Свой рассказ Бурцев закончил под Вороньим Камнем. У той самой скалы, с которой давеча расстреливал из трофейного пулемета «мессершмитт» цайткоманды.

Они ехали шагом меж каменными зубцами, торчащими из ледяных торосов. Стремя в стремя ехали. Один камень был расколот гранатой — именно на нем Бурцев провел первое испытание противотанковых снарядов «большого ну». Князь слушал не перебивая. Лишь когда собеседник умолк, проговорил тихо, задумчиво:

— Вот, значит, как оно все обернется в недостижимые для нас века. Чудной сказ ты мне сказывал, Василько. А коли быль это, так чудно вдвойне! И уж не знаю почему, но верю я тебе. И вопросов у меня — не счесть. Да не вправе я тебя больше держать. Обещал ведь отпустить после прогулки к Вороньему Камню, а князю положено слово свое блюсти. Только вот…

— Что, князь?

— Хотел бы я продолжить нашу с тобой беседу. Не нынче, а после, коли будешь еще в новгородских землях.

— Буду — продолжим, — улыбнулся Бурцев. — Обязательно продолжим. А сейчас мне, правда, в поход выступать пора.

— Если помощь какая нужна…

— Спасибо, князь, помощников верных пока хватает. А тебе еще немца добивать да с предателями своими новгородскими разбираться, так что…

Что–то небольшое, продолговатое промелькнуло в воздухе. Глухой стук под копытами — меж коней… Бурцев удивленно глянул вниз. Камешек со скалы сорвался, что ли?

Ага! Как же, камешек! Железная болванка полностью ушла в рыхлый снег. Сверху торчала отполированная деревянная рукоять. Граната! Ручная! Противопехотная! С Вороньего Камня брошенная! Судя по всему — фашистская «колотушка» «М–24».

— Князь!

Замедлитель немецких гранат времен Второй мировой горит 4—5 секунд. Бурцев действовал быстрее. Рывок… Прием из арсенала татарской борьбы на поясах — и оба всадника рухнули из седел на каменный зуб. За каменный зуб… Скатились на лед.

Ярославич успел лишь открыть рот. Сказать новгородский князь уже ничего не успел.

Взрыв. Грохот.

Осколки ударили в лошадей, в камень, срикошетили, ушли вверх, в стороны.

— Что?! Кто?! — Александр уже стоял с обнаженным мечом.

Бурцев прыгнул к окровавленным конским тушам, вырвал из своей седельной сумки «шмайсер». Глаза смотрят вверх — на Вороний Камень. Ствол «МП–40» — тоже.

А там — над скалистым обрывом, меж валунами мелькнула чья–то шапка. Бурцев ударил очередью. Шапка исчезла. Донесся стук копыт. Уходит, гад…

— Князь, будь здесь!

Не слушая и не слыша возражений, Бурцев уже бежал вокруг острова — к пологому склону Вороньего Камня. Только там и мог спуститься на озерный лед гранатометчик.

Со стороны заросшего берега к ним спешили встревоженные дружинники. Гаврила Алексич — впереди. Но далеко еще, слишком далеко княжьи люди. А незнакомый всадник в простеньком тулупе, мохнатой шапке и широких штанах — вот он! Слетел с Вороньего Камня, поворотил коня к ближайшему леску. Погнал…

Нет, врешь, не уйдешь! Теперь — точно не уйдешь. Еще одна очередь из трофейного «шмайсера». Конь умчался. Всадник, срезанный пулями, — упал. Заворочался на снегу, завыл утробно. Красное пятно растекалось под набухшим тулупом.

Бурцев подбежал к раненому. Подоспел и Александр.

— Кто это?

Брезгливо — как некогда боярин Игнат ворочал сапогом отрубленную голову мясника Федьки — Бурцев перевернул ногой скрюченное тело. Тело застонало. Бурцев отступил в изумлении.

— Игнат?! — Ярославич тоже был в шоке. — Ты?!

Еще один стон. Мертвенно–бледное лицо. Гримаса нечеловеческой боли. Мольба в глазах.

— Убей, князь, — прохрипел боярин. — Сжалься…

Да, тяжко сейчас Игнату: пуля вошла в бок, а вышла из живота. С кишками вышла. А когда кишки вот этак — наружу, смерть уже неминуема. Но смерть смерти рознь. Если вставить все как есть, долго еще боярину мучаться. Очень долго.

— Убей… Христом–Богом прошу…

Князь, однако, не торопился выполнять просьбу предателя. Склонился над боярином. Посмотрел сверху. Хмуро, недобро, глаза в глаза:

— Ты Савву живота лишил, Игнат?

— Да, князь, — боярин не отпирался — зачем? Сейчас–то. — Тебя хотел… Не вышло…

Ох, ничего ж себе! Бурцев присвистнул. Выходит, вовсе не эсэсовец швырял гранату в Александра во время Ледового побоища!

— И Федьку Рваноуха нарочно зарубил, чтоб тебя не выдал? — продолжал допрос Ярославич.

— Да, князь…

Так вот кто послал к Ярославичу на Соболицком берегу рябого убийцу с подранным ухом! Бурцев качнул головой.

— А гранаты где взял? — вмешался он. — Эти взрывающиеся сосуды с деревянными ручками?

Игнат булькал, сплевывал кровью и тяжело, хрипло дышал.

— Отвечай, — приказал Александр.

— Их дал мне советник магистра Дитриха фон Грюнингена… Рыцарь с медведем на гербе… Две штуки дал… Научил, как бросать… Сказал, если подле тебя, князь, хоть одна из этих малых булав с громом упадет — никакой доспех не поможет…

— Когда? — проскрежетал Ярославич. — Когда он тебе их дал?

— Вчера, — с трудом выдавил Игнат. — Когда рать твоя на чудский лед вступила…

Язык боярину повиновался плохо.

— Когда я остался с обозом… Не стал я дальние дозоры проверять, князь… Обманул тебя… К ливонцам поехал… С Дитрихом встретился… И с советником его… Рассказал, что ты на русский берег пойдешь… Потом вернулся…

Бурцев досадливо сплюнул. Ясно теперь, почему немцы позволили Игнату беспрепятственно вырваться из захваченного обоза. И почему самолет цайткоманды появился над озером в самый неподходящий момент, тоже ясно. Танки вот только свои эсэсовцы подогнать вовремя не успели — не смогли отсечь отступающего противника от спасительного озера. Но танки по воздуху летать не умеют, а здешние болота и непролазные буреломы — даже на гусеничном ходу быстро не проскочишь.

— Убей, княже, — вновь взмолился Игнат. — Мочи нет терпеть.

— Убью, — пообещал Александр. — Только объясни, иуда, зачем все это? Пошто меня хотел со свету сжить? Пошто немцам помогал?

— Новгород мне в вотчину обещали ливонцы… И все земли новогородские. Свой князь должен там властвовать, а не пришлый, с чужой стороны приглашенный… Вот я и хотел… А уж потом и от немцев думал как–нибудь избавиться… Прости, княже…

Александр поднял меч. К тому времени, как подоспела дружина, Ярославич свое слово сдержал. Боярин Игнат был мертв.