Нехорошо! Татарский лучник в легком кожан доспехе настороженно всматривался во тьму. Во даже наложил стрелу на тетиву, а его мохнатая лошадка, повинуясь воле всадника, сделала первый шаг к засадному овражку у холмов. Потом еще один.

— Почуял, ирод… — выдохнул Освальд. — Дядь Адам, луки к бою!

— Уже, — шепотом ответил бородач.

Люди в волчьих шкурах поднялись из укрытия с одновременно. Мгновение — и тетивы натянуты до уха. Татарин не растерялся, не шарахнулся в сторону. Вскрикнул, предупреждая соратников об опасности, вскинул свой лук. Он оказался на одной линии прицела с гарцевавшим чуть позади тяжеловооруженньм всадником из охраны татарского «князька».

Вот и славно! Бурцев, опередив всех, нажал спусковой рычаг арбалета.

Тяжелый оперенный болт ударил точно в цель. Пронзенный насквозь лучник с полсекунды еще держался в седле, а затем повалился обмякшим кулем. Конный латник за его спиной, хрипя и харкая кровью, тоже медленно сползал с лошади. Пальцы выдирали из горла короткое толстое древко.

Удачный выстрел! Арбалетный болт, пробив лучника навылет, поразил и вторую жертву. Одним махом двоих побивахом…

В воздухе уже свистели стрелы партизан. Из темноты в освещенное кострами пространство ринулись всадники Освальда. Грохнули о землю копыта, освобожденные от мягких тряпичных «портянок». Лязгнула сталь, вырываемая из ножен. Закричали, разбегаясь в ночь, полоняне…

Вражеские конники валились наземь. Убитые — молча. Раненые — с визгом ярости и боли. В теле каждого из них трепетало оперение польской стрелы.

Бурцев отбросил разряженный арбалет, вскочил в седло, а хлопцы дядьки Адама повторили свой смертоносный залп. Когда он погнал Уроду вслед за дружинниками Янека, лесные лучники спустили тетиву в третий раз.

Степняки, однако, не ударились в панику. Тяжеловооруженные всадники плотно сбились вокруг своего предводителя и отступили от костров. Несколько уцелевших лучников отстреливались с невероятной меткостью и скоростью. Прежде чем отряд Освальда врубился в преграду из людей, коней и железа, Янек потерял двух дружинников. Предсмертный крик прозвучал и среди стрелков дядьки Адама. Но едва дело дошло до рукопашной, смешавшей всех и вся, обе стороны прекратили перестрелку. Время стрел прошло. Теперь судьбу схватки решали мечи и сабли.

Освальд точным копейным ударом, красиво — словно на турнире — вышиб из седла татаро–монгольского всадника. Мощный рыцарский конь по инерции опрокинул своим весом еще одного противника, но уже в следующее мгновение кто–то ловко срубил наконечник Освальдова копья. Добжинец выхватил меч. Збыслав тем временем кистенем сбил с коня легковооруженного лучника и теперь яростно отмахивался сразу от трех противников. Только грозно рассекающая воздух над головой мачуга да нехарактерная для внушительной комплекции оруженосца ловкость спасали его от неминуемой гибели.

Дружинники Янека тоже увязли в схватке, утратив преимущество внезапного натиска. Силы оказались приблизительно равны, а в жестокой рубке кочевники ничуть не уступали полякам. Западные фехтовальные приемы нашли достойного противника в лице восточной хитроумной манеры ложных выпадов, бешеной игры легким кривым клинком и частых рубящих ударов.

Да, окажись Бурцев сейчас в букмекерской конторе, он затруднился бы с выбором — на чью победу делать ставки. Впрочем, победа как таковая не интересовала ни одну из сторон. Поляки прорывались к татарскому военачальнику, а кочевники сосредоточились на спасении своего предводителя. Они вели оборонительный бой, даже не пытаясь контратаковать, и медленно пятились к частоколу — за раздвинутые щиты–мантлеты.

Уводят своего «князя», уводят! С ходу опрокинуть врага партизанам не удалось — небольшая гвардия панцирных всадников оказалась слишком крепким орешком.

Бурцев бросился на помощь Освальду, которому приходилось особенно тяжко. Рыцарь пробился сквозь вражеские ряды дальше остальных, и теперь противник обступал его со всех сторон. Добжинец еще держался, но изрубленные доспехи Освальда обильно покрывала кровь — и не только чужая. Рыцарь уже пошатывался в седле. В одиночку он долго не протянет.

Бурцев успел рубануть по чьей–то чешуйчатой спине, по звонкому стальному шлему, отороченному мехом, по круглому — с плетеной бахромой вдоль края — щиту. Правда, ни один татарин так и не рухнул с коня под его мечом. Зато ближайший противник Освальда развернул лошадь мордой к Бурцеву.

— Пан Освальд! — с правого фланга к добжиньскому рыцарю пробивался Збыслав. Обзавестись запасными конями он так и не успел. До коней ли сейчас! Увесистый шарик на цепи с гудением выписывал в воздухе круги, петли и восьмерки. Два вражеских воина с размозженными черепами уже валялись позади рыцарского оруженосца.

Появление косолапого гиганта пришлось весьма кстати: израненный Освальд едва держался на лошади. Збыслав, ударив сзади, ловко — как скорлупу ореха — расколол кистенем еще один шлем. Остальных противников оруженосец просто отогнал грозной мачугой от обессилевшего господина.

Но вот Бурцеву помочь было некому. Напавший на него кочевник оказался искусным бойцом. Первый удар прямого клинка он играючи отбил изогнутой саблей. Бурцев поднял щит, взмахнул мечом, надеясь исправить свою ошибку. И… сам едва не слетел с коня от ответного удара. Лишь по чистой случайности край щита прикрыл его лицо. Но промежуток между первым и вторым взмахами кривого клинка был слишком мал, чтобы вновь воспользоваться щитом. Пришлось парировать мечом.

Металл зазвенел о металл. Сотрясение отозвалось по всей руке — от кисти, до самого плеча… Сабля противника скользнула вдоль меча, цапнула его эфес. Затем последовал хитроумный финт кистью. И Бурцев проводил прощальным взглядом собственное оружие, взлетевшее вверх.

Да, Васек, биться в конном строю на железе — это тебе не резиновой дубинкой махать в спортзале.

А кривая сабля отразила свет костров над головой Бурцева. Вот так, значит, кончают свой путь омоновцы, сунувшиеся в чужое время.

Лающий крик перекрыл шум боя — татарский военачальник отдал своим телохранителям очередной приказ. И…

… разящего удара не последовало. Воин, уже занесший клинок над Бурцевым, вдруг резко развернул лошадь. Тот же маневр одновременно проделали и другие охранники «князька». Бегство их было настолько неожиданным и беспричинным, что поляки в недоумении замерли с поднятым оружием.

Кочевники расступились. И среди конных возни пехотинец. Все тот же желтокожий старик в длинны одеждах. Лицо перекошено то ли от ярости, то ли от страха. Сощуренные глазки — еще более узкие, чем остальных степных воинов — превратились в две морщинистые щелочки, а одеяние, никак не соответствуйщие статусу воина, угрожающе колыхнулось. В зуба желтолиций держал тлеющий пук промасленной ткани, а в руках…

Бурцев всмотрелся. Две чудные болванки — по одной в каждой руке. Глиняные толстостенные круглобокие горшочки поблескивали острыми стальными на шлепками. Похоже на плошки–лампадки с фитильками в узких горлышках.

Визжа что–то сквозь сжатые зубы, старик поднес к рту один глиняный шар. До чего же он похож сейчас на бойца, вырывающего зубами чеку гранаты!

Стоп! Граната?! А чем еще может быть эта глининая округлая чушка? Если набить такую порохом по завязку да запалить фитиль…

Желтолицый уже запалил: струйка дымка вилась над глиняным снарядом. Взмахнув рукой, чтобы oгонек разгорелся посильнее, он швырнул ручную бомб в поляков.

Рвануло над Освальдом, Збыславом и двумя краковскими дружинниками. Всех четверых окатил сверху огнем, осколками, вонючим дымом. Оруженосец добжиньского рыцаря, скорее инстинктивно нежели осознанно, прикрыл себя и господина щитом А вот дружинникам не повезло: обоих буквально вышвырнуло из седел. Оглушенные, обожженные, побитые осколками, подняться они уже не смогли. С жалобным ржанием рухнул конь под Освальдом: несчастному животному перебило позвоночник. Опаленный жеребец Збыслава шарахнулся в сторону. Запаниковавшие партизаны тоже разворачивали лошадей.

Плохо! Если побегут сейчас — всем крышка. Бурцев заорал во всю силу легких, как некогда при стычке со скинами:

— Сто–о–оять!

Поляки в нерешительности затоптались на месте. А желтолицый бомбист подпаливал фитиль второй гранаты. Огонь тлеющей ветоши, должно быть, жег ему губы, а едкий дым лез прямо в глаза: из зажмуренных щелочек ручьем лились слезы. Однако старик терпел. Выплюнул дымящийся огарок он только когда заискрился фитиль глиняного шара.

«Этот взрыв решит все», — понял Бурцев. С воплем отчаяния, он ударил пятками в бока Уроды. Лошадь взвилась на дыбы, понесла. Но несла она туда, куда направлял ее всадник. Цель была одна — треклятый старикан, изготовившийся для броска.

Урода грудью сбила престарелого «гренадера». Искрящаяся граната выпала из его цепких пальцев, укатилась куда–то под копыта татарских коней. А через пару секунд прогремел взрыв. Взвизгнули осколки, полыхнуло пламя. В удушливом облаке порохового дыма взлетели ошметки мяса и кровяная взвесь. Оглушительное ржание, дикие крики, падающие всадники, искалеченные лошади…

Мимо Бурцева промчался воин в стальной чешуе. Без шлема и щита. Кривая сабля нелепо болталась на ременной петле, брошенный повод свисал с лошадиной шеи. У несчастного животного дымились и грива, и хвост. Лошадь вела себя, словно необъезженный мустанг на родео. Всадник обеими руками держался за обожженное лицо, однако не падал: ноги степняка крепко обхватили бока беснующейся кобылицы. Упасть ему помогли. Янек достал беспомощного противника мечом. Да и остальные поляки наконец вышли из ступора. Воспрянув духом, партизаны с новыми силами навалились на врага. Освальд и Збыслав остались позади. Теперь отряд вел новый предводитель. Впрочем, вел — слишком громко сказано. Просто взбесившаяся Урода полностью вышла из–под контроля, вырвалась вперед и заметалась среди таких обезумевших монгольских коньков.

Вероятно, лишь непредсказуемая траектория движения испуганной лошади спасла Бурцева от вражеских клинков. Сам–то он полностью сосредоточился на том, чтобы удержаться в седле. Оказаться на земле, под копытами — было равносильно смерти. Двжды или трижды он получил ощутимые удары по щиту и шлему. Разок кривая сабля вскользь чиркнула по панцирю. А потом из облака пыли и рассеивающегося дыма вдруг вынырнул всадник с развевающий лисьим хвостом на шлеме. И с серебряной пластиной на груди.