Глава 5
День клонился к вечеру, комары совсем озверели — налетали тучей, забивали глаза, ноздри, лезли в рот и в уши. Олег сорвал ветку осины и остервенело отмахивался от докучливых насекомых. Вторуша погонял лошадь: до ночи хотелось проскочить неприятное место. Наконец, когда уже стало смеркаться, дорога пошла вверх, гать кончилась, болото осталось за спиной. Ели уступили место березе, ольхе и осине. Лес сделался светлый, прозрачный. Зеленые кроны будто парили над землей. Колея петляла меж стволов, телеги подскакивали на корнях, давили колесами грибы.
Вторуша остановил лошадь, обернулся к спутникам:
— Может, здесь заночуем? Пока хворост соберем, пока лошадок обиходим — совсем темно станет.
— Давай еще проедем, пока светло. Дров мы и в сумерки наберем.
Зажигались первые звезды, когда купец решительно остановил телегу.
— Все, давай здесь. Я уж и дороги не вижу.
— Постой… — Олег привстал на телеге, поднес руку к глазам. — Вроде, огонек светится.
— Может, Невзор костер запалил? — Купец, пытаясь разглядеть, что впереди, прошел вперед.
— Ему огонь не нужен, — пробормотал Олег. — Сдается мне, окошко светится, а может путники костер разожгли. Похоже, к людям вышли.
— Хорошо, если к людям, — пробурчал Вторуша, — только в деревне засветло ложатся да затемно встают, и огонь по ночам не жгут.
— А что нам мешает проверить?
Купец почесал затылок.
— Да, вроде, и ничего.
Лес как-то незаметно поредел, отступил и остался позади. Над головой раскинулся шатер ночного неба с искорками звезд. Огонь, который заметил Середин, приблизился, и теперь было понятно, что это лучина или свеча в доме — пламя трепетно металось в квадрате окна. Колея, белея среди некошеного поля, вывела к скрещению дорог. Впереди, за перекрестком, темнела большая двухэтажная изба, огороженная крепким тыном с огромными тесовыми воротами. Вторуша направил телегу к воротам. Сбоку, из темноты, неслышно возник Невзор.
— Это постоялый двор. Я походил вокруг, — вполголоса сообщил он Олегу. — Как будто тихо. Внутри хозяин, девка и двое служек.
Вторуша забарабанил в ворота кулаком.
— Хозяин! Открывай, гости пришли.
За воротами долго не наблюдалось никакого движения. Купец заколотил пуще прежнего. Наконец скрипнула дверь. Из дома выкатился круглый мужичок и, прикрывая лучину, засеменил к воротам.
— Сейчас, сейчас. Гость на порог — радость в доме. Что-то припозднились, гостюшки дорогие? — Слышно было, как мужичок откинул брус, запиравший ворота, и с натугой потянул створку. — Всех приютим-обогреем, лошадок накормим, гостей спать уложим. Все, что есть в печи — все на стол мечи.
Он распахнул вторую воротину, и Вторуша завел телегу во двор. Из избы выскочили двое служек с факелами, бросились помогать. Телеги откатили к амбару, распрягли лошадей. Хозяйство было справное: из хлева слышалось блеяние овец, на заднем дворе похрюкивали свиньи. Длинная коновязь была рассчитана по меньшей мере на десяток лошадей.
Бревенчатая крыша постоялого двора была сложена из толстых длинных стволов и покрыта сверху дранкой. На втором этаже осветилось окно — видно, жена хозяина готовила комнату гостям.
— Прошу, прошу в избу. — Хозяин с лучиной в руке суетливо пробежал вперед.
Дверь с улицы открывалась прямо в большой зал. Несколько крепких дубовых столов вдоль стен, стойка из массивных досок, за ней — несколько бочонков, аккуратно расставленные на полке глиняные кувшины, деревянные чашки. Толстые потемневшие балки подпирали бревенчатый потолок, справа имелась дверь в кухню. Казалось, сами стены источали запах жареного лука, подгоревшего сала, перегара и пота побывавших здесь путников. На второй этаж вела узкая лестница.
Хозяин пробежал вдоль стен, запалил лучины. Небольшого роста, круглый, точно колобок, маленькие глазки метались от одного гостя к другому, словно пытались что-то выведать. То, о чем сам хозяин спросить побаивался.
— Присаживайтесь, не побрезгуйте угощеньем. — Он торопливо протер грязной тряпкой потемневшую, в разводах от пролитой браги и медовухи, столешницу. — Печь уже остыла, а с утра затопим, горяченького спроворим. Сейчас есть птица, рыбка…
— Не надо рыбки, — сказал Вторуша, по-хозяйски усаживаясь за стол. — Мяса, каши, меда. Не жалей, ставь все, что есть.
Олег прошелся по залу, заглянул за стойку. Мужик нацедил из бочки кувшин браги, обтер его тряпкой и, прихватив чаши, грохнул на стол. «Что-то он больно мельтешит», — подумал Середин, глядя как хозяин суетливо потирает коротенькие ручки, словно смывая что-то. Пальцы у него тряслись крупной дрожью. Постоялый двор на трех дорогах, проезжих должно быть много, а он мечется, будто боится с непривычки упустить выгоду.
— Как добрели-доехали? — скороговоркой частил хозяин. — Далеко ли путь держите? Что, кобыла лягнула? — покосился он на заплывший глаз Вторуши.
— Кобыла, кобыла. Чуть жизни не лишила, окаянная, — буркнул купец, разливая брагу. — Как тут у вас, пошаливают, поди, на дорогах?
— А где не шалят? — пожал покатыми плечами кабатчик. — Все пить-есть хотят — что купцы, что воры. Дружина переяславльская иной раз заедет. Эти вообще чего хошь берут, да не платят. Защитнички… — И хозяин зло плюнул на пол.
— Это нам знакомо, — подтвердил Вторуша, — хотя иной раз и жалеешь, что редко наезжают. Вот, к примеру, нас нынче…
Невзор, привалившийся к стене рядом с купцом, ткнул его в бок локтем. Вторуша поперхнулся брагой и озадаченно уставился на него.
— Ты чего?
— Хозяин, — хлопнул Олег кабатчика по плечу, — долго баснями кормить будешь? Мы с дороги все ж таки.
— Ага, ага, сейчас бабу позову — постелю вам готовит.
Кабатчик резво побежал на второй этаж. Олег присел к столу, хлебнул браги.
— Купец, язык у тебя без костей.
— А чего?
— Да ничего. Ты что, думаешь, разбойнички, которых мы на болоте побили, в лесу жили, или как? А зимой тоже на болоте сидели, как лягушки? А товар в Переяславль возили, да в собственной лавке сдавали? А телеги да волокуши путников загубленных на костер изводили, да?
— Так что? — Купец, все еще не понимая, таращил на Середина глаза.
— Подкармливает их кто-то в округе, — негромко сказал Невзор.
— Так что?
— Ты дурак или прикидываешься? — обозлился Олег.
— Растолкуй сам, — Невзор встал из-за стола, — а то я ему второй глаз подобью, — добавил он, выходя на двор.
— Так что? — понизив голос и оглядываясь на лестницу, спросил Вторуша. — Хозяин…
— Хозяин не хозяин, а язык за зубами держи… Тьфу, кислятина, — скривился Олег, хлебнув браги.
По лестнице скатился хозяин, за ним спустилась босая девка в длинной несвежей рубахе до пят, с кое-как заплетенными в толстую косу волосами.
— Мы уж спать ложились, — пояснил кабатчик, перехватив взгляд Вторуши. — Ну-ка, по-быстрому, — подтолкнул он девку к выходу в кухню, завешенному холстом, — гости голодные, устамши с дороги. Вишь, лошади их лягают. Шевелись.
Девка прошлепала босыми ногами, скрылась за занавеской, загремела горшками.
— Жена? — спросил Вторуша.
— Какая жена, — хозяин аж руками замахал, — так, приблуда. Купцы мимо шли, а расплатиться нечем было. Вот и оставили. Они ее тоже где-то у погоревшей от степняков деревни подобрали. А мне чего, баба нужна: полы помыть, скотину доглядеть. Опять-таки, мужику без бабы, — он подмигнул, — сам понимаешь. А то и проезжий заглядится. И мне навар, и девке радость.
— Это она тебе сказала? — усмехнулся Середин.
— Чего?
— Ну, что и ей в радость.
— И так понятно. Чай, тоже живая.
Девка вынесла в зал блюдо с холодной птицей, поставила на середину стола, перегнувшись через лавку. Вторуша оценил ее стати, хлопнул по заду. Девка вяло, по привычке, отмахнулась, даже не поморщившись. Глаза у нее были заспанные, мышиного цвета волосы, выбившись из косы, падали на помятое лицо. Она принесла каравай хлеба, накрытый тряпицей горшок с кашей. Пальцы у нее были пухлые, с заусеницами, под ногтями кое-где въелась грязь.
Вторуша проводил ее взглядом, шмыгнул носом и, покосившись на Олега, повернулся к хозяину, присевшему на скамью.
— И сколь хочешь за побаловать с девкой?
— А-а, — тот махнул рукой, — сговоримся. От нее не убудет, а гостю приятность.
Середин вытащил нож, отрезал себе хлеба, оторвал ногу у курицы.
— Хозяин, у тебя в бочонках только это? — указал он кончиком ножа на кувшин с кислой брагой.
— А что, не потрафил?
— Как тебе сказать. Ты не жмись, не обидим. Мед есть — неси.
Хозяин согласно кивнул головой и исчез за занавеской.
— Ты как насчет девки? — спросил Вторуша.
— Благодарствую, настроения нет, — отказался Олег, вспомнив помятое лицо и немытые пальцы девахи.
— Зря. Меня вот после драки завсегда на это тянет. Я и жену свою взял знаешь как? У-у…
Хозяин выкатился из-за ширмы, придерживая у груди узкогорлый кувшин. Лицо у него было хитрое, маленькие глазки загадочно блестели.
— Во, вино заморское. Небось не пробовали?
Олег вспомнил пиры у князя Белозерского, когда заморские вина лились рекой, когда в палаты закатывали целые бочки ромейского или греческого вина, выбивали дно, и дружина черпала серебряными чашами, чарками, а то и шлемами редкие напитки. Упивались до изумления, павших витязей слуги тащили на двор, освобождая место за столами уже протрезвевшим. Да, знатно гуляли при дворе княжеском. От вина тоже похмелье не самое легкое, но уж с брагой не сравнить.
Олег выплеснул недопитую брагу и подставил чашку.
— Ну, давай, попробуем, что за вино заморское. Себе тоже налей.
Мужик разлил вино по чашам, поднял свою.
— Ну, чтобы гости не скупились, а хозяева не обижались.
Середин сделал глоток. Вино было явно разбавленное, но все-таки лучше, чем кислое пойло из бочонка.
— Слабовато, — поморщился Вторуша.
— Иноземцы говорят: приносит радость и веселье, легкость сообщает, в голову не бьет, а ноги слабыми делает, — похвастал хозяин.
Под вино вычерпали кашу из горшка, опустошили блюдо с мясом, от курицы оставили обглоданные кости. Вторуша отвалился от стола, раскатисто рыгнул и удовлетворенно похлопал себя по животу.
— Что ты там насчет девки-то говорил?
— Пришлю, не сомневайтесь. Пойдем, комнату вашу покажу. Боярские палаты, токмо для дорогих гостей.
Вторуша благосклонно кивнул, тяжело поднялся из-за стола и направился к лестнице. Хозяин, прихватив масляный светильник, потрусил впереди, освещая дорогу. Олег, слегка осоловев от еды и вина, ослабил пояс, сладко потянулся.
— На двор выйду, пожалуй, — сказал он вдогонку хозяину и купцу.
Уполовиненная луна низко висела над воротами, похожая на фонарь, указывающий путникам дорогу к корчме. Пролетела летучая мышь, на мгновение перечеркнув ущербный диск своей изломанной тенью. Олег вышел из пятна света, падавшего на двор от светильников в зале.
В хлеву копошилась скотина, петух крикнул со сна, осекся, завозился, устраиваясь на насесте. С севера, пряча звезды, наплывали тучи.
— Невзор, — тихо позвал Середин.
Рядом возникла тень.
— Здесь я. Чего не спишь?
— Сейчас пойду. Спать-то придется вполглаза.
— Угу, — подтвердил Невзор, — хозяин хитроват, почище нашего купца. Я походил тут малость. На заднем дворе, за амбаром, несколько телег без колес, две-три волокуши. А коней нет.
— Думаешь, хозяин долю с ворами имеет?
— Все может быть. Постоялый двор на трех дорогах, с севера, с запада леса, болота. Как ни поедешь — все здесь остановишься.
— Ты где спать будешь?
— В телеге лягу. Отвык я в дому спать.
— Вроде, дождь собирается, — предупредил Олег.
— Ничего. Под мешки залезу.
На квадрат света из открытой двери легла тень хозяина. Он, вытянув шею, оглядел двор.
— Ладно, пойду, — шепнул Олег и вернулся к дому.
Исподлобья взглянув на него, мужик отступил внутрь, кликнул служку. Заспанный парень возник из-за холстины, принялся прибирать со стола, зевая щербатой пастью.
Олег стал подниматься по скрипучей лестнице.
— Первая комната ваша, — сказал ему вслед хозяин.
Пригнувшись под низкой притолокой, Олег попал в темный коридор. Из-за первой двери доносилось ритмичное постукивание, словно метроном отсчитывал такты.
— Ква… картина Репина «Не ждали», — пробормотал Олег, распахивая дверь.
Вдоль длинной стены стояли две застеленные полотном лавки, крохотное оконце было затянуто бычьим пузырем. О колченогий стол облокотилась хозяйская девка с задранным на спину подолом. Вторуша, в спущенных портках пристроившись к ней сзади, ублажал плоть, закатывая глаза. Ножки стола стукались в пол, глиняный светильник на подоконнике освещал замечательную картину трепетным романтическим светом. Изредка купец похлопывал девку по мясистым бокам, и тогда она, словно понукаемая лошадь, делала пару-другую встречных движений. Краем глаза заметив Олега, она посмотрела на него и, равнодушно зевнув, снова отвернулась.
— Купец, я спать хочу. Кончай разврат, — сдерживая усмешку, сказал Середин.
— Какой… раз…ворат… Щас, Олежка, щас, милый ты мой… милая, ну, давай… эх-хх…
Середин шагнул в коридор, притворил дверь. «И-эх… ох… и-эх…». Олег вспомнил схватку с упырями в заброшенной деревне — с такими же жалостными криками купец отмахивался оглоблей от нечисти. Наконец Вторуша издал протяжный рык, и перестук ножек стола по полу прекратился. Отворилась дверь. Девка, поправляя длинную рубаху, скользнула к лестнице.
— А вы, что же, не хочете?
— Хм, — кашлянул Олег, глядя в простодушные припухшие глаза, — да я как-нибудь в другой раз.
Девка пожала плечами и зашлепала вниз по лестнице.
Вторуша, сладко жмурясь, сидел в спущенных портах на лавке, похожий на довольного жизнью кота. Олег расстегнул перевязь, бросил ее на стол. Саблю вынул, положил на своей лавке возле стены, кистень пристроил в головах. Стянул кожаную куртку, сапоги и прилег на лавку, заложив руки за голову.
— Ох, хорошо, — блаженно потягиваясь, пробормотал купец. — Давненько я… давненько. Почитай, как из дома ушел, бабы не видал. Ты зря отказался, Олежек. Девка справная. Мясца маловато, не нагуляла. Я знаешь каких люблю? Чтобы — во! — Вторуша растопырил руки, показывая желаемый объем партнерши.
— Таких не бывает, — покосившись на него, рассудил Середин.
— Бывает, бывает. Эх, надо было ее оставить, под бок положить. Они, бабы, горячие, что твоя печка. Мягкие, как перина. Опять же, ночью чего захочешь — вот она, рядом сопит. Бери, пользуй… Может, позвать?
— Ну, уж нет, — решительно сказал Олег, — я выспаться наконец хочу, а у тебя один блуд на уме. Будете сопеть тут над ухом.
— Кто хочет спать — того не добудишься, — рассудил купец.
— Ну, ты философ.
— Чего ругаешься? Нет так нет. Вот только светильник задую, — приподнялся он с лавки.
— Оставь. Пусть горит, — остановил его Олег.
Сено в мешке, служившем матрацем, шуршало немилосердно, кололо сквозь ткань, и Середин пожалел, что снял куртку. Он закрыл глаза и постарался расслабиться. Пахло полынью и сгоревшим маслом. Поднявшийся за окном ветер хлопал бычьим пузырем.
«Невзор промокнет, — подумал Олег, — ветер перед дождем, не иначе».
Вскоре стала наплывать дрема. Перед глазами возник Лапоть — парень, что хотел зарезать Вторушу. Лицо у него было ободрано ножом до кости, выколотые глаза растеклись слизью, смешавшись с кровью. Он что-то шептал разбитыми губами, розовая пена пузырилась на них, стекала по подбородку на острый кадык. Лапоть поднял руку, и она заскрипела, будто несмазанная тележная ось. Худые пальцы вдруг превратились в заточенные колья, которые все ближе и ближе придвигались к Середину. Он отвел взгляд и увидел, как беловолосый мужик, щуря красные, как угли, глаза и наставляя на него вилы, медленно приближается для верного удара.
Олег судорожно вздохнул и с усилием вырвался из кошмара. Масло в светильнике почти прогорело, фитилек едва тлел, и в этом неверном свете Середин увидел, как часть стены над его лавкой опускается на него подобно крышке гроба. Меж бревен торчали остро заточенные колышки, точь-в-точь, как в его сне. Он скатился с лавки, больно ударившись плечом о дощатый пол. Вторуша храпел, разметавшись на лавке, стенка с кольями почти коснулась его груди. Олег метнулся через комнату, сорвал спутника с лавки. Колья чиркнули Вторушу по груди, разрывая рубаху.
— А… — заорал было купец, тараща выпученные глаза, но Середин успел прихлопнуть ему рот.
— Тихо. Лежи смирно, понял?
Вторуша согласно мотнул головой, и ведун вернулся к своей лавке. Стенка с кольями уже опустилась, колья уперлись в матрац, продырявив его насквозь. Олег попробовал просунуть между кольями руку, чтобы достать саблю, — не получилось. За дверью скрипнули половицы под крадущимися шагами. Середин схватил кистень, лежащий у изголовья, вдел руку в петлю. Сжав в ладони увесистый многогранник, он, неслышно ступая босыми ногами, подошел к двери и встал сбоку от нее. Вторуша на карачках уполз в угол под окно и затаился там. За дверью затихли, прислушиваясь. Крест на запястье грел, как обычно. Значит, шли люди. За окном шелестел тихий дождь, фитилек в плошке погас, в темноте едва проглядывалась белая ткань на лавках. Дверь скрипнула, приоткрылась на ладонь. На пол упала тусклая полоска света.
Внезапно во дворе кто-то заорал диким голосом. Крик быстро перешел в стон и затих. Завыла, заголосила девка внизу. Дверь распахнулась настежь, и в комнату ввалились двое слуг с топорами в руках. Хозяин шел с факелом в руке, подпихивая их в спины. Взвыл Вторуша в углу. Олег толкнул шар кистеня, как спортивное ядро, целя в голову первому вошедшему. Раздался хруст. Мужик крякнул, будто костью подавился, глаза его закатились, и он стал оседать на пол. Второй слуга упал на колени, бросил топор и закрыл голову руками. Толстяк выругался, попытался ткнуть факелом Середину в лицо. Олег почувствовал, как жаром обдало глаза, затрещали брови. Отбив рукой факел, он махнул кистенем. Шар вдавился хозяину в висок с легким треском, будто переламывая сухую ветку. Мужик рухнул на бок, факел выпал из руки, покатился, оставляя за собой огненную дорожку. Олег прыгнул вперед, подобрал факел, потом вытащил за шиворот из комнаты слугу и велел затоптать огонь. Вторуша на подгибающихся ногах выбрался в коридор.
— Что ж за жизнь такая, — запричитал он, — хоть сиди дома и носу не высовывай. Вор на воре, убивец на …
Внизу опять завизжала девка. Олег слетел по лестнице, обвел факелом вокруг, освещая зал. Из кухни, держа бабу за волосы, вышел Невзор. Окровавленным ножом он подталкивал ее перед собой, покалывая в зад.
— Ну, что, не обманулись мы, стало быть, насчет хозяина?
— Стало быть, так, — подтвердил Олег, — что за шум во дворе был?
— Похоже, тать, что в болото уполз. Волос у него белый, как снегом запорошен. Хотел меня сонного зарезать. Что с этой делать? — Невзор за волосы приподнял девке голову.
— Ой, пустите, люди добрые! — заголосила девка. — Не по своей воле у душегуба служила. Ой, не губите…
— Давай поговори с ней, кто чем тут занимался, а я слугу поспрашиваю, — сказал Олег, — после и сравним. Сдается мне, все тут одной веревочкой повязаны.
— Ой, не губите…
Невзор поволок девку в кухню, а Середин вновь поднялся наверх. Слуга потушил огонь, сидел на полу, привалившись к стене и угрюмо глядел в пол.
— Вставай, — Середин пнул его в бок.
Мужик поднялся. «Ну и рожа», — подумал Олег. Брови лохматились над глубоко спрятанными глазами, клочковатая борода едва прикрывала выступающую нижнюю челюсть. Костистое лицо подергивалось, то ли от страха, то ли от боли, хотя Олег помнил, что пальцем его не тронул.
— Эй, купец, — крикнул он.
Из двери показался Вторуша. Уже одетый, даже волосы пригладить успел.
— Этот говорил чего-нибудь? — спросил Олег, кивнув в сторону мужика.
— Не, молчит, как пенек. Я было совестить, а он только головой мотает. Зарежешь?
— Видно будет. Ну, веди, — подтолкнул Олег мужика к лестнице.
— Куда? — хрипло спросил тот.
— Откуда у вас колья на гостей падают, туда и веди.
Мужик провел его по коридору, толкнул дверь в соседнюю комнату. У стены, на массивных козлах, стоял ворот со спицами, как у рулевого колеса. Толстая веревка от ворота уходила под потолок, скрываясь в пробитом отверстии. Мужик взялся за спицы, с натугой потянул на себя. Веревка стала наматываться на барабан, ложась ровными рядами.
— Эй, — донесся голос Вторуши, — тута стены подымаются. Да сразу обе.
— Много людей сгубил?
Мужик намотал веревку на специально вбитый в бревенчатую стену крюк, поскреб в бороде.
— Не губил я никого… А-а, — отвернулся он, — все одно не поверишь. Не убивал я, сам только неделю здесь. — Мужик протянул корявые, заскорузлые от тяжелой работы руки: — По дворам ходил — своего-то нет, — подсобить чего, репницу вскопать, скотину доглядеть. Хозяин, будь он неладен, соблазнил. Говорит: на лик ты страшен, будешь татей отваживать. А сам хуже любого изверга. Мне Павлина как рассказала, что тут деется, я чуть со страху не помер.
— А чего ж с топором ко мне пошел?
— Хозяин сказал: прибьет вместе с вами, ежели откажусь.
— И что, порубил бы нас? — полюбопытствовал Середин.
— Не знаю, — буркнул мужик, отворачиваясь.
— Ну, и что с тобой делать?
— Не знаю.
— Эй, Олег, — донесся снизу голос Невзора, — срубил мужика, али как?
— Пока нет.
— Погодь. Баба говорит: ни причем он.
Олег усмехнулся.
— Это потому, что мы не спали — вот и ни причем. А так очень даже причем был бы. Что про девку расскажешь?
— Посуду моет, скотину обихаживает. Иногда с хозяином спит, чаще с гостями. Хозяин, стервец, плату за это берет. Она здесь только за харчи, как и я, работает. Безответная, привыкла уж по чужим постелям спать. Приблуда, одно слово.
— Хрен с тобой, живи. Только поруби всю эту погань, — кивнул Середин на жуткое приспособление и вышел.
Заглянув в комнату и не обнаружив купца, он спустился вниз. Вторуша, похаживая за стойкой, по-хозяйски обстукивал бочонки. Невзор выглянул из кухни.
— Отпусти ее, — сказал Олег, — пусть закусить чего соберет. Что-то голод меня пробил. Со страху, что ли. Слышь, Павлина?
— Ай, — с готовностью высунулась девка в зал, — чего прикажете?
— Поесть собери.
— Ага, ага… — Девка скрылась в кухне, застучала чашками. Что-то грохнулось, раскатилось по полу.
— Да не мельтеши, — прогудел Невзор, — никто не торопится.
Вторуша, вышел из-за стойки с двумя кувшинами, грохнул их на стол. Расставил чашки.
— Оказывается, и мед у хозяина имеется, и бражка, не чета той, что угощал. Вот чего не пойму — зачем он нас вином потчевал?
— Успокоить хотел, — сказал Олег, — мол, иноземную выпивку не пожалею, вот я какой. Что и говорить, приветливый был хозяин.
Со второго этажа послышались гулкие удары. Ставившая блюда на стол Павлина присела, со страхом глядя в потолок.
— Чой-то?
— А, мужик этот страхолюдный приспособу хозяйскую крушит. Покажи, где хозяин спал.
Девка провела Олега через кухню в комнату хозяина. Ведун огляделся. Массивный сундук в углу, покрытый то ли ковром, то ли расписной попоной, широкая лавка, отдельный выход на задний двор, слюдяное окошко. Крепкие засовы на дверях — видно, хозяин не слишком доверял своим подельникам.
— Товар краденый он здесь хранил? — спросил Середин.
— Не, там сараюшка есть, — махнула Павлина в сторону заднего двора, — замок на двери заморский. Меня он туда не пускал.
Олег прошелся по комнате, откинул ковер с сундука. Провел рукой по резной крышке, попытался приподнять, но сундук оказался заперт. Павлина, сторожившая каждое его движение, сбегала, принесла топор. Олег вставил топор в щель, поднажал. Дерево заскрипело. Поднажал сильнее, и язычок замка вылетел из пазов, полетели щепки. Ведун откинул крышку. Сундук до половины был заполнен дорогой одеждой и серебряными с позолотой кубками и чашами. Были тут кафтаны, прошитые золотой нитью, тончайшие шелка, женские сарафаны, украшенные бисером и жемчугами, высокие боярские шапки. Олег вытащил несколько кубков и велел отнести в зал — дескать, будем гулять красиво. Его внимание привлекли вощеные досочки для письма и берестяные свитки, аккуратной связкой лежавшие в углу сундука. Олег развернул один, — попытался разобрать корявые записи, вязью покрывавшие бересту. Старославянское письмо он бы еще попробовал разобрать, но хозяин вел записи небрежным почерком, явно не ожидая, что кто-то будет их читать.
— Позови Невзора, — попросил он девку.
Дожевывая на ходу, пришел дружинник с кубком в руке.
— Грамоте учен? — спросил его Олег.
— Читать могу, писать могу, но не люблю, — честно признался Невзор, — криво выходит.
— Ну-ка, почитай, что тут хозяин писал.
Шевеля губами, Невзор проглядел записи, то и дело покачивая в удивлении головой.
— Здесь, — отложил он в сундук вощеные дощечки, — прибыль, расход. А вот здесь, на бересте, полагаю, опись товара, что купцы убиенные везли. Кому сколько плачено — видать, добычу делили. Почитай, народу десятка три загубили. Что делать будем?
— Как что? Запалим воровское гнездо — пусть горит все синим пламенем.
— Ой, не жгите, не губите…
— Да тебя-то кто тронет, — оборвал Олег крики Павлины, — выжжем гнездо змеиное, а вы — гуляйте.
— Куда ж идти-то? Ни кола ни двора. Я тут чуть горб не нажила — одна на все руки, и ночью покоя нет. Нешто не заслужила?
— Угомонись, — поморщился Невзор, — все одно сама не потянешь хозяйство.
— Зачем одна, — удивилась девка. — Молчун поможет. Он мужик хоть и страшенный, зато работящий, уж я приметила. Вместе и жить станем.
— Гляди, как все разложила, — подивился Олег, — а его спросила? Может, не люба ты ему.
— Притерпится, — безапелляционно заявила Павлина. — Ложь все в сундук, раз жечь не будем. Коли я хозяйка, так и неча тут распоряжаться.
Середин только крякнул.
— Это называется: дай бабе волю.
— Ты особо не командуй, — прищурился Невзор, — никто тебя еще на хозяйство не поставил. Место это нехорошее, надо, думаю, все же огнем пройтись — он все очистит, — добавил он, подмигивая Олегу.
— Не надо огнем, — твердо сказала Павлина, — я тут все отскребу-отмою, воровским духом и пахнуть не будет! Пойдемте лучше, гости дорогие, закусим, посидим. Путников загубленных помянем, а? — умильно заглянула она в глаза Середину. — А я знаю, где вино заморское хозяин держал.
— Ха, ну, лиса, — усмехнулся Олег, — так и быть, владей хозяйством. Один уговор: как кто из нас мимо едет — без платы кормить-поить, спать класть…
— …и девку на ночь, — добавил появляясь в дверях Вторуша.
— Девку с собой вози, — отмахнулась Павлина, — а пить-есть, на ночлег приютить — это завсегда, благодетели.
На том и порешили. Кликнули сверху Молчуна. Он долго не мог уразуметь, какое у него теперь положение.
— Чего тут думать, — втолковывал ему Вторуша, — постоялый двор твой, баба твоя…
— Да ить нету бабы…
— Вот она, — Вторуша царским жестом указал на Павлину. — Владей, пользуй, не забижай.
— Так не обженились.
— Это недолго, — успокоил его купец, — али не нравится?
Молчун поскреб затылок корявыми пальцами, соображая.
— Вроде, ничего.
— Хорошая баба. Откормишь маленько, эх, как заживете!
Павлина собрала на стол, присела с краю, подливая гостям и искоса поглядывая на Молчуна. Тот махнул чарку меда, утер бороду, крякнул. За окном занимался рассвет. Уж не в первый раз заорал петух; слышно было, как завозилась скотина в хлеву, затопотали лошади у коновязи.
— Ты чего сидишь, как у праздника, — вдруг рявкнул Молчун. — Скотина не кормлена, двор не метен. А вожжами не хошь?
Олег от неожиданности выронил кубок с вином, поперхнулся, залился смехом так, что слезы выступили. Ему вторил купец, рассыпая мелкий хохоток. Даже Невзор хмуро улыбнулся. Павлина подхватилась и, подобрав подол, метнулась в двери.
— Сидит и сидит, — пробурчал Молчун, — за бабой догляд нужен, уж я-то знаю. У меня не шибко побалует.
— Ай, молодец, — хлопнул его Вторуша по спине, — ну, за новую семью.
Хорошо пошло за новую семью. Закусили, налили по новой, помянули невинно убиенных. Молчун оказался из северян. Родную весь под Курском каждый год приходилось отстраивать — уж больно часто печенег набегал. Народ в лесу хорониться привык, а добро с собой не утащишь. Хорошо, если скотину успеешь увести. Вот в последний раз налетели вороги, а народ в поле. Согнали всех на майдан, стали вязать, да вдруг среди печенега шум, крик — еще кто-то припожаловал. Думали, дружина княжеская, ан нет: тоже степняки, но одежа другая, орут страшно, речь уж совсем непонятная. И стали они с печенегами сечься. Крики, звон, кровь. Пока степняки разбирались, кому полон уводить, народ и разбежался. Так и непонятно, кто победил, да только деревню под корень выжгли, скотину какую увели, а какую забили да и бросили.
— На сходе решили уходить под Киев — надоело вполглаза спать. А я подумал, — Молчун печально кивнул, допил из чаши вино, утерся рукавом, — и решил: чего я под Киевом не видал? Родня померла, семьи нету, один хозяйство не потянешь — и ушел. С прошлой осени так и мотаюсь.
— Что за степняки на печенегов напали? — заинтересовался Невзор. — Оружие, одежду, повадки не приметил, часом?
— Какое там, — Молчун подпер кулаком щеку, горестно вздохнул, — едва ноги унес. А повадка у них у всех волчья: урвать кусок да в степь бежать.
Олег задумался, вспоминая историю. Знал бы — в школе лучше учился. Но кое-что в памяти все же наскреб.
— Печенега, слышал я, — начал он осторожно, — давят из степей. Новый народ пришел, вроде как половцами называется.
— Новый народ? И что, тоже, поди, не землепашцы?
— Куда там. Еще хлеще печенега. С этими мир так мир, война так война, а новые на крепость пробовать станут.
— И чего не живется людям, — с тоской сказал Вторуша. — И-эх, выпьем, покуда живы.
Со двора прибежала Павлина, засуетилась, растапливая печь. Молчун покосился на нее, соображая, как бы еще проявить неожиданно пришедшую власть.
— Ты, давай-ка, яишню, что ль, спроворь, — наконец придумал он. — Сколько можно холодным кормить — уже и в горло не лезет.
— Сейчас сделаю, — кротко ответила Павлина.
Она принесла лукошко с яйцами. В печи уже весело потрескивали дрова. Невзор принялся выспрашивать у Середина про половцев, Вторуша с Молчуном, обсудив урожай, завели про обычаи дедов-прадедов. Запахло жареным салом, луком, зашкворчала яичница. Павлина подала ее на стол, разложила по плошкам, мимоходом коснулась Молчуна, ожидая одобрения. Олег подивился, как изменилась женщина за несколько часов. Куда делся равнодушный взгляд, усталая походка. Лицо у нее помягчело, разгладились морщинки, спина выпрямилась. Чистый платок аккуратно прикрывал волосы, длинную рубаху она сменила на простой сарафан со скромной вышивкой по подолу. Уже не дворовая девка услуживала постояльцам, а хозяйка угощала дорогих гостей. Молчун одобрительно крякнул, пробежав взглядом по фигуре новоявленной жены. Вторуша, не удержавшись, огладил ее по бедру, подмигивая масляно заблестевшим глазом. Павлина вывернулась, хлопнула его по руке, покосившись на мужа.
— Но-но, не балуй, — прогудел Молчун.
— Да ладно, чего там, — купец в недоумении развел руками, — жалко тебе? Мы ж с ней только вот ночью…
— Вот и будя, — прихлопнул Молчун ладонью по столу. — К мужниной жене руки не тяни. А ты, давай-ка, наверх сходи. Я там воровской приклад порубил, приберись пока.
Павлина не торопясь прошла к лестнице, оглянулась на него, развязала платок и, набросив его на плечи, стала подниматься наверх, покачивая бедрами. Молчун проводил ее взглядом, кадык дернулся на тощей шее. Он разом прикончил яичницу, залпом допил налитое вино и решительно поднялся из-за стола.
— Пойду, гляну. Может, помочь чего. — Он направился к лестнице.
Вторуша завистливо посмотрел ему вслед.
— Что, купец, не обломилось? — насмешливо спросил Невзор.
— А-а, не очень-то и хотелось.
— Ага. Видит око, да зуб неймет.
Изрядно захмелевший купец только рукой махнул.
