Книга: Вандал (сборник)
Назад: Глава 5. Придурки
Дальше: Глава 7. Матрона

Глава 6. Вилла

…и сердце воина
впервые исполнилось
недобрым предчувствием…
«Беовульф»
Обеда узники не дождались, да и был бы ли здесь обед? Скорее всего, что нет. Просто вошли какие-то молодые люди с острогами… нет, наверное, все-таки лучше было бы говорить – с копьями, именно так – с короткими копьями, Александр уже этому не удивлялся, и все гадал – что за странный город? На побережье, с римскими достопримечательностями, но почему-то без туристов, без указателей, вывесок. Действительно, в высшей степени странное место.
Не особенно церемонясь, парни с копьями выгнали всех на улицу, под навес, пристроенный с дальней стороны сарая. Там же, рядом, располагалось что-то похожее на древнюю кузницу – какие иногда показывали туристам – все, как положено: меха, горн, наковальня, молоты-кувалды-щипцы – и дюжий, до самых глаз заросший кудлатой бородищей кузнец в кожаном, местами прожженном искрами фартуке. Рядом с наковальней, на широкой скамье, лежали цепи, по мнению Саши, антураж здесь совершенно излишний – ведь туристов-то все равно нигде видно не было. Так, может, придут еще?
При подходе узников, рядом с кузнецом возникли двое амбалов, тут же схвативших первого подвернувшегося под руки мужика – им, кстати, оказался лысый. Схватили, подтащили к наковальне, кузнец махнул молотом… оп! И прямо на глазах у Александра лысого заковали в цепи!
– Э!Э! Вы что творите-то?! Что за глупые шутки?
Острые копья тут же уперлись в бока, и молодой человек понял – никто тут и не собирался шутить, даже не думал. Все делалось на полном серьезе, взаправду, и даже как-то буднично, словно бы и кузнец этот, и его дюжие помощнички, и охрана занимались насквозь – до рутины – привычным делом.
Сковали и Сашу – и довольно ловко, молодой человек и глазом моргнуть не успел. Заковали и грубо подтолкнули к навесу. Следом за ним тут же оказался Ингульф, парнишка звякнул цепями, неожиданно улыбнулся и ободряюще подмигнул – мол, ничего, бывало и хуже. Ну, бывало, конечно… Но чтоб вот так!
Ага… там, под навесом были и женщины, полуголые, без всяких оков, они испуганно жались к глинобитной стене. Никто ни с кем не разговаривал, все стояли понуро и молча. Александр исподволь осматривался – все те же беленые домики, крепостная стена, море, римский амфитеатр вдали… и небо. Огромное, светло-синее, словно потертые джинсы, небо. Оно тоже было неправильным, это небо, слишком уж чистое – ни силуэта какой-нибудь телефонной вышки вдали, ни небоскребов, ни даже инверсионных самолетных дымков – а ведь они должны быть, аэропорт совсем рядом. Ничего этого не было, и Саша начал уже подумывать, что его отнесло куда-то намного дальше, наверное, ближе к Бизерте… но – суда? Почему в море не видно судов? Нет, не этих рыбацких лодочек с белеющими парусами, а красивых пассажирских лайнеров, прогулочных теплоходов, каких-нибудь грузовозов, танкеров… Нет! Одни лодки!
И шмыгавшие взад-вперед людишки – похоже, здесь где-то рядом, вот, буквально за углом, располагался восточный базар, уж точно – судя по шуму. Людишки несли на плечах какие-то увесистые тюки, такие же тюки были навьючены на небольших осликов, кое-кто толкал перед собой небольшие тележки, груженные… да всем подряд груженные: глиняные горшки и кувшины, сырцовые кирпичи, какие-то тростниковые кипы…
Весь этот довольно шумливый народец одет был традиционно – в длинные развевающиеся хламиды, а кто и вообще – почти голый, лишь чресла прикрывали белые куски ткани. И никаких джинсов, шорт, маек. Наручных часов и мобильников Александр тоже что-то не заметил. Может – это фундаменталисты? Живут своей закрытой общиной под владычеством какого-нибудь муллы и в ус себе не дуют! Что им до прогресса? Однако, с другой стороны, такие вот общины, наверное, больше характерны для Ливии, а уж никак не для европеизированного Туниса, тем более – на кишащем туристами побережье!
Подумав, Саша решил для себя так – громко обратиться по-английски и по-французски к первому же человеку в джинсах, шортах или в майке с рекламой, в общем, к тому, у кого имелся бы хоть какой-то признак цивилизации. Пока молодой человек ничего подобного не видел, хотя внимательно за всеми проходящими наблюдал. А таковых уже столпилось много – именно у самого навеса. Кое-кто даже был в богато расшитых блестящими узорами одеждах, роскошных сандалиях, сверкающих драгоценными камнями, с цепочками, с золотыми браслетами на руках. Некоторых даже принесли слуги в красивых носилках-портшезах… экзотика, мать их за ногу!
Ага! Вот появился какой-то плюгавенький человечек, чем-то похожий на гнома из волшебной сказки (впрочем, тут все напоминало волшебную сказку). С непропорционально большой головой и большими оттопыренными ушами, он казался бы смешным, если б не тонкие, кривившиеся в нехорошей усмешке губы, и не глаза – мутно-карие, презрительно смотрящие, казалось, сквозь людей. Длинная белая накидка с короткими широкими рукавами была гному явно великовата, грязные полы ее волочились по земле.
– Ишшь! – коротко кивнув в ответ на поклон охранников, гном повернулся к любопытным и обвел всех пленников широким жестом – мол, чем богаты, тем и рады!
Толпившиеся у навеса людишки оживились, загалдели, кто-то уже схватил гнома за рукав, указал под навесом на кого-то из женщин… Эта оказалась совсем юная девушка, довольно – но не настолько, как местные – смуглая, однако с длинными рыжеватыми волосами, одетая во что-то напоминающее дырявый картофельный мешок с прорезями для рук и головы.
По знаку гнома – судя по всему, именно он и был сейчас здесь за главного – парни вытащили девчонку из толпы пленников и, ничтоже сумняшеся, сорвали одежду. Девушка не реагировал никак… лишь закрыла глаза.
– Хош, – гном с улыбкой погладил ее по бедру. – Хош!
Подошедший к девушке тип – похотливого вида старик с вздувшимися на узловатых руках венами – деловито осмотрел пленницу, придирчиво, словно новобранца на медосмотре. Безо всяких эмоций потрогал грудь, потом велел девчонке нагнуться, похлопал по ягодицам, заставил попрыгать, расставить ноги – заглянул и в лоно, даже пошарил там рукой.
Ой, до чего ж было мерзко на все это смотреть!
– Хош? – с гнусной ухмылкой осведомился у похотливца гном. И, растопырив пальцы, добавил что-то еще…
Да ведь ее продают, – наконец-то дошло до Саши. Нас всех здесь продают, вот что! И этих несчастных женщин, и коренастого, и Ингульфа и… и его самого тоже! Рынок рабов! Молодой человек слыхал, конечно, что в Африке такие есть… и не только в Африке… но чтоб прямо вот так, на побережье? Возмутительная наглость, куда только соответствующие органы смотрят? Такое впечатление, что – туда же, куда и этот мерзкий старик – между ног несчастной пленницы.
Ага! Гном уже показывал четыре пальца… потом – после долгих пререканий – три… Торговались, ясное дело. На трех монетах и сошлись. Кроме девчонки, старый похотливец купил еще трех мальчиков, причем выбрал почище, и заплатил сразу оптом. Гном при всем при этом делал расстроенное лицо – дескать, отрываю от сердца, – но, как только старый черт вместе со своими слугами и «покупками» ушел, принялся обрадованно подсчитывать барыш.
Вообще-то среди женщин по-настоящему красивых не было: пожалуй, только вот эта вот рыженькая девчонка, остальные же – либо старухи, либо совсем еще маленькие девочки. Впрочем, покупатели на них находились, как и на прочих доходяг – расчетливый гном, видимо, счел за лучшее не слишком загибать цены. Правда – это относилось отнюдь не ко всем. Уж, конечно же, многие посматривали на Александра, Ингульфа, коренастого – это явно были бы сильные и выносливые работники… вот хозяин и не хотел продешевить.

 

Уже ближе к полудню, когда живой товар уже оказался почти наполовину распроданным, гном вдруг со всех ног бросился навстречу некоему важному господину, которого несли в портшезе четверо здоровенных негров. Видать, по здешним меркам это был какой-то богатый и, может быть, даже очень влиятельный в местной общине человек, внешним своим видом походивший на римского рабовладельца-патриция, какими их изображают в учебниках истории Древнего мира. Тучный, осанистый, горбоносый, с тщательно выбритым двойным подбородком и светлыми завитыми волосами, он был одет в несколько – одна поверх другой – просторных туник из явно недешевых разноцветных тканей – лимонно-желтой, изумрудно-голубой, палевой. Самая верхняя туника, небрежно распахнутая, застегивалась на золотые – или просто позолоченные? – пуговицы, ремешки на сандалиях также были позолочены и сверкали на солнце.
– Сальве! – изогнулся в поклоне гном. – Сальве, онестус Нумиций!
– Гай Нумиций Флор! – с восхищением и плохо скрытой завистью прошелестело в толпе. – Гай Нумиций…
– Сальве, Каймак, – «патриций» лениво махнул рукой, и носильщики, осторожно опустив портшез, помогли хозяину подняться.
Гном тут же подвел к нему Александра, небрежно ухватив за руку. Изогнулся, умильно заглядывая «патрицию» в глаза:
– Хош?
– Милес? – презрительно оттопырив нижнюю губу, тучный толстяк. – Милес германикус? Готус? Вандалус?
Александр только плечами пожал – и при чем тут готы с вандалами? Странный тип.
Не дождавшись ответа – да он его и не ждал, похоже – «патриций», внимательно осматривая рабов, указал пальцем на Ингульфа… и коренастого.
– Милес? Готус?
– Силинг! – юноша гордо выпятил грудь, и толстяк, тут же потрогав его мускулы, довольно улыбнулся.
– Бене, бене… Э? – он перевел взгляд на коренастого…
Тот в ту же секунду бросился на колени:
– Эго… эго нон милес… Эго – Миршак! Нон милес, нон.
– Бене, – внимательно осмотрев всех троих, «патриций» удовлетворенно кивнул и, обернувшись к гному, бросил:
– Окто денериус!
– Бене!!! Бене!!!
– …пор трез!
Ну, эту фразу Александр тоже понял – восемь денежек за троих. Предложенная цена работорговца, судя по его искривившейся роже, устраивала не ахти.
– Фортес, фортес! – повернувшись, он пощупал Сашины мускулы. – Ах!!! Секс денариус! Эт катур – пор дуо! – он кивнул на Ингульфа и коренастого… как там его – Миршак?
Ясно, набавляет, сволочь, цену – типа, оптом дешевле.
– Ай эм рашен ситизен! – обратившись к «патрицию», громко произнес Александр. – Же суи ситуаейен рюс!
С таким же успехом мог бы и добавить про «облико морале». Никакого эффекта слова Саши ни на кого не произвели – их просто не поняли. Или – может быть – просто не хотели понимать? Не может быть, что б такой богатый, изображающий из себя римского патриция, тип не владел хотя бы французским – уж этот-то язык в Северной Африке все знают. Хотя… «патриций», похоже, не африканец – явный европеец… или какая-то смесь. Смуглый – да, но глаза светлые… серые, кажется… или светло-голубые. Должен, должен хотя бы французский знать! Притворяется, сука… ладно, посмотрим, что дальше будет, может быть, удастся по дороге бежать. Эх, прояснить бы только – куда? Ладно полицейский участок, хотя бы какой-нибудь отель увидеть, может быть – просто автостраду, шоссе…
Тем временем продавец и покупатель наконец-то пришли к консенсусу. «Патриций», запустив пухлую руку в висевший на поясе кошель, отсчитал несколько блеснувших на солнце монет и, погрозив пальцем только что купленным невольникам – без глупостей, мол – кивнул своим.
Ага… кроме носильщиков, этого косившего под римлянина толстяка – судя по всему, редкостную гниду – сопровождали еще с полдюжины крепких бойцов с дубинками и большими ножами, больше напоминавшими опять же римские мечи – гладисы. Да, и еще позади тащилась запряженная парой волов телега с каким-то чаном… с известкой, что ли?
Носильщики – точнее сказать, их хозяин – не торопились, видать, не хотели выпускать из виду медлительную телегу. Впереди, перед портшезом, настороженно посматривая по сторонам и время от времени расталкивая зазевавшихся прохожих – всякую рвань, – шли двое парней, остальные же шагали сразу за пленниками, перед повозкой.
Александр невольно улыбнулся – ну и процессия! Это видел бы кто… хоть тот же Валентин, или Саныч, Ленка… Негры! Носилки! Патриций! Волы эти, чан… И – во всей, так сказать, красе – Сашка – полуголый, с цепями! Картина – лишь на съемках реальная… и вот почему-то – сейчас.
Пройдя узкими улочками, он вышли на какую-то большую площадь, тоже без всяких реклам и автомобилей – уж за этим Саша тщательно следил, – потом миновали крепостные ворота – натуральные крепостные ворота! – вышли на вымощенную желтоватым кирпичом дорогу шириной метров пять, по ней и пошли.

 

Дорога вилась меж невысоких холмов, усаженных оливковыми рощами и виноградниками, кое-где, в низинах, на полях колосилась пшеница, на полных сочной травою лугах пасся скот – коровы, козы, овцы. А море! Какое было море! Сине-синее, с разноцветными проплешинами парусов, оно, казалось, нависало над берегом, так, что вот-вот прольется. И – опять же! – никаких современных судов. Да куда ж они все подевались-то? И дорога эта… с позволения сказать – шоссе. Нет, хорошо, конечно, идти, да и ехать было бы удобно, гладко, но… ни дорожной разметки, ни знаков, ни многочисленных предупреждений – «Раппель!» А во-он на том холмике скорость вполне можно было бы и ограничить этак километров до пятидесяти, а то и до сорока.
Черт! А это еще что такое? Какое-то пожарище, пепелище и, судя по пеплу – совсем недавнее.
А чуть впереди, на холме – еще одно! Ни дома, ни сада – одни только закопченные стены. Странные дела, однако. Что же тут, банда поджигателей объявилась? Впрочем, там этим козлам и надо – ишь, взяли моду, людьми торговать. Интерпол на вас натравить – это как минимум!

 

Они шли, наверное, часа три, а то и больше, пока не оказались у роскошного особнячка, раскинувшегося на склоне одного из поросших веселенькой зеленой травкой холмов, хороший был особнячок, двухэтажный, ослепительно-белый, с колоннами и плоской крышей – на крыше тоже имелась балюстрада и тенистый навес. А кроме всего прочего – обширный двор с садом, целой рощицей с оливковыми и еще какими-то – какими, Саша не знал – деревьями, за которыми виднелся ухоженный виноградник, тянувшийся по всему склону холма вниз, к дороге. Что и говорить, поместье богатое… к нему вся процессия и свернула, шедшие впереди воины перешли на бег, вот застучали в ворота, да их уже заметил стоящий в надвратной башенке часовой.
О, хозяина здесь встречали с помпой!
Из распахнувшихся настежь ворот – крепких, обитых широкими металлическими полосами – выбежало человек двадцать челяди – иначе как было бы их назвать? В коротких белых туниках, кое-кто – в сандалиях, но большинство – босиком. В основном разновозрастные мужчины, от мальчиков до седобородых старцев, однако попадались и девушки… и очень даже ничего девушки – молоденькие, стройные, смуглокожие.
Несмотря на всю непостижимую абсурдность ситуации, Александр неожиданно для себя улыбнулся – девушки ему понравились, особенно после того, как они взглянули на него с явной заинтересованностью и симпатией.
На широких ступеньках особнячка, тоже мраморных, как и поддерживающие карниз колонны, «патриция» встречала молодая женщина, на вид лет тридцати, высокая, с аппетитными формами и красивым надменным лицом. Кожа ее казалась вовсе не такой смуглой, как у окружающих, а облегающая тонкий стан туника вовсе не скрывала всех женских прелестей, скорей – их подчеркивала. Рядом с женщиной, слева и справа, стояли чем-то похожие на нее дети, мальчик лет десяти и года на два его младше девочка. Оба светловолосые, светлоглазые…
– Сальве, Нумиций! – женщина обняла сошедшего с носилок «патриция».
Тот ухмыльнулся, что-то сказал, показывая рукой на только что приобретенных невольников, потом нагнулся, по очереди поцеловал детей:
– Сальве, Авл! Сальве, Анна.
– Сальве, ностер!
Тоже говорят по-испански? Или это какой-то другой язык, португальский или даже латынь? А зачем им говорить меж собой по латыни? А затем же, зачем и изображать из себя патрициев – выпендриваются, с жиру бесятся, падлы!
Полуголые слуги проворно закрыли ворота, один из челяди – высокий худощавый старик, впрочем, вполне еще крепкий с виду – подошел к новым невольникам и, сделав повелительный знак – мол, следуйте за мной, не оглядываясь, зашагал по неширокой, усаженной кустами акации аллее куда-то за дом. На задний двор, наверное… Переглянувшись, Александр и Ингульф неспешно зашагали следом, за ними, что-то бурча себе под нос, тащился Миршак. Ох, что-то подсказывало Саше, что они еще намучаются с этим мерзким типом… Впрочем, с другой стороны, долго торчать на этой дурацкой вилле молодой человек явно не собирался – выяснить, что тут к чему, да рвать! Можно еще и Ингульфа с собой прихватить – неплохой, кажется, парень…
Сразу за особняком располагался двор с различными постройками, многие из которых были совершенно непонятного предназначения, вон тот грязный коровник, пожалуй, мог бы быть и повыше, так почему-то казалось Саше.
Вот именно к коровнику они сейчас и подошли – старик оглянулся, показав на строение, что-то сказал и, не останавливаясь, пошел дальше.
– Это что же, нас, что ли, здесь держать собираются? – догадался молодой человек. И, уже гораздо тише, добавил: – Одно утешает – что не очень долго.
Александр все-таки принял решение бежать при первом же удобном случае, в ожидании которого, конечно, было бы неплохо кое-что разузнать, разведать, хотя бы – примерно где они? И в какой стороне столица? Вообще любой город, автострада…
Оглянувшись на дом, молодой человек невесело усмехнулся – он тоже был насквозь неправильный, этот особнячок, неправильный даже на первый поверхностный взгляд – не было спутниковой тарелки, вообще никакой антенны, и провода к домику не подходили… или кабель проложили под землей? Может быть, и так, а может быть… может быть, это просто логово какой-то совсем отказавшейся от цивилизационных благ секты! Ну да – сектанты! Тогда все понятно… Вот же черт, угораздило! Какие-нибудь ваххабиты… Хотя – а где же тогда все эти намазы, молитвы? Нету. Значит, не мусульмане, определенно – не мусульмане. А тогда кто? Какая-то особая секта, вроде последователей Муна или сциентисов, поклонников Рона Хаббарда. Сначала, значит, людей похищают, держат вот здесь, вдали от цивилизации, охмуряют… Потом – оп! – переписывай на них все свое, непосильным трудом нажитое, имущество! Да! Скорее всего – так оно и есть. Хотя опять же… какое такое имущество может быть у этого оборванца Ингульфа? Или у того же коренастого? Да никакого, кроме, пожалуй, вшей! Ну, их, конечно, можно использовать в работе… не вшей – нищих невольников. А вот его, Александра Иваныча Петрова, как явного европейца, уж точно примутся охмурять. И, раз уж это секта, побег может оказаться не таким уж и простым делом, здесь уж точно никому нельзя доверять. Разве что Ингульфу… так с этим парнем и не пообщаться толком, лишь только жестами.
Они прошли через весь двор, к дальней стене, прямо под которой уходил в бетонную трубу неширокий ручей, рядом с которым, под небольшим навесом от солнца, располагалась кузница, точно такая же, как и на рынке. Горн, наковальня, мехи, кузнец – дюжий дядька.
Он тоже оказался умельцем, расковав пленников буквально за пару минут. Только цепи звякнули, спадая, и вот уже, по мановению руки старика, словно бы ниоткуда, возникли вдруг бравые парни-охранники. Трое. По пояс голые, поджарые, двое – с копьями, у третьего же был лук и стрелы!
Старик закатил целую речь, время от времени грозно вращая глазами… говорил он, похоже, по-испански, точнее, на том же самом языке, на котором с Сашей пытался общаться Ингульф. Парень, да и Миршак, коренастый, прекрасно все поняли и даже переглянулись, однако старче на том не успокоился, а, повернувшись, что-то быстро сказал лучнику. Тот кивнул, вмиг стащил с плеча лук, проворно накладывая на тетиву стрелу… Оп! И сбитое с яблони яблоко в полсотне шагов от кузницы покатилось по песчаной дорожке.
Саша усмехнулся: мораль нехитрая – попытаетесь, мол, бежать, или чего другое дурное удумаете – сами видите, что потом с вами будет. Даже не потом – тотчас же! Так что лучше не выпендривайтесь, парни…
Глядя на все это, Александр вдруг до глубины души осознал, что его здесь могут убить! Вот так, походя, запросто, подстрелить из лука, словно какого-нибудь зайца. Или зарезать. Или еще как-нибудь.
Все эти мысли еще больше укрепили молодого человека в его решимости бежать отсюда, как можно быстрее… только действовать нужно было очень и очень осторожно.
– Лабор! – когда вновь вернулись к коровнику… или казарме… старик с усмешкой кивнул на лопаты – сплошь деревянные, лишь обитые узенькой железной полоской.
Саша не сдержал ухмылки: все понятно – жрать сейчас не дадут, а вот работать – это пожалуйста!
Взяв лопаты, все трое, ведомые стариком и под бдительным присмотром охранников, направились к окружающей виллу стене, которую как раз ремонтировали… нет, лучше сказать – перестраивали, делая куда как массивней и выше. Какие-то грязные голые люди месили ногами глину, делая из нее кирпичи – смешивали пополам с мелко нарубленным тростником, набивали квадратные формы, переворачивали – оп! – и готовому кирпичику оставалось лишь сушиться на солнышке. А потом – в стену его, в стену! Ишь, суки, – неприязненно подумал Александр про хозяев, – видать, те хотели получше отгородиться от нескромных взглядов. Журналистов на них нагнать! Пусть даже и глупых – «аспирантов» – еще и лучше, уж эти-то такого понапишут – мало не покажется!
До вечера работали, практически не разгибаясь. Особенно после того как кто-то из местных рабов получил вдосталь плетей от дюжего надсмотрщика. Кровавые рубцы разорвали бедняге кожу… и способствовали повышению производительности труда. Ну, что может быть нагляднее подобного простого примера? Испробовать плеточку на своих плечах? Нет уж, увольте, ну его к черту – играть в такие игры. Лучше уж месить как следует глину. Работать добросовестно, чтоб не было никаких претензий… пока…
Еще повезло – Саша трудился в паре с Ингульфом, с приятелем, можно сказать, они уж к вечеру так насобачились, что выдали полторы нормы, вызвав скупую похвалу явившегося проверить ход работ старика и злобные взгляды остальных работяг, которым тут же влепили по паре «горячих».
– Да-а, – грустно покачал головой Саша. – А мы тут, Ингульф, теперь, похоже, в штрейкбрейхерах. Как бы нам ночью темную не устроили!

 

А потом – у коровника – у барака – при свете факелов, перед тем, как разлить по грязным мискам похлебку, была проведена перекличка. Старик даже записал новых рабов – да-да, рабов, кого же еще-то? – ну уж, конечно, не в записную книжку, не в органайзер – в свиток… даже не бумажный, а… папирусный, что ли. Записал тростниковым пером!
Саша с презрением сплюнул: вот же уроды, даже в мелочах выпендриваются, сектанты хреновы! Неужели нельзя было шариковую ручку найти или, там, карандаш?
Низкое черное небо плевалось звездами, впрочем, любоваться ими долго не пришлось – после скудного ужина рабочую силу тот же час же загнали в барак – темный и грязный. Всего туда набилось человек тридцать, наверное, весь списочный состав рабов, исключая, может быть, домашнюю прислугу.
Напрасно Александр опасался темной! Ухайдакавшиеся за день невольники, словно подкошенные, валились на пол, на охапки гнилой соломы – судя по всему, каких-либо постоянных мест здесь ни у кого не имелось. Все сразу засыпали – кто-то храпел, кто-то стонал, кто-то метался во сне.
Саша тоже почувствовал вдруг навалившуюся усталость, тяжелую, отупляющую, неимоверную – и как он ее раньше-то терпел? Казалось, так себе работенка – меси себе глину да выделывай кирпичи – технология со времен Древнего Египта не изменилась – ан, нет, вот они когда почувствовали, руки-то… прямо не пошевелить, как и ногами… а спина-то, спина… Словно чертей катал!
Ингульф – слышно было – уснул. Но тоже – стонал, и дыхание его было тяжелым.

 

А буквально на третий день, ближе к вечеру, Александр увидал вышку. То ли это была сотовая связь, то ли одна из опор высоковольтной линии – других просто могло быть не видно на склонах холма, а эта вот горделиво высилась на самой вершине. Наверняка оттуда можно было даже увидеть море – не так уж оно тут и далеко, километров пять, вряд ли больше.
Молодой человек как раз работал один – укреплял каркас возводимой стены бревнами, утрамбовывал… До башни было с полкилометра по открытой местности, особо никто за пленником не следил, как раз сейчас и можно было попытаться рвануть… хотя бы посмотреть, что там? Если высоковольтная линия – то куда ведет? Может быть, буквально там, за холмом – порт? Если же вышка сотовой связи, тога можно будет оставить записку ремонтникам, чтобы срочно сообщили в полицию. Должен же ведь хоть кто-то время они от времени обслуживать антенну. Да-да – именно так – сделать рывок, оставить записку – и быстро-быстро вернуться. Если убежать – его ведь будут ловить, искать, и, кто знает, может быть, жители окрестных селений тоже сектанты? Или, скорее, заинтересованы в поимке беглецов, скажем, за определенное вознаграждение. Все может быть – рисковать не стоит. А записка… Даже если она и попадется на глаза тому, кому и не нужно бы – так ведь он, Александр, на ней автографа не оставит. Пойди, пойми – кто написал.
Молодой человек специально затянул работу, рискуя получить плетей, и надсмотрщик недовольно ворчал уже, а тот старик, что наблюдал тут за всеми – звали его Василин, – даже что-то сказал Саше строгим, не сулящим ничего хорошего – тоном. Ну, что тут поделать? Надо же было хоть как-то затянуть работу – очень уж хотелось, чтобы завтра поставили именно сюда.
И поставили! И с запиской Александр вопрос решил – подобрал обломок меловой плиты, а написать уж можно было на чем угодно. С утра, стиснув зубы, взялся за работу, вкалывал без дураков, так, что Василин, подойдя, покровительственно похлопал его по плечу и что-то сказал другим рабам, видимо, ставил в пример… что явно не прибавило любви остальных невольников к Саше.
Надсмотрщик в общем-то не особо за ним и наблюдал – куда тут бежать-то? Сразу можно было заметить с башни. Потому-то молодой человек и решил – ни в коем случае не бежать, шествовать, не спеша, спокойно.
Вот улучил момент… Осмотрелся. Ага – широкая спина надсмотрщика маячила на другом конце двора. Часовой на вышке тоже отвернулся.
Наклонившись, Александр подобрал небольшое бревнышко, скорее просто – жердину или кол, положил на плечо и самой деловитой походкой зашагал к вышке. Шел не оборачиваясь – ах, знал бы кто, каких трудов стоило не перейти на бег! А Саша еще иногда и останавливался нарочно… делал вид, будто что-то рассматривал под ногами. Пару раз не удержался, скосил глаза на часового – не выстрелил бы! Нет… похоже, тот ничего такого не заподозрил.
Песчаные склоны холма были покрыты каким-то колючками и низенькими буровато-зелеными кустиками – не спрячешься при всем желании, и далеко не убежишь – все равно кто-нибудь да заметит. Потому, видно, и не следили, хватало других забот.
Неспешно продвигаясь к вершине холма, молодой человек невольно ежился, в любую секунду ожидая выстрела в спину. И в самом-то деле, что мешало часовому послать вдогонку беглецу пулю? Ведь оружие-то у него за спиной имелось… копье? Да, похоже… за дальностью не видно… Нет, наверное, не копье – карабин, не иначе!
Вот осталось шагов пятьдесят… и тут Александр увидел, что, похоже, зря шел. При ближайшем рассмотрении вышка оказалась сколоченной из крепких, беловато-серых от времени бревен. На вершине имелась небольшая площадка… с дровами и соломой… Следить за дорогой? За морем? Чтоб, ежели что, немедленно подать сигнал – огнем или дымом. Не легче ли просто позвонить? Так, может быть, здесь просто нет связи. А рации? Автономные рации – что мешало сектантам их завести? Ну не могли же они настолько отрицать прогресс, чтобы отказаться использовать заведомо полезные вещи?
Ах, какой вид открывался отсюда! Море! Зелень! Дорога… какое-то селение у самого горизонта. Не так уж и далеко. Сердце екнуло – теперь Саша хотя бы знал примерное направление побега.
На всякий случай написав на бревне – «Хелп ми. Калл ту полис – вилла», молодой человек вновь поднял на плечо дрын и – теперь уже куда быстрее – зашагал к вилле. Никто на него по-прежнему не смотрел, даже часовой – и тот отвернулся, поглощенный куда более приятным занятием – молодые служанки поливали сад, набирая из ручья воду в большие высокие кувшины.
Дойдя, наконец, до ограды, Александр перевел дух и, поплевав на руки, наклонился над недавно поднесенными кем-то из работников кирпичами… Приподнял…
– Хаш!!!
Внезапно возникший рядом – вот принесло же не вовремя! – старик Василин грозно нахмурил брови. Позади него, небрежно поигрывая короткими копьями и бичами, гнусно ухмылялись надсмотрщики.
– Нон бене! Нон! – брызжа слюной, старик указывал пальцем на вышку.
Понятно… Не стоило, мол, туда ходить, теперь будешь наказан!
По знаку Василина четверо дюжих надсмотрщиков накинулись на несостоявшегося беглеца… Саша, конечно, сопротивлялся, но силы оказались уж слишком неравны, к тому же кто-то ткнул его под ребра острием копья – мол, не стоит шутить, парень.
В общем, скрутили. Бросили наземь, попинав для порядка ногами. Так себе попинали, не сильно, могло бы быть и куда хуже, а так… Ну, разве ж так бьют? Даже, похоже, ни одного ребра не сломали!
Александр сплюнул с разбитой губы кровь и улыбнулся.
Зря улыбался! Обещанное наказание еще толком и не начиналось. Немного попинав невольника, надсмотрщики сноровисто подхватили его под руки и быстро потащили к заднему крыльцу… или – к черному ходу, как уж тут у них было принято называть запасной выход из дома. Из стоявшего рядом сарая тут же вытащили некое деревянной сооружение, отдаленно напоминавшее козлы для пилки двор вручную. Козлы… Действительно – козлы, только не для дров, нет, совсем для другого!
Саша слишком скоро понял – для чего. Для кого…
Запястья и лодыжки стянули ремни… В воздухе просвистел кнут…
Черт!!!
Ожгло! Будто током ударило – прямо по позвоночнику… Этак можно запросто и хребет перешибить. Правда чернокожий верзила-палач, как видно, не имел такой задачи – и лишь рвал кожу!
И все равно…
– Сволочи!!! – извивался под ударами Саша. – Ублюдки! Сатрапы!
От последнего слова ему почему-то вдруг стало смешно… слишком уж походило на монолог из старинного фильма с Леоновым.
– Сатрапы! Гниды казематные! Ой, чтоб вы сдохли… Ой!
Тут Александр вдруг сообразил, что ругался напрасно – русского языка местные «сатрапы и казематные гниды» уж точно не знали. Как, впрочем, и английского… хотя уж ругательства-то должны были понимать.
– Фак! Фак ю! Ой…
От боли Александр вновь перешел на родимую русскую речь… и как вдарил – по-матушке, по-матушке… Слышал бы кто понимающий – завяли бы уши!
Да и так… один косматый старик в рваной хламиде, седой, лохматый, чем-то похожий на знаменитый портрет Эйнштейна, удивленно замедлил шаг…
– Пидорасы! Тварюги! Мать вашу разэтак-так-растак! Ммм…
Наконец, экзекуция окончилась.
Едва не потерявшего сознание Сашку окатили теплой водой – холодной у них тут, у гнид этих, наверное, не было – развязали, вздернули на ноги… нет, снова куда-то потащили… ох, гады, что ж вы никак не уйметесь-то?
Ишь, еще и ржут…
– Суки гладкие!
Протащив избитого пленника по узкой аллее, его – словно куль с овсом – забросили в узкий глинобитный сарай. Еще и напоследок пнули… но так, незлобно – видать, понравилось, как бедолага ругался.
– Копыта убери, петух гамбургский!
Нет… вот… захлопнулась дверь. Суки… Твари поганые! Нелюди! Сектанты гребаные. Ммм… аж спину-то саднит… и то, что пониже. Ни сесть, ни лечь… ну, разве что вот так – навзничь…
Александр отхаркался.
А эта сараюха у них, похоже, что-то вроде карцера. Аналог «холодной», точнее – «горячей», ишь, как раскалилась! А пить так и не дали, сволочи… хоть бы глоточек, хоть бы чуть-чуть… хоть немного…
Пить!
Вот хотя бы той, теплой водицы, которой поливали… а лучше бы – из ручья. Девчонки бы притащили кувшинчик… холодненькой… ах…
Пить хотелось жутко!
От ругани-то пересохло все горло, саднило даже, не хватало еще ангины… Нет… ангина – это, пожалуй, он тут подзагнул, перегрелся…
Чу?!
Кто-то сюда идет, что ли? Нет… ну, вот-вот, отодвигают засов… господи – а ведь темно уже! Ночь.
И прется же какая-то гадина!
Александр собрал весь свой сарказм:
– Кому не спится в ночь глухую?
А, может, воды принесли?
– Вы – русский? Я принес вам попить. Только тсс… не говорите громко.
– Спасибо…
Не говоря больше ни слова, Саша припал к узкой горловине кувшина… Вода! Водичка! Холодненькая! Из ручья! Господи, спасибо тебе, внял молитвам… охх, как хорошо-то!
– Теперь постарайтесь поспать, – шепотом посоветовал неведомый доброхот. – Завтра опять погонят на работу. Спокойной ночи.
– И вам спокойной…
О боже!
И тут до Саши наконец-то дошло! Как в двигателе с поздним зажиганием.
– Постойте! Вы кто?
– Как и вы – раб. Пленник. Меня зовут… Альфред Бади, антиквар из Суса.
– А я – Александр, Саша. Русский актер. Каскадер то есть… Но… вы знаете русский?
– В семидесятые учился в Москве. Институт имени Баумана, может, слышали?
– Ну, конечно!
– Там много наших училось…
– Но как же вы…
– Так же, как и вы… Решили с друзьями половить рыбки.
– Поня-атно… мы вообще где? И далеко ли до Туниса? Или Бизерты?
Ночной собеседник неожиданно рассмеялся, и в глухом, надтреснутом смехе его явно слышалась грусть… и даже – отчаянье.
– Мы очень и очень далеко от того Туниса, который вы знали. И вообще – от всего.
– Как это – очень далеко? Не могло же меня так вот унести! И все же надо отсюда бежать, немедленно.
– Наверное, надо, – согласно кивнул антиквар – в темноте Александр никак не мог разглядеть его лицо, но по всему чувствовалось, что это – старик – может быть даже тот, похожий на Эйнштейна. – Только… некуда.
– Как это некуда?
– Вы не поверите… Позвольте вас спросить, вы знаете, какой сейчас год на дворе?
– И какой же?
– Четыреста тридцать восьмой! Даже не тысяча четыреста… а просто – четыреста тридцать восьмой от Рождества Иисуса Христа.
– Да что вы говорите? От Рождества, значит…
Вот только сумасшедшего тут и не хватало для полного счастья!
Назад: Глава 5. Придурки
Дальше: Глава 7. Матрона