— Со Взгужевежей свяжутся по рации, — пообещал начальник караула. — А пока все важные сведения, которыми вы обладаете, можете сообщить коменданту Дерптской базы — ему сейчас доложат о вашем прибытии. Хэр штурмбанфюрер сам сделает все, что сочтет необходимым.

Бурцев мысленно чертыхнулся. Этот дерптский комендант — либо толковый командир, либо карьерист еще тот. Все информационные потоки штурмбанфюрер — то есть майор, по–нашему, — предпочитал пропускать через себя. Немецкая субординация, однако, и не летехе–танкисту ее нарушать.

— А… — заикнулся было Отто Майх.

— Остальное — не ваша забота, унтерштурмфюрер, — сурово оборвал его собеседник. — Хайль Гитлер!

Так это, что же, все? Разговор окончен?

— Хайль! — охрипшим голосом ответил танкист.

Автоматный ствол по–прежнему мозолил ему позвонки. Однако Бурцев уже не смотрел на пленника — он снова прильнул к перископу. Оберштурм–фюрер как раз отдавал приказ своему помощнику. Солдат у шлагбаума кивнул, сунул флажки за пояс, вбежал в караульную будку. Через небольшое окошко было видно, как он накручивает ручку полевого телефона. Хм, связисты цайткоманды, оказывается, успели даже телефонизировать позиции…

Отто, чувствуя железо между почек, застыл в напряжении. Пленный танкист молча ждал, гадая, от кого ему суждено принять смерть. Оберштурмфюрер снаружи тоже хранил молчание. Но не бездействовал.

Любоваться танком из–за шлагбаума ему, видимо, наскучило. Или заподозрил что? Начальник караула приказал чуть приподнять шлагбаум. Осторожно, стараясь не оцарапаться о шипы проволоки, протиснулся в приоткрывшуюся щель, вышел за территорию базы.

Взмах руки — и шлагбаум снова грузно лег на место. Шевельнулась «колючка» на павезах. Щель сомкнулась. Эсэсовец неторопливо подошел к «рыси», покачал головой, глядя на пробоину в башне. Достал из кармана фонарик. Шагнул еще ближе. Подсветил…

Бурцев встревожился. Какого, блин, задумал этот фашик?!

Поздно! Офицер вступил в мертвую зону — не подстрелишь! Да и уследить за ним не хватало уже перископного обзора. А эсэсовец топтался где–то совсем рядом.

— Чем это так вашу машину, унтерштурмфюрер? — послышалось возле самой башни.

— Гранатой, — просипел Отто Майх. — Ручной гранатой.

— А–а–а… И как же вы такое допустили–то?

— Засада, хэр оберштурмфюрер. Подлая партизанская засада.

— Понятно. Но вообще–то вам здорово повезло, что вы выжили. Кумулятивная струя вскользь пошла. Чуть–чуть бы под другим углом — и все. И до механика–водителя тоже достало бы…

— Так точно. Повезло, хэр оберштурмфюрер.

— А все равно жарко, небось, внутри было, когда броню прожгло.

— Так точно. Жарко.

— Ну–ну… А почему вы разговариваете со мной, как еврей на допросе в гестапо?

— Я? — Отто дернулся — Бурцев что было сил вдавил ему в спину ствол «шмайсера».

— Никак нет, хэр оберштурмфюрер! — отрапортовал пленник сквозь сжатые зубы.

Обстановку разрядил солдат из караулки.

— Хэр оберштурмфюрер, — звонким голосом доложил он, — хэр штурмбанфюрер приказывает подогнать танк к ангару и доставить уцелевшего члена экипажа к себе в комендатуру.

— Ну, так поднимай шлагбаум! — раздраженно рявкнул начальник караула. Недовольно добавил, обращаясь к Майху: — Ладно, езжайте, унтерштурм–фюрер. Пусть комендант с вами сам разбирается.

Эсэсовец с флажками за поясом снова вбежал в будку. Тяжелый, обвешанный щитами шлагбаум медленно, со скрипом пополз вверх. Отто Майх так же медленно опускался вниз: Бурцев затягивал пленника обратно в танк левой рукой. Правая по–прежнему прижимала ствол «шмайсера» к черной форменной куртке.

Он не видел, как любопытный эсэсовский старлей, поднявшись на цыпочки, заглянул в проплавленную дыру бронированной «рыси». Не видел и выражения лица оберштурмфюрера, когда лучик фонарного света вдруг вырвал из тьмы танкового чрева сосредоточенную физиономию китайского мудреца и боевое ведро польского рыцаря.

Сыма Цзян не успел даже вскинуть автомат — его опередил Освальд. Добжинец уже держал наготове свой верный клинок. И ударил через плечо бывшего советника Кхайду–хана. Ткнул точно и в щели, прожженной кумулятивной струей, меч скрылся почти по рукоять. Заточенное лезвие скрежетнуло об оплавленную броню. Вошло под подбородок немецкому офицеру. И вышло под затылком.

И тут же нырнуло обратно в танк.

Кровь из перебитого горла мощной струей ударила в башню. Попала внутрь, заляпала красным фашистский крест снаружи. Окатила фонтаном всю бронированную машину — от люка до гусениц.

— Готов, — удовлетворенно пробасил пан Освальд.

С бульканьем и хрипом эсэсовец сползал на землю. Даже если его соратники не видели стального жала, бившего из башни, сама смерть начальника караула, конечно же, не осталась незамеченной.

Бурцев начал действовать, едва гробовую тишину нарушил пронзительный «вж–ж–жик» металла о металл — рыцарского меча о танковую броню.

Бросить Отто и «шмайсер» — это уже не важно! Прильнуть к пулемету. Главная цель сейчас — гранатометчик, спрыгнувший в свой окоп. Еще одной кумулятивной струи трофейная «рысь» не переживет.

Бурцев дал очередь. Каска и голова эсэсовца взорвались над бруствером. Пальцы немца успели–таки судорожно нажать на спусковой крючок. Из окопчика вылетела граната. Но пущена коническая болванка была уже не прицельно, граната ушла выше, чем следовало, — куда–то к багровеющей пол–коликой луне.

Теперь — огнемет! Тоже оружие — страшное. Хоть и считается, что обладает оно ограниченными противотанковыми возможностями, но для легкой «рыси» возможностей этих хватит с лихвой. Двадцатидвухкилограммовый ранец стандартного немецкого «фламмерверфера 41» содержит в своих цилиндрических контейнерах достаточно сжатого газа и горючей жидкости, чтобы жечь десять секунд подряд. Десять секунд непрерывного огня! А огненная струя выбрасывается на расстоянии тридцать метров.

Если этот немецкий напалм затечет в открытый люк, в пробоину на башне, в двигатель, если попадет на боеприпасы и топливные баки — пиши пропало.

Он снова строчил из пулемета. Гореть заживо не хотелось, и эта очередь была длиннее, гораздо длиннее. Над окопом огнеметчика взметнулся столб дымного пламени. Сгорающий солдат не кричал: пули не только пробили бак с горючей смесью, пули изрешетили и человека.