…и зазубренную саблю. Иван с недоумением посмотрел на все это «богатство». Вошел вчерашний усач с каким-то зеленоватым свертком в руке, кивнул, небрежным жестом выгнав слугу и девушку:

– Повелитель сам придумал, как тебе лучше уйти.

Раничев вопросительно поднял глаза:

– И как же?

– Скоро мы начнем штурм. Ты пойдешь с небольшим отрядом позади наших доблестных воинов, смешаешься с осажденными и бежишь.

– Легко сказать! – Раничев недоверчиво хмыкнул.

– Возьмете лодку и спуститесь вниз по реке, – с усмешкой продолжил усатый. – Там наплавной мост, за ним найдете еще одну лодку. Гулямы пропустят вас, только не снимай это, – развернув сверток он протянул Раничеву короткий травянисто-зеленый плащ. – Одевайся, мы скоро выступаем.

– В такую жару?! – изумился Иван.

И в самом деле, с позднего утра и за полдень здесь стояла самое настоящее пекло, и жизнь в обоих лагерях замирала. Воины Тимура прятались от палящих лучей в шатрах и развалинах, осажденные тоже уходили со стен, оставляя лишь немногочисленную стражу. Начинать штурм в самое пекло, когда солнце с такой силой раскалит доспехи, что, пожалуй, в них можно будет свариться? Безумие!

И тем не менее, выйдя из шатра вслед за своим провожатым и млея от нахлынувшего зноя, Раничев с удивлением увидел, что гулямы вовсе не прячутся в тени – наоборот, в полном вооружении в нетерпении сдерживают коней. Вообще, это было феерическое и в чем-то ирреальное зрелище: неисчислимые тысячи воинов в разноцветных плащах, ржание лошадей, сиянье доспехов, развевающиеся бунчуки на длинных копьях. Впереди, окруженные угрюмыми осадными башнями, высились стены Багдада. Местами в них уже зияли многочисленные провалы – саперы Тимура знали свое дело туго: провели несколько подкопов, и тяжелая кладка осела, развалилась. Однако осажденные тоже не были дураками – за разрушенной стеной виднелась еще одна, внутренняя, и при первой же попытке штурма оттуда, навстречу гулямам покатился огненный вал. Впрочем, сейчас там было затишье – жара. Бледно-синее, похожее на старые линялые джинсы, небо дышало зноем. Тихо было кругом – все живое попряталось.

Тем громче прозвучали вдруг взвывшие трубы. Грохот боевых барабанов разорвал тишину, и войско Тимура, подбадривая себя громкими криками, ринулось к городским стенам. Впереди, на белом коне несся во главе своих туменов всадник в золоченых доспехах, держа в руке штандарт с конским хвостом и золотым полумесяцем.

– Нуреддин, – усатый проводил его радостным взглядом. – Непобедимый полководец эмира. – Затем он обернулся к Ивану: – Пора.

Раничев кивнул, тщательно застегнув плащ. Кто-то из воинов подвел ему лошадь. Иван вскочил в седло.

– Хур-ра-а-а-а!!!

Тысячеголосый крик растекся по всей равнине, улетел в небеса, вернулся, и, отразившись от стен, затих где-то позади, за Евфратом. Раничев вдруг ощутил какую-то непонятную радость, самый настоящий восторг от того, что летел сейчас, словно выпущенная из тугого лука стрела, среди непобедимых воинов.

– Хур-р-а-а-а! – орали вокруг, заорал и сам Иван. – Ур-а-а-а!

Летели из-под копыт комья желтого песка и глины, дрожала земля, и Тигр, казалось, сейчас выплеснется из берегов, затопляя обреченный город.

– Хур-р-а-а-а!

Летящие всадники окружали стены подковой – впереди несся Нуреддин, за ним – разноцветные – красные, желтые, синие – тумены Шахруха, сына Тимура, предпочитавшего походам философские беседы и строительство дворцов и мечетей. Что ж, волею отца, и ему пришлось сменить мантию философа на боевые доспехи. Шахрух вовсе не был трусом – но и воинское дело претило ему грубостью и кровью. И тем не менее, сидя в седле, он подбадривал свои тумены:

– Хур-р-а-а-а!

Сам Тимур наблюдал за начавшимся штурмом с высокой насыпи. Несмотря на возраст, зрение никогда не подводило эмира, он отлично видел все, изогнутые исполинской подковой, тумены, золоченую фигурку Нуреддина у самых стен, полчища орущих всадников, среди которых серыми горами высились боевые слоны, два года назад захваченные в индийском походе.

– Тумены Шахруха – зеленый и синий, – в полголоса произнес Тамерлан. – Пусть резко свернут и ударят наискось, где не ждут.

Пришпорив коня, стрелою метнулся посыльный, помчался, огибая войска – синий и зеленый тумены скакали по самому флангу.

– Хур-р-а-а-а!

Опомнившиеся защитники выскочили на обложенные лестницами стены, однако было уже поздно – передовые отряды Тимура, сметая на своем пути все, уже ворвались в город. Темник Нуреддин, взобравшись на стену, высоко поднял штандарт с золотым полумесяцем, до боли в глазах засиявшем на солнце.

– Хур-р-а-а-а!

Иван и не понял, как оказался за городскою стеной, не заметил: то ли проскочили в пролом, то ли кто-то открыл ворота. Впрочем, это было уже неважно – озверевшие от жары и крови гулямы, словно жадная саранча, растеклись по улицам города. Кое-где жители организовывали оборону – перегораживали разным хламом улицы, кидали с крыш кирпичи, но уже ничто не могло сдержать натиск ворвавшихся в город туменов. Раничев и прикрывавший его отряд свернули в узкую тихую улочку.

– Оставь коня, – дотронулся до плеча Ивана усач. – И помни про плащ.

– Помню, – Раничев отмахнулся и, вытащив саблю, бесстрашно пошел вперед, не в силах справиться с нахлынувшей энергией битвы.

– А что, если его убьют? – посмотрев в спину Ивану, спросил усатого молодой воин. – Не скажет ли Повелитель, что мы плохо его охраняли?

– Успокойся, Менгу, не скажет, – улыбнулся усач. – Эмир знает, что на все воля Аллаха. Убьют – значит, так было нужно для исполнения божественных планов. Ну, что встали? Поехали – уж теперь-то наконец и для нас начнется потеха!

– Ху-р-ра! – радостно завопили гулямы и, выехав на ближайшую площадь, ринулись в гущу схватки.

Услышав впереди какой-то шум, Раничев осторожно выглянул из-за угла. Открывшаяся перед ним картина, в общем-то, была довольно обыденной: двое спешившихся воинов держали за руки обнаженную женщину с растрепанными волосами, третий, спустив штаны, грубо насиловал ее под одобрительные возгласы остальных. Рядом, почти под ногами, в луже дымящейся крови валялись детские обезглавленные тела, три головы были аккуратно сложены у глухого глиняного забора. Кроме женщины в живых был еще и молодой парень, на вид почти мальчик, впрочем, судя по всему, жить ему оставалось недолго – огромный, как каменная баба, гулям с широким лицом цвета спекшейся глины, скрутив руки, пригнул юношу к земле и, упершись коленом в спину несчастного, поднял над головой саблю.

– Эй, – он обернулся к своим. – Хватит там развлекаться, смотрите, сейчас у меня будет еще одна вражья башка…

Молнией сверкнул клинок… И тут же грянул выстрел. Схватившись за грудь, верзила недоуменно повалился навзничь. Тяжелая сабля его, звеня, упала на землю. Вскочивший на ноги юноша подхватил ее и, не говоря ни слова, бросился на насильников.

Раничев посмотрел на ТТ:

– Гляди-ка, вот и сгодился.

Пронзив женщину саблей в живот, насильник подтянул штаны и без труда отразил натиск разъяренного парня. Его сотоварищи, бросив окровавленный труп, обнажив сабли, подступили к Ивану.

– Двое на одного, – нехорошо ухмыльнулся тот. – Непорядок.

Снова прозвучал выстрел, и один из гулямов упал, сраженный в сердце 7,62-миллиметровой пулей. В стволе «ТТ» остался последний патрон – авось, еще понадобится. Раничев сунул пистолет за пояс и вытащил саблю:

– А вот теперь – сразимся!

Гулям оказался из молодых. Понадеявшись на свою ловкость, храбро ломанулся в атаку. Иван увернулся, а затем, несколько раз отбив клинок, сам перешел в нападение, не давая противнику выстроить защиту. Ударил наискось, слева, потом отскочил в сторону, пропуская к себе вражий клинок… сопроводил и, изогнувшись, быстрым движением чиркнул лезвием по шее гуляма. Тот захрипел, захлебываясь кровью.

Разделавшись с нападавшим, Раничев с интересом осмотрелся. Похоже, дела у смелого парня шли плохо. Правая рука его, уже окровавленная, висела плетью, а левой он, видно, способен был действовать не так ловко, чем не преминул воспользоваться соперник, сильным ударом вышибив из рук юноши саблю. Лицо гуляма исказила торжествующая гримаса. Иван решил вмешаться:

– Эй, товарищ… Не подскажете, как пройти в библиотеку?

Повернувшись к нему, воин зло усмехнулся и взмахнул саблей. Это был просто какой-то вихрь – Раничев едва успевал отражать удары, наносимые с такой первобытной силой, что в один далеко не прекрасный момент, старый иззубренный клинок Ивана вдруг переломился у основания с противным хрустом. Молнией сверкнуло лезвие…

«Ну вот, даже „ТТ“ не успел вытащить», – с тоской подумал Раничев, увидев, как глаза врага вдруг затуманились, стали каким-то пустыми, блеклыми, а в уголке рта показалась узенькая струйка крови.

Издав предсмертный вопль, гулям выпустил из рук клинок и с грохотом рухнул наземь. Позади него стоял юноша с окровавленной саблей.

– Спасибо, – с усмешкой поблагодарил Иван. – Хоть не совсем этично, но тем не менее. Ну, так и будем стоять здесь?

Парень не отвечая, вдруг кинулся к убитой женщине, плечи его затряслись в рыданиях, губы зашептали молитву. За углом послышался шум приближающейся конницы.

– Э-эй, – Раничев осторожно тронул юношу за плечо. – Не пора ли нам пора?

Парень обернулся, с тоской посмотрев на Ивана ярко-голубыми глазами, которые, наряду со светлыми волосами, не так уж и редко встречаются у арабов.

– Это была моя мать, – с трудом проговорил он. – А там, – он кивнул на обезглавленные тела, – мои братья. Я отомщу кровавым собакам! – Он вскинул саблю.

– Вряд ли, – снова усмехнулся Иван. – Если мы будем тут маячить, как три тополя на Плющихе…

– Да! – парень прислушался. – Бежим в сад, дом сейчас не очень-то безопасное место.

Схватив Раничева за руку, он побежал к узкой калитке в высоком глухом дувале из высушенных на солнце глиняных кирпичей.

– Кажется, они идут сюда, – оглянулся на ходу Иван.

– Ничего. Вначале эти псы займутся домом. Идем же, не стой…

Вслед за своим спутником, Раничев скрылся в саду среди яблонь, вишен и еще каких-то деревьев, смоковниц, что ли… Через задний двор они вышли на улицу – и как раз вовремя, в саду уже слышались гортанные голоса гулямов.

– Куда теперь? – спросил Иван остановившегося в задумчивости парня.

– Я думал, ты знаешь… – отозвался тот.

– Нет, я ведь не местный. Ибан из Басры, торговец кожами, – Раничев чуть поклонился.

– Саид, – улыбнулся парень. – Сын садовника Хаттаба аль Мулюка. Думаю, все побегут к реке…

– Хаттабыч, значит, – хохотнул Иван. – Ну, веди, Хаттабыч.

Пройдя несколькими улочками, темными, узенькими и кривыми, беглецы вышли на широкую площадь с опрокинутыми торговыми рядами и разбросанными по земле товарами – разбитыми горшками, обрывками тканей, фруктами. В конце площади толпился возбужденный народ, судя по реакции Саида – местные.

– Идем! – обернувшись, радостно воскликнул парень.

Собравшиеся встретили их без особой радости.

– А, это ты Саид, – оглянулся кто-то. – Отца твоего, садовника, на стене убили.

– Я знаю, – глухо отозвался Саид.

На Раничева, мало отличавшегося от всех остальных своим видом, вообще не обратили внимания. Столпившись вокруг чернобородого толстяка в зеленой чалме, решали важный вопрос – как выбраться.

– Предлагаю по реке, – азартно размахивая руками, кричал какой-то тощий чернявый парень в грязном, распахнутом на груди халате. – Иначе от конницы мы не уйдем.

– Не дело говоришь, Хасан, – выкрикнули из толпы. – Река перекрыта, об этом все знают!

– Да он предатель, хочет заманить нас в ловушку!

– Да мы и так в ловушке!

– Бей его!

– Эй, правоверные, а ну, потише! – толстяку в зеленой чалме едва удалось успокоить народ. – Да, Хасан неправ.

– Это как же неправ? – возмутился чернявый. – Вы ж меня не дослушали.

– Да бейте его!

– Нет, пусть скажет!

Хасан замахал руками:

– Река перекрыта, да, но только Тигр, и то в нижнем течении. А что, если пробраться к Евфрату?

– А гулямы?

– Так там только дозорные отряды. Нас ведь много – как-нибудь справимся.

– Морду ему набить за такие слова, морду!

Иван наконец разглядел крикуна, крепенького кудрявого парня лет двадцати пяти, в чешуйчатом панцире и с саблей.

– Нужно выбираться мелкими группами, – предложил он, по мнению Раничева, вполне здравую мысль.

Впрочем, основная масса поддавшихся панике людей его не слушала, одобрительно поддакивая Хасану.

Толстопузый – звали его Музаффар-хаджи – наконец тоже склонился к предложению чернявого парня. Еще бы – его поддерживало явное большинство. Всех этих людей можно было понять – собравшись вместе, они ощущали себя хоть какой-то силой и совершенно не хотели распадаться на мелкие группы… у которых оставался хотя бы один шанс из сотни. У этих же…

– Веди нас, благоверный Музаффар-хаджи! – раздались крики, и вся толпа ринулась вслед за толстяком и Хасаном.

– Этот погонщик ослов заведет их к ифритам и гулям, – посмотрев им вслед, презрительно заметил кудрявый.

Но его уже никто не слушал, все спешили за вожаками, словно стадо овец, ведомое упрямым бараном на бойню. Главное было – не отстать, не потеряться, вместе не так страшно, и если хорошенько молиться, непременно поможет Аллах, ведь молитва благоверного хаджи скорее достигнет его священных ушей.

– Эй, кучерявый, – схватив за руку ломанувшегося было с толпой Саида, громко позвал Иван.

Парень обернулся – круглое нахальное лицо, черная бородка, взгляд чуть насмешливый, умный:

– И что ты от меня хочешь?

– Пойдем с нами – у нас как раз небольшая группа, – Раничев кивнул на своего юного спутника.

– Саида я знаю, – подойдя ближе, усмехнулся кудрявый. – А вот тебя, так вижу впервые.

– Это Ибан, торговец из Басры, – пояснил Саид.

– Из Басры? – насмешливо переспросил парень. – А почему говорит, как тюрк?

– Видишь ли, я совсем недолго жил там, – Иван замялся.

– Да он храбрец! – сверкая глазами, пришел к нему на выручку юноша. – Словно громом, поразил двух гулямов!

– Храбрец, говоришь… – кудрявый посмотрел на бегущую толпу, словно охваченную безумием. Губы его презрительно скривились. – Что ж, – обернулся он. – Пожалуй, пойду с вами… Все равно больше не с кем.

Иван мысленно улыбнулся: такой человек в пути явно будет полезнее, нежели хрупкий мальчишка Саид.

Скользнув в прилегающую к площади улочку, все трое быстро пошли в сторону харабата – городских трущоб, в которых, по уверению чеканщика Исфагана – так звали кудрявого – сам Иблис с дюжиной ифритов запросто могли переломать ноги.

Едва они убрались с площади, как ворвавшиеся туда гулямы с гиканьем бросились преследовать убегающую толпу. Окружив, погнали обезумевших от ужаса людей к реке – в ловушку. Вокруг все горело, и клубы густого черного дыма столбами поднимались в небо, застилая горячее солнце.

Трущобы тоже пылали, подожженные сразу с нескольких концов – видимо, Тимур отдал приказ сжечь, стереть с лица земли непокорный город.

Спасаясь от огня и дыма, беглецы побежали к реке и с разбегу бросились в воду. Иван с Исфаганом едва успели сбросить бесполезные теперь доспехи.

– Лодка! – вынырнув, закричал Саид, показывая на сплетенное из тростника суденышко без руля и ветрил, гонимое течением на середину реки. Троицу, как видно, заметили – над головой засвистели стрелы.

Поплыв к лодке, Раничев тяжело перевалился через плетеный борт, помогая Саиду. Чуть подняв голову, обернулся – а где же чеканщик?

– Помогите… – Исфаган вынырнул у самой кормы. – Кажется, задели руку.

Иван с Саидом затащили раненого в лодку – в правой руке чеканщика торчала обломившаяся стрела. Плохо дело – рана могла загноиться.

– Весло! – воскликнул обрадованный Саид и, прячась от стрел, осторожно погреб.

Гулямы еще некоторое время скакали за беглецами по берегу, ловко пуская стрелы, но потом отстали – были занятия и поинтересней: поджоги, добыча, убийства…

– Кажется, выбрались, – орудуя веселом, улыбнулся Саид.

Исфаган в ответ презрительно скривился:

– Посмотри вперед, парень!

Впереди, за излучиной, показался наплавной мост с дюжиной стражников Тамерлана в блестящих на солнце шлемах. Раничев успокоительно усмехнулся. Уж кого-кого, а тех, кто на мосту, бояться не стоило… По крайней мере – ему. Иван поискал рукой плащ и похолодел! Плаща-то и не было – видно, прыгая в реку, скинул вместе с панцирем и в суматохе забыл забрать. Вот…