер нельзя было списать даже на чудовищные размеры ящера. Разглядев же позвоночник дракона, он пришел к выводу, что у дракона такого позвоночника быть просто не могло. Похожий на канат, сплетенный из множества тонких позвонков, он выглядел… неестественно, что ли?
И в этот момент мертвый дракон зашевелился, поднимая крыльями тучу песка.
Оцепенев от ужаса и отвращения, человек наблюдал, как исполинский скелет разворачивает сухо похрустывающие крылья, поднимается на лапы, вскидывает увенчанную изогнутыми рогами голову.
Вид этой отвратительной пародии на дракона вызывал у человека не столько даже страх, сколько непреодолимое омерзение. По спине катились струйки холодного, липкого пота, к горлу подкатил комок – человека вырвало желчью.
В следующую секунду драколич повернул свою чудовищную голову и увидел – или почуял – человека. Его пасть раскрылась в беззвучном реве – голосовые связки нежити давно сгнили. Взмахнув крыльями, он развернулся к человеку боком и ударил хвостом, покрытым длинными зазубренными шипами.
Удар пришелся в полутора квартах от того места, где стоял на коленях, содрогаясь в рвотных спазмах, человек. Промахнувшись, драколич распахнул пасть шире и попытался перекусить двуногую букашку пополам, но человек уже откатился в сторону. На него пахнуло мертвенной гнилью.
Вскочив на ноги, человек выхватил из ножен широкий длинный кинжал. Понимая, что сражаться с нежитью таким оружием невозможно, он, тем не менее, без боя сдаваться не собирался.
Чудовище занесло хвост для нового удара, человек пригнулся, выжидая момент.
Когда хвост нежити оказался в четырех квартах от человека, он прыгнул вперед, перекатился по песку, и, прежде чем драколич понял, куда девался двуногий противник, вонзил свой нож в основание крыла твари. Рванул широкое лезвие на себя, ударил еще раз, торопясь закончить до того, как тварь сообразит, что происходит.
Крыло отделилось от туловища и рухнуло, больно ударив человека по колену. И тут драколич наконец нашел противника.
Обнаружив, что жалкое бескрылое создание лишило его крыла, он разъярился. Взмахнув хвостом, он не стал на этот раз предпринимать попытки сбить человека с ног. Заостренный кончик хвоста нежити, покрытый мелкими, бритвенно-острыми костяными наростами, как копье вонзился в спину человека.
На миг он потерял сознание от боли. А как только вновь обрел способность осознавать происходящее, почувствовал, что силы оставляют его куда стремительнее, чем это должно было происходить при такой ране.
Нежить не имеет собственной жизненной энергии, вспомнил он. И для продолжения существования нежить вытягивает эту энергию из живых. Так вампиры получают энергию через кровь.
Рванувшись в нечеловеческом усилии, он сдернул себя с костяного острия, обернулся, занося для удара нож… и оцепенел, глядя прямо в мерцающие мертвенно-зеленым свечением глаза драколича.
– Мерзкая тварь! – прогрохотало в голове. – Глупый, смертный человек, как ты посмел!
Человека почувствовал, как все его члены сковывает заклятие Подчинения, как отказывается повиноваться разум, как взгляд дракона проникает в глубины сознания… Он боролся, уже чувствуя бесполезность этой борьбы, не отрываясь, смотрел в глаза мерзкой твари, внутренне содрогался от омерзения и пытался сражаться с самим собой.
Внезапно в жутких мерцающих глазах драколича мелькнуло нечто, похожее на удивление, а затем – страх. В следующий миг все тело человека пронзила жуткая, невыносимая боль, она скрутила нервы в тугой комок, вывернула наизнанку, распластала по всему мирозданию… а вслед за болью пришла Сила.
Не понимая, что и как он делает, человек мысленно произнес заклинание, разрывающее Заклятие Подчинения, выбросил вперед руку, сбрасывая энергию, наполняющую тело, прямо в пасть драколича. Он призвал Силу, вывернул ее непредставимым образом, облекая в разрушительное заклятие… и взвыл от боли отката. Такая магия была слишком чужда этой Вселенной.
Человек рухнул на песок, не сводя взгляда с громадной туши нежити, перехватил нож поудобнее…
И тут драколича охватило черное пламя.
Спустя несколько секунд от мерзкой твари остался лишь сероватый пепел, да и тот почти мгновенно смешался с песком.
Человек медленно поднялся на ноги, еще не в силах поверить в свое чудесное спасение. Медленно выдохнул, осознавая произошедшее, почувствовал что-то липкое и горячее на груди, коснулся ладонью – и с удивлением увидел на пальцах кровь.
И тут песок зашевелился. Человек медленно огляделся, зажимая левой рукой рану на груди, и обреченно понял – это конец.
Из бархана выкапывались твари. Чудовища на двух и четырех ногах, с одной, тремя или восемью головами, с неподдающимся пересчету количеством верхних конечностей, напоминающих руки, лапы, щупальца, длинные шипы… Уродливые твари, ростом по пояс человеку, с него размером, и тут же – с крупную лошадь… Казалось, под песком была спрятана вся коллекция монстров, каких только способно породить больное воображение.
Они кольцом смыкались вокруг человека, щелкая жуткими пастями, глядя несчитанным количеством глаз – или того, что заменяло им глаза.
Покрепче сжав кинжал, человек попытался призвать на помощь Предел – но уже понимал, что это ему не удастся. Странная, чуждая и могущественная магия приходила сама, всегда с непредсказуемым результатом, всегда неконтролируемая, всегда непобедимая. И никогда человеку не удавалось дотянуться до Предела самому.
Твари окружили его, всем своим видом показывая, что смерть будет долгой и мучительной.
Внезапно за спиной человека что-то громко хлопнуло, и в следующий миг ближайшее чудовище рухнуло на землю. Он только начал оборачиваться, как еще несколько хлопков сразили четверых тварей.
В полусотне квартов от него замер всадник. Стройная фигура, закутанная в популярный у пустынных жителей белый плащ из толстой материи, вытянула руку с зажатым в ней темным предметом в сторону тварей. Хлопок – и подобравшийся для прыжка скелет трехголового и шестиногого пса рухнул. В осколке черепа центральной головы человек заметил небольшой кусочек серебра, сплющившийся при ударе.
А всадник, выстрелив еще раз, пришпорил коня и спустя несколько секунд оказался возле ошалело взирающего на останки мертвых тварей человека. Сильная рука, не особо церемонясь, сгребла его за воротник и закинула позади седла.
– Держись за меня! – звонко крикнул всадник и дал коню шпоры.
Человек хотел было лучше разглядеть своего спасителя, но, во-первых, тот был закутан в плащ так, что открытым оставалось лишь лицо, а человек сидел за спиной всадника, во-вторых, бешеный карьер коня не располагал к разглядыванию, в-третьих, рана в груди наконец дала о себе знать… Человек потерял сознание.
Когда он пришел в себя, уже темнело. Человек несколько секунд лежал, не шевелясь и не открывая глаз, и прислушивался к собственным ощущениям.
Рана в груди явно была перевязана, резкая боль сменилась ноющей, гораздо менее сильной. Он лежал на чем-то мягком, постеленном явно не на песок. Ноздри щекотал запах жареного мяса и свежей воды – человек раньше не думал, что у воды может быть запах, но сейчас понял, что он есть, и этот ни с чем не сравнимый аромат он перепутать не мог.
Только после этого человек наконец открыл глаза и осторожно сел. Рана отозвалась тревожной болью, но он не обратил на это внимания.
Прямо над ним к глади озерца склонялась пальма. Белый плащ, на котором лежал раненый, был расстелен на траве. В пятнадцати квартах от человека весело горел костерок, поддерживаемый магией.
У костерка, спиной к человеку, сидел его спаситель. Теперь его можно было разглядеть немного лучше.
Даже сидя, он, похоже, не уступал ростом спасенному – в нем было немногим больше четырех с половиной квартов. Длинные черные волосы свободно рассыпались по спине, только на уровне лопаток перехваченные кожаным шнурком. Фигура без плаща казалась еще изящнее и стройнее.
Человек попытался встать, но неосторожное движение мгновенно отдалось в груди, и он зашипел от боли. Черноволосый обернулся… вернее, обернулась.
Это была красивая, черноглазая молодая женщина, лет двадцати трех – двадцати пяти на вид. Изящные, тонкие черты лица, опасный разлет бровей, высокие скулы, упрямый подбородок, чувственные губы, чистый лоб. Как ни старался, он не мог вспомнить, где видел подобный тип внешности.
– Ты уже очнулся? – риторически поинтересовалась она, улыбнувшись. Улыбка была немного грустной. – Вовремя, как раз ужин готов. Не вставай, рана еще не затянулась, можешь повредить себе.
– Спасибо, – сказал он, прислоняясь к стволу пальмы. Черные глаза незнакомки скользнули по его лицу, явно изучая.
Человек, собственно, человеком не был.
Человек оказался эльфом.
Причем эльфом с совершенно несвойственной остроухому народу внешностью.
Если бы не эльфийские черты лица, длинные заостренные уши и огромные глаза без белков, его можно было бы принять за родича спасшей его женщины. Черные длинные волосы, антрацитовые глаза, шрам на левой щеке. С другой стороны, зрачки эльфа заставляли заподозрить его маму или бабушку в связи с кем-то из демонов – зрачки были вертикальные, темно-алые. Но незнакомку это, похоже, совсем не пугало.
– Как ты оказался в пустыне без припасов и воды? – спросила она?
– Заблудился. Рассчитывал на солнце, но опоздал и к концу цикла не добрался до места назначения. Потом наткнулся на это…
– Ты про драколича?
– Эта пародия на дракона называется драколич?
– Да. Тебе повезло, что ты пережил эту встречу. Я знаю крайне мало людей, которые могут этим похвастаться, и только одного эльфа.
– Эльфа?
– Ну да. Тебя.
– Драколич – он что?
– Мерзкая, противная тварь, омерзительная самой природе, – ответила черноволосая. – Если вкратце – любой маг, который почувствовал приближение своей смерти, может провести сложный ритуал, требующий немалых познаний и силы. Если ритуал проведен верно и магу все удалось, он становится нежитью, личом. Маг, превратившийся в лича, сохраняет разум, знания, способность использовать магию, кроме того, он становится бессмертным, менее уязвимым, ему не нужны пища и вода, сон… Драконы-маги тоже могут провести подобный ритуал. Дракон-лич, сокращенно – драколич, тебе и встретился. Прочая нежить – его слуги. Скорее всего, результаты экспериментов. Ладно, не стоит обсуждать эту мерзость перед ужином. – Вновь улыбнулась она.
– После ужина, думаю, тоже. – Эльф улыбнулся в ответ.
– Кстати, меня зовут Диега, – сказала женщина, протягивая ему миску, полную наваристой мясной похлебки с овощами.
– Рад знакомству. Я очень благодарен вам…
– Во-первых, не благодари меня, во-вторых – называй меня, пожалуйста, на «ты». Как тебя зовут?
Эльф поперхнулся. До сих пор он почему-то не задумывался над этим и только сейчас понял, что имени своего не помнит.
– Не знаю. Не помню… Один человек назвал меня Нархгал… но это не мое имя.
На лице Диеги отразилась тревога. Эльф продолжил:
– Я вообще ничего о себе не помню. Только знаю, что должен куда-то добраться, куда-то далеко… за пределами этого мира. Может, там вспомню. – Он замолчал, опустив голову.
Диега быстрым движением поднялась на ноги, подошла к нему, села рядом на плащ. Две пары черных глаз встретились. И эльф, сам не понимая почему, выложил ей всю свою короткую историю.
– Я пришел в себя в каком-то городе, в канаве. У меня при себе ничего не было, только потрепанная одежда, и все. Две недели провел в этом городе, раздобыл денег, поцапался со стражей, потом нанялся в караван охранником, уехал. Спустя три месяца первый раз почувствовал, что меня куда-то… тянет, что ли? Я тогда был ничем не занят и последовал на зов. Много где побывал, пытаясь найти, куда меня так влечет, потом добрался до какого-то леса. Там на окраине была деревня…
Солнце опускалось за горизонт. Он подъехал к деревне, остановил коня, огляделся, приметил вывеску местного трактира и направился к нему. Привязав коня, эльф вошел в трактир, отбрасывая за спину упавшие на лицо волосы.
– Добрый вечер, любезный, – окликнул он трактирщика.
– И вам здрасти, ваша светлость, – осторожно отозвался мужик, мгновенно приметив гербовое кольцо, указывавшее на наследное дворянство. Кольцо было поддельным, но трактирщик этого не знал.
– Любезный, налей-ка мне вина!
– Сию секунду. – И в самом деле, через несколько секунд перед эльфом был поставлен стальной кубок.
– И комнату подготовь, – добавил приезжий.
Он ликовал. Наконец-то после полутора месяцев бесплодных поисков он нашел то, к чему стремился! Мрачный лес, на опушке которого расположилась деревня, таил в себе ответ на вопросы, которых у эльфа, не помнящего о себе ровным счетом ничего, накопилось великое множество.
Дверь трактира отворилась, вошел человек. Худощавый, невысокого роста, ему можно было на вид дать с равным успехом от тридцати до сорока пяти лет. Он прислонил к стене гитару в потертом чехле, сбросил видавший виды плащ, отстегнул короткий меч, висевший на поясе, и подошел к стойке.
– Доброго вечера, уважаемый, – слегка наклонил он голову, приветствуя трактирщика, – доброго вечера, ваша светлость, – эльфу он поклонился. – Любезный, я давно в дороге, ни о чем так не мечтаю, как о сытном ужине и теплой постели, но вот беда – ни единой монеты в дырявых карманах не завалялось. – Трактирщик при этих словах нахмурился. – Но я менестрель, и гитара моя всегда с собой. Ежели я буду весь вечер играть здесь, а люди местные, слушая песни, будут эль и вино пить, неужто не хватит с выручки для меня ужина и постели да пары монет?
– Если понравятся твои песни – будут тебе и ужин и постель. Без монет обойдешься, – наигранно хмуро ответил трактирщик, заранее предвкушая заработок – редко барды заезжали в их захолустье, но если уж случалось, то мужики до поздней ночи просиживали в кабаке и уж точно не на сухое горло орали песни вслед за менестрелем.
Бард благодарно поклонился и, получив свою плошку с кашей и мясом и кружку эля – как он выразился, «чтобы связки смочить», удалился в угол. Трактирщик же отправил сына разнести по деревне весть о приезжем музыканте.
Не прошло и получаса, как зал трактира был полон. Менестрель, уже давно расправившийся как с ужином, так и с элем, настроил гитару и заиграл. Его звучный голос легко перекрыл обычный трактирный гвалт и разнесся по залу.
Мой храм там, где я – он невидим, но прочен.
Вся жизнь – путь к нему, ступени – день за днем.
Мой храм – радость сна и раскаянье ночью
За то, что любил бездушие свое…
Это мираж, игры ума,
Жарче огня зной – вечный страж,
Мгла в пустыне…
Эльф с интересом прислушался. Он собирался было уже уходить в свою комнату – хотелось отдохнуть перед тем, что ему предстояло, да и желания слушать очередного трактирного певца не было – но менестрель пел не то, что обычно исполняли такие заезжие барды. Никаких тебе рыцарей и драконов, прекрасных принцесс и свадеб, никаких разухабистых «пьяных» песенок, никаких лирических баллад…
Мой храм – там, где я стану небом бескрайним.
В нем свет всех сердец, разбитых вечной Тьмой.
Мой храм – там, где звон неразгаданной тайны:
Кто мы на Земле, зачем мы здесь живем?
Это мираж, игры ума,
Жарче огня зной – вечный страж,
Мгла в пустыне…
И каждый, кто слышал глубокий, сильный голос певца, невольно спрашивал себя – а кто мы?
Эльф нервно осушил бокал. Он старался не задавать себе вопрос – кто он? Испытывая непреодолимое желание вспомнить себя, он в то же время боялся – а вдруг воспоминания окажутся… какими? Он не знал. Страшными? Болезненными? Постыдными? Возможно, что и так…
Время шло, вино и эль лились в кружки и кубки, народ хмелел… Менестреля просили сыграть то одну, то другую песню из общеизвестных, но он лишь усмехался, и продолжал играть такие же непонятные и никому не известные баллады. И почему-то никто так и не полез вправлять слишком много о себе возомнившему барду мозги при помощи пудовых кулаков. Простые деревенские жители сидели, пили и молча слушали заезжего певца.
Подступала полночь. Люди начали расходиться. Допивали эль или вино, ставили на столы пустые кружки, клали перед менестрелем несколько монет и уходили. Наконец в таверне остались лишь хозяин, эльф и бард. Последний, отставив гитару в сторону, сгреб монеты со стола в потертый кожаный кошель, допил остатки вина из кубка и потянулся к чехлу, явно намереваясь воспользоваться второй частью платы хозяина за выступление.
Эльф встал и подошел к менестрелю.
– Благодарю за прекрасную музыку, – вежливо произнес он.
Бард перевел на него взгляд необычайно темных серых глаз.
– Рад слышать столь высокую оценку моего скромного таланта из уст представителя народа, который действительно разбирается в творчестве, – вежливо ответил он.
– Могу ли я попросить вас сыграть еще?
– Вино закончилось, – намекающее протянул бард. Эльф, усмехнувшись, сделал знак хозяину, и спустя полминуты на столе материализовались две бутылки и еще один кубок.
Менестрель задумчиво откупорил одну из бутылок, наполнил оба кубка, залпом осушил свой и налил еще.
– Сыграть еще? И что же хочет услышать благородный эльф с человеческим гербом на пальце? – насмешливо поинтересовался он. – Песнь о рыцаре, принцессе и драконе? Балладу о любви эльфийки к человеку? Или же застольную песенку, которую так любят в трактирах и на свадьбах?
– Спой что-нибудь свое, – попросил эльф, пропустив мимо ушей прозрачный намек на фальшивость дворянского перстня.
– Свое? Я никогда не исполняю собственных песен тем, кто не готов их услышать.
– Я – не готов?
– Не готов.
– А к чему я готов?
– К меньшему, чем то, что тебя ждет, – серьезно сказал человек, глядя эльфу в глаза. – Рожденный не под этим солнцем и не под этим небом, дитя другой Вселенной, крылатый, лишенный крыльев, древний и могущественный, ты – не готов.
Повисло тягостное молчание. Наконец эльф справился с собой и тихо произнес:
– Что ты знаешь обо мне?
– Лишь то, что сказал.
– Кто ты? – прямо спросил он.
– Мое имя ни о чем тебе не скажет, но, если хочешь, могу дать имя тебе.
– Дать имя?
– Имя, которого у тебя нет. И песню я тебе тоже подарю… может, она в будущем сможет подсказать тебе верный путь, Нархгал.
Положив пальцы на струны, менестрель запел.
А за горами, за морями далеко,
Где люди не видят, а боги не верят,
Там тот, последний в твоем племени легко
Расправит крылья, железные перья!
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощеньем страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор
Безмерно опасен, безумно прекрасен!
И это лучшее на свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня.
И это все, и больше нет ничего,
Есть только небо, вечное небо…
Наутро эльф, названный Нархгалом, пытался вспомнить остальные слова этой песни, но так и не смог. Зато эти двенадцать строк врезались в память, словно бы он слышал их не один и не два раза.
Встряхнув головой, Нархгал посмотрел на Диегу.
– Пожалуйста, продолжай, – тихо попросила она.
– Я легко добрался до сердца леса. Там росли два могучих дерева, я не смог определить их породу. Они срослись кронами, и их ветви так тесно переплетались, что образовывали четкую арку. Мой конь отказался даже приближаться к ним, я попытался вести его в поводу, но безрезультатно. Тогда я бросил коня и пошел один. И… из-под арки я вышел совершенно в другом месте, более того, в другом мире. Там прошло всего три недели, прежде чем я снова услышал зов. На этот раз переход располагался в развалинах древнего города… И так раз за разом, мир за миром. Потом оказался здесь. Сразу после перемещения в этот мир я почувствовал зов, причем очень сильный. Мне кажется, я совсем близко, вот только к чему?
– Не знаю… – прошептала Диега, глядя на огонь. – Но цель путешествия в этом мире у нас одна. Я тоже ищу выход в другой мир. Нархгал… ты позволишь мне так тебя называть?
– Конечно.
– Нархгал, ты говоришь, что чувствуешь, куда тебе нужно попасть, чтобы переместиться. Тогда как ты ухитрился заблудиться?
– Я слишком близко, а зов слишком сильный. Едва попав в этот пренеприятный, надо заметить, мир, я почувствовал, что переход находится где-то в середине этой пустыне. Потом караванщик, с которым я ехал к пустыне, рассказал мне старинную легенду о существовании некоего Сердца Пустыни, оазиса, где скрыты Врата миров. Многие отправлялись к ним в поисках приключений, сокровищ, знаний, скрываясь от преследователей, и просто из любопытства, но ни один не вернулся. Я думаю, Сердце пустыни существует на самом деле, я чувствую его, но не знаю, где именно оно находится, – закончил он.
Диега помолчала, потом посмотрела Нархгалу в глаза.
– Я знаю. Я пришла в этот мир через Сердце пустыни и помню, как туда попасть. Сейчас мы в трех днях пути от него.
– Ты возьмешь меня с собой? – прямо спросил он.
– Да.
Путь к оазису Диега действительно знала хорошо. Они тронулись следующим вечером, когда жара спала. Рана Нархгала, обработанная мазями женщины, перестала вспыхивать болью при каждом неосторожном движении, и он спокойно мог держаться в седле.
Сперва эльф тревожился, как они поедут, ведь у Диеги была лишь одна лошадь. Когда он наконец спросил, она рассмеялась.
– У меня нет ни одной лошади. Тот прекрасный вороной конь, на котором я ехала, когда увидела тебя, на самом деле – творение магии. Не очень сложное заклинание, которое призывает верховое животное на несколько часов, в зависимости от силы мага, творящего это заклинание. Моих коней хватает часов на шесть. Закончатся эти – сотворю новых.
– Верховое животное? – заинтересовался Нархгал несколько, казалось, корявой формулировкой.
– Однажды мне довелось побывать в мире, где лошади отсутствовали вообще. Местные жители в качестве тягловой силы и средства передвижения использовали двуногих ящеров. В том мире это заклинание призывало не лошадь, а вот такого ящера, – пояснила Диега.
Спустя три дня они достигли цели.
Оазис, носящий имя Сердце пустыни, был, против ожидания, невелик. Небольшая пальмовая роща, озерцо, кустарники – он ничем не отличался от многих других оазисов. Ничем, кроме силы. Сила Сердца пустыни чувствовалась в каждом кусте, каждой песчинке, каждой капле воды, она переполняла оазис, как воды весенней реки переполняют русло. В самом центре оазиса, на берегу озерца, лежало несколько не засыпанных песком камней, образовывавших правильный круг. Это и были Врата.
Напившись из родника, путешественники перекусили остатками Диегиных припасов, допили вино из маленькой фляги. Пришло время прощания. Нархгал, как мог, оттягивал его, и все же наступил момент, когда тянуть дальше было уже нельзя.
Лошади, срок службы которых истек, с легкими хлопками исчезли. Диега поднялась на ноги, забросила за спину рюкзак.
– Прощай, Нархгал. Я рада, что познакомилась с тобой.
– Прощай, Диега. Я никогда не забуду, что ты спасла мне жизнь. Я в долгу…
– Не надо. – Она печально улыбнулась, и шагнула в круг. Спустя секунду – эльф закрыл глаза, моргая, а затем открыл их – ее уже не было.
Он понимал, что никогда больше не увидит эту женщину. И понимал, что никогда не забудет ее. Они провели вместе последнюю ночь, и он навсегда запомнил вкус ее губ и шелк ее кожи, аромат ее тела и пряный запах волос. Он был благодарен ей за то, что прощание было таким. Без слез, обещаний и поцелуев. Прощай – прощай. Все.
И эльф по имени Нархгал, который не был эльфом и носил другое имя, без страха шагнул в круг камней, а в голове его звучали слова песни:
Ночь в июле полна соблазна,
И мятежна ночная даль.
Свыше путь тебе указан,
Знает Бог один, куда.
