…что ты сам ему сделал. Вернее – хотел сделать.

Да-да, именно так. Эти слова вспомнились вдруг Ивану уже под Анкарой—Ангорой, куда он добрался-таки и, кажется, вовремя.

Прихватив с поличным пытавшегося было бежать московита Игнашку, Иван с людьми Хвостина вскрыли наконец долго гнивший гнойник в Ферапонтовом монастыре. Убежал в леса Феофан – люди говорили, где-то в далеких чащобах вдруг объявился пустынник – истовый старец – скорее всего, то и был опальный архимандрит, скрывшийся в эрьзянских лесах от правосудия и княжьего гнева. Раничев еще попытался искать неуловимого «старца Филофея» – тут неожиданно подмогла вдовица Матрена, вспомнив, к чему сговаривала ее разбойная дева Таиська – отписать на имя старца имущество. Поразмыслив немного да порасспросив хорошенько монахов, Раничев понял – не было никакого старца, а был – боярский сын Аксен Собакин, воспользовавшийся и язычниками, и именем старца в своих гнусных корыстных целях.

Расстрига Гермоген – Афанасий – уговорился-таки с Матреной о свадьбе, по-людски порешили – по осени, как и принято везде было. Иван присутствовал на помолвке, как же без него-то? А потом, как затеплело, навалились хозяйственные заботы-дела: к севу готовиться, землицу заново измерять, восстанавливать да расширять торговый рядок у брода – хватало дел, да и помощников хватало – Хевроний-тиун, Захар Раскудряк, Лукьян, староста Никодим Рыба с сыном своим Михряем – все люди закаленные, не раз проверенные, свои. Да, Марфена-таки нашла себе суженого – Кузему-отрока – вытянулся парень к весне, силенок набрался, да попросился в дружину к Лукьяну. Вот, годок-другой – наберется ума – тут уж и оженить можно. Марфена про то загадывала, улыбалась весело, только лишь иногда, когда не было поблизости никого, нет-нет да и пробегала по ее лицу грустная серая тень. Эх, Иване Петрович, боярин, служкою бы к тебе пошла, рабыней… Ну, да кто знает, может, что случится еще. Стараниями Раничева окрестные землевладельцы оброчников его обижать опасались, знали – ежели что, ответ себя ждать не заставит – и конно, и оружно, и людно. К тому ж теперь и на самом-самом верху была у Раничева заступа – Федор Олегович стал-таки великим князем рязанским после ожидаемой смерти отца. Как цинично заметил по этому поводу Хвостин: potius sero quam nunquam – лучше поздно, чем никогда. Грустно было бросать наладившуюся жизнь, расставаться с друзьями, однако понимал Раничев, – надо, ведь где-то ждала его Евдокся, надеялась – на кого еще было? Иван уходил не по-английски, приватно – попрощался со всеми, закатив по такому случаю небольшой пир, сказал самым верным – Лукьяну, Хевронию, Никодиму, – что едет по княжьему поручению на юг, в Кафу. Те пожелали удачного пути – тут и попутный караван пристатился, до Кафы безо всяких проблем добрались, да и там повезло – уходила в Трапезунд вместительная ускиера старого знакомца Ивана дона Винченцо Сальери. Ну а от Трапезунда до Ангоры – всего ничего, Раничев купил коня, не пошел пехом, знал – не сегодня-завтра начнется великая битва.

И началась!

Ангора – хорошо укрепленный, с высокими стенами город – располагался посреди широкой долины, занятой войсками Тимура. Прикорнувший на ночь под кустом Раничев даже поначалу не мог понять, кто его разбудил, да так лихо – просто-напросто вытащил за ноги какой-то гулям в золоченых доспехах и зеленом плаще, опустошив раничевский кошель, деловито взмахнул саблей…

– Эй, парень, – уворачиваясь, закричал по-тюркски Иван. – Так-то ты, помесь индюка и барана, относишься к приближенным эмира?!

Индюк и баран вызвали большой интерес у стоявших рядом воинов, видимо, подчиненных того, что в плаще. По их мнению, ругать достославного сотника Беким-бека мог либо напрочь больной на голову человек, либо… либо облеченное достаточно большой властью лицо.

– А ну, немедленно верни мне коня и все деньги, гнусный ишак! – подбоченился Раничев. – Впрочем, нет, деньги раздай своим воинам – пусть после победы над турками выпьют за мое здоровье.

Последняя фраза явно понравилась воинам, что же касается их командира, то тот лихорадочно соображал, что же, ради всемилостивейшего Аллаха, делать? Какой-то напрочь непонятный тип костерит его на чем свет стоит в присутствии собственных подчиненных и… Может, и вправду, имеет право?

Иван повернул голову: вся равнина близ Ангоры – около полутора десятка верст – была покрыта воинами Тимура. Блестели доспехи, ржали лошади, реяли на ветру разноцветные бунчуки царевича Пир-Мухаммеда, посреди воинов угрюмыми серыми башнями возвышались боевые слоны, привезенные эмиром после индийского похода. Тихо было кругом, жарко – в светло-синем джинсовом небе слепило глаза яркое солнце.

И вдруг тишину разорвал грохот тамтамов и звон цимбал!

– Турки! – один из воинов в волнении показал рукой вперед, откуда быстро приближалась многочисленная конная рать. Под копытами тысяч коней задрожала земля.

– Поскачем же скорей, а то вряд ли успеем принять участие в битве! – вскочив в седло, Раничев обернулся. – Кто твой командир, сотник? Поспешим же под его стяг!

Иван посмеялся в душе над собственной безрассудной храбростью. Хотя нет… безрассудно было бы сейчас вести себя как-нибудь иначе – зарубили бы тут же.

– Едем! – сотник решительно взвился в седло. – Вот он, на белом коне, наш славный предводитель, темник Тайгай.

– Тайгай?! – обрадованно переспросил Раничев. – Так он здесь, старый дружище? Ну, уж теперь будет с кем выпить после победы!

А турки приближались все быстрее и быстрее, охватывая узкой вытянутой подковой правый фланг войск эмира. Еще немного – и они будут здесь, сметут, опрокинут гулямов в узкую пересохшую речку. Ну… стреляйте же, что ж вы?

И, словно услышав Ивана, какой-то храбрец в золоченом шлеме повелительно махнул рукой. И словно взорвалась земля – полетело в хрипящих от страха турецких коней горящее боевое зелье. И тучи стрел затмили небо. Турки захлебнулись в атаке. Где-то почти в середине поля, в ставке Тимура, взвилось синее знамя – сигнал к контратаке.

– Хур-ра-а-а! – вскакивая на коня, закричал храбрец. – Покажем же этим демонам, что такое воины Нуреддина! – Он обернулся, и Раничев узнал красивое волевое лицо беспутного ордынского княжича.

– Тайгай, – вместе со всеми бросив коня вперед, что есть мочи закричал Иван. – Тайгай, друже!

– Иван? – на скаку обернулся Тайгай. – Ах, до чего ж я рад тебя видеть! Знаю в Сивасе одну корчму… выпьем после победы!

– Обязательно выпьем, – кивнул Раничев – Заметано.

– Хур-р-а-а-а!!!

Крича, неслась на врага победоносная конница Тимура. Правый фланг Нуреддина неудержимо громил врагов. В центре взвилось красное знамя царевича Пир-Мухаммеда – вот уже помчалась в атаку главная часть войска, вперед, на янычар, на сипахов, на сербских латников… Вы-то что забыли здесь, ребята? Иль не помнит уже никто Косова поля?

И вот уже враг бежит! Раничев чувствовал, как его и других захватывает пьянящий азарт – Хур-ра-а!!! – размахивая саблей, он, вслед за Тайгаем, вынесся далеко вперед, к подножью холма… Какой-то человек в белой чалме, в окружении закованных в пластинчатое железо воинов, смело орудовал секирой на длинном древке.

– Баязид! – обернувшись, указал на него Тайгай. – Мы возьмем его, возьмем!

Взять сразу не удалось – охрана обреченного султана продержалась почти до самого вечера. Раничев устал махать саблей, остановился, с удивлением осматривая обагренный вражеской кровью клинок, вздохнул отрезвленно. Ему-то зачем все это?

А всадники Пир-Мухамада, Шахруха, Нуреддина продолжали преследовать разбитое турецкое войско.

Ага, тот, в чалме, вскочил на коня.

– Что встал, Иване? – улыбаясь, подъехал Тайгай, перехватил взгляд. – Кажется, Баязид хочет уйти? Не выйдет.

– Это уж точно, не выйдет, – со всем знанием исторического детерминизма устало кивнул Раничев, глядя, как поскакали к холму люди Тайгая. Сам-то он никуда не поехал – зачем? Баязида приведут и без него, и вообще – Иван посмотрел на быстро темнеющее небо – пора бы и в стан Тамерлана, потребовать обещанное.

Тимур как ни в чем не бывало играл в шахматы с сыном Шахрухом. Шахрух проигрывал и Тамербек силился сдержать радость – не к лицу ему, повелителю полумира, только что одержавшему славную победу, радоваться выигрышу в игре, словно маленькому ребенку. И все же – радовался. Начальник стражи в блестящей кирасе и шлеме, войдя в шатер эмира, почтительно склонил голову:

– Пришел какой-то человек, повелитель. Говорит, ты его ждешь.

Тимур нахмурился, почесал стриженую седую бороду:

– Я жду сейчас только одного человека – Баязида Грома, поверженного султана турок. И буду ждать его долго – не дай Аллах, его не приведут ко мне!

– А что делать с тем бродягой?

– Что ему от меня нужно – узнай.

Нукер вышел из шатра, а когда вернулся, губы его тряслись:

– Он сказал… Я боюсь повторить, всемилостивейший…

– Ну? – Тимур сурово сдвинул брови.

– Сказал, что ты ему что-то должен… Зовут его Ибан.

– Ах, Ибан, – бросив шахматы, Тамербек вдруг глухо расхохотался: – Так это он мне кое-что должен! Что стоишь? Зови его сюда немедля!

Войдя в шатер, Раничев поклонился:

– Вот и я, Повелитель.

– Ты-то мне как раз не очень нужен, – усмехнулся Тимур. – Помнишь, что обещал?

– Ах, ты про султана, – Иван зевнул и пожал плечами. – Тайгай, похоже, уже тащит его сюда. Скоро приведет… если, конечно, на его пути не окажется какой-нибудь корчмы с вином и веселыми девками.

За стенами шатра послышался какой-то шум и приветственные крики.

– Повелитель! – вбежав, бросился на колени нукер. – Княжич Тайгай привел Баязида!

– Ну вот, – Тимур потер руки. – Наконец-то сделали дело.

Поднявшись на ноги, он вышел на середину шатра. Тайгай и его гулямы ввели плененного султана, широкое лицо которого, обрамленное окладистой бородой, несмотря на ситуацию, дышало благородством и силой.

– Улыбаешься? – вместо приветствия молвил турок. – Недостойно насмехаться над тем, кого покарал Всевышний.

– Я смеюсь вовсе не над тобой, Баязид, – Тимур покачал головой. – Забавно, что Аллах позволяет властвовать в мире хромцу, как я, и слепцу, как ты. Ты долго был слепым, Баязид, и не внял моим словам. Что же касается моей радости – да, я ее не скрываю, как, думаю, не скрывал бы и ты. Сейчас же – что говорить? Будь гостем в моем шатре… Садись рядом со мной. Чуть позже я верну тебе твоих жен и невольниц. Надеюсь, мои люди не нанесли урона твоей чести? – эмир искоса посмотрел на Тайгая.

– О, нет, – покачал головой султан. – Они вели себя вполне учтиво.

Кивнув, Тимур снял с указательного пальца золотой перстень с крупным рубином и, подозвав Тайгая, протянул:

– Носи!

Ордынец поклонился, и эмир перевел взгляд на скромно стоявшего в уголке Раничева, улыбнулся:

– Теперь ты… Хасан ад-Рушдия ждет, чтоб исполнить все твои просьбы. Он – в лагере Шахруха.

Иван поклонился и вышел.

– Пойду с тобой, заодно там где-нибудь и выпьем, – нагнал его Тайгай. – Расскажешь, как тебе живется.

– Да что я? – Иван хохотнул. – Ты! Ты-то как?

– Да я ж тебе рассказывал как-то, эмир пожаловал мне союргал в Семиречье, там и хозяйствую. Жаль вот Тимур Кутлуга – умер, теперь и выпить не с кем. Наш-то эмир, – оглянувшись, княжич понизил голос, – чем дальше, тем хуже! Повелел срыть в Самарканде все майхоны! Представляешь? Скоро доберется и до Семиречья. Где тогда выпьем?

– А ты вложи деньги в питейный дом, верным людям. Могу даже подсказать – где. Помнишь твои старые земли?

– Еще бы не помнить… – Тайгай вздохнул. – Как и прежнего моего господина, Тохтамыша. – Как там интересно все сейчас, в Угрюмове?

– Да ничего себе, – засмеялся Иван. – Старый князь умер, молодой – Федор – больше на Москву смотрит.

– И наших, ордынцев, на Москве много. Меня вот тоже звал Василий-князь. Не знаю – надоест здесь все – уеду.

– Веру менять придется.

– А, – Тайгай отмахнулся. – Надо, так поменяю.

– Тем более, последователям Магомета запрещено пить вино, – пошутил Раничев.

– А православным – иметь гарем! – со смехом парировал Тайгай. – Так что – баш на баш получается.

Хасан ад-Рушдия – магрибский колдун и истинный хозяин перстня – ждал Раничева в своем шатре. Черном, с серебристыми звездами. По левую руку от колдуна лежал бубен.

– Знал, что ты придешь, – увидев Ивана, как бы между прочим прошептал он, узкое лицо его скривилось в какой-то непонятной гримасе. – Как, удалось отдохнуть, продержаться? – язвительно осведомился он.

Раничев усмехнулся и ничего не ответил, лишь шатнулся – многонько выпил по пути с Тайгаем.

Пристально взглянув на него, ад-Рушдия укоризненно покачал головой и протянул руку:

– Давай сюда перстень.

Иван сорвал с шеи ковчежец. Сияющим изумрудом вспыхнул, заиграл камень!

– Плохо, – еле слышно прошептал магрибинец.

– Что – плохо? – тут же переспросил Раничев.

– Камень утрачивает силу, – так же шепотом ответил колдун. – Впрочем, еще на пару раз хватит.

– А больше и не нужно!

– Что ж… Готов ли ты?

– Как пионер. – Иван усмехнулся. – Всегда.

– Тогда читай заклинание, – громко приказал магрибинец и, встав, забил в бубен…

Ритм вдруг показался Ивану смутно знакомым… Ну, точь в точь – знаменитое соло Джона Бонэма в «Моби Дике» из «Лед Зеппелин-Два». Сначала это вкрадчиво, чуть слышно, потом чуть быстрее… потом опять вкрадчиво и в конце – ураганом.

– Ва мелиск ха ти джихари… – начал Иван, представляя подробно сорок девятый год: дебаркадер, штабеля досок, кассу речного вокзальчика…

Иван читал, а колдун все бил в бубен, и над шатром метались черные непонятные силы.

– Ва мелиск…