Куница
Едва Олег успел заснуть, как его разбудил внезапно потеплевший крест, и почти сразу после этого дверь в светелку распахнул Сварт:
— Долго нежишься, ведун. Светает, выходим скоро, а тебя все нет. Князь просил узнать: может, ты чего особого с собой в путь запросишь? Дворня сумки походные собирает.
Недовольно ворча, как старый пес, у которого потерялась любимая косточка, Олег выполз из-под теплого и легкого пухового одеяла, с тоскою зевнул и рывком встал.
— Шкуру медвежью хочу. Старую всю извалял за прошлую зиму, не греет совсем.
— Сделаю, — кивнул воин, оставив Середина задумчиво потирать запястье.
Что же это крест так рьяно на блондинистого ратника реагирует? Неужели тот колдовством балуется? Может, он и есть тот самый лазутчик, о котором предупреждал Велислав? Странен дружинник — и лицом, и выносливостью ратной. Аурой магической отмечен, в поход за княжичем напросился. С другой стороны — князь сказывал, сына его Сварт делу воинскому учил, привязался, как к своему ребенку. Коли он предатель — чего столько времени ждал, почему раньше ребенка не украл? Опять же — если он воспитатель, то зачем колдуну разыгрывать спектакль с нападением, почему просто не увезти мальчишку во время какой-нибудь охоты или скачек за городскими стенами? Странно это… Пожалуй, предателя следует искать среди тех, кто поступил на службу совсем недавно и еще не вошел в достаточное доверие. Среди тех, кто просто не мог совершить похищение раньше, до нынешнего лета. Кто из таких попал в отряд? Никита, Руслан… Ну он сам тоже здесь новенький. За себя ведун мог поручиться, за юных дружинников — вряд ли. Нужно взять их на заметку… Хотя, с другой стороны — если лазутчик хотел попасть в отряд, это еще не значит, что он в него попал. В добровольцы ведь, почитай, вся дружина вызывалась. А взяли из молодежи всего двоих… Воевода Радомиру служит давно, облечен доверием — он, скорее всего, ни при чем. Кира тоже, похоже, у князя в расположении. Ладно, время покажет. Олег натянул штаны и отправился на двор.
Первые лучи солнца только-только успели окрасить горизонт, спугнув ночной сумрак, и в большей части детинца никакого шевеления не отмечалось.
«Спят… — с завистью подумал ведун, поежился от утренней прохлады и подошел к колодцу. — И чего это князю не отдыхается? Можно подумать, лишний час хоть как-то поможет в дальнем пути».
Дружинник, слонявшийся подвору, неторопливо приблизился к Олегу.
— Здрав будь, ведун. Не спится?
— Здравствуй, Афанасий. Не спится. Думы замучили, — серьезно кивнул Середин.
— Бывает, — дружинник сочувственно покачал головой. — Трудно, наверное, одному-то на свете жить? Ни кола, ни двора.
Середин в это время вытаскивал бадью из колодца. Он вздрогнул, деревянное ведро выскользнуло из рук, ударилось дном о землю — вода вылетела вверх, и прямо на замешкавшегося Олега обрушился ледяной душ. Впрочем, досталось и самому дружиннику. Тот крякнул, опасливо покосился на хмурого ведуна и отошел от него, незаметно сложив пальцы в защитный знак.
— Ква, — проворчал Олег, вытирая лицо. — Вот и умылся. Хорошее начало дня.
Он осторожно поставил бадью на колодезный сруб. Утро выдалось холодное, пасмурное, и мокрый ведун мгновенно продрог под пронизывающими порывами ветра. Что-то нынче лето не баловало теплом.
— Пойду-ка я погреюсь, — решил Середин. — Все едино отряд еще не собран.
Он успел только шаг сделать, как прямо в лужу перед Олегом с пронзительным визгом плюхнулось какое-то существо. Во все стороны полетели брызги, а штаны снова окатило до самых колен. Афанасию повезло больше — он, наученный горьким опытом, стоял в сторонке.
Олег встряхнулся, вспоминая, есть ли у него в котомках запасные чистые и сухие штаны, и прикидывая, что делать с этими. Стирать и сушить — поздно. Сырыми с собой брать — затухнут. Он обернулся к виновнику вынужденного купания. Зверек сидел прямо в луже и смотрел на него черными бусинками глаз. В первый момент Середин принял его за белку, но хвост у дурной твари был не такой пушистый, да и размерами зверек оказался заметно больше, а когти на лапах и зубки скорее выдавали хищника.
— Быть тебе воротником, — сделал вывод Олег, потянувшись к рукояти сабли. Однако тут выяснилось, что, отправившись умываться, воинского снаряжения ведун с собой не взял.
Между тем раскаяния пушистый террорист не проявил, а, воинственно вскинув хвост и припав на задние лапы, оскалил маленькие острые зубки. Если учесть, что он сам вымок от хвоста до кончиков ушей и шерсть плотно облепила тощее тельце, зрелище было скорее забавное, чем устрашающее.
Олег поймал взгляд зверька и представил, что слегка щелкнул его по носу. Тот фыркнул и непонимающе затряс головой.
— Вот тебе, паршивец.
И с чувством выполненного долга Середин направился к крыльцу.
— Тебе повезло, ведун, — окликнул его дружинник.
— В чем?
— Разве не знаешь? Куницу встретить — к добру. А эту в особенности. Она молодому княжичу принадлежала.
— Вот как?
— После того как мальчик пропал, ее многие приручить пытались, только все без толку. Больно дикая тварь. Только одного Андрейку и признавала. Да вот тебя теперь.
— Да? — Олег скептически посмотрел на мокрого зверька. — А если она шаровары обольет? Это тоже к добру?
Афанасий усмехнулся и кивнул.
— Дык, куница же.
— Ква, — сделал вывод Олег. — Пойду-ка я лучше в избу, пока медведь по голове дубинкой не погладил. Это, сказывают, к больши-и-им деньгам.
Но далеко уйти он не успел. Пронзительно взвизгнув, куница большими прыжками поскакала за ним и, уцепившись коготками за штаны, в два прыжка взметнулась на плечо.
— Мама!!! — вскрикнул от неожиданности Середин, ощутив на только-только подсохших шее и спине мокрое холодное прикосновение. — Да отцепись ты! Вот привязалась!
Олег стряхнул зверька, отпихнув его подальше. Однако куница ловко развернулась и снова ринулась в атаку.
— Электрическая сила… — Олег насилу увернулся от нового прыжка мокрой, как болотная тина, твари и рванул к крыльцу, петляя, как заяц под пулеметным обстрелом. За ним с пронзительным писком скакала куница, но запрыгнуть на облюбованное место ей никак не удавалось.
Двор неожиданно быстро ожил: появились заспанные слуги, выглянули дружинники. Вслед бегущему Олегу понесся дружный гогот. Середин между тем ворвался в дом и захлопнул за собой дверь. В тот же миг в дверь врезалась не успевшая притормозить куница.
— Так тебе и надо! — удовлетворенно кивнул ведун и отправился в светелку переодеваться.
Не успел он надеть подшитые изнутри сатином толстые шаровары из верблюжьей шерсти, заправить в них синюю шелковую рубаху с шитым золотом воротником и опоясаться саблей, как в дверь заглянул Сварт:
— Все еще спишь, ведун? Пойдем, Радомир зовет.
Изборский князь принял Середина в той же горнице, в которой вчера был накрыт стол — в этот раз он стоял пустой, придвинутый к лавкам у стены. Сам правитель ожидал ведуна у окна, нервно покусывая губы. На плечах его лежала тяжелая бобровая шуба, крытая зеленым сукном с нашитыми на груди и спине самоцветами. Он поднял глаза на Середина, вздохнул:
— Спасибо тебе, ведун, что в час невзгоды на печи не прячешься. Спасибо, что поддержать меня в горе пришел. Вот, прими это оружие. — Князь снял с пояса кинжал в богатых ножнах. — Его клинок серебром окован и рунами освящен. Авось и защитит от нечисти поганой.
Олег приблизился к князю, принял оружие. Кинжал легко вышел из ножен, и Середин почти с детским восторгом увидел, как солнечный луч золотым ручейком стек по тонкому обоюдоострому клинку, вспыхнув в сложной вязи рун у рукоятки.
— Спасибо за подарок, княже. Верь мне, живота не пожалею, но сына твоего возверну.
— Верю. Ждать буду. Поезжай, пришло время. Буду молить за вас Сварога, дары ему принесу. Верни Андрейку, ведун, заплачу вдвое супротив уговора. Ступай.
Олег кивнул, вышел из горницы и сразу повернул к лестнице на двор. Здесь уже ждали шестеро всадников — видимо, пока конюхи седлали и навьючивали лошадей, князь предпочел поговорить с каждым воином отдельно, найдя для каждого подарок и особые слова.
Ведун подошел к своим коням, проверил, как лежит потник на спине гнедой, как затянута подпруга, потом осмотрел вьюки на спине чалого. Пощупал две незнакомые сумки. В одной зашуршало зерно, другая мягко поддалась под пальцами — видимо, здесь лежала затребованная Серединым шкура. Олег вернулся к скакуну, поднялся в седло.
На крыльце хлопнула дверь, и вышел Велислав, с котомкой на плече, в синих полотняных штанах и такой же рубахе, перетянутой широким ремнем, и почему-то в лаптях — ведун давно уже забыл, как выглядит эта обувка. Ну то, что волхв по-мужицки оделся, понятно — верхом ехать так легче, задница от седла не парится. Но лапти-то зачем?
Толстяк тем временем перекинул лямки котомки через луку седла каурого мерина, поставил ногу в стремя, с кряхтеньем взгромоздился на конскую спину.
Сверху послышался быстро приближающийся отчаянный писк — Олег поднял голову, невольно подставил руки, куда и приземлилась куница. Зверек какое-то время ошалело молчал и глядел на ведуна испуганными глазками, потом взметнулся ему на плечо. Середин вскинул руки — но куница уже шмыгнула вниз, сунула нос ему за пазуху, тут же отдернула и по конской гриве забралась гнедой на голову меж ушей. Лошадь всхрапнула. Олег попытался согнать зверька — но был немедленно наказан сильным укусом в запястье.
— Вот зар-раза… — тихо пробормотал он, борясь с искушением достать кинжал и отрубить хищнику голову. Нельзя: как-никак, присутствие куницы ратники считают доброй приметой. Опять же — любимица княжича…
Между тем Сварт развернул коня и направился к воротам. Там улицу заполняли люди, образуя живой коридор. Откуда они только узнали, что отряд за сыном княжеским отправляется? Похоже, любили горожане своего правителя, коли с таким беспокойством к делам его относились.
Но не успел отряд добраться до ворот, как поднялось волнение и, раздвигая толпу грудью тяжелого, ширококостного битюга, им навстречу выехал высокий, крепкий, плечистый воин. Руки его были так могучи, что имели толщину бедра обычного человека, удерживающий поводья кулак походил на двухпудовую гирю, шея ничем не отличалась от бычьей. Правда, в серых глазах под густыми бровями скакали озорные искорки. Из-под шлема виднелись волнистые волосы, на грудь спускалась густая борода. Поддоспешник всадника сам мог служить доспехом — добротная буйволовая кожа в три слоя, на груди, животе и плечах пришиты металлические пластины. Такую защиту не очень-то легко пробить с первого удара. На окованном металлическими бляхами поясе висел кинжал такого размера, что его вполне можно было назвать небольшим мечом. Рядом покачивалась булава, подпираемая наборной рукоятью огромного меча.
Ратник уверенно направил лошадь к отряду во главе со Свартом, с достоинством поклонился и кратко попросил:
— Обождите маленько, други, и так насилу успел. Дозвольте с князем перемолвиться.
Воин неторопливо проехал среди притихших людей в ворота детинца и, не сходя с коня, поклонился киязю.
— Здрав будь, князь Радомир, — пророкотал его голос над головами собравшихся. — Тебе привет шлет великий князь киевский Владимир. За данью в Менецк он ездил и прослышал про беду твою. Князь Владимир уважает тебя, князь Радомир. За верность земле русской, за преданность ратников твоих. Нет им равных не токмо в стольном граде, но и во всей Руси Великой. Верно ли люди сказывают, будто ведун Олег за твоим сыном едет?
— Верно, — кивнул Радомир и указал на Середина. Воин заинтересованно оглядел его и, видимо, что-то решив для себя, кивнул.
— Великий князь киевский Владимир отправил меня в помощь. Позвольте мне с вами отправиться.
— Это великая честь для меня, боярин Радул. Я благодарен князю киевскому за участие в горе моем. И с радостью приму помощь. Я наслышан о твоих ратных подвигах и силушке богатырской.
Олег аж присвистнул про себя. Ай да князь Владимир! Ведун слышал, что есть такой боярин Радул в стольном Киеве. С малолетства к ратному делу склонность да талант имел. Добрый воин вырос из смышленого мальца. Интересно, за что же князь Владимир так Радомира уважает? Больно неразборчиво боярин о воинах говорил.
— Однако ты, мыслю, устал с дороги, — продолжил князь.
— Ничуть, княже! — отмахнулся богатырь. — Наше дело ратное, седло нам дом родной. В нем и отдохну. Я и лошадь заводную за воротами оставил, дабы зря по городу не гонять. Дозволь отказаться от гостеприимства твоего, княже. Дружинники твои в седлах — так к чему назад возвертаться?
— Быть посему, — кивнул Радомир, и боярин повернул коня к отряду.
— Пересёдлываться тебе не надо? — тихо поинтересовался Сварт.
— Ништо, — отмахнулся богатырь, — успеется.
— Тогда поехали…
И отряд из восьми воинов, одной воительницы, одной куницы при восьми заводных конях наконец-то двинулся в путь. Уже выезжая в ворота, Олег почувствовал чей-то пристальный взгляд и, обернувшись, увидел в окне светлицы княгиню Веледу. Она смотрела на удаляющихся воинов и что-то тихо шептала им в спины.
Сопровождаемые вездесущими мальчишками, путники покинули город и повернули на север, пустив коней широкой походной рысью. Примерно через два часа быстрой скачки воевода перевел скакунов на шаг, давая лошадям возможность отдохнуть. Тряска сменилась для всадников мерным покачиванием. Велислав торопливо отпустил узел котомки, запустил в нее руку и, достав горсть зеленых гороховых стручков, принялся с видимым удовольствием разделывать, перекидывая в рот сладкие шарики. Ведун нагнал его, поехал рядом.
— О, куница! На коне! — изумился волхв. — Кажется, я ее знаю. Это к счастью, к счастью.
— Помоги мне избавиться от этого зверя, — проворчал Олег, — иначе я его скоро придушу.
— Хе… — Велислав разломал очередной стручок, крепкими белыми зубами выгреб из него горошины. — Я думаю, что не придушишь. Береги куницу, ведун, она тебе еще пригодится.
Велислав сделал быстрый жест рукой, прочертив в воздухе сложный знак, который напомнил Олегу иероглиф, и вслед за движением его пальцев в воздухе перед волхвом вспыхнули огненные линии. Когда волхв закончил движение, Середин придержал коня, разглядывая тающую в воздухе руну, потом пнул пятками коня:
— Честно говоря, Велислав, я не уловил последовательности, — неуверенно сказал он, не отрывая заинтересованного взгляда от огненного рисунка, висящего прямо в воздухе.
— Ничего, я покажу медленно. Только учти, знак нужно повторять очень точно. Перун страшно злится, когда его имя вычерчивается с ошибками. И слова запомни: на море-окияне, на острове Буяне бьет в скалу волна пенная, волна пенная да всесильная — забурли, зашуми, силу выкажи. Ты меня не тронь, а врага забери в полон. Уж ты гой еси вековечный дуб, кладезь мудрости, явь от нави оберегающий. Уж даруй ты мне силу светлую, чтобы ворога не убоятися. Уж ты гой еси пламень яростный, пламень яростный да спасительный. Освети землю-матушку, разгони навь поганую. Уж лети ты, слово вещее, да за лес густой, за горы камены, да туда, где Перун ведет сечу страшную. Теперь ты попробуй, ведун.
Олег несколько раз повторил слова. Велислав, перейдя к поеданию стручков целиком, внимательно слушал, поправлял. С пятой попытки наговор был произнесен совершенно точно, и волхв медленно показал правильное начертание Перунова имени. Ведун сразу воспроизвел его с нужной точностью, и толстяк, затянув узел мешка, разрешил:
— Теперь одновременно попробуй. Ну вон в тот куст попытайся метнуть… — Бородач ткнул пальцем в куст бузины.
— На море-окияне, на острове Буяне… — начал проговаривать заклинание Олег, одновременно рисуя руну. Рука стремительно наливалась жаром. К середине заклинания жжение стало нестерпимым, а к концу его ведун думал только о том, как бы стряхнуть вцепившуюся в пальцы боль. И стряхнул: огненный шар, сорвавшись с руки, промчался полста метров и взорвался, словно вакуумная бомба, испепелив куст и поломав ветки на окрестных деревьях. Лошади заржали, шарахнулись с дороги, два скакуна понесли; куница, сорвавшись с места, юркнула Олегу за пазуху и затаилась там. К счастью, опытные дружинники смогли быстро справиться с животными — ни один из заводных коней не опрокинулся, помчавшихся удалось осадить.
— Вы чего, обезумели, чародеи? — заорал, размахивая плетью, воевода. — Другого места для баловства огненного не нашли?! Вас, что, одних отправить?
— Да ладно, Микула, — отмахнулся Велислав, развязывая котомку. — Случайно соскочило. Коли Перуна долго на помощь не звать, он скучает, не откликается. Вот и приходится пробовать иногда.
— Ты же хороший целитель, Велислав, — укоризненно покачал головой старый воин, — волхвы прочие тебя за разум и мудрость хвалят. Как же в тебе все это с баловством этаким уживается?
— Да говорю же, Микула, не буду больше… — Волхв Вскрыл ногтями стручок и пересыпал его содержимое в рот. — Случайно получилось.
— Случайно… Привал! Пусть кони успокоятся.
Середин спрыгнул на землю, снял с задней луки щит, ослабил гнедой, а затем чалому подпруги, вернулся к волхву, успевшему занять единственный при дороге пенек, кинул щит рядом с ним, чтобы не садиться на сырую землю, опустился, поджав по-турецки ноги, и тихо поинтересовался:
— Ты помочь мне можешь, Велислав?
— Да бери, сколько хочешь, — с готовностью распустил волхв горловину котомки и повернул ее к ведуну.
— Нет, я про другое… — еще больше понизил голос Середин. — Ты молвил в лесу, что кто-то разговоры колдовским способом из города ведет. А можешь ли ты узнать, не в нашем ли отряде этот болтливый чародей? С нами он идет али в городе остался?
— Отчего не узнать, коли он перемолвиться с кем попытается? — почесал бороду толстяк. — Дурное дело не хитрое. Да токмо что это даст? Во многом знанье многие печали.
— Можно попытаться раскусить предателя, — тихо сказал Олег. — Я так мыслю, шум и тарарам при похищении были потому, что иначе до мальчика добраться не получалось. То есть сообщник не был доверенным человеком и тайно, по-тихому, ребенка украсть не мог. И сделал это только сейчас потому, что в Изборске появился недавно. Ты, Сварт, воевода, Кира — вы все доверенные люди, а потому лазутчиками вряд ли окажетесь. Из новеньких и не самых приближенных у нас только Никита и Руслан. Значит, если предатель среди нас, то это один из них.
— Кира… — пожав плечами, добавил Велислав.
— Что Кира?
— Она всего лишь телохранительница, привезли ее в град наш всего полгода назад. Стало быть, ужо не два, а три лазутчика возможных. Да и как ты честных от бесчестных отличишь? Клятву дать заставишь али всех троих порубишь ночью?
— Ты меня, главное, предупреди, — вздохнул Олег. — А я чего-нибудь да придумаю.
Отряд тронулся в путь примерно через полчаса: люди чуть подкрепились пирогами, запили их сладким сытом, перекинули седла на заводных лошадей, раз уж все равно пришлось стоять, и двинулись дальше. Юрьевский тракт оказался довольно-таки оживленной дорогой. То и дело встречались телеги, груженные сеном, молодой капустой, огурцами, а то и заботливо прикрытыми рогожей тюками с тканями. Один раз путников даже обогнал гонец, несущийся во весь опор при двух оседланных заводных конях в поводу.
Олег скакал последним, испытующе вглядываясь в спины своих спутников. Итак, еще и Кира. Она единственная вступила в схватку с колдуном, получила тяжелый ожог. Значит, своя? Но почему она оказалась единственной, кто был в нужном месте в нужное время? Знала заранее? Может быть, этим ожогом колдун обеспечивал ей алиби? Впрочем, алиби есть алиби, и девицу можно отодвинуть во второй ряд подозреваемых, к Сварту, чем-то раздражающему освященный в Князь-Владимирском соборе крест. А на первом месте остаются юные новобранцы Середин приотпустил поводья, переводя чалого на более широкий шаг, и вскоре поравнялся с Никитой.
— Привет, дружинник. Чего загрустил?
— Дома давно не был. И весточки ни единой никто оттуда ни разу не привез.
— Да-а, — усмехнулся Олег. Знал бы парень, какое положение у ведуна. Какие весточки — про дом родной ничего невозможно узнать в принципе и даже краем глаза взглянуть. — Семья-то большая?
— Мать одна. Когда со смоленскими свара была, деревню нашу разорили. Отца и сестер в полон увели, больше и не слышали про них. А я, как подрос, в дружину княжескую записался. Может, и аукнется смоленским их разбой, кто знает.
— Ладно, не печалься, Никита, — похлопал ведун его по плечу, — милостью Сварога, повидаешь еще свою матушку.
— Я знаю, — кивнул дружинник. — К вечеру мы в Выселках будем. Там мать и живет. Воевода сказывал, переночевать у нее дозволит. И вас уложим, на всех места хватит.
— Это хорошо, — кивнул Олег. — Мне как раз хотелось посмотреть на твою родную деревеньку…
Он снова чуть отстал, обдумывая короткий разговор. Если Никита местный, его знают; если он из тихой деревеньки, в которой никто не слышал о магии — сразу и подозрений меньше. Но проверить не мешает: как соседи, где прочие родственники? Проверить, в общем, «легенду» подозреваемого.
На груди ощутилось шевеление, над замком косухи появился влажный темный нос. Олег посмотрел на пригревшуюся на груди куницу и усмехнулся.
— Выспалась? И чего ты ко мне привязалась? — тихо шепнул он.
Куница, словно услышав его слова, открыла один глаз и зевнула во всю пасть.
— У, какие мы грозные.
— Что там бормочешь, ведун? — Едущий рядом Руслан насмешливо покосился на зверька. — Забавная у тебя спутница. И как тебе удалось приручить ее?
— Никак. Сама так решила. Можно сказать, это она меня приручила.
Вдруг куница навострила ушки. Середин тоже прислушался и вдруг понял, что Кира, которая держалась немного в стороне от остальных, оказывается, поет! Ветер подхватывал ее голос, низкий, с легкой хрипотцой, и уносил вдоль тракта:
Кап. Кап. Капли в струйки собираются.
Кап. Кап. Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке — ручеек алый,
Ручеек да ручеек — поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Воины прекратили разговоры, подтянулись к певунье поближе. Заметив, что ее слушают, Кира смущенно замолчала.
— Нет-нет, Кира, пой дальше, — попросил Сварт. — Ты словно врачуешь голосом своим. Пой.
Кира мягко улыбнулась и кивнула.
— Эту песню пел мой учитель. Он всегда сожалел, что вынужден проливать кровь.
— А кто твой учитель?
— Я лучше спою для вас. — Кира неловко передернула плечами и запела.
Кап. Кап. Капли в струйки собираются.
Кап. Кап. Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке — ручеек алый,
Ручеек да ручеек — поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Головушки буйные, души покаянные,
Зачем вам смерть, люди окаянные?!
Зачем вам стоны матерей и вдов?!
Зачем вам боль выживших волхвов?!
Кап. Кап. Капли в струйки собираются,
Красною водой земля наполняется.
А напьется матушка алою кровью
И услышит стоны, напитается болью.
И вдохнет родимая, и стряхнет красавица
То, чем человечий род издревле славится, —
Ненависть поганую и вражду лютую,
Станет чище на земле и спокойней люду.
И хоть и по-разному все мы называемся,
Кровь у всех ведь красною рекою разливается.
И сольемся в танце мы, все душою светлые,
Пред богами равные, пред землею честные.
Голос ее смолк, только слышен был стук копыт да позвякивание сбруи. Так и молчали всю дорогу, словно боясь словами разбить волшебную атмосферу песни.
Ветер развевал волосы всадников, гладил и ерошил гривы коней. Лучи закатного солнца заливали горизонт розовой краской и ласкали теплыми ладошками щеки.
Всюду, насколько хватало глаз, расстилалось поле. Высокие травы волнами колыхались от дыхания Стрибога. Ноздри щекотал их терпкий горьковатый запах.
Русь. Страна бескрайних степей и лесов, мир, где удивительным образом уживается благородство и предательство, отвага и трусость. Олег любил свой новый мир, любил несмотря на то, что встречал слишком много нечисти и крови. Может, поэтому и любил — ведь на их фоне искренние порывы людей подобны чистой родниковой воде, что даст прохладу в знойный день и утолит жажду усталому путнику. Потому, что в этом мире он был нужен. Иногда — просто незаменим.
Солнце почти скрылось за горизонтом, когда показались изгороди в три жерди, первые избы деревеньки. Лошади ускорили шаг, почувствовав запах дыма и жилья — признак близкого отдыха, чистой воды, полных яслей.
Они миновали ворота в окружающем деревню заборе и во главе с Никитой направили коней мимо дворов, из которых высовывались любопытные жители. Вскоре отряд остановился перед небольшой покосившейся избой.
С первого взгляда было понятно, что здесь никто не живет, и, похоже, уже давно. Никита спешился и застыл около коня, не спуская глаз с заброшенного дома.
К ним помаленьку стали подтягиваться мужички.
— Никак ты, Никитка. — Кряжистый пожилой мужик подошел к дружиннику и похлопал его по спине. — Почти два месяца уже, как твоя матушка померла. Мы по ней тризну отслужили, все как положено.
— Спасибо, Фома, — хрипло выговорил Никита. — Пойду, посмотрю, нельзя ли там переночевать.
— Да чего ж там-то? Ни сена, ни овса, ни дров нема. Пусть твои други по дворам переночуют. А сам, хошь, ко мне иди. Чай не чужой.
Олега и Велислава позвал сам Фома, другие тоже разошлись по избам. Олег слышал, как ахали и перешептывались женщины, разглядывая одежду Киры.
Но больше всего народ дивился на такое чудо, как ручная куница. Любопытный зверек не мог пропустить интересное развлечение и выбрался из своей мягкой лежанки. Самым удобным местом для наблюдения ей показалась голова Олега, и куница не преминула воспользоваться возможностью побыть на высоте.
Так и поехал ведун с хищным зверьком на голове, отчаянно отплевываясь от меха, когда куница, стараясь сохранить равновесие, хлестала хвостом и почему-то неизменно попадала Олегу в рот. Скинуть ее ведун не решался — дабы не портить уже произведенное хорошее впечатление.
Разведя друзей по домам, молодой дружинник переоделся в чистую одежду, взял в руку небольшой сверток и, покинув деревню, направился к темному ельнику, к высокому дубу, возвышавшемуся перед ним на опушке. Там Никита развернул тряпицу, выложил на траву краюху хлеба, высыпал горкой курагу и миндаль, поместил рядом кинжал в ножнах.
Собранный хворост ратник опустил в каменный очаг и разжег костер. Слабые всполохи пламени вначале с трудом набирали силу, пригибаясь под резкими порывами ветра. Но Никита медленно подбрасывал сухие ветки, и вскоре возле леса запылал высокий жаркий огонь.
Воин преклонил колени на мягкой траве у костра, удобно уложив рядом ножны с мечом.
— Прости, матушка, — тихо шептал воин. — Прости, что в твой последний час одна осталась. Прости, что не вспоминал и весточек не посылал.
Слеза тяжелой каплей скатилась по щеке, и Никита раздраженно смахнул ее тыльной стороной руки. Негоже мужчине слезы ронять. Только кто его сейчас осудит?
— Прости, матушка.
Никита смотрел на яркие языки костра, но видел лицо матери, словно минуту назад ушел от нее. И не заметил воин, как рядом с ним возникли три призрачные женские фигурки. Они бесшумно стали кружиться вокруг него и ронять горькие слезы. И лишь когда на плечо легла рука одной из них, Никита вздрогнул и резко обернулся.
Женщина улыбнулась ему и произнесла:
— Не печалься, воин. Твоя матушка не одна была в свой последний час.
— Ты ли это, Ледяная Божиня? — От холода, исходившего от женщины, Никита содрогнулся.
Мара прикоснулась пальцами к его щеке:
— Твоей матери одиноко одной. Но близится час вашей встречи. Скоро ты обручишься со мной пред небесами. Шумным будет свадебный пир. Булатный меч будет петь в твоих руках, собирая кровавую жатву. Горячим выдастся день. И я утолю твою жажду из чаши моей…
Никита долго смотрел вслед исчезнувшей в сумерках прекрасной женщине, а на губах его застыла печальная улыбка.
