…или то был гром?

Ну конечно, гром! Эвон, сверкало да гремело вокруг, мало того, разразилась целая буря, и налетевший ветер хлестал в лицо потоком холодной влаги.

Кто-то шевельнулся, совсем рядом, в кустах. Встрепенулся, поднялся, понесся куда-то… И снова грянул гром, и ветвистая синяя молния внезапно ударила в высокую сосну близ Раничева. Дерево вспыхнуло враз, словно спичка!

– Спаси, Господи, – машинально перекрестился Иван. – Интересно, кто это здесь по кустам ползал?

Он вдруг насторожился, услыхав неподалеку чьи-то приглушенные голоса. Прислушался. Меж громовыми раскатами проступали слова молитвы.

– Господи Иисусе, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

А молились, между прочим, по-русски! И – хором. Много, много было кругом людей. Вспышки молний выхватывали из темноты хищный блеск стали – то блестело оружие, шлемы, доспехи.

Ну конечно! Иван возликовал. Это же хоругви Витовта или Ягайлы! Ну да – откуда еще тут взяться русским? И скорее все же – Витовт. Смоленские полки? Впрочем, у Витовта все говорили по-русски. Что – завтра уже грядет битва? Похоже, так. Да – так! А это значит, что он, Иван Петрович Раничев, добился-таки своего – никакого танка у тевтонцев не будет, никаких пулеметов, гранат, фаустпатронов – и ход битвы сложится так, как сложился, как должен был сложиться на самом деле. Наши – Иван всех русских сейчас считал «нашими» – обязательно победят, а от Ордена останется лишь бледная тень, да и ту через несколько десятков лет полностью поглотит Польша.

Так будет! И никак иначе. Во многом благодаря ему – Ивану Петровичу Раничеву. Ах ты ж, боже… Теперь бы только не приняли за шпиона.

Иван застыл на месте, слился со стволом дерева, молясь, чтобы в него не полоснула молния. Прислушался.

Молитва сменилась неспешной беседой. Кто-то что-то рассказывал… ага, вот послышался громкий приказной голос. Видно, начальник.

– Посланцы от смолян не приходили?

– Нет, батюшка-воевода. А что, должны?

– Да Бог их ведает. Вроде должны бы – узнать, что да как. Да и поляки от воеводы Зындрама из разведки вот-вот вернутся. Узнаем, где псы-рыцари.

– Узнаем, батюшка-воевода.

– Ежели от смолян кто появится – пущай с вами сидит, ждет вестей.

– Скажем.

Раничев некоторое время выждал, а потом объявился:

– Здорово, братцы! Откель будете?

– А тебе, мил-человек, что за дело?

– Да я от смоленских полков. Воеводой послан – узнать, что да как.

Снова блеснула молния, выхватив из темноты богатый наряд Ивана.

Сидевшие на поляне воины негромко засмеялись:

– Ну и наряд у тебя баской! Как у поляков. Чего ж без кольчужицы-то?

– Несподручно в кольчужице по оврагам бегать. Так что нашим-то передать? Где воевода?

– Воевода тебе велел тут сидеть, ждать. Скоро поляки должны вернуться – на разведку уехали.

– А, ну тогда подожду. – Раничев преспокойно уселся в самую гущу воинов. – Попить не найдется ли?

Кто-то протянул баклажку:

– На вот, друже, испей!

Иван с удовольствием напился, утер рукавом губы:

– Хороша водица!

– Эвон! У нас в Менске куда как лучше.

– Так вы из Менска? Городок невелик.

– Невелик, да красен!

– Не обижайтесь, други. Я к тому, что народу у вас мало.

– Мало, то верно. Мы с заславцами одной хоругвью идем.

Затрещали кусты, и в вспышке молний на поляну выехал конный боярин в блестящих латах и полукруглом шлеме:

– Здорово, вои! Воевода ваш чего не на совете?

– Так он, батюшка, только что с совету прибыл. В шатре покамест отдыхает.

– Пущай поднимается. Поляки с полей прискакали – орденцы стали у Танненберга, тут рядом.

– А много их, орденцев?

– Хоругвей двадцать… Это только тех, кого поляки видели. Эй, Юрий Михалович! – Латник повысил голос. – Выходи, на совет поедем.

– Пора и мне к своим, к смолянам, – засобирался Раничев.

– Нет, братец. – Боярин оглянулся на него и улыбнулся. – Похоже, не успеть тебе к своим. Да и не надо – мы уж вестников выслали. Кольчужку тебе дадим, а хочешь – так и доспехи латные, в городке вчерась захватили.

– Лучше доспехи, – кивнул Иван. – А что за городок?

– Да Дубровно, кажись, сам-то не помнишь, что ли?

– Не… мы стороной прошли.

– Понятно, другим, значит, бродом.

– А там, в городке-то, много, поди, в полон взяли?

– Да почти никого. Так, пожгли малость, жители поразбежалися кто куда. Да мы за ними и не гналися – больно надо!

– Ясно. Ну что ж, давай сюда свои латы.

– За мною иди… Да что ж это такое, воевода-то ваш проснется наконец?

– Да проснулся уже, иду, иду…

Снова ударила молния.

Значит, Дубровно взят и разграблен польско-литовско-русскими войсками, – лихорадочно соображал Раничев, – что ж, будем надеяться, что уличных музыкантов никто не тронул…

Боярин не обманул, доспехи, грудой железа наваленные в телегах, оказались и впрямь – на выбор. Видать, экспроприировали оружейную мастерскую. С помощью одного из обозников Иван надел на себя стеганый гамбизон, уже на него – легкую кольчугу, поверх которой прикрепил нагрудник, спинную пластину, наплечники, набедренники, налокотники… Лишь на ноги ничего надевать не стал – коня ж не дали, а бегать в доспехах по пересеченной местности – уж увольте. Шлем… ага, вот этот вот легкий салад, чем-то похожий на немецкую пехотную каску образца тысяча девятьсот восемнадцатого года, как раз будет впору. Стоп, а подшлемников здесь что, нет? Тогда к чему шлем? Ах, нет, вот он, подшлемник. Теперь меч… Что тут у них есть-то? А ничего хорошего. Так – дагассы, кинжалы, тесачок – шелупонь одна, в бою против закованных в сталь рыцарей малопригодная… А вот, кажется… Вот – то, что надо! Полуторный меч – длинный и тяжелый – из тех, что называют «бастардом» – ублюдком. Волнистый клинок, оставляющий страшные раны. Таких меченосцев обычно в плен не брали. Впрочем, Раничев и не стремился в плен. А так – неплохая штука!

Взяв в руки меч, Иван несколько раз взмахнул им над головой, со свистом разгоняя дождь. И, словно бы испугавшись, капли стали падать гораздо медленнее, а вскоре и вовсе прекратились.

– Ну молодец, господине! – восхитились обозники. – Эвон как дождь разогнал! Эх, жаль, тебя раньше здесь не было.

Между тем давно уже светало, а литовские – и, похоже, также и польские – войска до сих пор находились в лесу. Палили костры, чего-то там жарили. Раничев недоуменно пожимал плечами – этакий «пикник на обочине». И чего ждут, спрашивается? Когда немцы ударят? Знал ведь, кто победит, и все равно нервничал.

Небо прояснялось, на глазах голубея, и вот уже яркие лучи солнца осветили широкое поле меж Танненбергом и Грюнвальдом. Выйдя наконец из леса, поляки, литовцы и русские образовали плотный строй хоругвей. Отряды Витовта – на правом фланге, со стороны озера, войско Ягайлы – на левом. Впереди, за полем, угрожающе маячили копья тевтонцев.

Иван посчитал хоругви – не только с черным крестом, но и бело-красные, польские, ведь среди вассалов Ордена было много поляков. По рядам проскакали вестники – велели не бить поляков всех подряд, а различать – к своим привязано сено!

– Можно подумать, видать будет это их сено, – буркнул сосед Ивана – одетый в пластинчатый доспех дворянин откуда-то из-под Менска. Из небогатых – сразу видать: лошади нет, верно, пала, да и вооружен так себе – алебардой да палицей. – Что я, лошадь, за сеном смотреть?

– Тебя как зовут, парень? – поинтересовался Раничев.

– Меня? Путята.

– Хорошее имя. А я – Иван.

– Тоже ничего!

Сняв островерхий шлем, Путята засмеялся – он оказался еще совсем молодым, лет двадцать пять, не больше. Но здоров, черт!

– Что, небось не любишь тевтонов? – пошутил Раничев.

– А кто их любит? У моего родича мельницу спалили, твари. А крестьян его – живьем сожгли.

Путята сплюнул и посмотрел на орденские войска с такой злостью, что сразу стало понятно – этот будет биться до последнего вздоха.

Солнце блестело в доспехах и шлемах, ветер развевал белые плащи и крестоносные хоругви Ордена, вытянувшегося линиями от Танненберга. Раничев кое-как припомнил учебник истории. Вот, кажется, прямо напротив них – Валленрод, великий маршал. Слева от него, ближе к лесу – ну да, как раз напротив поляков – другой тевтонский полководец – Лихтенштейн. Впереди – артиллерия, она у тевтонцев на высоте, – а позади – резерв под командованием самого великого магистра Ульриха фон Юнгингена. Солидная сила… А знамен мало! Раза в два меньше, чем у союзных воск. А ведь каждое знамя, хоругвь – это отдельный отряд. Наклонениями хоругвей, собственно, и осуществлялось управление боем – в шуме битвы всякие там инструменты – барабаны да трубы – были слышны плохо.

– Ась? – обернулся Путята. – Ты, Иване, сказал чего-то?

– Да хоругвей, говорю, у рыцарей маловато будет.

– Хо?! Да ты на их хоругви не смотри – они нарочно прибедняются, ежу ясно. Верно, хотят нас под тюфяки да ручницы свои заманить.

– Заманить? – Раничев покачал головой. – Не думаю. Под тюфяки заманивать нечего – они и так на большое расстояние бьют, не спрячешься.

– Тогда с чего же?

– Не знаю… Гляди-кось – поле перед ним пустое. И ничего-то на этом поле нет – ни арбалетчиков, ни ручниц – а ведь так удобно было бы посадить. Знаешь, Путята, такие «волчьи ямы», их на охоте часто устраивают.

– Ямы? – Воин вдруг озаботился. – А ведь и правда – они там могут быть! Доложить бы воеводе!

– Во-во, доложи, сбегай, – усмехнулся Иван. – А я пока меч поточу, а то что-то тупой, как массовый российский телезритель.

Последних слов Раничева Путята не слышал – со всех ног бежал к воеводе.

Вернулся – весь в новостях.

– Ну что, поверили?

– Не знаю. Но – доложил. Слушай, Иване, посейчас сеча будет!

– Уже? С чего б такие сведения?

– Магистр орденский королю Ягайле два меча прислал – на бой вызывает. Наши говорят, Ягайла обиделся не на шутку. Ух, и начнется же сейчас!

– Да скорей бы!

Иван совсем не ощущал ни волнения, ни – уж тем более – страха. Была лишь одна спокойная уверенность: он – среди своих, а там, впереди – враг, опытный, хищный и сильный. И этого врага надобно уничтожить, потому что если не уничтожить – так и будут хищники-рыцари ходить, волна за волной, на литовские, польские, русские земли, оставляя после себя огни пожарищ и людские стоны. Либо мы – либо они, вот так! И от этой простой мысли наступило спокойствие, подогретое еще одной уверенностью – дырка-то во времени заштопана! Миссия выполнена, можно было б и уехать, но нет – зачем уезжать, когда представилась такая возможность послужить своим? Не только Польшу или Литву – на три четверти русскую – от крестовых набегов обезопасить, но и Псков, но и Новгород, но и все прочие русские земли, матушку-Русь! Не мог русич рассуждать иначе и не рассуждал!

Одно лишь омрачало мысль… предатель. Кто же из четверых? Ведь так и не отыскал, времени не было. А ведь тот хитрый затаившийся гад опасен – вполне может оклеветать, ославить, потом, что случись, и доказывать некому будет. Некому…

– Слышь, Путята… Чую, с тобой плечом к плечу воевать будем.

– И я то чую, Иване. Рад. Ты, вижу, опытный воин.

– Да уж, выпало в жизни мечом помахать изрядно. Но я не о том… Ежели погибну – расскажи потом как. Из рязанских земель я, выходец. Раничев Иван Петрович, боярин…

– Уж видно, что не простой человек.

– Так запомнишь?

– Конечно. И ты про меня – Путята из Менска. Дворянин Юрия Михайловича, князя.

– Эй, робяты! – повернулся ратник справа. – И про меня запомните.

– И про меня…

Отразившись в латах, блеснуло солнце. Тотчас заиграли трубы, забили литавры, и над всем полем разнеслась древняя боевая песнь. То пели поляки…

– Ну! – Взмахнув мечом, Раничев кивнул Путяте: – С Богом!

– С Богом, боярин Иван!

Ужасный грохот вдруг потряс воздух. То выстрелили бомбарды Ордена. Тяжеленные ядра со свистом пронеслись над головами, упали где-то позади, почти не причинив вреда. С боевым кличем двинулась вперед пехота – виленцы, великомирцы, быховцы, витебчане, кобринцы, лидцы, оршане, стародубцы, смоленцы… Стоит ли перечислять всех?

Сверкая доспехами, двинулись в бой – для многих последний – польские рыцари. Тысяча из них – совсем еще юноши, почти дети, только что возведенные в рыцарский сан Ягайлом. Рвутся в бой! Эти погибнут все. Ну почти все…

Словно ворон, оглядывая врага единственным глазом, радовался предстоящей битве Ян Жижка, знаменитый чешский воитель, приведший на бой часть своих таборитов.

Слева, за рядами чехов, маячили стройные каре копейщиков под красным с белым крестом флагом. Швейцарская пехота. Наемники. Точно такие же их братья сражались на стороне тевтонцев. А этих вот по пути перекупил Ягайло. Почему б не продаться. Если хорошо платят? Какая разница, на чьей стороне воевать, лишь бы платили? Наемники, одно слово. Но воевали хорошо, честно.

Вжик! Вихрем пронеслась на ряды великого маршала Валленрода татарская конница Джелал-эд-Дина. Впереди, на лихом белом скакуне, с тяжелой отцовской саблей в руках несся на врагов молодой красивый татарин.

– Джелаль, – одобрительно кивнул Путята. – Сын покойного царя, Тохтамыша.

Татарские всадники первыми встретились с неприятелем, осыпая боевые порядки тевтонов тучами стрел. Но рыцарские латы были надежны, слишком надежны, а сами рыцари – храбры и умелы в битвах. Прогнувшись, задрожала земля – пошла в атаку закованная в гремящую сталь тяжелая конница Валленрода. И что оставалось делать татарам? Только бежать, зачем погибать зря? Ведь бой только начинался, и их боевое искусство еще вполне могло пригодиться.

Но не все так считали!

– Назад, назад! – с побелевшими от стыда и гнева губами кричал Джелал-эд-Дин, юный татарский витязь. – Ах, ш-шайтан…

Арбалетная стрела пронзила его правую руку. Выпустив саблю, царевич прижался к холке коня.

Дернулись, склонившись, хоругви. Русско-литовское войско поспешило на помощь попавшим в ловушку татарам.

Шагая в первых рядах, плечом к плечу с остальными русскими воинами, Раничев ощущал небывалый подъем. Настроение его было приподнятым и таким радостным, что его отнюдь не испортил первый тевтонский налет.

Побелевшие от ярости глаза, закушенные до крови губы, запах пота и крови, запах смерти! Они столкнулись. Кованые рати Великого Княжества Литовского и железная конница Валленрода. Треск ломающихся копий и ржание лошадей сменились методичным гулом. Как и всегда, общая сеча быстро распалась на множество мелких стычек.

На Раничева летели сразу двое. Пропуская всадников, Иван проворно отпрыгнул в сторону, едва не сбив с ног кого-то из своих – ну уж прости, друже, – и тут же в несколько прыжком догнал осадивших коней рыцарей. Не давая опомниться, взмахнул мечом… И со скрежетом разрубил латы! Хороши были рыцарские доспехи… но меч-бастард, выкованный горожанами разграбленного Дубровно для самих себя, оказался лучше. Обливаясь кровью, рыцарь со стоном повалился в траву. Второй же пришпорил коня… Иван замешкался, узнав герб на щите мчащегося на него врага – золотой олень на червленом поле. Польский рыцарь Здислав из Панена, верный вассал Ордена Святой Марии Тевтонской. Да, за Орден сражалось немало поляков, недаром Ягайло так боялся перепутать своих.

Оп! Раничев ударил мечом по древку рыцарского копья с червленым флажком у наконечника. Копье, треснув, сломалось. Забросив за спину шит, Здислав схватил привешенный к луке седла меч – двуручный, на пару вершков длинней, нежели у Ивана. Вжик! Тяжелое лезвие со свистом рассекло воздух. Раничев с трудом парировал удар – еще бы, пешему несподручно тягаться с конным. И эту несправедливость надобно быстренько разрешить! В мгновение ока Иван упал в траву и быстрым движением достал концом меча подпругу. Рыцарь зашатался в седле, упал – но тут же поднялся – это вранье, что боевые латы были неподъемно тяжелыми, как раз в боевых-то рыцарь свободно двигался, даже прыгал. Другое дело – турнирный доспех, тот и в самом деле тяжел, но ведь он не для боя! Ага! Здислав рванулся в атаку, удар слева… справа… снова слева… Раничев едва успевал парировать удары. Рыцарь славно бился… Но и Иван был не лыком шит. Настало время это продемонстрировать. Оп! Обманный удар… тяжел, тяжел меч-бастард для подобных изысканных пируэтов, но все же… все же рыцарь повелся, ослабил внимание, понадеялся на крепость лат… а не надо было! Резким выпадом Раничев ударил – уколол – рыцаря в бок, целя в сочленение доспехов. Здислав упал… Захрипел, расстегивая ремешки шлема – хотел, чтоб добили. Ну уж нет, что Раничев ему, мясник? Тем более пока здесь вроде затишье.

– Нет, Здислав, – снимая шлем, по-русски произнес Иван и наступил ногой на рыцарский меч. – Я не буду тебя убивать.

– Дон Хуан? – поднимаясь, удивился Здислав. И тут же презрительно скривился. – Подлый предатель!

– Нет. – Раничев пожал плечами. – Я рыцарь, как и ты… Дай слово, что…

– Слово? – Здислав осклабился. – Говорю же, убей!

– Не хочешь мне, дай вот ему! – Раничев жестом подозвал проезжавшего мимо татарского всадника, раненого, в блестящих доспехах.

– Сдаться какому-то татарину?!

– Попрошу без оскорблений, – нахмурился Иван. – Этот молодой человек не «какой-то там татарин», как вы изволили выразиться, пан Здислав.

– И кто же он, интересно?

– Джелал-эд-Дин, сын царя Тохтамыша!

– Это так? – Рыцарь с удивлением посмотрел на всадника. – Вы и в самом деле сын покойного татарского царя?

– Да. – Юноша с гордостью наклонил голову и, превозмогая боль, протянул левую руку. – Ваш меч, герр рыцарь. И ваше слово. Против моего.

– И подумайте о ваших детях, пан Здислав, – напомнил Иван. – Все равно ведь сейчас от вас не будет для Ордена никакого толка, без разницы, пленный вы или убит.

Подумав, Здислав со вздохом протянул татарскому царевичу меч.

– Иване, глянь-ка! – подбежав, закричал Путята.

Иван обернулся – на поредевшие ряды союзных полков накатывалась очередная волна конных латников Валленрода.

– Где все наши?

– Там. – Путята неопределенно махнул рукой. – Много погибло, некоторые сдались, кое-кто бежал. Некому биться, Иване. Одна надежда на смоленцев.

– Что ж. – Раничев пожал плечами. – Идем тогда к ним.

Смоленские полки в тяжелых кольчугах угрюмо щетинились копьями. Похоже, их изрядно потрепали.

– Откуда вы? – спросил кто-то из воинов.

– С литовского фланга.

– И как?

– Не спрашивайте…

– И у нас так же. Третью волну выдерживаем. Один полк почти полностью потеряли. И вон, опять рыцари. Если не выдержим – не видать нам победы.

– Да, – хмуро согласился Иван. – Тогда тевтоны зайдут полякам в тыл. Прав ты, Путята, на смолян одна надежда.

Рыцари приближались, пока еще неспешно – щадили коней. Тучи стрел затмили солнце, усталые смоленские ратники закрылись от них большими щитами.

– Там не столько рыцари, – определил Раничев. – Сколько арбалетчики, кнехты…

Враг быстро приближался, вот уже погнал лошадей вскачь… лавина! Этакая неудержимая лавина, вроде конницы батьки Махно или буденновцев. Неслись наметом, видать решили ударить с ходу… Смоляне – а в их рядах и Иван с Путятой – плотней сдвинули щиты.

– Только держитесь, ребята, – прошептал Иван. – Только держитесь.

Несущаяся лавина ударила, едва не сбив с ног. Но – не сбила. Не сбила все-таки. А раз так, то еще поживем! Еще посмотрим, кто кого! Еще и сами накостыляем!

А у поляков дела складывались не очень. Видно было, как – одна за другой – накатывались на них неумолимые волны тевтонцев. И… горестный стон раздался у всех, кто видел – пало королевское польское знамя! Неужели все? Неужели – зря? Неужели – все зря?

Но ведь смоленские полки не поддались вражьему натиску, упрямо защищая открытый польский фланг.

Держаться, держаться, не уступать!

Но королевское знамя…

Подумаешь, королевское знамя. Может, знаменосец пьяный.

Смоляне повеселели, посмеялись над словами Раничева. А рыцарская атака захлебывалась, медленно, но верно – ведь строй двух оставшихся смоленских полков немцы так и не прорвали. Швейцарские пикинеры, выстроившись в каре, тоже стояли рядом – и сражались отчаянно.

– Этим-то что? – потом удивлялись смоляне. – За монеты ведь бьются, за золотые дукаты!

– Вот потому и стойки. Видать, шибко заработать хочется, страна-то нищая.

Не дрогнули смоленские полки, выдюжили, не пропустили врага – и черт с ним, с павшим королевским знаменем. Не пропустили! Не дрогнули!

– Урр-а-аа!!! – послышался вдруг боевой клич – это сам Витовт вел на врагов бежавшие было литовские рати. Видать, удалось собрать их заново, снова бросить в бой. Непростое дело – хвала Витовту!

Немцы дрогнули, отступили… Наискось, на последний резерв магистра, ударили поляки. Шесть тевтонских хоругвей, поддавшись панике, бежали, теряя по пути оружие и знамена. А дравшиеся на их стороне швейцарцы стояли, честно отрабатывая деньги.

– Ну, братушки! – перекрикивая радостно орущих смолян, возопил Раничев. – Наша взяла, а?! Ведь наша! А ну, Путята, что там за конь? Поймай-ка, чай, на двоих хватит. Что смотришь? Лови! Поедем добивать врага в его логове! Пехом-то больно уж несподручно.

И Раничев с Путятой – верхом на одном коне – поспешили вслед за наступающими литовцами.

В сверкающих латах, без шлема, со скорбным лицом, великий магистр Ульрих фон Юнгинген смотрел на разгром Ордена. Ничего уже не могло спасти рыцарей, ничего. Битва была проиграна, и магистр хорошо понимал это. Проиграна. Орденский рыцарь Георгий Керидорф уже сдал врагам орлово-крестовое тевтонское знамя. Не повезло. Не понадобятся для ночного преследования врага специально заготовленные факелы, а взятые с собой цепи – заковывать пленных поляков, литвинов и русских – увы, теперь пойдут на совсем противоположное дело. Не повезло! Бог отвернулся от братьев – а значит, не стоило больше жить.

– Я привел вам коня, эксцеленц.

Магистр обернулся и, увидев фон Райхенбаха, отрицательно качнул головой:

– Нет, брат Гуго. Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей, не дай Бог.

– Значит – нет? Тогда я умру с вами.

– А вот это уж нет, брат Гуго, – усмехнулся фон Юнгинген. – Есть еще время. Скачи с верными братьями в Мариенбург. Укрепитесь в городе и замке. Это последний шанс.

– И он будет использован, мейстер. – Поклонившись, барон фон Рейхенбах вскочил в седло и быстро погнал коня прочь.

«А где тот мальчик? – хотел было спросить магистр. – Тот странный юноша, что не так давно предсказывал мне смерть».

– Магистр?

Он!

– Я вижу, ты ранен, мой мальчик?

– Легко… Вы ждете смерти, магистр?

– Как ты и предсказал. Увы…

– Ничего, мы еще все исправим! Мы еще пригоним танк… Неужели дракон Зеевальде, Тевтонский дракон способен лишь пугать крестьян?

– Славный юноша… Впрочем, чего ты ждешь? Бери моего коня и скачи в Мариенбург следом за братом Гуго! Почему он не позвал тебя?

– Он думал, что я убит. А я выжил.

– Ну так скачи!

– У меня… у меня есть одна просьба, гроссмейстер.

– Ко мне?! К сожалению, я уже не во многом волен. Ого! Литовцы уже приближаются. Поторопись, друг мой!

– Я хочу попросить… попросить вас, великий магистр, принять меня в рыцари Ордена!

Герхард выпалил это единым духом, боялся, что магистр откажет. Да и времени почти уже не было. И тем не менее…

– Быть рыцарем Ордена почетно и трудно, – вдруг улыбнулся магистр. – Я искренне рад, что ты выбрал эту стезю. Падай же на колено… И да хранит тебя Бог!

Вытащив меч, Ульрих фон Юнгинген, обреченный на смерть магистр Тевтонского ордена, плашмя ударил по плечу неофита.

– О, Боже! – воскликнул Герхард. По щекам его текли крупные слезы…