— Куда направляется корабль? — сержант продолжал допрос. Смотрел на «купцов», а говорил Бурцеву: — Переведи, что я спросил.

Бурцев обратился к попутчикам по–татарски, благо язык степняков понимали оба:

— Ну–ка, ребята, покажите этому немцу, что такое восточный базар.

Китаец и араб показали. Затараторили одновременно на двух языках, замахали руками, забрызгали слюной.

Немец сплюнул, рявкнул:

— Молча–а–ать!

Снова повернулся к Бурцеву:

— Где товар?

Дело все же стойко пахло керосином!

— В трюме, где ж ему еще быть–то. Сержант обернулся к подчиненному:

— Проверь. Все обшарь как следует. Короткий кивок. Автоматчик побежал к трюму.

Исполнительный и шустрый типчик. М–да, похоже, номер не прошел. Будет драка. Ой, бу–у–удет!

Бурцев тоже кивнул. Освальду, стоявшему у люка наготове. Начинать заваруху предстоит добжиньскому рыцарю. Пан Освальд осклабился, предвкушая кровавую потеху.

Освальд откинул крышку трюмового люка, с деланным радушием пропустил немца вперед. Шагнул следом. Придерживая меч на поясе…

— Сколько миль вы прошли? Каким курсом следовали? — сержант вновь обращался к Бурцеву.

— Сколько миль? Каким курсом? Э–э–э…

Он заставил себя оторвать взгляд от распахнутого люка.

— Ты капитан или кто? — немец грозно сдвинул брови. Ткнул Бурцева «шмайсером» в грудь. А бо–о–ольно!

— Это мой помощник и толмач, — выступил вперед Джеймс. — Капитан — я. Что вас интересует, синьор?

Брави смотрел прямо, безбоязно и немного насмешливо. Это, наверное, не очень понравилось шарфюреру СС.

— Для начала твое имя, капитан.

Фриц отцепился от «шмайсера», расстегнул правый нагрудный карман под светло–голубым, с коричневым подбоем, орлом Третьего рейха, извлек записную книжку, карандаш. Вот дела! Оказывается, здесь зарождается немецкая бюрократия!

— Имя? — Джеймс улыбнулся. Бурцев заметил, как чуть оттопырился правый рукав брави: нож–кольтелло уже готов к бою. — Мое имя Джезмонд.

Джезмонд Одноглазый.

Бурцев напрягся.

И ничего не произошло.

Ну, то есть ни–че–го–шень–ки! Или сержант был тугодумом, каких поискать. Или напрочь забыл о знаменитом наемном убийце, прирезавшем венецианского монаха–штандартенфюрера. Или, что наиболее вероятно, эсэсовское командование не спешило информировать о подобных вещах солдат и младших офицеров цайткоманды. Немец лишь с сомнением глянул в ясные наглые очи брави. Целые и невредимые очи.

— Одноглазый? По тебе и не скажешь.

— Одноглазый–одноглазый, — заверил Джеймс. — Так уж вышло. Прозвище такое.

Эсэсовец хмыкнул:

— Ладно, пусть. Объясни своим купцам, одноглазый, что за право стоянки в порту Яффы, за торговлю на местном рынке и за провоз товара по городским улицам им надлежит заплатить пошлину…

Ух ты! Бурцев обалдел. Да, фашики тут не только бюрократию развели, но и денежки считать научились. Такими темпами освоения прошлого цайткоманда скоро выйдет на полную самоокупаемость.

Эсэсовец хмурил лоб…

— Что там у вас за товар? Шелк? Так, значит… пошлину… пошлину…

Он сосредоточенно листал блокнот, сверялся с чем–то, высчитывал и потому не сразу заметил, что из трюма, куда спустились двое, поднялся только один. С обнаженным окровавленным клинком, с встопорщенными усами.

Освальд улыбался довольно и плотоядно.

— Пошлину в размере…

Сержант–шарфюрер наконец узрел добжиньца. Раззявил рот, бросил блокнот с карандашом, схватился за «шмайсер». Ан поздно! Нож брави ударил под дых. Снизу вверх. С проворотом.

Остальные тоже действовали. Без команды. Без приказа. Но четко и слаженно.

Звякнули две тетивы на корме. Шелестнули в воздухе две стрелы. Без вскрика, без всхрипа уткнулись носами в палубу катера оба пулеметчика. Ствол МG–42 задрался кверху. А Бурангул и дядька Адам уже повторно натягивали тетиву. А на низенький катерок береговой охраны с высокобортного парусника уже сыпалась группа захвата: сам Бурцев, Гаврила, Дмитрий и Збыслав. Джеймс тоже не остался в стороне. И Сыма Цзян. И Хабибулла. Только Освальд так и не успел принять участия в скоротечной схватке. Хотя очень спешил…

Збыславу тоже не повезло — помешал щит на борту. Литвин споткнулся, рухнул в воду. Зато остальные упали ошарашенным эсэсовцам как снег на голову. Нет, не как снег — как тяжеленные глыбы, сворачивающие к едрене фене шеи, что оказываются на пути.

Стрелы, кулаки, мечи и ножи сделали все как надо. Сделали быстро. Выстрелов не было. Криков тоже.

Бурцев не тратил время на драку с солдатней. Даже меч из ножен не вынул. Зато первым ввалился в рубку катера. К офицеру, что давеча орал им в рупор. Офицер тянулся к красной кнопке на панели управления. Сирена?!

Но, честное слово, лучше бы этот фриц использовал руки иначе. Ударом ноги Бурцев отбросил эсэсовца к стене. Уже сползая вниз, противник вцепился в «вальтер». Потащил пистолет из кобуры. Бурцев схватил гитлеровца за шиворот, крутанул, вырвав с мясом воротник и петлицу, отшвырнул немца в сторону.

«Вальтер» вылетел из ослабевшей руки, мелькнул в открытой двери рубки, плюхнулся в воду. Фашист приложился виском о край металлической скамьи. Хрустнуло. Офицер цайткоманды затих. Ибо человеческие черепа на такое не рассчитаны…