Глава 16
Сентябрь – октябрь 1441 г. Константинополь
Скиталец
Все мы умрем, человеки, и нету такого, кто жребий
Знает свой смертный и то, будет ли завтра он жив.
Паллад
…дом.
Да, родной, ибо больше никакого другого у Лешки не было.
Вот она, знакомая ограда. Вот сад – такой же запущенный, как и год назад – вот крытая черепицей крыша.
Подойдя ближе, юноша замедлил шаг, охваченный нехорошим предчувствием. Что-то было не так! Распахнутые настежь ворота, левая створка висит на одной петле и, раскачиваясь на ветру, жалобно поскрипывает… Ага! Вон оно что! Сразу-то и не заметил, а вот сейчас разглядел – «Продается» – надпись небрежными красными буквами у самых ворот, на ограде. Продается? Интересные дела… Что, коммерческие дела Владоса пошли прахом? Так дом-то не его, Георгия. А Георгий – монах, у него-то какие могут быть трудности?
Зайти! Вот прямо сейчас зайти и узнать. Жаль только, одежонка не ахти, ну да черт с ней.
– Будьте здоровы! – войдя во двор, громко произнес юноша.
Ему повезло – входная дверь сразу же приоткрылась, и на улицу выглянул заспанный парень в короткой летней тунике и куцем плащике, судя по одежке – мелкий служащий какого-нибудь имущественного ведомства.
– Интересуюсь, за сколько продается дом? – слегка поклонился Лешка.
Парень сразу же напустил на себя важный вид – и в самом деле, служащий – и, почесав кудлатую голову, ответил, облокотясь о дверной косяк:
– А вы что же, хотите купить?
– Может быть. – Юноша усмехнулся: – Если устроит цена.
Служащий скептически осмотрел Лешкину одежду:
– Вряд ли она вас устроит… Пять тысяч злотых монет!
– Пять тысяч… угу… – Юноша сделал вид, что задумался. – А кто продает?
– Комитет государственных имуществ.
– А… А прежние хозяева где?
– Где? – Парень внезапно расхохотался. – Известно, где…вернее, как раз – неизвестно. Наделали долгов и сбежали!
– Но… – Лешка удивленно поднял брови. – Я знаю, что этот дом принадлежал духовному лицу…
– Ну да, – согласно кивнул служащий. – Одному монаху из монастыря Хора. Но монах с полгода назад переписал его на некоего коммерсанта, Владоса… ммм… Прозвище запамятовал. Рыжий такой…
Лешка вздрогнул:
– А где он сейчас?
– Я же объяснил – неизвестно. – Парень пожал плечами. – А если вы хотите договориться о цене, можете подойти в приемные дни в секрет госимуществ, к господину Магнезию Авдею, гипологу.
– А он что-то знает о прежнем хозяине?
– Вряд ли.
Облом!
Вот это грубоватое слово было здесь как нельзя более уместно.
В рассеянности Лешка вышел за ворота и, подумав, направился к монастырю у церкви Хора, располагавшемся на северное окраине города, недалеко от Влахернской гавани. Влахернская гавань… Именно здесь они когда-то купались с Ксанфией, потом катались по городу в ее лаковой белой коляске, целовались… Нахлынувшие воспоминания накрыли юношу с головой, словно волны – бирюзовые, нежно-изумрудные, палевые – словно разноцветные, сверкающие расплавленным солнцем, брызги, отражающиеся в синих девичьих глазах… Как тогда, в гавани…
Погруженный в собственные мысли, Лешка нос к носу столкнулся с каким-то знакомым стариком в грязном рубище и, уже пропустив его мимо себя, вдруг, вспомнив, обернулся. Старик-то был не кто иной, как турецкий шпион Леонидас Щука, из-за которого Лешка едва не обрел на свою голову большие неприятности. Впрочем, неприятности – это еще мягко сказано! Если б не хитрость самого Лешки, да не алчность тюремщика Феодора, еще не известно, как бы все оно еще вышло?!
А старик, наверное, может быть полезен… Нет! Нет! Нет! Ведь еще Филимон Гротас – честнейший, преданный своему делу, следователь – обмолвился, что его люди давно следят за стариком. И не берут его, поскольку хотят выловить более крупную рыбу… Да, это так. А раз так, надо не следить за Леонидасом, а бежать от него куда глаза глядят!
Рассудив так, Лешка поспешно свернул за угол, оказавшись на узенькой, усаженной тенистыми платанами, улочке, тихой и милой, застроенной невысокими домиками, окруженными чистенькими выбеленными оградами. В конце улицы маячили мраморные колонны портиков, за ними виднелась старая красно-коричневая стена Константина, местами давно уже обвалившаяся от времени, а чуть дальше, за стеной, на фоне голубого неба, сверкали золотые кресты церкви Апостолов. Там, в том районе, в доме своего опекуна, протокуратора государственного секрета богоугодных заведений преподобного Иоанна Дамаскина господина Андроника Каллы, жила Ксанфия… Ксанфия…
Юноша вдруг ощутил, как до поры до времени дремавшее в его сердце чувство к этой девушке вспыхнуло с новой силой, вспыхнуло так, будто никогда и не гасло… А ведь, и вправду, не гасло… Лишь тлело. Лешка рванулся было к жилищу любимой… Но почти сразу остановился. Все-таки, церковь Хора и монастырь располагались почти по пути, ближе. Значит, сначала быстренько заглянуть туда…
Изящный шестиглавый храм с синими полукруглыми куполами был виден издалека. Когда Лешка подошел к нему, на паперти и у притворов уже толпился народ – желающие помолиться горожане, паломники, нищие. В глазах каждого светилась некая одухотворенность, свойственная святым местам, никто никого не толкал, не извергал из себя сквернословие. Славные люди!
Остановившийся у ворот обители юноша тоже почувствовал внутри себя внезапно возникшую потребность в приобщении к таинству, или – лучше сказать – к святости, той самой святости, что, казалось, источали из себя сами камни церкви и монастыря. Повинуясь этому внутреннему порыву, Алексей перекрестился на осененные сияющими крестами купола и, вслед за толпой паломников, вошел внутрь храма. Вошел и замер, не в силах отвести восхищенного взгляда от открывшегося ему великолепия! Подобной красоты он не видел, наверное, никогда и нигде. Мраморный сверкающий пол, такие же стены, высокие окна из цветного стекла, сверкающего в лучах солнца… Мозаики! Чудесные картины, сложенные из разноцветной смальты великим православным ученым Федором Метохитом, о котором – и Лешка это сейчас вспомнил – ему много рассказывала Ксанфия. Проникая сквозь стекла, вспыхивали огнями мозаик солнечные лучи – синие, изумрудно-зеленые, желтые, бирюзовые, огненно-красные, малиновые, закатно-оранжевые, алые, словно закатное небо. Справа от входа во всем своем великолепии сияло величественное изображение Христа Вседержителя, с купола строго, но с некой умиротворенной усмешкой взирали на молящихся фигуры пророков и патриархов, ниже, на стене сверкали мозаичными искрами многочисленные изображения Богородицы…
И еще много было всего!
Лешка молился, не чувствуя, как катятся по щекам слезы…
Впрочем, здесь, кажется, плакали все…
– Господи, Иисусе Христе…
– Пресвятая Богородица!
– Святой Георгий…
– Святитель Николай…
– Святый Боже!
– Помоги…
– Помоги…
– Наставь на путь истинный…
– Пошли успокоение и любовь…
Вот! Вот, верные слова – юноша даже обернулся на истово молящегося рядом человека и тихо повторил следом:
– Пошли успокоение и любовь!
Много ли человеку надо?
Господи!
И вот эту всю красоту разрушат – непременно разрушат! – коварные турки! Нет, такого не должно случиться. Никогда!
– Святой Георгий… Георгий Победоносец… Как ты поразил змия, так помоги поразить турок! Святой Георгий…
Выходящие из храма рыдали… Как и Лешка…
Меж тем солнце уже поднялось высоко в небо и сияло, жарко, словно бы летом, впрочем, осень в Константинополе мало отличалось от русского лета. В тени платанов, на прилегающей к церкви улице мальчишки-разносчики торговали водою из акведука – не жадились, брали по мелочи, а уж совсем нищему могли и так налить – пей!
Разменяв золотой на четырнадцать мелких серебрях – аспр, Лешка напился, получив на сдачу целую горсть медных оболов, и, спрятав деньги в поясной кошель, направился к воротам монастыря. Выглянувший на стук послушник в рясе был явно удивлен вопросу о брате Георгии.
– У нас много братьев с такими именем, – негромко пояснил он. – Какой именно брат вам нужен?
– Такой… – Лешка попытался описать приятеля. – Молодой, даже очень. Светловолосый, светлоглазый, тонок в кости…
– А-а-а! – понятливо протянул служка. – Его мирское имя – Георгий Кардай, так?
– Да, да, именно так! Так где я могу его отыскать?
– В Эпире, брат мой!
– В Эпире?! – Юноша похлопал глазами и конфузливо словно двоечник, переспросил: – А где это?
– Где и Албания. Есть там такой монастырь Святого Луки, недалеко от Никополя.
– Никополь? – где-то Лешка это уже слышал. – Но там же турки!
– Как раз нет. И, даст Боже, не будут.
– Вот как, значит… – Юноша задумался. – И надолго он там, в монастыре?
– Еще год точно пробудет, а может, и больше…
– Жаль, жаль…
Лешка хотел было спросить, был ли хоть кто-нибудь в курсе имущественных дел Георгия, но, подумав, не стал этого делать – откуда мог это знать послушник?
Жаль…
Юноша с минуту шел, словно потерянный, но потом настроение его улучшилось. В конце концов, оставалась еще Ксанфия! Вот к ней-то он сейчас и направился!
В синем небе весело сверкало солнце, с моря дул легкий ветерок, по краям улиц ярко белели мраморные статуи и украшенные пышными коринфскими капителями колонны многочисленных портиков. У стены Константина зеленели рощицы лип и платанов, вкусно пахло жареными каштанами и печеной на уличных жаровнях рыбой. Даже развалины какого-то дворца – и те выглядели весело.
Купив на обол горсть каштанов, Лешка жевал их на ходу и думал о Ксанфии. Как она еще его встретит? Сердце тревожно билось…
Особняк Андроника Каллы встретил юношу холодностью наглухо закрытых ворот. Напрасно сбив в кровь кулаки, Лешка перестал стучать и, оглянувшись, забрался на ближайшее дерево – раскидистый старый платан. Заглянул на просторный двор – пуст! Абсолютно пуст! Ни хозяев, ни слуг, даже собак с кошками не видно. Спросить соседей?
Спрыгнув с дерева, Лешка отряхнулся и, пройдя несколько шагов, постучал в первые попавшиеся ворота. Слава Богу, хоть маленькое окошечко, да открылось!
– Андроник Калла? – переспросил седоватый привратник. – Как же, знаю – сосед. Важный чиновник. Три дня назад выехал вместе со всем своим двором к новому месту службы!
– Как выехал? – Лешка похолодел. – Куда?
– А черт его знает, куда? Кому интересны чужие люди? – Привратник смачно зевнул.
– И его приемная дочь тоже уехала?
– Такая юная златовласая девушка?
– Да, да, она!
– Конечно, уехала. Правда, выглядела очень уж недовольной, я бы даже сказал – обиженной.
– И что, хозяева не оставили слуг присматривать за домом?
– Почему не оставили? Оставили… Они уже вывезли на базар почти всю мебель.
Юноша удивился:
– Как это вывезли?
– Ну, не знаю, – пожал плечами привратник. – Может, хозяева их об этом просили.
– А как мне их найти, слуг?
– Приходи ближе к вечеру, они всегда в доме.
Лешка кивнул и, поблагодарив привратника, побрел… куда глядели глаза.
– Значит, к вечеру… Угу.
Идти было некуда.
Не было ни друзей, ни любимой!
Не было даже места, где приклонить голову.
И никто нигде не ждал.
Вздохнув, Лешка все же решил для начала зайти в ближайшую таверну, перекусить, но по пути передумал и, купив на углу жареную скумбрию в тонкой пшеничной лепешке, уселся в тени заброшенного портика, какие частенько встречались в городе еще со времен латинского завоевания. Выщербленные, нагретые солнцем, ступени, рядом – кусты, позади – развалины. Зато в руках – вкусная жареная рыба, в кошеле на поясе – почти целых три золотых, а вдалеке, на горизонте – сверкающий купол Святой Софии! Чего еще надо для счастья?
Невесело усмехнувшись, юноша впился зубами в рыбу. И впрямь – вкусно!
– Вкусно? – усевшись рядом на ступеньку, завистливо спросил какой-то малолетний оборвыш – черноглазый, кудрявый, с расцарапанными коленками и смешными оттопыренными ушами.
– На! – Лешка без лишних слов отломил кусок рыбины и лепешки.
– Благослови тебя Господи, – поблагодарив, тот с жадностью принялся есть. Видать, голодный.
– Ты как тут оказался? – покосился юноша.
– Живу я тут. – Оборвыш кивнул назад. – Вон в том дворце.
– Целый принц! – ухмыльнулся Лешка. – И много вас там таких ночует?
– Да немало… А ты что спрашиваешь? Тоже ночевать негде? Так я могу устроить…
– Ну, нет. – Юноша поспешно перекрестился. – Пока, слава Богу, до этого не дошло.
– Как знаешь. – Доев рыбу, оборванец вытер губы ладонью и, поднявшись, довольно похлопал себя по животу. – Ну, пойду. Дела еще.
Лешка ничего не ответил – какое ему было дело до чужих дел? Со своими бы справиться!
Значит, для начала подвести, так сказать, предварительные итоги. Юноша прищурился от солнца и протянул руку к поясной суме – пересчитать точно, сколько осталось денег…
– Гад!!! Сволочь ушастая!!! Ну, псина…
А кошеля-то и не было! Срезали, да так ловко! И ясно, кто – давешний кудрявый оборванец, больше некому!
Ох, Леха, Леха, ну ты и разиня, даром что бывший акрит.
Вот так вот оно и бывает – кажется, уж так плохо все, так плохо, что хуже уже не будет – ан вот тебе! И нечего было жаловаться на жизнь. Да и сейчас…
Лешка живо обежал все развалины и кусты и, конечно же, никого не увидел – станет ворюга дожидаться, как же! Кажется, он говорил, что ночует здесь? Ладно… Хорошо, если не соврал. И еще хорошо, что рыба попалась сытная – до вечера точно есть не захочется, а там… А там что-нибудь придумается!
Итак… до вечера есть еще время. Можно поспать, а лучше… А лучше – сходить на старую работу, в секрет богоугодных заведений, тут ведь не так и далеко. А что – хорошая мысль. Жаль, раньше в голову не пришла…
Вытерев жирные руки о пожухлую траву, Алексей деловито зашагал вдоль по улице в обратную сторону, и, миновав стену Константина, свернул. Нечего и говорить, что по пути молодой человек внимательно приглядывался к каждому встречному мальчишке – не вор ли? Увы, лопоухих пока не попадалось. А жаль…
А в родном учреждении, несмотря на отсутствие – хотелось бы, чтобы – временное – протокуратора, по-прежнему кипела жизнь! Во двор то и дело въезжали какие-то повозки с поклажей, к которым тут же подбегали служащие, что-то пересчитывали, азартно переговаривались, кричали…
Сквозь распахнутые ворота Лешка заметил нескольких старых знакомых – вихрастого письмоводителя Льва, пару архивариусов и даже бывшего непосредственного начальника – согбенного лысенького старичка со сморщенным вытянутым лицом типичной канцелярской крысы. Старший тавуллярий Николай Калавр. Между прочим, человек весьма неглупый, у него с Лешкой когда-то установились очень даже неплохие отношения.
Подойдя к воротам, юноша кивнул привратнику – тот был из новых, и, естественно, Лешку не пропустил. Да тот и не собирался отсвечивать во дворе. Попросил только позвать «дядюшку Николая».
– Кого-кого? – изумился привратник.
Лешка сделал строгое лицо:
– Не «кого-кого», а господина старшего тавуллярия!
Привратник опасливо попятился – слишком уж воинственно выглядел сейчас непонятно откуда взявшийся незнакомец. Одет бедновато, зато какие мускулы, и глаза так блестят… холодно, словно меч или сабля!
– Господин старший тавуллярий! Тут к вам…
Чиновник, надо отдать ему должное, бюрократию не разводил, не выспрашивал – кто, да чего хочет? – просто вышел за ворота.
Лешка искренне улыбнулся:
– Здравствуй, дядюшка Николай!
– Алексий!!! – сразу узнал чиновник. – Ну, надо же! А ты возмужал. Был вьюнош, а ныне – мужчина. А на твое место уже взяли одного молодого парнишку, сразу после той драки. Тоже старательный.
– Ничего, – юноша благодушно махнул рукой. – Я вовсе не собираюсь возвращаться в ваш секрет, есть и иные дела.
– Судя по виду, ты вовсе не благоденствуешь!
Вот ушлый старикан! Ничего не скроешь.
– Но и к вам не рвусь…
– А вот это зря! – Старикан неожиданно улыбнулся. – Из тебя вышел бы толк. Помню, помню твою эпопею с приютами… Здорово ты их тогда раскусил!
Лешка почтительно поклонился:
– С вашей помощью, уважаемый господин Калавр.
– «Господин Калавр», надо же, – язвительно хихикнул чиновник. – Когда-то ты звал меня запросто – дядюшка Николай.
– Хорошие были времена… – Юноша ностальгически вздохнул и тут же понизил голос. – Я ведь чего зашел. Спросить – где сейчас семья вашего начальника, протокуратора Каллы?
– Тссс! – Старик испуганно оглянулся и, понизив голос, схватил Лешку за рукав туники: – Отойдем-ка подальше, парень…
– А что? – Нехорошее предчувствие снова охватило юношу, томительно-нехорошо сжалось сердце. – Что такое случилось?
– Андроник Калла вовсе не сам по себе подался к черту на рога, – тревожным шепотом пояснил дядюшка Николай. – Просто почувствовал, что запахло жареным. Точнее, его вовремя предупредили… Вот и смылся. Там-то попробуй его, достань!
– Ах вон оно что… – задумчиво протянул Алексей. – То-то его слуги распродают мебель. А куда отправился протокуратор, не знаешь?
– Почему не знаю? Знаю. В Маину, Монемвасию или в Мистру.
– В Мистру?
– Это все – в Морее… Что, не знаешь, и где Морея? Ох, молодежь, молодежь, когда ж вы учиться будете? Как тебе и объяснить… Остров Крит знаешь?
– Слыхал.
– Так вот, Морея – это как раз напротив.
Позицию у разрушенного дворца Лешка занял загодя, еще до наступления темноты. Просто спрятался неподалеку в кустах и теперь выжидал, когда же появится лопоухий воренок? Правда, тот вполне мог обмануть, и теперь вообще сюда приходить не собирался. Хотя, с другой стороны, может быть, он вообще поначалу воровать не собирался. Просто увидел объемистый кошель и…
Юноша скрипнул зубами и замер – вывернув из-за угла, прямо на него шагал Леонидас Щука – нищий старик и, по совместительству, турецкий шпион. Прямо на него – так показалось Лешке, но, конечно же, старик не обратил никакого внимания на кусты, а прошел мимо них прямо к развалинам. Почти сразу за старым лазутчиком туда же проследовала небольшая группа одетых в рубища подростков. Лопоухого – юноша смотрел внимательно – среди них не было. Не было… Но, если рассуждать логически, кто-нибудь их сей нищей братии, наверняка, должен был его знать.
Лешка про себя усмехнулся: кто-нибудь? Да как бы не все!
Между тем, как и всегда на юге, быстро стемнело. Густые сумерки опустились на вечный город, лишь где-то за углом виднелись отблески света. Оттуда же доносились пьяные вопли и смех, как видно, владелец кабака не боялся открыто нарушать распоряжение базилевса – с наступлением ночи закрывать все питейные заведения и тушить огни. Ага, потушили, как же! Ничего не боялись, собаки! Ишь, как веселились… А кабатчик-то, наверняка, в сговоре с ночной стражей.
Отблески кабацких огней отражались от мраморных остатков развалин… Впрочем, нет! Это там, среди полуразрушенных стен, запалили костер. Небольшой; но видно было, как бегают сполохи. Кстати, больше никто в развалины не пришел – одни подростки да старик Леонидас. А тем и лучше!
Выбравшись из кустов, Лешка, громко насвистывая, направился к разрушенному особняку.
– Эй! – подойдя к самой стене, крикнул юноша. – Где тут у вас вход?
Ответом была тишина, а внутри, за стеною, даже, похоже, притушили костер. Таятся! Или, точнее, опасаются чужаков. Как бы какой-нибудь камень на голову не сбросили. Лешка поспешно отошел от стены и снова крикнул:
– Эгей! Да выгляньте же хоть кто-нибудь! Ваш лопоухий сказал, что здесь вполне можно заночевать!
– Лопоухий? – в проеме меж стен выросла лохматая фигура старика. – Откуда ты знаешь Зевку?
– Здесь познакомились. – Юноша не стал вдаваться в подробности. – Я его еще угостил рыбой… и дал немного деньжат.
– Если у тебя есть деньги – чего тогда приперся сюда? – недоверчиво спросил старик. – Мог бы заночевать и на постоялом дворе или в доходном доме.
– Если б хватало денег, я б так и сделал. Так пустите?
За стеной зашушукались, видимо, совещались. Затем снова послышался старческий голос:
– Ты один?
– Как перст!
– Ну, Бог с тобой, заходи… Уж коли ты знаешь Зевку. Кстати, твоего дружка что-то долго сегодня нет.
Хорош дружок!
Ухмыльнувшись, юноша протиснулся в узкий, услужливо подсвеченный горящею головнею проем.
Посреди небольшой залы с полуразрушенными стенами и некими остатками потолка, в остатках кресел и на старом, без ножек, ложе, умещалось человек восемь подростков – девятый, с головней, стоял чуть поодаль – и старик. Леонидас Щука. Интересно, узнает ли он? Вряд ли…
Посередине, на мраморном полу, горел небольшой костер, вкусно пахло похлебкой, которую поспешно доедали сидевшие на ложе парни.
– Мир вашему дому, – приветствовал собравшихся Лешка.
– Как твое имя, путник? – Старик Леонидас пристально всмотрелся в гостя.
Юноша улыбнулся:
– Меня зовут Алексей. Предупреждаю сразу – денег у меня нет.
– Мы догадались, – хохотнул кто-то.
– Откуда ты? – продолжил допрос Леонидас Щука, он, похоже, был здесь старшим. Да, старшим, и не только по возрасту – подростки его слушались.
– Я из… из Мореи. – Лешка вспомнил разговор с дядюшкой Николаем.
Среди ребят прошелестел шепот:
– Ого! Из Мореи! Эка, откуда добрался!
– Ну, и как у вас там, в Морее? Турки? – ухмыльнулся старик.
Юноша, пожав плечами, ответил уклончиво:
– Пока нет… Но, кто знает?
– Садись, будешь гостем, – наконец смилостивился главарь подростковой шайки – ну, как его еще назвать? – Вот только жаль, угостить тебя нечем, эти сорванцы уже все сожрали!
– Я не голоден, – сглотнув слюну, Лешка уселся к стене, исподволь оглядывая компанию.
Сидевшие на ложе подростки – щуплые маломерки – не таили в себе возможных опасностей, как, впрочем, и все остальные, ну, разве что накинутся скопом. И то… Юноша уже присмотрел валявшуюся за ложем палку, которую, в случае чего, можно бы было использовать в качестве какого-никакого оружия. Хотя, если уж говорить об этом, имелось у него оружие и пострашнее. Направленное как раз на главного – старика! Но пока что применять его было рано.
– Я посплю здесь. – Лешка кивнул на валявшееся в углу тряпье. – Устал.
– Спи. – Леонидас пожал плечами. – А мы пока подведем наши итоги… не думаю, чтоб тебе это было бы интересно. Хотя может быть шумно… Эй-эй!
– Да он храпит уже! – тронув юношу за плечо, отозвался какой-то парень. – Ух, какие мускулы… Я б его принял к нам. А, Леонидас?
– Не дело всяких выскочек решать, кого принимать в общество! – грозно ощерился старик. – Ишь, всякое дерьмо еще тут будет решать, кого принимать… Алкиной, мальчик мой, а ну, отвесь ему пару ударов!
Старательно делавший вид, что крепко спит, Лешка приоткрыл глаза, увидев, как поднявшийся с кресла крепкий – лет пятнадцати – парень, наклонившись, схватил с полу палку…
– А что я? – залепетал с ложа провинившийся. – Я ничего… Просто сказал…
– Если б ты не сказал что-то не то, а сделал, наказание б было другое, – насмешливо произнес главарь.
И все засмеялись.
Нехороший был смех, нельзя сказать, чтоб веселый, или заискивающий, и даже не злорадный, а такой… по принципу – «Слава, Господи. Пронесло! Не я! Не меня! Другого! Так ему и надо!»
– Ой! – вскрикнул после удара мальчишка. – У-у-у… Зачем так больно-то?
– Алкиной, ударь его еще пять раз! – распорядился старик.
– Пять раз?! За что?!
– За то, что не умеешь молча терпеть боль.
– Да я… Да я на такие условия не соглашался! – мальчишка взъерепенился и, сжав кулаки, грозно взглянул на верзилу Алкиноя. – А ну, подойди только!
Алкиной замялся, видать, был не из смельчаков…
– Опусти палку, мой мальчик! – нехорошо засмеялся старик. – Ты правильно себя ведешь, Тимофей, очень правильно. Хоть ты еще и совсем мало у нас, но я… я горд за тебя, отроче!
Подойдя к отроку, Леонидас положил руку тому на плечо… и вдруг с неожиданной силой обхватил шею.
Тимофей захрипел, хрупкое тело его выгнулось…
– А вы, что стоите, твари? – зыркнул на остальных старик. – Вяжите отступника!
Подростки, как видно, запуганные главарем донельзя, бросились исполнять приказание.
– Ну вот, Тимофей. – Леонидас нагнулся над связанным парнем. – Теперь и поговорим. Поговорим, как следует… Ты ведь знал наши законы – не перечить старшему? Отвечай! – ухватив несчастного отрока за подбородок, старик с силой отвесил ему пощечину. – Отвечай! Знал?
– Знал… – чуть слышно отозвался отрок.
– Знал, а перечил! – Главарь наставительно обернулся к остальным. – И не первый раз я уже это замечал, не первый… И почему так? – Он ласково погладил лежащего по волосам и продолжал уже тоном доброго дедушки. – Разве ж я о вас не забочусь, не даю взятки стражникам, чтоб не трогали, чтоб разрешали? Не мне вам рассказывать, как плохо в большом городе одному… и как хорошо вместе, в обществе! А общество требует чего? Послушания, дети мои! В первую очередь – послушания. Без послушания нет общества. А потому… – Старик повысил голос. – Преступник будет строго наказан. Наказан смертью!
Несчастный дернулся и закричал.
– Заткните ему рот паклей, – деловито распорядился старик. – Теперь снимите рубаху… Нет, не развязывайте, можете разорвать – она ему более не понадобится. Переверните на живот…Алкиной, сядь отступнику на шею, а ты, Евстифей – на ноги. Теперь… – Старик грозно прищурился. – Каждый из вас, по очереди, будет бить его вот этой палкою по спине. Удар за ударом. И так до тех пор, пока не будет перебит позвоночник. А тогда мы кинем его на растерзание бродячим псам. Все слышали? – Привстав, старик повернулся, словно упырь и, выставив веред руку, зловещим шепотом приказал: – Начинайте! Сперва пусть подойдут самые слабые… Кто будет бить слишком слабо, пусть знает – потом Алкиной ударит его. Ты ведь не пропустишь слабака, Алкиной?
– Да уж, не пропущу, будьте уверены!
Крепкая осиновая палка глухо коснулась кожи. Первый удар… Затем – второй, уже более сильный… Несчастный застонал, дернулся…
– Э, нет, так не пойдет! – вскочив со своего угла, Лешка быстро подошел к старику и, не давая тому опомниться, произнес. – Мне нужно с тобой кой о чем переговорить, Леонидас Щука!
Главарь вздрогнул и гнусно осклабился:
– Ах, вот как! Ты знаешь мое имя!
– Да. И не только его. Отойдем? Здесь много лишних ушей.
Юноша, конечно, не собирался использовать свое оружие так рано, но – куда уж было деваться? Не смотреть же спокойно, как на твоих глазах методично убивают несчастного парня?
– Что ж, отойдем, – в рукаве старика блеснула рукоять кинжала.
Лешка хмыкнул – ну, надо же, кинжал. Достаточно хорошего удара в челюсть!
– А вы продолжайте! – Леонидас махнул рукой своим. – Я скоро.
И снова взметнулась в чьей-то руке палка…
– Ну, уж нет! – громко заявил юноша. – Старик, мне скоро понадобятся все твои люди! Пойми – ценен каждый человек. А ну, хватит!
Занесенная для удара – быть может, последнего – рука застыла и медленно опустилась. Палка уткнулась в пол.
– Кто ты такой, чтобы здесь распоряжаться?! – разъярился-таки старик. – А ну, дети мои…
– Ну, хватит театра! – разозлился уже и Лешка. – Ты даже не хочешь меня выслушать! Как бы не пожалеть!
– Так говори же! Чего ты хочешь?
– Я?! – Юноша усмехнулся. – Всего лишь хочу передать тебе поклон.
– Поклон?
– От… Константина Харгола!
– От Константина… От Константина Харгола?! Так он жив?
Выпучив глаза, Леонидас Щука медленно опустился на пол. Бесцветные кустистые брови его в удивлении…
