— О, глянь–ка, Василь, сам хан пожаловал!

По передовой действительно ехал Кхайду — в боевых доспехах, окруженный суроволицыми нукерами. За ханом следовал Сыма Цзянь. За китайцем — две лошади. На каждой — по связке снаряженных к бою шипастых «громовых шаров». После Вроцлава, где, не без участия Бурцева, сгорели тяжелые осадные орудия татаро–монгольского войска, уроженец Поднебесной упрямо вез вместе с пороховыми турсуками и эти ненужные, казалось бы, уже боеприпасы. Метать теперь их было нечем, однако бережливый и хитроумный Сыма Цзян считал, что бомбы можно успешно использовать вместо таранов — подкладывая их с зажженными фитилями под ворота вражеских крепостей. Выйдет ли из этого толк, не знал никто. Но в споры с советником Кхайду–хана скептики вступать не решались.

Хан внимательно изучал построение крестоносцев. Выдубленное степными ветрами лицо было хмурым. Кхайду сразу распознал опасность, исходившую от тевтонского клюва.

— Воины! — громко, но без пафоса обратился внук Чингисхана к бойцам авангарда. — Ценой своей жизни вы должны остановить немецких богатуров. Это будет нелегко. Почти невозможно. Но если тевтоны пройдут сквозь ваши ряды, значит, их не удержат и стоящие за вами. Победить в этой битве можно, лишь заманив врага в узкий проход между холмами у реки. Крестоносцы же, прорвав наш левый фланг, не попадут в ловушку — они направятся в обход холмов. Тогда битва будет проиграна.

Могильная, нет, пожалуй, даже замогильная тишина… Видимо, никогда еще Кхайду–хан не делал таких признаний. По крайней мере, перед рядовыми воинами.

— Непобедимый хан, — Бурцев первым нарушил молчание. — Нам потребуется помощь, чтобы остановить атаку крестоносцев. Твоя тяжелая нукерская конница пришлась бы…

— Мои нукеры и нукеры моих темников останутся в резерве, Вацалав, — перебил потомок Тимучина. — Я пока не знаю замыслов польских князей и магистра Конрада, поэтому сразу посылать в бой своих лучших воинов не стану.

— Но новгородцы…

— Новгородцы сами пожелали сразиться с немцами в первых рядах. И смерть их не пугает.

Это было правдой. Однако…

— Ты говоришь так, будто моя дружина обречена, хан.

Кхайду подъехал вплотную. И произнес тише — почти шепотом:

— А разве нет, Вацалав? Или тебе известно, как можно остановить воинов с крестами в самом начале боя?

Бурцев подумал. И кивнул. Схема Ледового побоища уже маячила перед его внутренним взором.

Если историки не лгут, то ровно через год Александр Невский разгромит тевтонскую «свинью» на Чудском озере. Князь выставит на пути орденской рати пешее ополчение новгородцев, в котором рыцарский клин увязнет, потеряет силу удара и маневренность. Затем Александр Ярославович обхватит фланги «свиньи» клещами правого и левого крыла и ударит в тыл засадным полком. Сегодня надлежит действовать так же. Только придется обойтись без засады. И фланговые удары будут наносить степные лучники. И задержать продвижение тевтонов должно не пушечное мясо ополченцев, а что–нибудь… что–нибудь другое.

Бурцев покосился на китайца:

— Да, хан. Мне известно это. Если ты не можешь прислать нам помощь из резервного отряда, то позволь хотя бы воспользоваться громовыми шарами мудрого Сыма Цзяна.

— У нас нет метательных орудий, способных забрасывать врага железными горшками с громовым огнем, — напомнил Кхайду. — Нет времени и нет материалов, чтобы их изготовить. Все дотла сгорело под Вроцлавом, так что построить тяжелую катапульту для этих громовых шаров не под силу сейчас даже Сыма Цзяну. А его легкие полевые стрелометы не предназначены для подобных снарядов.

— Мне не нужны метательные машины, — Бурцев решил проявить настойчивость. — Я прошу лишь громовые шары.

Нахмурились оба — монгольский военачальник и его желтолицый советник. Потом хан кивнул:

— Сыма Цянь, твои огненные стрелы уже готовы?

— Моя хоцзян почти готовая, — склонил голову китаец.

— Значит, громовой порошок из этих железных шаров тебе не понадобится. Отдай русичам одну лошадь со своими снарядами.

— Но непобедимая хана, — китаец встревожился. — Это наша последняя запаса. Она может пригодиться…

— Именно поэтому я приказываю отдать Вацалаву только одну лошадь. Сегодняшняя битва слишком много значит, чтобы беречь твое добро для последующих побед.

Бурцев еще гадал, о каких огненных стрелах заикнулся хан, а нукеры Кхайду уже аккуратно укладывали к его ногам увесистые шары с шипами.

Подумав немного, хан произнес:

— Бери под свое начало сотню Бурангула, Вацалав. Присоединяй ее к новгородцам и действуй как считаешь нужным. Если сможешь удержать атаку воинов с крестами — получишь золотую пайзцу. Если нет, то — видят вечный Тэнгри и всемогущая Этуген — лучше бы тебе пасть на поле боя.

Прозвучал короткий приказ, и Кхайду удалился от авангарда к левому крылу тумена. Там хан тоже ненадолго задержался. Бурцев явственно представил, как, приподнявшись на стременах, Кхайду вещает:

— Воины! Ценой своей жизни…

Почувствовав, что у него теперь полностью развязаны руки, Бурцев засуетился. Время, остававшееся до начала битвы, было слишком дорого.

— Выводи свою сотню вперед, Бурангул! — отдал он первый приказ человеку, который притащил его в татаро–монгольский лагерь на аркане. — Встаньте поплотнее перед новгородским стягом, прикройте нас. Тевтоны не должны ничего видеть.

В глазницах шлемовой полумаски Дмитрия угадывалось недоумение и тревога за спятившего командира. Во взглядах кочевников тоже промелькнуло удивление. Впрочем, это не помешало дисциплинированному Бурангулу в точности исполнить приказ. Не прошло и полминуты, как степные всадники живой стеной укрыли русичей от глаз противника.

— И что дальше, Василь? — новгородский десятник все еще смотрел на него, как на юродивого.

Бурцев прикопал первый «громовой шар», оставив на земле лишь короткий облепленный порохом фитиль. Лепота! Теперь бомба напоминала срубленную и наполовину увязшую в болоте голову сказочного витязя. Только крови вокруг отсеченной головы не было. Но кровь еще появится, и будет ее немало — в этом Бурцев не сомневался.

— Мне нужен огонь, факелы и помощники, — распорядился он.

Что от них требуются добровольцы из десятка Дмитрия, уяснили быстро. Работа спорилась… Метательные снаряды Сыма Цзяна по воле Бурцева превращались в фугасно–осколочные мины, а неподалеку уже дымился костерок. Приготовлены и факелы — связки зажигательных стрел, какие имелись в колчане каждого степного лучника. Пропитанная маслом и намотанная на наконечники пакля только и ждала, когда ее сунут в огонь.

Стрелки Бурангула опасливо поглядывали на новгородцев, возившихся за их спинами с «громовыми шарами». Но вскоре у татар появился другой повод для беспокойства.

Под рев рогов и труб крестоносцы наконец двинулись вперед — на авангардный отряд левофлангового тумена. «Ударят точно в середку — по новгородскому стягу», — понял Бурцев. Значит, он не ошибся: «угощение» для «свиньи» нужно готовить именно здесь.

Все! Дело сделано. Мины, по его указанию, прикопаны в тяжелом сыром черноземе. Помощники–саперы снова в седлах…

Китайские бомбы Бурцев расположил в несколько рядов. Если все пойдет как надо, глубокое построение тевтонов увязнет в минном поле, захлебнется собственной кровью. Сектора поражения рассчитывались таким образом, чтобы ни один из осколков не пролетел мимо свиного рыла. Главное теперь — верно рассчитать время, поджечь фитили и самим успеть уйти с заминированного участка. Новгородцев–то он сразу отвел назад на приличное расстояние и велел не высовываться из–за щитов, пока не стихнут взрывы. Но лучники Бурангула должны стоять на своей позиции до последнего.

Движение рыцарей ускорилось. Крестоносцы, опустив копья, перешли на рысь, пехота побежала. Тевтоны намеревались побыстрее проскочить простреливаемое из луков пространство и набрать скорость для сокрушительного копейного удара.

Лучники Бурангула дали первый залп. Стрелы с тяжелыми наконечниками ударили в бронированное рыло «свиньи».

Клин выдержал. Лишь несколько человек, не успевших прикрыться щитами, выпали из седел. Рухнуло с полдюжины лошадей, защита которых оказалась слишком уязвимой. Но никакого замешательства эти потери не вызвали. Задние ряды объезжали или на скаку перемахивали через павших. Освободившиеся места в строю занимали новые всадники. Тевтонский клин восстанавливал самое себя. А четкости и слаженности действий орденских рыцарей в строю могли бы позавидовать организаторы военных парадов на Красной площади.

Засвистели редкие стрелы ответного залпа. Жиденького, но все же ощутимого. Повалились на землю стрелки Бурангула. Заплясали, сбрасывая наездников, раненые лошади. Легковооруженные стрелки — это не ханская гвардия нукеров, закованных в стальные латы…

— Огня! — приказал Бурцев.

Ему и его помощникам подали зажженные факелы. Пакля на тугих связках стрел потрескивала, слетавшие с острых наконечников брызги пугали коней.

— По моему приказу подпаливаете фитили и отступаете! — еще раз проинструктировал Бурцев бойцов из десятка Дмитрия. — Сначала жжем передние громовые шары, потом те, что сзади!

Он повернулся к татарскому сотнику:

— Бурангул! Как только загорится первый фитиль, уводи своих бойцов в стороны. Без боя расступитесь перед крестоносцами и что есть сил гоните лошадей прочь отсюда. Кто отстанет — погибнет. Потом разворачиваетесь и расстреливаете тевтонов с флангов. Все ясно? Тогда ждем. Осталось недолго.

Бурцев тронул коня, протиснулся между стрелками Бурангула. Одна рука сжимает поводья, другая — горящий факел. Ждать, в самом деле, оставалось недолго, но до чего же тяжкое это было ожидание! До чего неуютно чувствовать себя под прицелом атакующего рыцарского клина.

Лучники продолжали засыпать стрелами приближающегося противника. Отчаявшись пробить бронированный лоб «свиньи», теперь они старались поразить задние ряды тевтонского клина и его чернодоспешную середину, укрывшуюся за тяжеловооруженными всадниками. И стрелы, перелетая через ударную группу закованных в железо рыцарей, все чаще находили своих жертв. Самые серьезные потери несли кнехты. Внутри клина становилось просторнее, а позади движущейся трапеции обозначился черный след из утыканных стрелами пехотинцев. Изредка среди пораженных кнехтов попадались серые плащи сержантов и рыцарей–полубратьев. Пятна же поверженных всадников в белых одеждах выделялись еще реже.

Крестоносцы упорно держали построение, выставив перед собой щиты и копья. Навстречу оперенной смерти они мчались с бесстрашием берсеркеров и хладнокровием бездушных машин. И пока строй сплошного металла не рассыпался, даже опытные лучники кочевников были ему не так страшны, как рыцарям–одиночкам. Тевтонский клюв, спаявший крестообразной пайкой воедино сотни людей, не ведал страха. Наоборот, несокрушимая орденская «свинья» сама внушала ужас. Психическая атака! Вот что это было…

Всадники Бурангула не дрогнули, не попятились. Но меткость все же начинала подводить стрелков. Степные кочевники привыкли воевать наскоком: напасть, два–три раза натянуть и спустить тетиву, отступить, атаковать снова и вновь откатиться. А вот так, стоя на одном месте и ожидая удара железного кулака, ощетинившегося копьями… Так им было в новинку. Но и не ждать нельзя. Тевтонская «свинья» должна видеть перед собой обреченную жертву. И наращивать, наращивать с каждой секундой скорость, чтобы в итоге лишиться возможности развернуть свое кабанье–стальное «рыло» в сторону. Несущийся клин был сейчас многорогим разъяренным быком, а лучники Бурангула — воплощением тореадора и его красной тряпки. В последнее мгновение перед столкновением они исчезнут, обратятся в пустоту. Если успеют…

Люди все понимали, люди волновались и пускали стрелы уже не так точно. Даже степные лошадки недоуменно переминались на месте, желая поскорее убраться с пути живого вала, лязгающего мертвым железом.