— … за, пес!

Было дурно, было плохо, возвращаться из небытия не хотелось. Но слишком настойчиво хлестали его по щекам, слишком громко кричали прямо в ухо:

— Открой глаза, пес!

Он попробовал пошевелиться. Никак! Все тело словно скрутила невероятной силы судорога. Только вот судорога не впивается в кожу крепкими путами. Связали! Правда, как–то странно. Бурцев не валялся беспомощным кулем в ногах победителя. Он стоял.

Бурцев открыл глаза…

Нет, не стоял. Висел на веревках, примотанный к стволу одинокого сухого дерева посреди поля. Без оружия, без доспехов. Спасительная роща, откуда началась их атака, была так далеко. Аделаида — еще дальше. А–де–ла–и–да! Малопольская княжна, окруженная эскортом всадников с черными на белом крестами, уже въезжала в ворота Сродовской крепости.

На месте недавней стычки хозяйничали с десяток крестоносцев и несколько кнехтов Казимира. Бурцев скрипнул зубами: тут полегли все краковские дружинники. Все до единого. В живых остался только он. Остался или оставили?

Сучковатый ствол и сухая шершавая кора больно царапали руки, шею, затылок. Путы за малым не сдирали кожу.

— Ну, очухался?!

Откуда–то сбоку выплыло мясистое лицо Казимира. Сейчас, когда куявский князь был без шлема и даже без войлочного подшлемника, видно, что он и в самом деле лыс, как колено девицы. Княжеский череп блестел от пота. Эх, сейчас бы по этой черепушке да хорошенькой дубинкой. Бурцев не сдержал усмешки.

— Напрасно скалишься, пес! — процедил сквозь зубы Казимир. — Скоро скулить начнешь.

Лающий звук (вот уж где пес так пес!) немецкой речи заставил князя вздрогнуть. С почтительным поклоном Казимир повернулся к говорившему.

Человек, заставивший склонить голову князя Куявии, восседал на высоком статном жеребце. Всадник тоже был высок. И худ. И белобрыс. И неулыбчив. Есть такая бедная на сокращения лицевых мышц мимика, которую принято называть застывшей. Или мертвой. В общем, рубахи–парня с душой нараспашку из незнакомца явно не получилось бы.

Латы всадника прикрывала длинная белая кота без рукавов, с двумя — спереди и сзади — разрезами для верховой езды и плащ на меху. Из–под грубого сукна накидки виднелись только кольчужные рукава и плетенные из мелких колец перчатки, а на ногах — кольчужные чулки с металлическими поножами.

Держался худощавый наездник так, словно ничего, кроме легкого одеяния, на нем сейчас не было. Привычные латы, сколь бы тяжелыми они ни являлись, ничуть его не стесняли. В руках незнакомец держал шлем. Такой же горшок–топхельм, что у Казимира, только чуть более обтекаемой формы и без устрашающих рогов. На голове — шапочка–подшлемник из плотной ткани с толстым слоем уплотнителя и кольчужный капюшон. У седла — треугольный щит. На боку — длинный меч в простых ножнах. Ничего лишнего, ничего нефункционального.

Но, конечно же, в первую очередь внимание Бурцева привлекли кресты! Крест на всю грудь коты, крест на левом плече плаща, крест на щите. И еще один — совсем уж маленький — крестик на снятом шлеме. Кресты — черные, тевтонские, но обрамленные желтой каймой. Кроме того, в центре перекрестия красовался небольшой схематичный щит того же золотисто–желтого цвета. На этом геральдическом щитке можно различить изображение черного орла.

Ох, не простой крестоносец подъехал к Казимиру! О том же свидетельствовала и почти вассальная почтительность куявского князя, который каждому встречному–поперечному кланяться не станет.

Всадника с черно–желтыми крестами сопровождал конный копейщик в кольчуге и серой накидке. Беспросветно черный крест на ней был изображен в усеченном Т–образном виде. У мистера «Т», как окрестил про себя Бурцев этого вояку, каждая эмоция отражалась на раскрасневшемся лице. Сейчас, например, парень прямо–таки раздувался от важности.

Всадник с черно–желтыми крестами еще что–то произнес по–немецки. Смотрел он на Казимира, но голову склонил к своему спутнику.

А–а–а, понятно. Мистер «Т» тут у них за переводчика! Что ж, в самом деле важная персона.

— Господин Конрад Ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии спрашивать, тот ли есть это рыцарь, что возглавлять смелый атак на ваши люди, герцог Казимир? — торжественно и с сильным немецким акцентом провозгласил копейщик.

— Скажи пану Конраду, сержант, что это именно тот человек, — хмуро ответил князь, названный на западноевропейский манер герцогом. — Хотя в его благородном происхождении я лично весьма сомневаюсь. Скорее всего, это не рыцарь, а один из польских разбойников, которые прячутся в Силезских лесах.

Вновь зазвучала немецкая речь. Мистер «Т» переводил ответ Казимира.

С «дойчем» у Бурцева было плоховастенько, а генетическая память на сей раз молчала. Предки–германцы в роду Бурцевых, видимо, отсутствовали. Впрочем, сейчас его больше занимал титул Конрада, с геральдической четкостью отчеканенный переводчиком в сержантской «должности». Неужели, это и есть тот самый магистр, о котором с такой ненавистью говорили Аделаида и Освальд. Вот уж поистине мир тесен — дальше некуда.

— Господин Конрад Ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии говорить, что тем удивительнее есть доблесть простолюдина, который напасть на рыцари герцога Куявии и одолевать их, если бы не помощь наш случайный отряд из Сродобург. Еще господин Конрад желает узнавать, зачем лесной разбойник атаковать герцога Казимир?

— Этот человек хотел похитить княжну Агделайду Краковскую. И, кстати, не в первый раз. Его опознал кнехт, состоявший на службе у моего верного вассала Якуба по прозвищу Одноух. Неподалеку от Врацлава этот плененный лиходей отбил Агделайду у моих воинов. Как мне донесли, он — чернокнижник, способный извергать адский смрад, от которого слезы застилают мир и в добрых католиков вселяется бес. Люди, коих касается дыхание зловонной огненной геенны, в страшных корчах катаются по земле, словно безумцы.

«Казимиру поведали о «колдовском“ действии спецсредства «черемуха“», — понял Бурцев. Сравнение слезоточивого газа с адским смрадом прозвучало оригинально.

— Позже, — продолжал Казимир, — Якуб Одноух с малым отрядом выследил этого колдуна и похищенную им княжну. Но чернокнижник своими заклятиями призвал на помощь хорошо известного почтенному магистру разбойника — Освальда Добжиньского, осмеливающегося носить рыцарские шпоры. А сам растаял в воздухе и увлек с собой Агделайду. Мои люди нашли его доспехи: шлем с прозрачным забралом и панцирь из неведомого металла. Шлем, по моему приказу, раскололи секирами и боевыми молотами. Но зачарованные латы не пробивали даже арбалетные болты, пущенные с десяти шагов. Тогда я приказал сжечь проклятые доспехи, а то, что от них осталось, — утопить.

Вот идиот! Бурцев криво усмехнулся. Утопить единственный на весь этот мир титановый бронежилет!

Мистер «Т», склонясь к магистру, шептал ему в ухо быстро и вдохновенно. Конрад Тюрингский удивленно вскинул брови. Прошиб–таки непробиваемое тевтонское спокойствие рассказ «герцога Казимира».

Магистр подъехал к пленнику почти вплотную — конь крестоносца теперь едва не упирался мордой в дерево. Конрад что–то проговорил. Бурцев разобрал лишь слово «вэр» и уловил вопросительную интонацию.

«Интересуется, кто я такой, — догадался он. — И что отвечать этому фрицу? Ихь бин полицай фон беруф?» Так ведь не поймет, горшок тевтонский. И юмора не оценит. С этим у него, кажется, туго — с юмором–то…»

— Господин Конрад Ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии, спрашивать, кто ты есть такой? Как твой имя? Откуда ты есть? — скороговоркой выпалил мистер «Т».

— Я есть Вацлав, — передразнил тевтона Бурцев. — И еду из Вроцлав. Понимэ?

Переводчик нахмурился — скорее озадаченно, чем сердито. Перевел. На этот раз Бурцев расслышал почтительное обращение «хэр Конрад».

Магистр снова задал вопрос:

— Господин Конрад Ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии, интересовать, ты есть поляк, Вацлав?

— Наин, — качнул головой Бурцев. Сейчас он смотрел не на сержанта с буквой «Т» на груди, а в глаза Конраду. На таком примитивном уровне уж как–нибудь можно объясниться и без шнурка–переводчика. — Я русский. Русич. Ихь бин русишь. Фэрштейн, хэр Конрад?

«Хэр» он произнес с подчеркнутым удовольствием, нарочито смягчив гласный звук. Магистр, впрочем, никак не отреагировал. Видно, просто не заметил насмешки. Или не понял. Серый сержант, оставшись вдруг не у дел, лишь растерянно хлопал глазами

— Русишь? — задумчиво повторил Конрад. — Русишь…

Неужели это настолько зэр интересант? Может, стоило все же прикинуться поляком?

— Господин Конрад Ландграф Гессенский и Тюрингский, магистр ордена Святой Марии, хотеть знать, у какой герцог–князь русских земель ты нести свой служба, колдун Вацлав? — вновь безбожно исковеркал вопрос «хэра» переводчик.

Ну во–от! Классическая схема допроса: на кого работаешь и т. д., и т. п. А закончится небось все пытками. И ведь даже не солжешь убедительно. Поди припомни русских «герцогов» тринадцатого века! Александром Невским, что ли, прикрыться? Только вряд ли это поможет. С Александром Ярославичем немецкие псы–рыцари, судя по курсу школьной истории, не очень–то ладят.