Глава V
В домашних хлопотах пролетела неделя. С помощью моих друзей, которые умели сидеть в седле и обращаться с лошадьми, я научился ездить на лошади. Кобыла мне попалась спокойная, такую я и просил при покупке, но и с ней обращаться на первых порах для меня было непривычно. Седло немилосердно било снизу, бёдра растирало. После первого дня активных занятий я даже идти толком домой еле смог. Но я был из упрямых. Все могут, и я должен научиться. После замечаний и советов получаться стало лучше, и через неделю ежедневных занятий я уже мог сносно держаться в седле.
Размеренный ход жизни был прерван утром. В ворота сильно застучали.
«Кого это там принесло?» – подумал я, торопясь к калитке.
На улице стоял стрелец в синем кафтане.
– Котлов ты будешь?
– Я.
– Один важный господин именем Алексей видеть тебя хочет.
– Хорошо.
Я по-скорому оделся подобающе и направился в Кремль. Мне показалось, что жизнь здесь не замирает ни днём, ни ночью. Утро раннее, а народ служивый так и шастает туда-сюда.
Прошли знакомым путём, но встретил меня не служка, а сам Адашев. «Либо дело очень секретное, либо срочное», – решил я. Поздоровались.
– Коня осваиваешь? – спросил Адашев, желая показать осведомлённость.
– Уже освоил.
– Вот и чудненько, вижу – деньги мои даром не пропали, тратишь с умом. Дело к тебе есть, да и ватажка понадобится.
Я молчал, ожидая продолжения. Адашев мерил шагами небольшую комнату.
– Дело срочное и тайное. Поклянись, что письмо, которое я тебе вручу, не попадёт в чужие руки; лучше сожги, разорви в клочья, съешь, но ни в коем случае оно не должно попасть в чужие руки. Доставить государевыми слугами не могу, потому как дело уж очень… – Адашев замолчал, подыскивая слово, – щепетильное. Ты знаешь значение этого слова?
Я кивнул.
– Вот и хорошо. Вот тебе подорожная, чтобы на порубежье пропустили свободно, вот само письмо.
Адашев вручил две бумаги, одна из них была запечатана восковой печатью с узорным рисунком. Подробно объяснил адрес: ехать предстояло в Полоцк, а это уже княжество Литовское, не наша земля. На прощание дьяк вручил мешочек серебра на дорожные расходы.
– Котлов, всё, что угодно, но письмо не должно попасть в чужие руки!
– Да понял я, понял.
Я откланялся и ушёл. Парни мои были уже в сборе, думали заняться верховой ездой, как и в предыдущие дни. Я их огорошил, что надо выезжать.
– Сбор через час, с оружием, здесь же.
Парни мгновенно исчезли – времени было в обрез. Сам я тоже направился домой.
Поцеловав Дарью, объявил, что срочно уезжаю. Даша без лишних слов кинулась собирать тормозок со снедью.
Из оружия я решил взять арбалет и саблю. Топор уж больно тяжёл, да и не на битву еду. Через четверть часа был готов, присел на дорожку, обнял Дарью, перекрестился и вышел.
Парни уже были в сборе, кони осёдланы. Вскочив на коней, выехали за ворота. Мороз стоял несильный, ехать было в удовольствие, но когда мы выехали на смоленскую дорогу, перешли на рысь. Гнали с небольшими остановками весь день, лишь уже в потёмках остановились на постоялом дворе. Кони устало поводили боками, от их шкур валил пар. Наказали прислуге поводить лошадей и накрыть их попонами. Мы же, поужинав, завалились спать.
Так, без происшествий, добрались до Полоцка за восемь дней утомительной скачки. Когда показались могучие стены Полоцкой крепости, кони уже могли только идти, на галоп не было сил. Да и я с трудом держался в седле, пятой точки уже не чувствовал совсем.
Стража в воротах посмотрела внимательно, но останавливать не стала. Въехали, и я удивился толщине крепостных стен – метра четыре, не меньше. Серьёзное сооружение, сделано на века.
– Так, парни, сначала ищем постоялый двор, кони от усталости упадут скоро; перекусим и займёмся делом, ради которого прибыли сюда.
Квартала через два попался постоялый двор; определили коней в конюшню, сняли комнату. Я с Сергеем решил сходить к адресату, Кирилл с Алексеем должны были ждать.
Выйдя на улицу, расспросил прохожих, где находится нужный нам трактир. Не спеша направились по адресу. Мы сами устали от гонки не меньше, чем лошади. Я периодически поглядывал по сторонам, а, сворачивая на перекрёстках, оборачивался назад. Интересно, послал ли Адашев за нами шпиона или решил дать нам свободу действий? Вроде никого подозрительного, по крайней мере, примелькавшихся лиц я не увидел. А Сергей шёл спокойно, даже спросил:
– Чего ты крутишься? Али увидел интересное что?
Пришлось соврать:
– Я в Полоцке в первый раз, поглядеть хочу.
– Чего на него глядеть – дома они дома и есть, одни бревенчатые, в Москве получше.
До трактира не дошли метров сто. Меня остановил Сергей:
– Стой, атаман, гляди-ка.
Я остановился:
– Что случилось?
– Сам посмотри – дружинники литовские у трактира, в кольчугах и при оружии.
– И что с этого? Может, выпить зашли.
– На любителей выпить не похожи, в трактир в кольчугах не ходят. Неладно что-то.
Надо понаблюдать, всё-таки, чужая страна, хоть и говорят здесь по-русски. Не хватало только влипнуть.
Мы остановились на углу, за деревом. Не Бог весть какое укрытие, но лучшего не было. Терпение наше было вознаграждено. Из дома вывели мужика в рубашке и штанах избитого, со связанными руками. Окружив охраной, погнали вдоль улицы.
– Ты не к нему шёл?
– Не знаю, Сергей, я его никогда не видел.
Мы пошли за дружинниками, держась на почтительном расстоянии. Шли недолго. Дружинники завели мужика внутрь каменного здания.
– Тюрьма! – сказал Сергей.
– Почему ты так решил?
– А решётки на окнах видишь?
Да, недосмотрел, похоже, и в самом деле тюрьма, поруб по-местному.
Так, что же делать? Адашев ничего не говорил о таком варианте событий. Наверное, знал бы – не послал письмо, стало быть, произошедшее было для дьяка тоже неожиданным. Надо что-то решать.
– Сергей, остаёшься здесь. Мужика запомнил, которого арестовали?
– Запомнил.
– Если из поруба куда-нибудь поведут – проследи. Я на постоялый двор, к ребятам. Надо подготовиться. К вечеру, если ничего не произойдёт, я тебя сменю.
Быстрым шагом я направился на постоялый двор.
– Вот что, други, ситуация изменилась. Берите деньги, – я протянул горсть серебра, – идите на торг, покупайте лошадь, сбрую и седло. Как только вернётся Сергей, выезжайте из города, забирайте всех лошадей и вещи. Ждите в лесу. Мне придётся вывести из поруба человека. Наша задача – доставить его в Москву. Оставаться на постоялом дворе до утра нельзя, побег обнаружат стражники, закроют ворота, выйти не удастся. Я, может быть, выйду не с ним, как получится. Если он будет один – скажет условное слово «котёл», вы узнаете, что он от меня. Кирилл и Сергей пусть вместе с освобождённым, не теряя времени, скачут на Великие Луки – это уже Россия, встретимся на торгу. Алёша пусть с моей лошадью ждёт вместе с вами, ждать сутки; если я не появлюсь – тоже отправляться в Великие Луки.
– Атаман, ты что задумал? Почему один на дело идёшь? Может, и мы чем поможем?
– Лучшая помощь, парни – доставить человека в Москву. Куда в Москве – то он ведает. Попробую выкрутиться, не впервой. Лишние люди только помехой будут.
Я порылся в сумке, нашёл обе бомбочки, что я ещё с Ливен в Москву привёз да с собой в Полоцк взял. Саблю отдал парням, так же как и сумку. Лишнее сейчас – только обуза. Я попрыгал на месте, ничего не бренчало, не шумело.
– Всё, некогда! Вам на торг, мне – к тюрьме. С Богом! Вопросы есть?
– Нет, всё понятно.
Мы разошлись. Сергея я застал на прежнем месте.
– Мужик должен быть там, дружинники ушли, – коротко и чётко доложил боец.
– Хорошо, отправляйся на постоялый двор. Ребята должны коня купить, указания им я уже дал; выезжайте за город, на дорогу к Великим Лукам, ждите меня с мужиком или одного мужика, как получится.
– Ты что, в одиночку его из поруба освободить хочешь? – изумился Сергей.
– Да, именно.
– Может быть, я пособлю?
– Сергей, исполнять, что я сказал!
Сергей обиженно хмыкнул и ушёл.
Ждать темноты пришлось долго, но я был терпелив.
Пожалуй, пора. Улицы почти опустели, редкие окна, не закрытые ставнями, бросали скупые полоски света от светильников.
Я подошел к тюрьме, огляделся – никого. Вжался в стену, и оказался внутри, в пустой камере. Уф, повезло. Сунул голову через внутреннюю стену – в полутёмной камере было несколько человек, скупо освещаемых светильником над дверью. Мужика здесь нет, рубашка у него приметная, красная. Перешёл к другой стене, снова сунул голову через стену – здесь горело два факела, и было светлее. В углу догорали огни в жаровне, стоял стол, какие-то бревенчатые козлы. Что-то на камеру не очень похоже, и запах – запах горелого мяса.
В комнате никого не было. Я уже собирался пройти дальше, как услышал стон. Уже интересно! Прошёл сквозь стену.
За столом, который мешал мне все сразу увидеть, лежал на полу мужик, руки и ноги были привязаны верёвками ко вбитым в пол железным штырям. Можно сказать – распят. Лицо походило на отбивную котлету. Так вот что это за комната – камера пыток! До меня только сейчас дошло. И железяки – клещи, цепи и ещё что-то непонятное, что лежит в углу – инструменты палача.
– Мужик, ты живой?
Узник приоткрыл один глаз, второй сильно заплыл и не открывался.
– Ты из трактира?
Мужик не ответил, сплюнул только кровавой слюной.
Ладно, терять мне нечего, времени мало.
– Я из Москвы, от Алексея, фамилию сам вспомнишь. Ты как – идти сможешь?
Мужик отвернулся. Так, не верит.
– Смотри сюда! – Я достал предназначенную ему бумагу, показал восковую печать.
– Узнаёшь печать?
В глазах мужика блеснула надежда.
– Смогу.
– Что «смогу»?
– Идти смогу, ежели недалеко.
– Вот и ладненько. Из-за чего тебя повязали и чего хотят?
– Знамо чего, сдал меня один из местных, стервец. Пытали, да я ничего не сказал.
– Это пока, вернутся завтра – всё узнают; коли палач толковый, это вопрос времени. Как звать тебя?
– Иван.
– О, хорошее имя и, главное, редкое.
Я достал нож и разрезал верёвки. Мужик сел, стал растирать ноги и руки.
– А как мы уйдём?
– То моя забота. Ты только будь готов идти, не смогу я тебя тащить, здоров ты уж больно; да ещё и хвост, ежели появится, обрубать надо.
– Нельзя мне назад, в трактир.
– А в трактир и не пойдём, тебе вообще в городе оставаться нельзя. Мои люди на опушке, по дороге на Великие Луки ждут, если без меня доберёшься, скажешь им слово заветное «котёл». Лошадь и сопровождающие уже там.
Мужик помрачнел:
– Не выпустят нас из города. На ночь ворота всегда закрывают, а утром меня уже хватятся и никого без досмотра не выпустят.
– Не переживай, ночью уйдём, и не через ворота. Ты лучше скажи – стражники где?
– От входа вторая дверь о правую руку.
– А вход где?
Иван выпучил глаза:
– Ты же через вход вошёл? Или тут потайной выход есть?
– Болтаешь много! Руки-ноги растирай, я скоро.
Подошёл к двери. Стол удачно закрывал меня от Ивана. Высунул голову в коридор. Никого. Вышел весь. Знать бы ещё, в какую сторону выход, там и комната надзирателей. Осторожно сделал несколько шагов, впереди виднелся поворот. Выглянул из-за угла, метрах в пяти от меня на стене горел факел. Прислушался. Вроде голоса впереди. Прошёл вперёд, голоса стали слышны отчётливо. Прижимаясь к стене, подошёл поближе. За открытой дверью, у стола с кувшинами пива или вина и нехитрой снедью сидели пятеро тюремщиков. В углу стояли сабли и, удивительное дело, мушкет, – связки ключей лежали на столе.
Диспозиция ясна. Сабли или ружья у меня нет, придётся кидать бомбочку. Шумновато получится, но в данной ситуации другого варианта нет. Возможно, будь у меня побольше времени на подготовку, я бы придумал что-либо другое.
Подойдя к факелу, зажёг фитиль и в три прыжка подлетел к двери. Чего теперь скрываться? Бросил бомбу и захлопнул за собой дверь. Испугаться или как-то среагировать времени у тюремщиков не было. Едва я успел прикрыть дверь, как тюрьму сотряс взрыв. Хорошо, что дверь была сделана основательно, от неё полетели щепки, но сама она устояла.
Я выбил ногой остатки двери. Разбросанные тела тюремщиков лежали в живописных позах. С первого взгляда было ясно – живых нет. Комната была полна едкого порохового дыма. Я сгрёб со стола все связки с ключами – тяжеловато! Из угла прихватил саблю в ножнах, прицепил к поясу. Помчался к уже знакомой двери пыточной камеры. Сунул один ключ, второй, третий – не подходят. Начал пробовать другую связку – то же самое. Здоровенный навесной замок не поддавался. Время уходило. Я вытащил из ножен саблю, вставил под дужку, нажал. Раздался хруст железа, и в руках моих оказался обломок сабли. Но и замок не выдержал, дужка сломалась.
Я распахнул дверь – Иван стоял рядом. Подхватил его за локоть, и мы поспешили к выходу. У комнаты тюремщиков я схватил в углу другую саблю, посмотрел на Ивана.
– Нет, руки как чужие, не удержу оружье-то.
Я сунул саблю в ножны взамен сломанной.
Входная дверь запиралась изнутри на кованый железный ригель. Хорошо смазанный, он открылся легко и бесшумно. К моему удивлению, на улице было тихо.
– Уходим, всё время везти не может. Как можно быстрее надо убраться от тюрьмы.
Иван поспешал за мной, как только мог, но сил у него после избиения и пыток было немного. Я пристроился рядом, обнял его левой рукой – так дело пошло чуть быстрее. Никакого плана у меня пока не было, просто я двигался к городской стене. Там будет видно, как переправить Ивана за стену. Что толку строить планы, когда находишься в незнакомом городе несколько часов и не знаешь улиц, крепостной стены, вообще ничего, ровным счётом ничего. Был бы ещё Иван посильнее… Видимо, крепкий был мужик, под рубашкой чувствовались мышцы.
Однако зябко ему в рубашечке. Даже меня под кафтаном пробирало, чай, не май на дворе.
Впереди смутно проступили контуры стены.
– Стой, – послышался голос Ивана. – Мы вышли к стене. – Немного влево – башня будет, там всегда стража. Надо подальше от них.
– Нет, Иване, слаб ты больно, через стену не перелезешь, а перетянуть на верёвке я не смогу. Мои люди недалеко. Сможешь продержаться немного?
– Смогу. В этом городе я не жилец, если найдут, утром повесят. Одна надёжа – на тебя. Как тебя звать-величать?
– Юрий. Тогда стой и жди. Живой буду – вернусь за тобой.
Прижимаясь к стене, я подобрался поближе к башне. У небольшого костра сидели двое стражников в кольчугах, с мечами у пояса. Рядом в снег были воткнуты копья. Из комнаты в башне раздавались голоса караула. Нет, мне одному в сече их не одолеть, практика сабельная у меня невелика, а здесь не мальчики сидят – воины. Пошинкуют, как капусту. Думай, Юра, думай.
Сбоку от башни виднелась деревянная лестница, ведущая на стену. Взобраться бы на неё, да не получится – лестница перед глазами у стражей. О! Наверняка на башне пушка есть: Полоцк – крепость серьёзная. Сама пушка мне не нужна. Но к пушке есть запас пороха. Вот порох-то мне и нужен. Только где его хранят? У пушки – вряд ли, порох сырости боится.
Я отошёл подальше от костра и, прижимаясь к домам, обошёл башню по кругу, зайдя с левой стороны. Приблизился к стене, вжался и прошёл насквозь. Здесь, в помещении, было темно и пыльно. Я чуть не чихнул, зажал нос пальцами. Не хватало себя выдать.
Так, надо сориентироваться. За спиной у меня стена, выходящая в город. Надо двигаться правее. Вскоре я уткнулся в стену, просунул голову. Нечто вроде подъезда, лестница наверх. Слышны голоса стражников. Прошёл через стену, осторожно поднялся по лестнице на второй этаж. Деревянная дверь на замке. Просунул голову. Ни черта не видно. Прошёл в комнату, вытащил кресало, запалил фитилёк. Ё-моё! С огнём я поторопился. В комнате полно бочек с порохом, кадушек с картечью, в углу – ядра. Попал, куда надо.
Освещение от фитиля скудное, еле видно в двух шагах. Я закрепил фитилёк у двери. Зажигать что-то более существенное просто нельзя, опасно для жизни. Ногой выбил дно у ближайшей бочки, высыпал порох на пол, придвинул сюда ещё четыре бочонка, ножом проковырял в днище каждой бочки изрядные дырки. Теперь надо найти верёвку или шнур в качестве замедлителя. Нету! Всю комнату обшарил, именно обшарил – руками, весь вымазался в пыли и паутине. Ну что же, за неимением гербовой пишут на простой.
Я выбрал дальний от бочек с порохом угол, насыпал туда дорожку найденным мушкетным порохом. Теперь надо поджечь, и, пока огонь поползёт – нет, побежит по пороховой дорожке, быстро отсюда сваливать.
Я просунул голову сквозь стену. Вот незадача. Дальний угол, куда я провёл дорожку, выходил к наружной стороне, а там ров с водой. То есть, это была вода, а сейчас всё покрыто снегом и льдом. Как бы ноги не сломать, высота метра три-четыре, в темноте и не разберёшь.
Я поджёг от фитилька порох, прошёл сквозь стену и упал. Упал удачно, ничего себе не сломав и не вывихнув. Поднявшись, побежал в сторону. Сколько у меня в запасе времени – сказать сложно, но желательно отбежать подальше. И я бежал так быстро, как только мог. Но попробуйте бежать по льду, занесённому снегом. Ноги оскальзывались, я падал, поднимался и вновь бежал.
Сверху меня заметили: какой-то чересчур ретивый стражник окликнул:
– Кто такой? Стоять!
И в это время бабахнуло. Сначала башня как бы вспухла изнутри, потом вырвались языки пламени, и раздался сильный взрыв. Полетели доски, камни и ещё неизвестно что. Хорошо, что во время взрыва я успел открыть широко рот, а то бы барабанные перепонки порвало. От башни остались одни руины.
Не теряя времени, я прошёл сквозь крепостную стену – толстая очень. Вышел почти к тому месту, где оставил Ивана. Он лежал на животе, прикрыв голову руками. Мне пришлось его сильно толкнуть, на мой голос он не среагировал. Увидев меня, он пальцем показал на развалины:
– Ты?
Я кивнул, схватил его за руку, и мы побежали к бывшей башне. Надо успеть, пока не очухались воины. Рядом с башней живых уж точно никого не осталось, но ведь другие башни целы, да и на стене кто-нибудь из стражей мог уцелеть.
На развалинах начинался пожар – горели доски пола, остатки массивных дубовых ворот. Очень некстати. Спотыкаясь о камни, лавируя между огнями, мы всё-таки пробрались наружу. Впереди угадывались в потёмках контуры дороги.
– Быстрее, быстрее, Иван, надо уносить ноги.
Я почти бежал, держа за руку Ивана. Пёр, как буксирный катер с баржей на буксире.
Опушка ближе и ближе. Я периодически оглядывался. На фоне пожара были видны маленькие фигуры суетящихся людей. Вовремя проскочили, главное – погони нет.
К опушке подбежали взмыленные, хватая ртом воздух. Ивану было совсем худо. Но искать или ждать не пришлось. Из темноты возникла фигура:
– Атаман, это ты?
– Нет, не я; помогай, видишь, человек совсем без сил после пыток.
Алексей взвалил Ивана на спину, и мы по дороге направились вглубь от опушки леса. Сзади ещё раздавались тревожные крики и были видны отблески пожара. Метров через сто мы увидели смутные контуры лошадей.
– Наши, – выдохнул Лёша, с облегчением свалил Ивана на руки подбежавших товарищей.
Вчетвером мы усадили Ивана на лошадь, Кирилл снял с себя тулуп и накинул на Ивана, оставшись в кафтане.
– Всё, будем уходить, сколько сможем. Переполоха я наделал много, утром обнаружат побег из тюрьмы. Если найдётся кто умный и свяжет побег со взрывом башни – разошлют погоню по всем дорогам.
Я стегнул лошадь плёткой. Застоявшееся на морозе животное с ходу рвануло галопом. За спиной слышался топот коней моих боевых товарищей. Скакали всю ночь, сделав лишь две короткие остановки, да и то из-за Ивана. Ему бы сейчас в тепло, да отлежаться. Я – здоровый мужик, но и то после скачки до Полоцка сейчас держался в седле с трудом, стиснув зубы – до того болело седалище. А каково ему после пыток? Пока не въедем на свою землю, надо гнать и гнать. Не ровен час, на порубежье литовском остановят, я ведь не знаю, может, голубиная почта есть, или гонец по более короткой дороге нас опередить сможет; поэтому задача номер один – добраться до своих, там немного и передохнуть можно.
Перед рассветом с ходу проскочили сонную деревушку. Лошади стали уставать, хотя мы периодически переходили с галопа на шаг, они уже были в мыле.
– Парни, кто дорогу знает? Далеко ли до порубежья?
Отозвался Кирилл:
– Был я в этих краях, давно только, помню плохо. По-моему, ещё вёрст двадцать осталось.
М-да, двадцать – это много, не выдержат кони, отдых нужен.
Остановились в лесу, но рядом с дорогой.
– Сергей – корми лошадей, Кирилл и Лёша – к дороге. Взять с собой арбалеты. Будет всадник – бить сразу наповал. Некогда разбираться. Кто пеши или на подводе – тех не трогать.
Сам я занялся Иваном. Уложил на тулуп, осмотрел, подбинтовал взятой про запас холстиной, на сломанные пальцы левой руки наложил фиксацию – примотал кору веток, хотя бы не так больно ему будет. Иван вообще держался молодцом. Ещё не знаю, как на его месте выдержал бы я сам.
Перекусили замёрзшим хлебом, с трудом отгрызая куски. Приготовить ничего было нельзя – костёр и дым видны издалека, нам пока хорониться надо.
Часа два мы и лошади передохнули и гонка продолжилась. Рассвело, но дорога была пустынной. Это хорошо, если будет погоня – нет свидетелей, никто не ответит, сколько нас и в каком направлении мы двигаемся. Снова вскочили на лошадей, и опять – галоп, шаг, рысь, галоп.
Вот впереди показалась избёнка у дороги.
– Порубежье, – выдохнул Кирилл.
Мы перешли с галопа на шаг, чтобы лошади немного успели отдохнуть и хоть чуть обсох их пот, иначе у порубежников могут возникнуть вопросы, а чего это русичи так лошадей гонят, никак натворили чего в княжестве Литовском? Но стражники лишь лениво взглянули на подорожную и махнули рукой – проезжай.
Мы с облегчением проехали заставу, миновали небольшой мосточек, и вот она – родная земелька. Была ли погоня – не знаю; но вырвались, считай – уже дома.
С трудом добрались до первого русского городишка Невеля; шатаясь от усталости, завели лошадей на конюшню постоялого двора. Сами даже ужинать не стали, повалились прямо в одежде в постели. Тепло! Сон сморил сразу.
Утром я проснулся первым. Солнце уже стояло высоко, ярким лучом било в слюдяное окошко. Надо дать людям и лошадям отдых, да и Иван не вынесет такой дороги. Решив так, я снова улёгся в постель и уснул.
Разбудили меня мои бойцы:
– Атаман, вставай. Обед уже, проспали.
– Ничего не проспали, всем отдых, выезжаем завтра утром.
В ответ раздался нестройный восторженный рёв мужских глоток.
– Тогда пойдём кушать, животы уже подвело.
Кто бы отказывался подхарчиться. Дружной гурьбой спустились вниз, в трапезную. В зале было немноголюдно. Холопы и немногочисленные гости уставились на Ивана. Лицо заплывшее, в синяках, рубашка порвана и в пятнах крови. Выглядел он живописно.
Мы выбрали стол в углу и направились туда. Проходя мимо обедающих купцов, я услышал:
– Вот это погулял мужик!
Да уж, вам такие гуляния и в страшном сне не приснятся.
Ну, обедать так обедать. Я заказал жаренного на вертеле поросёнка, уху из стерляди, расстегаев, вина. Ели не спеша, зная, что впереди полдня заслуженного отдыха. Когда первый голод был утолён, бойцы дружно уставились на меня.
– Вы чего?
– Ждём.
– Чего?
– Расскажи, что ты там учудил, и как из города вырвались?
– Как-как. Башню порохом взорвал, вот и всё.
– Атаман, ты силён, мы бы не смогли.
– Поэтому я – атаман, а вы – простые бойцы. Кушайте, парни, завтра в дорогу.
Поросёнка обглодали до костей, похлебали с удовольствием замечательной ушицы, заедая расстегаями. После такого обеда и вино-то не брало, так, раскраснелись только.
Поднявшись наверх, дружно завалились спать: кто его знает, когда снова удастся поспать в тепле и поесть горяченького?
Утром все проснулись бодрыми; всё бы ничего, да седалище болело. Сколько же можно мучиться? А впереди ещё долгая дорога. Я аж зубами заскрипел. Вот приеду в Москву – не сяду больше на коня.
День шёл за днём; мы проехали Великие Луки, Нелидово, Оленино, Ржев, вот уже и Волок Ламский. Ура, Москва рядом.
В город въезжали уже вечером, торопились, чтобы не закрылись перед носом городские ворота.
Сразу же направились в Кремль. Дьячок вызвал Адашева, я вернул ему его письмо и указал на Ивана – узнаёшь? Отёк на лице спал, но всё лицо было покрыто жёлтыми, зелёными пятнами синяков.
– Это за что же вы его так?
– Да ведь это Иван, адресат полоцкий.
Адашев охнул:
– Извини, Ваня, не признал сразу. Что случилось?
Ну, пусть беседуют, у них разговор долгий, а может быть, и тайный, мне чужие секреты ни к чему.
У ворот Кремля меня ждали мои бойцы.
– Всё, парни, расходимся по домам; отсыпайтесь, отъедайтесь. Ежели денег отсыплют – позову.
С радостью встретила меня Дарья, всё-таки двадцать дней не было. Вкусно накормила, мы натопили баню и совместно вымылись. Ну, а когда я впервые за двадцать дней раздетым лёг в чистую постель – это что-то. В дороге, на постоялых дворах, спали, не раздеваясь. С другой стороны – едем по делу, раздеваться опасно, вдруг случится, что уезжать надо мгновенно, или нападение какое?
Впрочем, на постоялых дворах все спали, не раздеваясь, сбросив только тулуп и сапоги. И вообще, как я заметил, мужчины здесь взрослели рано, семнадцатилетний подросток уже мог быть подготовленным воином, мог жениться.
К жизни относились всерьёз, всё делали основательно, как теперь говорят – на века, не осрамиться чтоб. А к смерти своей, в бою ли, в походе, относились удивительно просто. Умирать придётся всем, и один раз, поэтому лучше умереть с оружием в руках и на виду у товарищей, чем немощным стариком в постели. Вот к ранам относились серьёзно, медицина была на нижайшем уровне, можно сказать – медицины и не было. Любое ранение могло привести, и приводило часто, к нагноениям, осложнениям в виде гангрены или заражения крови. Трагедий из смерти не делал никто, из десяти родившихся детей до взрослого возраста хорошо если доживали два-три. Людские потери были велики – бесконечные набеги татар, литовцев, шведов, поляков и прочих косили людей не меньше, чем часто случающиеся эпидемии чумы, холеры, сибирской язвы.
На следующий день в ворота постучал гонец – в Кремль просят, человека уже знаешь.
– Да знаю, знаю.
Оделся понаряднее и отправился в Кремль.
Адашев уже ждал, мы вместе прошли в маленькую комнатушку, где я бывал уже не раз.
– Так ты у нас герой! Вчера Иван рассказал, как ты его из полона выручил да башню в Полоцке разрушил.
Я пожал плечами – получилось так, поручение Ваше выполнял.
– Что поручение с блеском выполнил – хвалю. Многие жизни спас, не только Ивана. В городе и другие люди есть, что к Ивану Васильевичу голову склонить хотят, вот их головы ты и спас. Сам понимаешь, в умелых руках палача немногие смолчать смогут.
– Как я понимаю, неспроста там Иван развернулся, никак быть войне?
– Тсс! – Адашев прижал палец к губам. – Я этого не говорил, а что сам догадался – хвалю. Только говорить об этом никому нельзя.
– Нем, как рыба.
– А как у тебя получилось из поруба Ивана вытащить?
– Я из Ливен две бомбы ручные с порохом привёз, вот их и использовал.
Тут я немного слукавил – бомбу я использовал одну.
– А башню как же?
– В арсенал залез, где порох к пушке у них хранился, поджёг и смылся. Башню-то не я развалил – порох.
– Ты гляди, какой он ещё и скромный. Что-то раньше я этого не замечал. С башней хорошо получилось. Раньше лета они её восстановить не смогут, на руку нам это. Молодец. Придётся о тебе при случае государю нашему, Ивану Васильевичу, сказать, что вот мол, есть у нас герой, башню в одиночку развалил. Проси чего хочешь!
– Знамо чего, семья у меня, да ещё и бойцов в ватажке кормить надо.
– Известное дело.
Адашев вытащил небольшой кожаный мешочек, подбросил. Я перехватил на лету – тяжёл.
– Прощевай пока. Жди, понадобишься – позову, не теряйся!
Я слегка поклонился и вышел.
Любопытство меня одолело; свернул за угол, достал мешочек, развязал тесёмки – ого! Золотые монеты. Здорово! Никак за башню заплатили?
Дома поделил монеты на две части. Одну половину решил пустить на дело, другую кучку разделил на четыре части, по числу бойцов ватажки. Когда я свою часть отдал Дарье, та удивлённо уставилась на меня:
– Откуда, Юра, это же целое состояние?
– Откуда, откуда – из Кремля, вестимо.
– Я уж подумала, что ты ограбил кого-то.
– Тьфу, Дарья, откуда у тебя в голове такие поганые мысли?
– Да как же можно: двадцать дён – и такие деньжищи?
На следующий день я собрал свою команду, раздал деньги и долго не мог утихомирить восхищённых и обрадованных бойцов. Ну ровно малые дети.
Когда страсти улеглись, мы отправились на торг. Я закупал ткани – белую, зелёную, коричневую. Еле притащили домой, не тяжело, но нести неудобно.
– Атаман, ты что, решил портным стать? – захихикал Алеша.
– Нет, портными будете вы все.
Лица бойцов вытянулись от удивления.
– Нет, мы не могём.
Это я, впрочем, пошутил. Дарья по моей просьбе присмотрела женщину, которая взялась пошить на всех четверых маскировочные костюмы, только мерки надо было снять.
Когда костюмы были готовы, мы выехали за город. Я попросил бойцов отойти метров на десять и отвернуться. Быстро натянул костюм, лег рядом с кустом, слегка толкнул кустик, и меня немного припорошило снежной пылью. Отвернувшись в сторону, чтобы звук шёл в бок, я крикнул:
– Ищите меня!
Бойцы со смехом разбрелись по поляне. Чем дольше они меня искали, тем больше падало их настроение. Сначала они бродили поодиночке, весело перекрикиваясь, затем встали цепью и с серьёзными лицами прочёсывали поляну вдоль и поперёк. Наконец, устали, встали рядом со мной.
– Схитрил атаман, отошёл в лес – найди его, попробуй.
Но когда Кирилл чуть не помочился на меня, я не выдержал и встал. Бойцы испуганно отшатнулись.
– Ну, поняли теперь, зачем нам такие костюмы?
– Надо же! – ошарашенные бойцы не сразу поверили, что ходили чуть ли не по моим рукам и ногам, но не могли обнаружить. – Теперь понятно, спасибо, атаман, за науку. Слушай, откуда в тебе такая хитрость? Ведь простая вещь – костюм, но мы не видели и не слышали про такое диво, и дружинники наши тоже.
– Вот потому я и атаман, а вы – мои бойцы.
Бойцы помялись, затем Сергей спросил:
– Скажи, атаман, как тебе удаётся в тюрьму проникнуть, башню взорвать? Ты, никак, дьяволу душу продал, и он тебе помогает?
Все уставились на меня, чувствовалось, что ждут ответа.
Я вытащил из-под одежды крестик, поцеловал его и перекрестился. Бойцы облегчённо вздохнули. Вот и ребята хорошие, но тёмные они какие-то.
– Вишь, атаман, никто из нас не видел, чтобы ты в церковь ходил или крестился перед едой, на постоялых дворах ходишь иногда неопоясанный. Сомнение нас взяло.
Вот черти, со мной уже полгода, а всё в каких-то сомнениях. А с другой стороны, мне урок. Внимательнее надо к окружающим приглядываться. Ведь видел же, что молитву перед едой каждый шепчет, да крестится, а не учёл.
Вечером ко мне заявился Изя, вместе с дальним родственником, в этом сомневаться не приходилось – лица очень похожи, только Изя постарше.
– Вот, познакомься, Юра, мой рязанский родич – Шимон. Надо бы уважить человека, он возвращается к себе домой, в Рязань, с очень ценным грузом – жуковиньями.
Родственник протестующе поднял руку.
– Шимон, не спорь с дядей, Юре можно говорить всё, я ему верю почти как себе. Он спас моё дело, вернув из полона меня, и самое главное – уберёг ценности. Не спорь, мой мальчик. Жену я, быть может, ему и не доверю, но в остальном на него можно положиться.
Ну что же, никаких поручений от Адашева не было, время было скучное, зимнее, можно и размяться. До Рязани рукой подать, вёрст двести всего. Я дал согласие, мы договорились о цене, и с утра я уже ждал Шимона вместе со своей командой. Были мы на своих конях, им тоже было полезно пробежаться, застоялись животины в стойлах.
Шимон ехал на санях, укрывшись меховой полостью. Там же лежал и его мешочек с каменьями. Видел я тот мешочек, размером с два моих кулака, ничего особенного.
Так и ехали – впереди я с Сергеем, сзади, за санями – Кирилл с Лёшей. Поездка протекала спокойно, до Рязани оставалось вёрст двадцать, как вдруг мы услышали впереди тонкий девичий, даже детский, вскрик. Не сговариваясь, мы с Сергеем пришпорили коней.
За небольшим пригорком стоял невеликий, из четырёх саней, обоз. Дородный мужчина с окладистой бородой и в коричневом зипуне хлестал кнутом девушку, девочку даже, в рваных отрепьях. Бедное создание лишь руками закрывало лицо.
– Ты пошто самоуправство творишь? – грозно спросил я, подскакав.
– А ты кто таков будешь, чтобы мне, Игнату, боярину рязанскому, указывать? Моё дело, как холопку уму-разуму учить.
– Я вольный человек, именем Юрий, московит.
– Вот, от московитов вся беда! Иди своей дорогой, не встревай.
Я уже знал, что барин волен делать со своими холопами всё, что захочет. Отобрать холопа силой нельзя, пожалуется князю – не миновать суда. Но и оставлять, как есть, совесть не позволяла.
– Продай мне её.
– Скоко дашь?
– А что хочешь?
– Две денги серебряных.
Я молча достал из поясной калиты две деньги, отдал хозяину. Причём, сделка совершилась при свидетелях – к моменту её совершения уже подъехали сани с Шимоном и Кирилл с Алешей.
– Иди. – Игнат подтолкнул кнутом в мою сторону девчонку. Но не удержался, хлестанул на прощание кнутом.
А вот это уже перебор, дядя. Как только сделка свершилась, и были отданы деньги, девчонка – моя собственность, и бить её могу только я.
– Ты почто, собака, моё добро портишь?
Я спрыгнул с коня, двинулся к Игнату. От страха тот икнул. По закону прав я, и он это осознал. Я вырвал кнут из его рук и рукоятью ткнул его в зубы, причём резко, жёстко. Игнат выплюнул на снег вместе с кровью пару зубов.
– Ты что, ты что, вольный человек Юрий? Ну, оплошал я маленько, так извиняй ради Бога.
Ладно, стоило избить мерзавца, но как бы не переборщить, в Рязань едем, а не обратно. Я сломал кнут, взял девчонку под локоть, подвёл к саням с Шимоном, усадил. Мы тронулись. Отъехав немного, я осадил коня и поехал рядом с санями.
– Как зовут тебя, девочка?
– Варвара, – еле слышно донеслось в ответ.
Ну и ладно, Варвара, так Варвара.
К вечеру мы уже были в Рязани, довели Шимона до его дома, я получил деньги, и мы отправились на ночёвку на постоялый двор. Девчонка совсем замёрзла в своём рванье, я подошёл к хозяину:
– Баня у тебя натоплена?
– Днём купец мылся, должно, осталась ещё тёплая вода; попариться не получится, но обмыться можно.
Я отправил девчонку в баню.
– Хозяин, не продашь ли одежонку какую на девчонку – рубашку, платье? Хорошо бы и тулупчик нашёлся, серебром плачу.
– За серебро – как не найдётся. Не новое, правда, но детское, ещё носить и носить.
Хозяин окликнул слугу, приказал ему, и вскоре я разглядывал одежонку. Не новая, но добротная, даже обещанные тулуп и валенки. Я отсчитал монеты.
Зашел в баню, кончиком сабли собрал в предбаннике её рваньё и выкинул за порог. Мне только вшей не хватало. Кликнул Варвару, указал на одежду:
– Наденешь вот это, своё рваньё не ищи, – выкинул.
Господи, тело худое, рёбра торчат, на спине и ногах свежие, багровые, и старые, уже пожелтевшие, следы от ударов кнутом или палкой.
– Тебе сколько лет?
– Пятнадцать.
– Родители есть?
Варвара отрицательно помотала головой. Плохо. Были бы родители, завёз бы домой – и все дела. Что же с ней делать?
Варвара правильно поняла мои раздумья. Подбежала, упала на колени.
– Барин, возьми меня к себе; не смотри, что я маленькая, я всё по дому делать могу – коров доить, птицу кормить, бельё мыть, на кухне помогать. Ты добрый, я сразу поняла.
Вот, приобрёл себе заботу, даже и сам не понял, что меня толкнуло – жалость, что ли?
Варя оделась, стала похожа на человека, а не пугало огородное. Мы пошли в трапезную. Мои бойцы уже доедали пшёнку с мясом, ещё две миски стояли полные, на средине стола стояло большое блюдо с расстегаями и сметана. Я степенно уселся, перекрестился и приступил к еде. Варя начала есть медленно, но затем голод пересилил, и ложка застучала часто-часто.
– Варя, не торопись, теперь у тебя никто ничего не отберёт.
Я боялся, что после голодухи она переест и получит заворот кишок.
После ужина отправились спать.
Утром встал ещё один вопрос – если я беру Варвару с собой, то на чём её везти? В душе я уже пожалел, что не отпустил её в город. Но к кому она пойдёт? С голоду помрёт под забором, ведь зима. Придётся покупать ещё и лошадь. Если нанимать сани до Москвы – выйдет дорого и долго.
Делать нечего, я отправился на торг вместе со своей командой – в лошадях я пока понимал мало. Выбрали лошадку, сторговались, купили седло и упряжь. Моя часть серебра, вырученная за поездку, растаяла, как утренний туман, – да и чёрт с ними, с деньгами, ещё заработаю.
До Москвы добирались неделю, хоть и были налегке. Был конец февраля, солнце днём уже пригревало, и дорога, истоптанная копытами коней, просела, кое-где снег был перемешан с землёй, кони шли тяжело. Ещё пару-тройку недель, и дороги станут непроезжими, а реки ещё будут подо льдом. Всё движение между городами остановится.
Въехали в Москву ближе к вечеру.
У дома я расстался с командой, мы с Варварой спрыгнули с лошадей и пошли в дом. Дарья, как увидела Варвару, всплеснула руками.
– Это ещё кто такая?
– Купил.
– Зачем нам лишний рот?
– Надо было.
Дарья замолчала, с мужчинами спорить в эти времена было не принято. И хотя я был в этом доме примаком, Дарья меня слушалась как мужа. В начале Дарья приняла Варю холодно, в дальнейшем отношения их потеплели. Варя отогрелась, отъелась, и целые дни хлопотала – убиралась, мыла, готовила, сняв с Дарьи множество хлопот. Мы не перегружали этого воробышка работой, но Варвара, видимо, в благодарность, сама не сидела на месте.
Варя была неграмотной, и круглой сиротой, но холопство у Игната её не ожесточило, была она доброй, работящей и преданной, и в дальнейшем я не пожалел о своём поступке.
Прошло два месяца, снег уже сошёл, дороги подсохли. Об Адашеве стало как-то забываться, но вдруг он сам напомнил о себе. Одним ярким, солнечным майским днём вызвал к себе.
– Не засиделся ли дома, витязь?
– А что, дело есть?
Адашев, как всегда, мерил шагами комнату.
– Знаю, тебе можно сказать, не проболтаешься. Царь наш, Иван Васильевич, вскоре на Литву пойти хочет. Первым делом Полоцк на меч взять надо, зело крепость сильная, обойти её можно, токмо за спиной оставлять нельзя – неожиданно ударить могут. А отряжать часть войска для осады – никаких сил не хватит. Думаю тебя со товарищи привлечь. Уж больно мне по нраву пришлось, как ты башню полоцкую порушил. Не возьмешься ли ещё воинству русскому помочь?
– Можно попробовать, коли заплатишь. Я не дружинник, не боярский сын, деревни для кормления не имею, у меня ватажка.
– Разве я обижал тебя когда, атаман?
– Тогда по рукам. Когда выходить будем?
– Как воинство соберётся, я извещу; из Москвы надолго не отлучайся.
Только через месяц от Адашева прибыл гонец.
– Через седмицу выступаем, рать готова, стоит в Коломенском. Сам Иван Васильевич поход возглавит. Я буду при нём. Поскольку ты со своей ватажкой не приписан в Приказ и к дворянству не относишься, столоваться будешь сам. Держи! – Адашев протянул мне мешочек с серебром. – Можешь идти впереди войска, можешь сзади – твоё дело. Когда к Полоцку подойдём – извести, где тебя найти можно. Всё понял?
Я кивнул.
– Да поможет тебе Бог, удачи.
Собрав бойцов, я изложил, что выходим вместе с ополчением, столуемся отдельно, идём в знакомое место – на Полоцк. В ответ услышал восторженные голоса.
– Давно пора Литву приструнить, под Ивана Васильевича Полоцк подмять!
– Так, бойцы, тихо! Я так думаю, надо идти сбоку от войска, на удалении вёрст пяти.
– Это почему?
– Перед войском опасно, наверняка литвины узнают, что рать московская выступает – заслоны выставят, нам достанется на орехи, ежели за войском пойдём – голодные будем. Многие тысячи воинов по деревням пройдут, да мы там и курицу потом не сыщем на обед. В самом войске идти не стоит, не ополченцы мы и не дружинники. Мой повелитель из Кремля не советовал нам особо светиться перед воинством, думаю, мы будем исполнять особые поручения. Какие возражения есть? Может, у кого мысли дельные, так вы сейчас скажите, до похода, у нас в запасе семь дён.
Бойцы молчали.
– Значит, моё предложение принимается. Идём обочь войска. Выходим через семь дней, на конях, всё оружие брать с собой, не забудьте одежду маскировочную, что мы шили.
Неделя пролетела в хлопотах по дому и подготовке к походу. Я успел заказать у кузнеца и сделать десяток ручных бомб, и когда за мной заехали мои бойцы, я вручил каждому по одной, напомнив, как ими пользоваться.
Доехали до Коломенского. Можно было и не спрашивать, куда пошло войско. Широкая утоптанная полоса шла на закат. Тысячами ног и копыт земля была утрамбована как камень, на ней не было ни одной травинки, даже кустов. Как бульдозером прошли.
По этой полосе мы двигались долго, почти до вечера. Часа за два до заката свернули влево; проехав вёрст семь, уткнулись в перекрёсток и свернули вправо. Теперь мы шли параллельно воинской колонне. Сделали правильно, потому что на следующий день, ближе к обеду, мы догнали колонну и удивились. Не нужно было никакой разведки – над колонной стоял громадный, высотой метров двести, столб пыли, даже и не столб, а сплошная пелена. Представляю, каково было дышать в таком строю. Так и двигались, не спеша, приноравливаясь к скорости войска.
До Полоцка добирались почти месяц. Встали на берегу Западной Двины, в виду крепости. В сумерках были видны стражники с факелами на стенах, город притих. Вёрст за несколько от города все деревни – здесь их называли веси – были пустынны. Дома стояли, а людей и животных не видно. Всю мягкую рухлядь крестьяне тоже забрали с собой.
Оставив бойцов с лошадьми на опушке, я пошёл искать Адашева. На выходе из леса, уже перед воинским лагерем, дорогу мне преградили двое ополченцев.
– Куда прёшь, литвин?
– Не литвин я, свой, русский, мне – к дьяку Адашеву.
Ополченцы переглянулись: – А к царю не надо?
– Ваше дело служивое – охрану нести, отведите к десятнику.
Стражи насупились, но отвели. С десятником состоялся почти аналогичный разговор. В общем, пока пробился к Адашеву – полночи ушло.
Встретил меня дьяк в походной палатке, освещённой масляными светильниками.
– Вот что, Юрий. Хорошо, что пришёл – искать не пришлось. Пленных взять не смогли: пустая земля, ушли все в крепость. Завтра царь посылать парламентёра в крепость хочет. Надо бы и твоей ватажке немного пошевелиться, посмотреть – где, как и что? Сможете?
– Попробуем.
Придя в свой маленький лагерь, я натянул поверх обычной одежды маскировочный костюм, взял из запасов несколько листков бумаги и писало, сделанное из угля. Наказав бойцам стоять на месте, чтобы их не пришлось искать, ушёл в темноту.
Мимо крепости не промахнешься, её контуры обозначались стражниками с факелами на стенах. Шёл в открытую, и только метров за пятьдесят, куда уже достали колеблющиеся, неверные отсветы от факелов, лёг и пополз. Увидеть меня не могли, но я перестраховался. Чёрт! Я забыл про ров с водой. Окунаться в грязную, застоявшуюся, вонючую воду не хотелось, и я пополз к мосту, опустился под него и по сваям, цепляясь за брёвна, преодолел ров. Теперь дело должно пойти быстрее.
Я прижался к стене и прошёл сквозь неё. Чуть не попался, буквально несколько секунд назад прошли воины, в темноте ещё поблёскивали кольчугами их спины.
Я перебежал небольшое пространство между стеной и домами, стянул с себя маскировочный халат, туго его свернул и пристроил в листве. Внимательно огляделся, запоминая место. Теперь, хотя бы внешне, я выглядел, как обычный горожанин. Только горожане ночью спят, по улицам ходят одни стражники. Надо переждать до утра.
Я нашёл укромный закуток между избой и баней, присел и задремал. Проснулся от лая собаки на соседнем дворе. Пора уходить, уже светало, небо на востоке окрасилось в розовый цвет. Пройдя сквозь забор, вышел на улицу.
Не спеша, прошёлся по городу – с прошлого моего посещения народу изрядно прибавилось – ну конечно, съехались все крестьяне с окрестных деревень. Улицы были забиты телегами, мычали и блеяли привязанные к телегам животные. На телегах, под телегами спали люди. А я втайне опасался, что привлеку внимание – да здесь полно вновь прибывших, никто никого не знает. Осмелев, прошёлся до площади, осмотрелся. Затем направился вдоль крепостных стен, замечая, где стоят пушки, где полно воинов, выискивая слабые места. И пока таких не находил.
Голову мою посетила дерзкая мысль – а не посмотреть ли, не послушать, о чём говорит городской воевода? Трудно, особенно, если учесть, что я не знаю, где его дом. К тому же одет я по цивильному, а в доме наверняка одни воины. Ладно, была-не была, надо попробовать.
Остановив первого же прохожего, поинтересовался, где дом воеводы. К моему удивлению, прохожий подробно объяснил. К дому я подошёл беспрепятственно, остановившись неподалёку. Надо понаблюдать, опасно сразу вот так, без подготовки. Жалко, карт ещё не было. Так, были схематичные наброски, да и то у больших воинских начальников. Вот на море уже были, а на суше как-то не удосужились. Местные воеводы и так достаточно хорошо знали окрестности.
У дома и в доме было постоянное движение. Подъезжали и подходили воины, выбегали гонцы. Было видно – воевода работал; конечно, крепость окружена сильным войском, надо продержаться, да за помощью послать.
Наконец, мне повезло. К дому воеводы подъехали две телеги, гружённые оружием – копья, мечи. Возничие брали их в охапки и носили в дом. Была-не была! Я подошёл к телеге, набрал ворох сулиц – это такое короткое метательное копьё – и вошёл в дом. Стоящий у входа дружинник показал – куда нести. По коридору прошёл к оружейне, свалил сулицы на пол. Не спеша стал ставить в угол, где было некоторое подобие оружейной пирамиды. Оглянулся – никого не было. Прошёл по коридору. За одной из дверей слышались мужские голоса, что-то горячо обсуждавшие. Надо послушать.
Я подошёл к следующей двери, толкнул. Похоже на комнату прислуги, никого нет. Я запер дверь изнутри на засов, подошёл поближе к углу, просунул голову сквозь стену. Расчёт мой оказался верен – голова вышла под иконой и оказалась прикрыта рушником. Ничего не видно, зато хорошо слышно.
Обсуждался вопрос – как усилить слабые места. Очень интересно. Я навострил уши. Оказывается, у крайней к берегу башне фундамент и стены были в трещинах – после весны грунт пополз с высокого берега. Невидимый мне человек предлагал у башни сделать завал из брёвен и телег, чтобы проклятые москали не могли прорваться с ходу, а напротив завала выставить несколько пушек, взяв их из арсенала.
– Взять-то можно, только пушкарей у меня нет, все расписаны по башням. На одну пушку – один пушкарь, в помощь ему – артель горожан, да только толку от них немного. Выстрелов боятся. И кого мне на пушки к завалу ставить?
– Ты воевода, ты и думай.
– Об обороне голова не только у меня болеть должна, но и у тебя – ты посадник, Болеслав, с тебя тоже спрос будет, коли выживем – уж больно войско Иваново велико.
– Ушёл ли гонец к великому князю?
– Давно уж посланы два гонца разными дорогами. Может, послать ещё одного – на Речь Посполитую, к Жигмонту?
– Должны сами обойтись, у нас в войске Ивановом ценный человек есть, да не на вторых ролях – князь Андрей Курбский. Как помощь нам подойдёт, он изнутри поможет.
Я чуть не чихнул, дым от горящей перед иконой лампадки так и лез в ноздри. Быстро убрал голову назад и руками зажал нос. Я услышал страшную для русских новость – в стане воинском среди воевод предатель затесался. То, что мне удалось услышать, многого стоит. Не надо больше рисковать, необходимо как можно быстрее сообщить Адашеву.
Я подошел к двери, прислушался. Вроде тихо. Открыл засов и вышел в коридор. Когда я выходил из здания, меня остановил дружинник: – Твои на телегах давно уехали, ты чего задержался?
Я сказал первое, что пришло в голову:
– Пожрать искал.
Дружинник окинул меня подозрительным взглядом.
– Ну-ка, пойдём к десятнику.
Ага, как же, мне это надо? Я повернулся и сделал шаг назад. Дружинник шагнул за мной. Резко, ребром ладони я ударил его с полуоборота в кадык. Воин захрипел и осел кулем в прихожей. Я рванул через дверь, но буквально силой заставил себя не бежать, а идти спокойно. На бегущего обратят внимание сразу.
Я немного не дошёл до поворота, как из дома выскочили двое. – Вон он, – они указывали руками на меня, – держи его, шпыня! – Я рванул по улице. Надо хотя бы оторваться и где-нибудь спрятаться. Удалось пробежать почти квартал, когда сзади, из-за угла вывалилась гомонящая толпа. Ой, худо будет. Я перескочил через небольшой забор, обежал избу, перемахнул ещё один забор, вспомнив вдруг армейские навыки. Пробежал через двор, сквозь открытую калитку вышел на соседнюю улицу. Быстрым шагом пошёл к городской стене. Не тут-то было.
Из-за поворота раздались крики, и выбежали дружинники. Увидев меня, двое присели на колено и наложили стрелы на тетивы луков. Ёшкин кот! Запросто подстрелят, расстояние невелико. Я стал петлять, чтобы сбить прицел. Одна стрела прошипела рядом, вторая вскользь зацепила ногу. Я мельком глянул – брючина распорота, сквозь прореху видна царапина. Ерунда. Я добавил ходу.
Навстречу, из поперечной улицы, выбежали ополченцы. Эти хоть и без кольчуг, но глаза полны решимости, в руках мечи, кистени, у одного – сулица. Как же они, однако, быстро. Я оказался меж двух огней. Выбора не было, и я с ходу перемахнул через забор. Ко мне из будки рванул здоровенный пёс, вцепившись в штанину. Мне удалось вырваться, оставив в пасти пса большой её клочок.
Обежав избу, орлом взлетел на сарайчик. Надо оглядеться. Ага, чуть левее городская стена, куда и надо пробиваться. Только как? Ворота и заборчик уже тряслись от ударов ополченцев. Взгляд упал на сено, стоявшее копною около бани. Вот! Я прыгнул на сено, скатился вниз, на землю. Выхватил из кармана кресало, один удар, второй… Робкий пока огонёк жадно взялся за сено, на глазах вспыхивая красным пламенем и пуская вонючий дым. Не успел я отбежать, как вся копна вспыхнула одним факелом.
Нет ничего страшнее пожара в осаждённом городе. Все постройки – избы, сараи, бани, заборы – всё деревянное. Если займётся пожар – весь город полыхнёт, страшное дело! А уходить некуда – снаружи московиты. Ворвавшийся во двор народ понял это сразу. Забыв про меня, схватили вёдра, бросились к колодцу. Успехов вам, флаг в руки, тушите.
Я на одном дыхании проскочил до городской стены, выбирая место между башнями – там было меньше всего дружинников. Сразу прошёл через стену и скатился в ров с водой – не удержался. Сверху раздались голоса: «Кажись, во рву кто-то есть, смотри – по воде круги идут».
Не мог же я сидеть под водой – не Ихтиандр всё же. Выбрался на землю по другую сторону рва, быстро-быстро отполз на карачках от рва – берег был скользким – встал и рванул к своим.
Буквально в сантиметре от головы прошипела стрела. Чёрт, увлёкся. Надо хитрить, от стены недалеко, подрастерялись от неожиданности защитники, пока стрелок один и не очень меткий. Но сейчас могут подоспеть другие, и будет плохо. Я успел промчаться метров сорок пять-пятьдесят, как спиной буквально почувствовал – сейчас пролетит стрела. Плашмя упал на землю. Перед носом с тупым стуком в землю воткнулась стрела, задрожав опереньем. Снова вскочил и побежал, но теперь стал петлять.
Несколько раз рядом пролетали стрелы, но ни одна не задела. Когда я отбежал метров на двести, стрелять перестали – для лука уже далековато, а вот из пушки угостить могут, коли пороха не жалко. Знали бы стражники, какой секрет я узнал – не пожалели бы пороха и на несколько пушек. Я обернулся, погрозил крепости кулаком.
Навстречу мне, у дубравы, вышли несколько ополченцев:
– Ты чо, литвин, сдурел?
– Не литвин я, свой, русский, из крепости сбёг.
– Видели, как по тебе из луков стреляли, да охотников у них, видно, нет, всё – мимо!
– Ведите к Адашеву.
– А к царю не надо?
Я зубами заскрипел от злости – стоило рисковать жизнью, добыть важные сведения, чтобы на своей стороне, у русских, дружинники изгалялись.
– Ведите, куда сказано, государево дело.
Дружинники посерьёзнели.
– Коли такое дело, пошли.
Выглядел я, конечно, не очень. Грязный, мокрый, меня трясло от пережитого.
У палатки Адашева стражники остановились. Старший прошёл внутрь, доложил, меня впустили. У стола стоял Адашев, рядом несколько родовитых бояр – в цветных кафтанах, вместо пуговиц – самоцветы. На войну собрались, попугаи.
Увидев меня, Адашев попросил бояр удалиться. Напыщенные царедворцы с презрением меня оглядели и вышли.
– Что случилось, узнал серьёзное?
– Да. Дальняя башня в трещинах – грунт весной осел, под пушками не устоит. За башней местный воевода завал из брёвен и телег распорядился ставить. Пушки у них в арсенале есть, да пушкарей нет.
– Это всё?
– Нет. Самое главное – мне удалось подслушать разговор городского посадника и воеводы. Гонца думают послать в Речь Посполитую, к Сигизмунду.
Адашев кивнул, слушал со вниманием.
– И напоследок, самое главное и самое страшное. Изменник у нас в войске. Именем – князь Андрей Курбский. Думаю, зреет предательство. Как бы в спину полкам русским ворог не ударил.
Лицо Адашева покраснело, он насупился.
– Всё, что ты мне здесь рассказал – занятно, о башне мои люди уже допрежь донесли. А вот что ты бездоказательно чернишь имя княжеское – за это и головой поплатиться можно. Ни в чём предосудительном князь не замечен, воюет исправно, храбрость великую проявляя. А ты – червяк, чернь безродная, хулу на князя возводишь? Вон с глаз моих, и больше видеть твоё лицо богомерзкое не хочу.
– Воля твоя, Алексей. Ты меня больше не увидишь. Но не для того я жизнью рисковал, чтобы князя очернить. Когда свершится предательство, и войско русское разбито будет, вспомни мои слова.
– Вон! – заорал Адашев.
Я не стал искушать судьбу, попятился задом и вышел из палатки. Надо уносить ноги. Передумает Алексей, прикажет в железа заковать да на дыбу вздёрнуть – в миг исполнят.
Я быстро дошёл до нашего бивака, застав всех бойцов в сборе. Они подбежали ко мне с радостными лицами, но я их огорчил.
– Делал вылазку в Полоцк, мой доклад не понравился… – тут я запнулся, чуть не проговорившись про Адашева… – моему покровителю. Видеть меня не хочет, сказал убираться с глаз долой.
Бойцы приуныли. Такого исхода вылазки никто не ожидал.
– Что делать будешь, атаман?
– Денег нам не дали, буду возвращаться в Москву, домой, снова купцов охранять. Вы со мной?
Бойцы замялись, отошли в сторонку, начали шептаться, подошли ко мне.
– Не обижайся, атаман. Мы все решили остаться: здесь рать русская, будет добрая сеча. Полагаем, всем трофеи богатые достанутся, Полоцк город большой и богатый.
Я усмехнулся.
– Всего говорить не могу, только предчувствие у меня нехорошее, не победа воинство русское ждёт, а поражение.
– Все под Богом ходим, на всё Его воля, никому, даже тебе не дано знать, как судьба повернётся.
– Тогда желаю оставаться, всем удачи.
Я собрал пожитки, оседлал коня, перекинул перемётную суму, вскочил в седло. Бойцы мои, на кого я так надеялся, стояли молча, лишь Сергей помахал на прощание рукой. Была бы честь предложена.
Я ехал в одиночестве, на душе было горько. В стане русских предатель, битва будет проиграна – это я помнил ещё по истории, боевые побратимы не поехали со мной, позарившись на трофеи. Известно ведь – покорённый город отдаётся воинам на три дня. Горе жителям – всё мало-мальски ценное отбирается, грузится в их же телеги, запрягаются их же лошади. Кто сопротивляется – убивают нещадно. Почти все поголовно женщины будут изнасилованы – не трогали только старух и маленьких девочек. Участвовать во всём этом? Нет уж, увольте!
Так и ехал я неспешно. Обидно было, что не поверили, вышвырнули, как поношенные тапки. Да Господь с ней, с обидой – жалко многих тысяч русских воинов, которые падут из-за предательства. Я помнил из истории, что Курбского тогда не обвинят в предательстве, а лишь заподозрят в связях с князем Владимиром Старицким, запятнавшим себя в посягательствах на царский трон. Курбский открыто изменит России и перебежит в княжество Литовское через год, и имя его проклянут потомки. Но всё это будет потом.
В раздумьях о человеческой неблагодарности и размышлениях о собственной судьбе я добрался до Москвы. Калитку открыла Варвара, обрадовалась, приняла коня, и, пока я стаскивал перемётную суму, успела сбегать в дом. Дарья вылетела стремглав из кухни и бросилась мне на шею. Вот уж где мне рады, так в доме. Здесь мой тыл, моя крепость. Ну их всех – Адашева, Курбского, царя Ивана. Правильно говорит пословица – не в свои сани не садись, на чужой погост приедешь. Дёрнула же меня нелёгкая с Адашевым связаться, видно – не в добрый час. Всё, с этим покончено.
Пару дней я отсыпался, отъедался домашней снедью. Седалище отдыхало от седла. По дому, как всегда, оказалось полно дел.
Через пару недель по Москве поползли нехорошие слухи о сече под Полоцком, о больших потерях русского воинства. Ещё через неделю ко мне пришёл Сергей. Сел в трапезной, повесил понуро голову.
– Что случилось, Сережа?
– Атаман, извини, ты оказался прав. Разбили русскую рать, а товарищи мои – Леша и Кирилл – погибли. Сам их потом на поле боя отыскал и схоронил. Не знаю, как и к семьям идти… Стыдно перед тобой – мы ведь не поверили, богатые трофеи глаза застили, ушли бы с тобой – все живы остались.
Я кликнул Дарью, она принесла вина, закуски. Мы помянули своих погибших товарищей. Всё-таки свыкся я с ними, год почти бок о бок провели, да не за столом пиршественным, а с саблей в руке. Не ожидал я трагического исхода, не ожидал. Выпили, поговорили о жизни. Решили – коли от меня по своему желанию ушли – пусть Сергей сам к вдовам идёт, объясняется. А как дальше будет – жизнь покажет. Придётся, видимо, вдвоём всё сначала начинать. Определённый опыт и авторитет уже есть, клиенты найдутся, придётся продолжить охрану купчишек и делового люда.
Ночью не спалось, вспоминались погибшие товарищи. Уже под утро вдруг решилось – наказать надо Курбского, причём не откладывая в долгий ящик. И придумал я вот что – ограбить, экспроприировать ценности, нажитые князем продажей врагу русских жизней. Князь ещё с войском домой идут, дружинники его вместе с ним, в доме – слуги, в том числе, и оружные найдутся, будет сложно. Но когда вернётся князь с многочисленной дружиной, совершить задуманное станет невероятно сложно, а может – и невозможно. Поступок, может, и не очень благовидный, но по сути – правильный. Убить его – охрана не даст, ежели поймают – под топор палача без разговоров попаду, у меня нет никаких документов или свидетелей измены князя. Решив так, я быстро уснул, и проснулся лишь к обеду. Перед ночью надо было выспаться и набраться сил.
Я приготовил заранее пару толстых кожаных мешков. Сергея решил не вмешивать. Где находится дом князя, я знал, даже проходил как-то мимо. Не поленился, пошёл к дому, обошёл весь квартал, высматривая удобные пути подхода и отхода. Отход даже важнее – груз тяжёлый, бежать с ним не получится. А собственно, зачем с грузом идти, а если припрятать в укромном месте и вывезти потом? Мысль дельная, я даже место нашёл неподалёку, между амбарами.
Наступил вечер. Я вышел из дома, одетый в тёмные одежды. Дойдя до дома князя, спокойно прошёл сквозь забор и стену дома. Осматривать первый этаж дома не стал, зная, что спальни, кабинеты, хранилища ценностей обычно на втором этаже. Сразу по лестнице поднялся.
К моему удивлению, на втором этаже никого из жильцов не было, что, впрочем, и понятно. Князя нет, приближённых – дружинников и слуг – тоже, вся обслуга внизу. Я спокойно, не торопясь, проходил сквозь стены, одного взгляда хватало, чтобы оценить – спальня, кабинет, гостиная – всё не то. Оп! Личная оружейная комната князя, уже интересно. На стене висели сабли в богато украшенных ножнах, кольчуга изящной выделки мелкого плетения, золочёный шлём с бармицей, целая коллекция ножей – охотничьих, боевых, обеденных – с богато украшенными рукоятками, ножнами с гравировкой и чеканкой. Похоже, князь любил холодное оружие.
В углу стоял железный сундук с громадным навесным замком. Ломать – много шума будет, я вернулся в кабинет князя, обыскал стол, бюро, нашёл связку ключей; вернувшись, подобрал всё-таки ключ и отпер замок. Дужка со щелчком откинулась. Я поднял крышку, приблизил светильник. Ого, да здесь куча бумаг и пергаментов. Мельком просмотрел несколько – ничего интересного: дарственные на землю, на деревни, купчая на дом, ещё одна купчая – ха, это уже интересно, – дом-то в Полоцке.
Ай, князь, молодец. Правда, дом куплен давно, уже тому два года. Ну, это не преступление. Подняв бумаги, увидел ценности – киевские и новгородские гривны, завязанные мешочки – похоже, с монетами. Прикинул в руке – тяжёлые, никак с золотом. Я перебрал мешочки в руках; тяжёлые складывал в свой мешок, что полегче – обратно в сундук. В итоге, в одном моём мешке оказались сложенные мешочки, в другом – гривны. Их я выгреб все. Увязал мешки, приподнял – тяжело, в обоих мешках было не меньше пятидесяти-шестидесяти килограммов.
Я сложил в сундук бумаги, запер замок, отнёс ключи на прежнее место. Теперь внешне всё выглядело пристойно, ничего не говорило о происшедшем. Подхватив мешки, спустился вниз, прошёл сквозь стену и забор. Мешки сильно мешали, оттягивали руки и били по ногам. Дойдя до амбара, я запрятал мешок с гривнами, с полегчавшим грузом, не встретив никого из прохожих, вернулся домой. Мешок уложил от нескромных взглядов под кровать.
Утром выспался, взял одноколёсную тачку, приоделся победнее – почти в рванье и, не вызвав подозрений привёз домой второй мешок, укрыв его сверху старой холстиной. Дело сделано. С чувством исполненного долга не спеша поел, поднялся и улёгся в постель. Мне всегда хорошо думалось лёжа, и, когда надо было что-то хорошо обдумать, я ложился. Так и теперь. Встал вопрос – что делать с деньгами? Меня никто не видел, но умный и хитрый Адашев может догадаться. Улик против меня – никаких, но стоит перестраховаться.
Сначала я подумал отдать часть денег семьям Кирилла и Алексея. Но! Тратить начнут, женщины не смогут удержаться. А откуда у вдов денежки? Вестимо – атаман Котлов принёс, не дал вдов и сирот в обиду. Давайте у Котлова спросим, откуда у него денежки? Надо же – не знает, а может быть, атаман знает, кто рылся в сундуке у всеми уважаемого князя? Нет, этот вариант не пройдёт. Расколюсь сразу. Но и дома оставлять мешки не следует. Вдруг обыск – вот они, улики. Безо всякого там суда – вздёрнут на виселице. Вот незадача. Придётся вывезти за город и прикопать в приметном месте, пусть лежат на чёрный день.
Решив так, вскочил с постели, оделся по-походному, взнуздал коня и перебросил мешки через конский круп. Мешки заранее сверху обернул потёртой холстиной. Уж очень привлекательными выглядели кожаные мешки – из толстой свиной кожи, они так и кричали – мы набиты деньгами!
Беспрепятственно выехал из города и направился на север в сторону Пскова. Не хватало мне ещё встретиться с подъезжающей к Москве побитой русской ратью, особенно – с Адашевым.
Миновав часа за три около двадцати вёрст, в небольшой деревушке купил лопату. Вроде, всё продумал, а про лопату забыл при выезде из дома.
Долго искал приметное место – деревья в качестве приметы не годились: могут сгореть, упасть, в конце концов, их могут спилить. А вот и примета. На берегу небольшой речки стоит камень, здоровенный такой булыган – тонн на двадцать. Подойдёт. Я обошёл его вокруг, точно – подойдёт. Яркая примета, не забудешь.
Выбрал место поудобнее, вонзил лопату. Влажная от недалёкой реки земля поддавалась хорошо. На какую же глубину копать? Полметра? Мелковато. Я выкопал узкую яму, вроде колодца, чуть выше пояса. Вылез, сбросил мешки, забросал землею, утрамбовал ногами и сверху прикрыл куском аккуратно срезанного дёрна. Отошёл, осмотрелся. Ничего не указывало на то, что здесь что-то закапывали. Вот и хорошо: пройдут дожди, осядет пыль, и никто кроме меня не будет знать, что здесь зарыты ценности. Я даже толком не посмотрел, что в мешочках. Князь уже мог вернуться домой, и пропажа быстро обнаружится, лучше перестраховаться. Домой возвращался не спеша, отъехав с версту от схрона, зашвырнул в чащу лопату. А то выглядеть буду странно – всадник с лопатой. Всадник может быть с копьём, мечом, но не лопатой.
К вечеру уже был дома; настроение поднялось, я шутил, заигрывал с Дарьей. Грохнуть бы мерзавца, да руки у меня коротки пока, но хоть так наказал. Небось, бежать надумал – вишь, домишко прикупил в Литве, наверное, не маленький. Деньжат на дорогу собрал, а тут я его немного по носу и щёлкнул. Может, невелика для князя потеря, но всё же приятно.
Войско вернулось в Москву, плач поднялся в городе – многих ратников в семьях не дождались. Прошла неделя, две. Ничего о краже в доме князя Курбского не было слышно.
