Небольшой отряд — десятка два всадников — уже добрался до оставленных без присмотра телег. Кто сноровисто вырубал в беззащитном обозе женщин и детей, кто, спешившись или прямо с седла, расстреливал толпу. Еще с дюжину верховых отсекали беженцев от реки — с той стороны тоже полетели стрелы.

Откуда конники? Вероятнее всего, спустились в низину с одного из холмов. Тихонько сняли часовых, если, конечно, кнехты и крестьяне вообще сообразили выставить охрану вокруг обоза, и атаковали…

Странные это были «тартары». Лица и шлемы каждого скрывали маски — не то из бересты, не то из холстины. Грубо размалеванные личины с гротескным оскалом полузвериных–полудемоновых морд. Но что любопытно — вооружение нападавших почти не отличалось от оружия польских кнехтов. Те же кольчуги, копья, секиры, мечи. Да и арбалеты, из которых били всадники, мало напоминали классические татаро–монгольские луки. Не так, совсем не так представлял себе Бурцев степных кочевников. Видимо, пора избавляться от некоторых стереотипов всемирной истории?

В первую очередь конные арбалетчики выбивали обвешанных железом воинов из охраны обоза. Ни кольчужки, ни кожно–металлические панцири не защищали от тяжелых коротких стрел. Да и не всякий щит выдерживал удар арбалетного болта, пущенного с близкого расстояния.

Впрочем, не только кнехты становились жертвами стрелков. Вокруг Бурцева падали и крестьяне, оказавшиеся на пути оперенных жал. Одна стрела чиркнула по его собственной каске. К счастью, не прямое попадание — вскользь.

Крики, стоны, проклятия. Где–то совсем близко верещал, прикрыв голову руками, Яцек. Почти вся немногочисленная обозная охрана уже перебита, бабы и детишки в телегах вырезаны. А среди уцелевших беженцев — паника, бессмысленное метание между рекой и табором на слякотной дороге. Никто и не помышлял о сопротивлении.

Всадники обстрел прекратили. Колчаны закрыты, арбалеты заброшены за спину. Началась другая потеха. Верховые в масках с улюлюканьем гонялись за беззащитными, ополоумевшими от ужаса землепашцами. Их даже не рубили — просто топтали копытами лошадей.

Остановить избиение? Как?! Да никак! Не кричать же: «Всем стоять! Милиция! Руки в гору!» Значит, план прежний — добраться до рощи, а там видно будет. Правда, убегать от конных на своих двоих — дохлый номер. Но почему обязательно пехом? Бурцев огляделся. Благосклонная фортуна скалилась ему в лицо огромными зубами лошадиной морды. Конь убитого гонца испуганно поджимал уши и мылился задать стрекача, однако был еще в пределах досягаемости. Вот где потребуются навыки, полученные в конной милиции. Оп! Он уже вставлял ногу в стремя, когда услышал пронзительный визг, от которого заложило уши. Звук доносился от повозки знатной полячки.

Визжала молодая девушка. Запуталась, бедняжка, в собственном платье с длиннющим — по самые туфли — подолом. Тугая лента слетела с головы, прическа рассыпалась, русые волосы упали на лицо, и все же Бурцев разглядел, насколько миловидной была встрепанная незнакомка.

Барышня отчаянно билась в чужих руках. Спешившийся налетчик в маске цвета сажи (непонятно, кого он хотел изобразить — то ли негра, то ли черта), в стальном шишаке и короткой кожаной рубашке с массивными железными бляхами, пытался вытащить девицу из повозки.

Уж, не об этой ли панночке–благодетельнице рассказывал Яцек?

«Благодетельница» оказалась девицей боевой. Вцепившись в повозку, полячка яростно молотила ногами. Каблучки сафьяновых сапожек сбили с головы чернорожего шлем, продырявили маску. Изящные ножки, мелькавшие под юбками, лупили так сильно, что нападавший вынужден был отпустить жертву. Он явно не ожидал подобного отпора. Панночка же угрем скользнула обратно в повозку, опустила за собой полог медвежьей шкуры и затянула его изнутри кожаным ремнем.

Ну и глупо! Сама загнала себя в ловушку. А куда смотрит охрана полячки?

Бурцев поискал взглядом секьюрити с топорами, дежуривших у повозки. Нашел… Охрана смотрела в небо. Безжизненными глазами. Оба кнехта неподвижно лежали у колес. Впрочем, не они одни. Чуть поодаль корчился третий — копейщик в маске, сбитый с коня арбалетным болтом. В окольчуженном животе торчал кончик измазанного кровью оперения. После таких ран не выживают, так что у непобедимых «тартар» сегодня тоже будут потери.

Воин с черной личиной, от которого вырвалась молодая полячка, взъярился не на шутку. Нахлобучив сбитый шишак, поправив смятую маску, он снова ломился в повозку. «Тартарин» остервенело полосовал кинжальным лезвием опущенный полог. Хлипкая преграда еще сдерживала безумный натиск. Но надолго ли?

Бурцев матюгнулся. Что прикажите делать?! Гнать коня в лес, спасая свою шкуру? Ладно, шкура подождет. Девчонку из Нижнего парка уберечь не удалось, так, может, хоть эту…

Нога вынута из стремени. Дальше он действовал, как и должно действовать на краю жизни и смерти, когда время сжимается, а ход мысли становится слишком медлительным. Сначала взгляд вырвал из царившего вокруг бедлама мертвого кнехта со стрелой в горле. Блеск металла, растоптанная лужа свежей крови, грязно–красные следы. Павший воин был одним из тех арбалетчиков, что совсем недавно держали его на прицеле. Бурцев поднял заряженный самострел убитого.

Он прицелился, как делал это уже много раз в тирах и на стрельбищах. Пистолеты, винтовки, автоматы, пулеметы, гранатометы — разное оружие перепробовано за время службы в армии и ОМОНе. Но вот со средневековыми арбалетами дело иметь как–то не приходилось. Ничего, расстояние до цели — не ахти какое, а стрела — та же пуля, только побольше.

Громоздкая конструкция из деревянного ложа и мощного лука с толстой тугой тетивой плетеных жил весила не меньше «калаша». Серьезный вес серьезного оружия. Правда, у допотопного самострела не оказалось ничего похожего на курок. Тетива спускалась изогнутым рычажком, на который следовало жать не одним указательным, а сразу четырьмя пальцами. Да и вместо приклада торчал чуть расширенный обрубок деревяшки. Непривычно, жутко неудобно, но что ж поделаешь — арсенал тринадцатого века. Зато отдачи не будет.

Ладно, поиграем в освобождение заложницы! Аккуратно, моля бога, чтобы не промазать и случайно не прошить навылет повозку панночки вместе с хозяйкой, Бурцев придавил спусковую скобу. Звонко звякнула тетива. Не промазал!

Стрела ударила воина, терзавшего закрытый полог, в спину, швырнула на угол заднего борта, пригвоздила к дереву, но тут же обломилась под тяжестью обмякшего тела. Человек в доспехах и черноликой маске грузно повалился на бок. Наконечник арбалетного болта остался в доске. А кровавая клякса, вспыхнувшая на заднем борту повозки, вызвала ассоциацию с включенным средь бела дня габаритным огнем. Только здесь огонь этот медленно потек вниз.

За спиной — лошадиное ржание. Бурцев резко обернулся. Проклятье! Конь убитого княжеского гонца — конь, в стремени которого уже побывала его нога, — уносил к спасительной роще другого всадника. Огненно–рыжая голова дергалась в такт галопу, словно у марионетки. Да, Яцек — не самый лучший наездник, но страх — лучший учитель. Землепашец вцепился в поводья и гриву коня мертвой хваткой, а ногами так сильно обхватил бока животного, что никакая сила на свете не смогла бы вырвать его из седла.

Два воина в масках поскакали вдогонку за Яцеком. Еще двое — к повозке панночки. Туда же со всех ног ринулся и Бурцев. Честно говоря, подгоняло его не только желание помочь незнакомой девице, но и последняя возможность спастись самому. Лошади в упряжке полячки — «благодетельницы» — сытые, здоровые, ухоженные… Способны скакать долго и быстро. Впрочем, долго не надо. Сейчас — главное, чтоб быстро. Главное, как можно скорее домчаться до леса. А уж там, в густых зарослях, преимущества конного перед пешим — менее очевидны. Там уйти от погони можно и на своих двоих. Если, конечно, очень постараться. И если очень повезет.