Тайный рыцарь

Это был даже не обоз. Раненых везли не на санях, не на телегах — на носилках из копий, плащей и щитов, закрепленных меж лошадьми. Далеко растянувшуюся и вязнущую в снегу вереницу охраняли полсотни вооруженных кочевников. В глухих заснеженных лесах Куявии низкорослые мохнатые лошадки и смуглокожие всадники с раскосыми глазами смотрелись диковато. Степные пришельцы и сами прекрасно сознавали свою чужеродность, а потому не рассчитывали на гостеприимство польско–тевтонских земель. Знатные нукеры в прочных пластинчатых латах и легковооруженные лучники боевого охранения продвигались крайне осторожно. Молча. Почти беззвучно. Не снимая доспехов и не убирая рук с оружия. Как и подобает опытным воинам, волею судьбы заброшенным на чужую территорию. На территорию врага.

Вел отряд молодой суетливый паренек с глуповатым лицом. Этот на кочевника похож не был. И вооружение проводник имел плохонькое: звериные шкуры да неказистый лук, не идущий ни в какое сравнение с мощным метательным оружием степняков. Замыкал процессию насупленный азиат — древний, как мир, седой, сухонький, но достаточно крепкий еще старик. Бездоспешный и безоружный, если не считать обоюдоострой — с двумя широкими наконечниками — палки поперек седла.

До сих пор степные воины благополучно избегали встреч с редкими сторожевыми разъездами польских панов и тевтонских рыцарей. Звери, коих в этих краях водилось видимо–невидимо, тоже их не беспокоили. Даже самые голодные и опасные хищники предпочитали выслеживать добычу подоступнее и пока обходили вооруженных людей стороной.

А вот снег доводил до бешенства. Снег был всюду. Глубокий, непролазный — под копытами. Нависающий белыми шапками — на еловых лапах. А еще снег без конца падал и падал сверху. Валил густыми хлопьями, забивался под одежду, таял, студил…

В северных краях морозный снежный хвост всегда тянется за уходящей зимой особенно долго. Но в этом году весна, похоже, и вовсе позабыла сюда дорогу. Конечно, весенняя распутица была бы хуже непролазных сугробов. Да вот только сейчас об этом как–то не думалось.

Замерзшие, злые воины прятали лица под остроконечными шлемами, отороченными сопревшим мехом. Давно отсыревшие тетивы пришлось снять с луков, колчаны и саадаки — закрыть наглухо. А без привычного дальнобойного оружия кочевники чувствовали себя неуверенно. Впрочем, лес — не степь: здесь от тугих монгольских луков и длинных стрел все равно проку мало.

Рукояти сабель и палиц скользили во влажных ладонях. Ремни снятых со спин и седел щитов натирали руки. Уныло свисали с копий отяжелевшие бунчуки. Выносливые, привычные ко всему боевые кони брели понуро, без энтузиазма. Даже запасные — загонные — лошадки, которых всадники вели в поводу, выглядели донельзя уставшими. Оно и понятно: слишком часто животные проваливались в сугробы по самое брюхо. Носилки со стонущими ранеными, привязанные к седлам, то и дело скользили по рыхлым холодным пуховым перинам.

Утешение было только одно: скоро… скоро все это закончится. Скоро можно будет укрыться от снежного царства под надежной крышей, у священного огня. В неприютной глухомани чужих земель, вдали от торговых и военных путей, есть убежище. Единственное место во всей Куявии и, пожалуй, во всей Польше, где пришлым кочевникам будут рады. И до убежища этого осталось совсем ничего.

Лучник, следовавший подле проводника, вдруг натянул поводья. Взмах руки… Жест тревожный и обнадеживающий одновременно. Что? Враг или друг? Бой и смерть среди холодных сугробов или долгожданный конец тяжелого пути?

Отряд встал. Воины мгновенно изготовились к бою. Сталь — из ножен. Повод — подобран. Щит приподнят. Так надо. Если хочешь выжить в неприветливом чужом краю, только так и надо. Пусть даже друг и союзник, готовый прийти на помощь, — где–то рядом. Кочевники хорошо усвоили законы войны. И о том, что самые верные союзники не всегда вовремя поспевают на выручку, они знали тоже.

К дозорному стрелку и проводнику приблизился еще один всадник. Не просто надежные, но и богатые доспехи, а также изукрашенные дорогими каменьями сабельные ножны выделяли его среди других степняков. И еще лицо, жестоко изуродованное лезвием секиры. Боевой топор стесал кожу с виска и левой скулы. Рана — свежая, едва затянулась. От жуткого шрама, что останется после нее, уже вовек не избавиться.

Шрамолицый не обменялся с лучником ни единым словом. Зачем? Лишний раз нарушать тишину и задавать вопросы нет нужды. И так все ясно. И так все видно.

Лес кончился.

Они пришли.

* * *

Заснеженная равнина раскинулась перед ними. Пустое, расчищенное от деревьев пространство на берегу Вислы. Без глубоких лесных сугробов, с крепким настом. Скакать по такой — одно удовольствие. Когда–то тут были пашни и крестьянские домишки. Теперь — безлюдье. И лес теперь вновь предъявлял претензии на отбитую у него землю. Небольшие островки кустарника и молоденьких упругих побегов видны повсюду. Пока, впрочем, еще слишком слабые, чтобы помешать обзору человека в седле.

В центре громадной неправильно округлой пустоши — холм. Вроде тех погребальных курганов, что в изобилии встречаются в степи, только побольше, посолиднее, с каменистым основанием. На вершине холма, словно прильнув к скальной породе, проступающей из обледеневшего грунта, возвышается замок. Не большой, не особенно высокий, но приступом брать такую крепость тяжко. Было тяжко… Когда–то, а теперь…

Сработала давняя привычка. Предводитель кочевников подал лошадь назад — в холодную тень деревьев. Лучник–дозорный и проводник последовали его примеру. Глаза видели то, что видели. Да, они пришли, но… Но произошедшие с замком перемены озадачивали и тревожили.

Ворота нерадивые хозяева замка толком восстановить так и не удосужились. Наоборот — разобрали временный частокол с узенькой калиткой, возведенный на месте разрушенной надвратной башни. И что взамен?

Зияющий проход закрыт какой–то нелепой железной павезой. Оттащить такую в сторону и поставить обратно — целое дело. Придется впрягать коней или быков. Крайне неудобно и весьма небезопасно. Над громоздкой конструкцией, выполнявшей нынче функцию замковых ворот, над стенами и вспомогательными башенками возвышалась главная башня замка — донжон. Сверху выглядывал не то лучник, не то арбалетчик, не то воин с коротким метательным дротиком. Один–единственный дозорный охраняет крепость?! А мост! Собственно, не мост даже. Обитатели замка, не мудрствуя лукаво, соорудили во рву основательную насыпь. Засыпать собственный ров! Да где ж такое видано! А сверху еще настелена мощная гать. Ни поднять, ни разрушить такой мост в случае осады невозможно, а сбить с него вражеский таран — так и подавно.

Но больше всего озадачивало и тревожило другое: ни на стенах, ни над нелепыми воротами, ни на наблюдательной площадке донжона не видать знакомого союзного герба — серебристой башенки на синем фоне. Не развевались, впрочем, здесь и знамена с причудливыми геральдическими знаками других польских панов. Тевтонских крестов тоже нет.

Лишь вяло шевелилось на воротной павезе намокшее полотнище со странным символом. Круг, квадрат… Прямые линии, прямые углы… Черное на белом… Что–то новенькое… Что–то совсем новенькое. Пугающе новое…

* * *

Предводитель кочевников колебался недолго. Они еще не приблизились к замку на расстояние полета стрелы, а значит, находились в относительной безопасности. Из замка их не достать. Вылазка? Что ж, тот, кто захочет их атаковать, скоро пожалеет об этом. Полсотни отборных степных воинов — не шутка. А отступать… Так некуда им здесь отступать. Не родные степи вокруг, а в этом чужом заснеженном, опостылевшем лесу долго они не протянут. Особенно раненые. Да и поздно уже отступать–то. Заметили ведь в замке, наверняка. Стража вот, правда, почему–то не суетится. Не похоже это ни на коварного врага, ни на гостеприимного друга.

Седой старик с обоюдоострым копьем приблизился к вожаку. Заговорил, отчаянно размахивая руками. Шрамолицый выслушал его доводы почтительно, но без должного внимания. Старец призывал к осторожности. Что ж, предводитель кочевников будет осторожным. Настолько, насколько может быть осторожным человек, привыкший воевать и побеждать.

Решение принято. Властный взмах руки послал к крепости двух разведчиков. Уходить отсюда просто так, ничего не выяснив, нельзя. Еще один повелительный жест… Носилки с ранеными укрыты за ближайшими деревьями. Еще дальше в лес степняки отогнали запасных лошадей. Присматривать за табуном оставили молодого проводника и старца.

Шрамолицый отдавал новые беззвучные приказы. Воины рассредоточивались, подтягивались к деревьям на краю леса. Оружие готово к бою. На лицах — ни следа прежней усталости. Если возникнет необходимость драться, атаковать нужно будет всем сразу. Навалиться гурьбой. Быстро. Громко. Наскоком… Это действенный прием. Это сбивает с толку противника. Это вселяет страх во вражеские сердца. Нужно только выбрать подходящий момент…

Всадник с рассеченным лицом напряженно следил за продвижением разведчиков. А на стенах по–прежнему — никого. Не бегут к бойницам стрелки, не мелькают над каменными зубцами шлемы и копья. Замок спал, как и все вокруг, спал затянувшимся зимним сном и не желал пробуждаться. А ведь дозорный на смотровой площадке главной башни давно должен был подать знак своим. Не подал… Может, все–таки ничего страшного? Может, узнал союзников и не счел нужным поднимать тревогу? Хорошо бы, если так.

Два разведчика преодолели ровно половину пути. Теперь любого из них легко достать со стен стрелой или арбалетным болтом. Никто, однако, не стреляет. Но и не спешит навстречу. Странно… Очень странно замок встречает гостей.

А есть ли там вообще кто живой? Все это начинало здорово смахивать на ловушку. Или на неприятный сюрприз..

Разведчики остановились. Прикрылись щитами. Топчутся на месте. Им запрещено приближаться к стенам ближе, чем требуется для того, чтобы перекрикиваться с защитниками. Оба что–то кричат, машут руками. Оружия в руках нет.

Громоздкая воротная павеза вздрагивает… Она не откатывается, не открывается. Она поднимается. Криво, косо, нелепо. Один конец заграждения остается на месте, другой задирается кверху. Удивительные ворота! Но они уже не преграждают въезд в замок.

Краткий сухой приказ шрамолицего — и вот уже весь отряд выдвигается из леса. Лошади идут неторопливой трусцой. Путь свободен — чего еще надо? Но на опасной границе — там, где стрела, пущенная из замка, утратит большую часть своей убойной силы, ударит на излете и не сможет причинить серьезного вреда, кочевник со шрамом на лице вновь останавливает воинов. Отсюда еще можно успеть отступить к лесу, если сонная крепость вдруг оживет, если проявит враждебность. Последняя мера предосторожности…

Чуть позади шрамолицего всадника придержал коня копейщик. Шрамолицый кивнул, не оборачиваясь. Копейщик поднял копье, тряхнул бунчуком. Снег с отяжелевшего конского хвоста на длинном древке осыпал обоих.

Разведчики впереди заметили знак.

Тронули коней, двинулись наискось — к распахнутому проему ворот. Ехали рядом — стремя в стремя, словно ища поддержки друг у друга. Ехали молча. И ехали медленно.

Отряд, вставший между лесом и крепостью, наблюдал. Отряд ждал… Предводитель степняков застыл в седле, стараясь скрыть от соратников внезапное предчувствие беды. Оно нахлынуло, накатилось вдруг, ни с того ни с сего, из ниоткуда. Страшное предчувствие неминуемой, неотвратимой гибели в чужой северной земле, среди лесов и болот. Сердце защемило от смертной тоски. Но он сидел прямо и недвижимо. Только зубы стиснуты сильнее обычного. Только щелочки глаз поблескивают стальными отблесками. Только из–под шлема стекает холодная капля.

Одна, вторая, третья… Прямо по шершавому желобку не зарубцевавшегося еще шрама. И это уже не тающий снег. Это пот неимоверного напряжения.

* * *

Испарину на изуродованном скуластом лице было хорошо видно со смотровой площадки замкового донжона. Четырехкратный прицел винтовки «Каг–98» давал снайперу такую возможность: надежная немецкая оптика безотказно работала и в условиях низких температур, и при повышенной влажности.

Скорострельные универсальные пулеметы «MG–42» тоже не боялись ни холода, ни сырости. Такие пулеметы можно устанавливать где угодно: на танках, автомобилях, мотоциклах… Сейчас они стояли на станках–треногах в угловых башнях замка. Боевые расчеты, скрытые в тени бойниц, давно пристрелялись к местности и распределили сектора стрельбы. Отряд кочевников топтался как раз на линии перекрестного огня.

Разведчикам не суждено было доехать даже до рва. В сотне метров от крепости лошадиное копыто потревожило снежный бугорок. Чуткий взрыватель противопехотной «прыгающей» «Schrapnellmine 35» отреагировал незамедлительно. Хлопок — и из неприметной белой кочки в облачке дыма подскочил небольшой цилиндрик. А полсекунды спустя — уже в воздухе, на полутораметровой высоте — прогремел взрыв.

Вздрогнули и люди, и кони. Степняки, остановившиеся на полпути между лесом и замком, невольно отшатнулись назад. Дернувшись от резкого движения, бунчук на копье сигнальщика еще раз окропил мокрым снегом лицо шрамолицего предводителя.

Двум всадникам впереди пришлось хуже: их осыпало не холодным влажным пухом. Триста шестьдесят пять стальных шариков и осколки корпуса «S. Mi.35» не оставляют никаких шансов в радиусе двадцати пяти метров. И доспехи от такой смертоносной сыпи не защищают. Оба разведчика целиком попали в зону поражения. Нашпигованные металлом с ног до головы, всадники рухнули наземь вместе с лошадьми.

И это было только начало.

— Фойер! — пронзительный крик–команда разнесся над обманчиво сонным замком.

На стены не выскочили воины, из распахнутых ворот не ринулась вражеская конница. Ударили стрелки. Сразу, одновременно. И вовсе не стрелами на излете.

Первую пулю снайпер вогнал точно в шрам предводителя степняков. Тот как раз поворачивал коня к лесу и подставил под выстрел левую — обезображенную половину лица. Вторая пуля пробила шлем и череп растерянного сигнальщика с конским хвостом на копейном древке. Третья настигла самого проворного всадника, уже гнавшего лошадь к спасительным деревьям. Конечно, ни щит, заброшенный за спину, ни чешуйчатый панцирь его не уберегли.

На угловых башенках зарокотали пулеметы. Пулеметчики начали с задних рядов, отсекая остальным кочевникам дорогу обратно. Невидимая, но непроходимая завеса смерти опустилась между лесом и степными воинами.

В воротах тем временем появились автоматчики. Вступил в бой минометный расчет. Укороченный и облегченный — специальная разработка для диверсионных групп — 80–миллиметровый «kz. s. G. W. 34» уже посылал через стену с внутреннего замкового двора осколочные «Wgr. 38». Мины–гранаты падали с пронзительным свистом, взрывались, вспучивая снег и землю.

Таков приказ: не считаясь с расходом боеприпасов, расстреливать всех и вся, кто приближается к замку. Ни потенциальный союзник, ни противник — никто не должен уйти. Слишком велик риск. Слишком опасна преждевременная утечка информации. Утечка может сорвать весь график выполнения миссии.

Это длилось недолго. Интенсивный обстрел прекратился, едва начавшись. Смолкло эхо. И вновь — тишина… И заляпанный кровью снег. И трупы людей и животных. Полсотни человек, полсотни лошадей. Прорваться к лесу не удалось никому.

Теперь оставалось самое неприятное. Добить раненых. Закопать тела. Уничтожить следы боя. Следы расстрела, если уж быть точнее.

Отделение автоматчиков прочесало окрестности. Солдаты быстро нашли и раненых, и небольшой табунчик низкорослых степных лошадок. С ранеными не церемонились. Лишние лошади тоже сейчас были не нужны: негде держать, нечем кормить, некому ухаживать. А приказа экономить боеприпасы по–прежнему не поступало. Короткие автоматные очереди вновь вспороли тишину куявского леса.

Налетевший с Вислы ветер еще раз шевельнул знамя над воротами — тяжелое полотнище с фашистской свастикой. Опять начинался снегопад, облегчавший работу похоронной команде. Замок Взгужевежа — Башня–на–Холме скрылся в густой пелене белых хлопьев.