Стук копыт над самым ухом все же заставил Бурцева подняться. Боевая позиция, копье–багор на изготовку. А ноги–руки дрожат от перенапряжения, а в голове шумит… Если будет драка — точно убьют! Но нет, ничего страшного — это подоспели нукеры Арапши и дружинники Александра.

Княжеский конь, опасливо ступая копытом, приближался к пролому во льду. Свита позади заметно нервничала. Спас на червленом стяге бился на ветру в руках татарского военачальника. Личина–забрало на шлеме Ярославича помята и поднята. Лицо — раскраснелось. Глаза еще не отошли от горячки боя — пылают глаза–то. Но меч уже в ножнах.

— Васильке?! Чего ж ты впереди князя полез, а? И бискупа из Дерпта самолично свалил, и стяг ливонский обрушил, и немцев чуть не семь верст гнал в одиночку. Никак всю ратную славу себе присвоить надумал и нам не оставить?

Князь шутил, князь улыбался.

— Вышло так, — потупив взор, ответствовал Бурцев.

— Ишь ты, вышло у него… А сейчас–то чего тут делаешь?

Бурцев мотнул головой на промокшего Фридриха фон Берберга. Ответил угрюмо:

— Фрица мочу.

Александр с интересом глянул на немца. Довольно прицокнул языком. Бурцев встревожился. А ну как Ярославич надумает забрать у него важного пленника!

— Отдай мне этого рыцаря, княже.

— Да бери, чудной, и что хочешь, то с ним и делай. У меня такого добра эвон сколько…

Александр неопределенно махнул рукой куда–то за спину. «Добра», в самом деле, хватало. Обезоруженные пешие кнехты, чудины, благородные гости ордена, сержанты и полноправные братья–рыцари в сопровождении конных новгородцев и воинов Арапши уже понуро брели к русскому берегу. Длиннющая получилась цепочка!

— А ты кого в полон взял, а, Васильке?

— Фридриха фон Берберга, рыцаря из Вестфалии.

Об остальном — умолчим…

— Гм, ничего не слышал о таком. Видать, не шибко прославился твой фон Берберг, хоть и носит на себе грозный медвежий знак. А ну–ка сними с полонянина шлем. Посмотреть охота.

Бурцев снял.

И обомлел.

Вместо гордого вестфальского рыцаря перед ним стоял оруженосец фон Берберга. Жалкий, промокший, выбивающий зубами частую дробь Фриц.

Вот ведь гадство какое! В сердцах Бурцев зашвырнул немецкий шлем в полынью. Плюхнуло, булькнуло. Возникло непреодолимое желание отправить туда же и пленника.

— Что ж ты врал мне, ублюдок?!

Бурцева ничуть не стесняло присутствие Ярославича. Он уже схватил полонянина за грудки, смял в кулаках кольчугу и гербовую котту с медведем, да так, что оруженосец вестфальца захрипел.

— Устроил тут маскарад, лапшу на уши вешал, сучий потрох! Да я ж тебя, фашиста недобитого, своими руками утоплю! Прямо сейчас!

— Васильке, — Александр выглядел озадаченным. — По моему разумению, не слишком мудро брать рыцаря в полон для того только, чтобы выбранить странными словами и неоружного лишить живота. Ни выкупа, ни чести тем ты себе не добудешь. Полонянин, конечно, твой, но все же подумай над моими словами.

Князь повернул коня, ударил шпорами в бока. Свита поспешила вслед за Александром. Пленник понял, что заступы от Ярославича ему больше не дождаться. Оставшись наедине с Бурцевым, Фриц затрясся, захрипел что–то нечленораздельное. Бурцев ослабил хватку.

— Я не лгать тебе, полковник, — просипел Фриц. — Я говорить правда. Я есть знать, где Агделайда Краковская.

— А Ядвига Кульмская?

Освальд! Добжинец, в замке которого несколько месяцев гостили новгородцы, достаточно хорошо уже понимал по–русски. Но откуда он здесь взялся? Поляк, чуть пошатываясь, стоял на том самом месте, где только что толпились княжеские дружинники. На своих двоих стоял: лошадь рыцаря держал в поводу верный Збыслав. Рядом кучковались стрелки дядьки Адама.

Бурцев качнул головой. Ну, и видок же у тебя, пан Освальд! Добжинец был заляпан красным от шпор до наплечников. На шлеме, что держал литвин–оруженосец, тоже видны кровавые потеки. Безумие и неутоленная жажда мести горели в глазах шляхтича. Изрубленный щит висел на левой руке. Обнаженный клинок подрагивал в правой. С выщербленной стали капало… Снег у ног польского рыцаря побуровел. Вот уж кто точно пленных не брал.

Фриц мигом почуял, откуда ветер дует. Медлить с ответом не стал. Закивал — часто, испуганно:

— Я! Я! Ядвига Кульмская тоже знать…

— Где она? — рявкнул Освальд.

— Где они? — тише, спокойнее, но весьма зловещим тоном переспросил Бурцев.

— В замке…

— В ливонском? В тевтонском?

— Во Взгу… Во Взгу…

— Ну?!

— Во Взгужевеже… Это есть крепость в Польша. «Башня–на–Холме». Куявская земля…

— Знаю! — добжинец скрежетнул зубами. — Это мой замок.

— Но зачем? — Бурцев вновь нещадно терзал котту с нагрудным медведем. Голова оруженосца, прикрывшегося чужим гербом, моталась из стороны в сторону. — Зачем фон Бербергу понадобилось прятать там Аделаиду и Ядвигу? Зачем?!

Он вновь теснил пленника к полынье, и вскоре Фриц навис над водой. Лед под ногами трещал. Бурцев не слышал. Немец бледнел.

— Говори!

И эсэсовец заговорил.