Партизаны, подтягивавшиеся к Освальду, представляли собой удивительное зрелище. Судя по трофеям, которые многие лесные воины не преминули напялить на себя, в ельнике действительно нашли свою смерть немало тевтонских рыцарей.

Бурцев не смог сдержать усмешки, оглядывая воинство добжиньца. Грязная волчья шкура и чуть смятый стальной шлем–горшок с обрубленным рогом. Простенькая обувь из лоскутов грубовыделанной кожи и дорогая кольчуга двойного плетения, распоротая мощным ударом рогатины. Сучковатая дубина и треснувший треугольный щит с черным крестом на белом фоне. Крестьянский овчинный тулупчик и добротный плащ орденского брата. Засаленный кушак и заткнутый за него рыцарский меч без ножен. Любоваться такими контрастами приходится не каждый день. Впрочем, сам Освальд и его оруженосец Збыслав не стали обвешиваться чужим оружием. Видимо, дело принципа…

Кучка лесных людей наконец собралась возле своего вожака. Бурцев аж присвистнул. И это все?! Десяток лучников да четыре десятка конников на тевтонских лошадях! Всего–то с полсотни человек. Не в этом ли кроется истинная причина сговорчивости Освальда и его готовности заключить союз? Возможно, будь у добжиньца побольше людишек, отдал бы рыцарь приказ к нападению сразу, без всяких переговоров, а так… Так еще большой вопрос, кто победит. Похоже, добжинец вовремя смекнул, что одолеть дружину своего бывшего оруженосца будет посложнее, чем послов Конрада.

«Но ведь как блефовал, мерзавец!» — не без восхищения подумал Бурцев. «Вы все находитесь под прицелом моих лучников», — вспомнились ему грозные слова Освальда. Такому пану не рыцарствовать, а в карты играть. На деньги. На очень большие деньги.

Освальд глядел с самодовольной ухмылкой. Ну конечно, теперь–то добжиньский лис имеет полное право скалить зубы. Что ж… Бурцев улыбнулся в ответ. В конце концов, партизанская полусотня в его дружине лишней не будет. Уж он–то знал, как лихо бьются Освальдовы ватажники.

Былая настороженность тем временем уходила. Руки опускали оружие, мышцы расслаблялись, лица расплывались в улыбках. Польские партизаны и их недавние противники возбужденно гомонили друг с другом. Общение, правда, между разноязыкими воинами велось при помощи малозначимых восклицаний да яростной жестикуляции.

Мечта интернационалиста! И татары с монгольскими нукерами тут, и русичи, и поляки. И литовец Збыслав. И прусак дядька Адам… Худой мир, — он, как говорится, лучше доброй ссоры.

— Значит, мир? — на всякий случай уточнил Бурцев.

— Перемирие, — широко осклабился добжинец. — Бить магистра Конрада — это я завсегда пожалуйста. Ради такого дела и с язычниками союз заключить не грешно. Благо союзы ныне — вещь временная. Да ты не хмурься, Вацлав. Пока не уничтожим тевтонского магистра, союз наш крепок. Даю слово!

— Хорошо, — Бурцев кивнул. Слово благородного пана дорогого стоит, а Освальд не из тех, кто нарушает клятвы.

— И держи вот, в знак дружбы, — расщедрившийся Освальд протянул ему увесистую булаву. — Славная штучка — то ли тевтонскому духовнику, то ли слишком уж набожному брату принадлежала. Проливать кровь — не по–христиански это, понимаешь. Вот и пекутся некоторые крестоносцы о спасении своей бессмертной души — с булавами разъезжают, чтоб, значит, случайно лишний раз не согрешить. А такой дурой и без пролития крови человека на тот свет отправить — раз плюнуть. Бери, бери — авось пригодится.

Бурцев подарок принял. Невольно вспомнив монгольского палача. Вот ведь как получается: тот тоже казнил знатных нукеров без пролития крови — дубиной по хребту.

— Ну, спасибо, Освальд. — Тевтонскую булаву он подвесил к седлу. Долго держать такой «демократизатор» чревато — рука до земли оттянется. И — чтобы уж все было по–честному — решил сразу расставить точки над «i». Над самым главным «i».

— Между союзниками, пусть временными, не должно быть тайн. Не так ли?

— У меня нет тайн от тебя, Вацлав, — нахмурился рыцарь.

— И у меня не будет. Казимир Куявский погиб. Конрад Тюрингский увез с собой его невесту, — коротко сообщил Бурцев.

— Агделайду?! — ахнул Освальд. Глаза его полыхнули. — Так вот почему ты гонишься за магистром?

— И поэтому тоже.

— Ну, и?

— Я не уступлю ее тебе, Освальд.

Рыцарь выругался. Пальцы его вцепились в рукоять меча. Если бы не данное только что слово, сталь без промедления вырвалась бы из ножен. Воины Освальда и бойцы Бурцева встревоженно наблюдали за добжиньцем. Радостный гомон стих, руки снова потянулись к оружию.

М–да, ситуация…

— Княжна Агделайда должна выйти замуж за благородного супруга, а не за безвестного простолюдина! — прохрипел Освальд.

Бурцев скрежетнул зубами. Опять все упирается в благородство происхождения. Елки–палки, он уже начинает всерьез комплексовать по этому поводу. Ну что ему сделать такого, чтоб с полным на то правом надеть, наконец, на себя эти злосчастные рыцарские шпоры?!

— Пусть княжна сама сделает выбор. — Бурцев старался удержать себя в руках. — В конце концов, у каждого из нас есть право на поединок. Наш спор можно разрешить в честной схватке после того, как Конрад будет убит, а княжна свободна. Союзы — вещь временная, ты сам говорил об этом.

Рука добжиньца отпустила рукоять меча.

— Твои слова разумны, Вацлав. Так мы и поступим — решим спор в поединке, когда придет время. Хоть ты и не носишь на щите герб знатного рода, но я узнал тебя достаточно хорошо. И вот что я скажу: с тобой не зазорно будет скрестить рыцарский клинок.

Бурцев усмехнулся: это похоже на комплимент.

— А до тех пор мы бьемся вместе против общего врага. Пока жив Конрад — мы союзники, — закончил Освальд.

К рыцарю вернулось прежнее благодушие. Воины, окружавшие их, вздохнули с облегчением. И Бурцев распорядился по–татарски:

— Эти люди поедут с нами, Бурангул.

Сотник неодобрительно покачал головой:

— Тогда мы не сможем двигаться быстро. У них нет загонных лошадей.

— Нам теперь нужно передвигаться не только быстро, но и осторожно. Магистр Конрад уже ускользнул, а мы слишком удалились от туменов Кхайду. Эта земля — чужая, Бурангул. И у нас не так много воинов, чтобы пробиваться по ней с боями. Добираться до добжиньского края, куда направляется сейчас магистр, придется скрытно. А наши новые союзники знают безопасные тропы, ведущие туда. Рыцарь Освальд родом из–под Добжиня, и ему достаточно долго приходилось прятаться в польских лесах. Лучшего проводника нам не сыскать.

— А ты веришь ему, Вацалав? Сдается мне, с этими лесными людьми у нас уже была стычка.

— Если и была, то быльем поросла. Освальд так же, как я и ты, заинтересован в смерти Конрада.

— Тебе виднее, Вацалав…

Бурангул отъехал к своим лучникам. А к Бурцеву уже приближался хмурый и насупленный Дмитрий. Новгородский десятник тоже узнал давешних врагов:

— Ну и нашел ты, Василь, союзничков! Это ж те самые тати, что Федора Посадского живота лишили под Краковом. А вон тот, здоровый с кистенем, мне щит проломил.

— А татары Рязань сожгли! — оборвал Бурцев. — А я тебе при первом знакомстве яйца отбил! Но ничего ведь, идем сейчас вместе. Пойми, Дмитрий, эти поляки нужны нам, а мы — им. И у нас, и у них одна цель — Конрад. Так что не мути воду. Утешься тем, что татю с кистенем ты тоже зубы вышиб.

Десятник утешился. По крайней мере, сделал вид… И вскоре пополнившийся освальдовскими партизанами отряд двинулся обратно — к Глоговской переправе.