— Что возить? — вежливо переспросил Мункыз.

— И лошади хорошие, — задумчиво продолжал немец, глянув на коновязь. — Ты слышал о новом приказе коменданта, Мункыз? Повозки и здоровые кони реквизируются. Нам сейчас нужны повозки и кони.

Ах, вот в чем дело… Бурцев сжал зубы. Эвакуация! Ну да, конечно. Полнолуние начинается этой ночью, так что пора бы. Сначала фашики вывезут все, что можно, гужевым транспортом, потом из Иерусалима уйдет техника с личным составом цайткоманды. Потом — атомный взрыв. Только прежде германские хрононавты проведут один эксперимент. Отправят в центральный хронобункер СС Аделаидку.

Бурцев старался дышать глубоко и ровно.

— Лошадей забираем, — заявил фриц. — Телегу тоже.

Эсэсовец осклабился:

— Избавим тебя, Мункыз, от нечистого мяса.

Повинуясь приказу Хранителя, кнехты вывели со двора верховых коней, потом упряжку. Оставили на улице. Кому–то, кто ожидал снаружи. Вернулись. Все происходило в полной тишине. А что тут скажешь? Эти ребята не просят «мамка, курка, яй–ко, салко давай». Эти берут сразу. Все берут, что приглянулось. Вонючее салко, правда, жрать не станут — выбросят. И фиг с ним. Салко — не жалко. Не жалко даже оседланных лошадей. А вот телегу… Телегу жаль. Как теперь подвезти снаряды к воротам? Не на горбу же переть через весь город?! А ведь другой подходящей повозки после приказа коменданта об эвакуации, наверное, днем с огнем не сыщешь. Хорошо, хоть успели спрятать контрабанду. Только надежно ли?

Эсэсовец словно прочел мысли Бурцева. Повернулся к тевтонам:

— Обыскать! Все обыскать!

Вот, собственно, ради чего сюда и приперлись немцы. А грабеж средь бела дня — это так, цветочки…

Обыск длился недолго. Чтоб осмотреть торговую лавку и скромное жилище Мункыза, сараюшку во дворе да пустую беседку, много времени не требуется.

— Ничего, — доложили тевтонские кнехты.

— Ничего, — подтвердил рыцарь.

Фашик, однако, оказался более сведущим в подобных делах.

Цепкий глаз эсэсовца скользнул по коврику и подушкам в беседке. Носок сапога тронул притоптанную землю. Там, где лежала труха из потревоженной соломенной подстилки и несколько ковровых ворсинок.

Эх, Мункыз–Мункыз… Конспиратор, блин, подпольщик–самоучка! Бурцев снова глянул на камень под ногой. Схватить, шарахнуть под фашистскую каску, в основание шеи, цапнуть «шмайсер». А там — трава не расти.

Мункыз перехватил его взгляд. Чуть заметно качнул головой — погоди, мол, не торопись. Бурцев погодил. Сарацинский мудрец отчего–то не производил впечатления перепуганного вусмерть человека. Что–то задумал старик, на что–то надеялся? Ладно, камень обождет. Бурцев решил довериться алхимику. Пока…

— Убрать! — гитлеровец кивнул на коврик и подушки в беседке.

Подошли и отошли кнехты. Коврик с подушками полетели в сторону.

Немец сгреб ногой солому, землю. Раз, другой. Показались обитые кожей доски.

— Что тут у тебя, старик?

— Тайный подвал, — спокойно ответил Мункыз. — Для особых смесей.

— Для особых?

— Да. Для редких веществ, которые следует хранить подальше от дома.

— Что за смеси? Что за вещества? Почему прячешь подвал?

— Чтоб никто не пострадал по неведению, — пожал плечами Мункыз. — Если какой–нибудь злоумышленник заберется сюда в мое отсутствие…

— Открывай! — потребовал немец.

Без тени волнения алхимик поднял крышку лаза. Эсэсовец заглянул вниз — в темноту. Зажал нос.

— Ох–х–х! Ну и запах!

Да, шибануло капитально. У Бурцева, стоявшего в отдалении, и то глаза заслезились. Забористый запашок! Острый, пронзительный, отвратный… Пахло помойкой, дохлятиной и еще невесть какой гадостью. Гадостями, точнее, собранными воедино в жуткой концентрации. По сравнению с этим убойным букетом даже стойкая алхимическая вонь, что окутывала подворье Мункыза, казалась теперь изысканнейшим ароматом.

— Огня! — кривясь, потребовал Хранитель Гроба.

Дали ему огня. Запалили факел. Ни один мускул не дрогнул на лице лекаря.

Автоматчик с собакой, которая от накатившей вони беспокойно вертела носом и потихоньку сходила с ума, остался снаружи. Тевтонский рыцарь — тоже. В нору загнали кнехтов.

«Ну, вот и все», — подумалось Бурцеву. Рука сама тянулась к камню. Сейчас удобный момент — немцы не смотрят в его сторону.

— Здесь тоже ничего нет! — глухо донеслось из–под земли.

Бурцев от изумления и неожиданности выпустил булыжник.

— В самом деле? — удивился эсэсовец. — Ищите лучше.

Гитлеровец не верил.

В потайном подвальчике что–то упало, что–то разбилось…

— Точно — ничего, хэр Хранитель! Снадобья да мази всякие. И воняет так… дышать нечем.

— Вылезайте!

Фашик не удержался. Привязал скулящего пса к беседке, взял факел, полез в подвал сам. И тут же выскочил обратно. Ругаясь, отплевываясь.

— Что за пакость ты там держишь, Мункыз?

— Я говорил благочестивому господину Хранителю Гроба, что часть субстанций, с которыми мне приходится иметь дело, лучше хранить подальше от жилья.

Ответ прозвучал почтительно и подобострастно. Если алхимик и улыбался сейчас, то искусно прятал насмешку в седой бороде.

Немцы ушли. Впрочем, «ушли» — не совсем то слово. Прикрыв носы ладонями, они уж скорее бежали от газовой атаки. Опасность миновала. Бурцев, превозмогая отвращение, подошел к подвалу, спустился вниз.

На утоптанном земляном полу догорал брошенный факел. Рядом валялись глиняные черепки. Среди битой керамики — маслянистое пятно с белыми шипящими потеками и вкраплениями самых разных цветов и оттенков. А вот снарядов–фугасок, положенных сюда же, на это самое место, нет и в помине. И оружия нет. Вот так чудо! Вот так алхимический опыт!

Бурцев судорожно глотал вонючий воздух и тупо щупал пол. А ничего! А ни хрена! Но как?!